Энциклопедия	Валерий Асриян, журналист
ОТ МАКОГОНОВА ДО КАСПАРОВА

Автор этих заметок Валерий Александрович Асриян давно известен в мире шахматной журналистики, он – один из ее ветеранов. Его перу принадлежат многочисленные очерки о выдающихся советских гроссмейстерах, шахматные рассказы, интервью, репортажи с крупнейших соревнований, в том числе и матчей на первенство мира. А еще он автор замечательной книги «Владимир Макогонов» из так называемой «малой черной серии», пользовавшейся большой популярностью у советских любителей шахмат…

Последние двадцать лет Валерий Асриян живет в Москве. А в 70–80-х годах он работал в своем родном Баку корреспондентом ТАСС и Азербайджанского информационного агентства (Азеринформ). В то время он много пишет о лучших представителях бакинской шахматной школы – Владимире Макогонове, Владимире Багирове, Татьяне Затуловской и, конечно же, о Гарри Каспарове, шахматный путь которого начинался на его глазах и которому он посвятил десятки уникальных, как теперь оказалось, материалов. В записных книжках Асрияна сохранились стенограммы официальных встреч Каспарова с Гейдаром Алиевым, неизвестные высказывания Ботвинника, Макогонова, а также многолетнего директора Азеринформа Ефима Гурвича – фигуры крайне любопытной и игравшей заметную роль в политической жизни Азербайджана той поры.

19 ноября 1985 года. Бакинский аэропорт. Встреча чемпиона мира Гарри Каспарова. Слева направо: Эдуард Асриян (брат автора статьи, известный в прошлом спортивный комментатор), Александр Шакаров (тренер Каспарова) и Валерий Асриян. Фото А.Тавакалова (Азеринформ).

Предлагаемые читателям сайта Chesspro заметки относят нас к тому времени, когда Каспаров только начинал свой блистательный путь в шахматах. Но прежде – небольшой экскурс в историю бакинских шахмат, чтобы дать почувствовать ту благодатную почву, на которой возрос необычайный талант юного Гарика.

Сергей Воронков

А НАЧАЛОСЬ ВСЁ С «ФЕНОМЕНА»…

Я давно уже расстался с Баку и не знаю, сохранилось ли в Приморском парке то небольшое, очень красивое здание, где располагался в бытность мою бакинцем Театр кукол. Там многие годы работала жившая со мной по соседству (на улице Самеда Вургуна) Солмаз Ахвердиева, жена моего, увы, уже покойного друга – известного певца и художника Али Ахвердиева. И, заходя вместе с ним частенько в уютный театр, я всякий раз вспоминал о любопытной истории этого здания почти у самого берега Каспия. А поведал мне о ней не кто иной, как мой шахматный учитель Владимир Андреевич Макогонов. Как-то, по традиции прогуливаясь с ним после занятий по бульвару (так бакинцы всегда называли Приморский парк), мы остановились возле Театра кукол. «Вы знаете, что здесь было раньше?» – спросил вдруг Макогонов. Я помотал головой. «Здесь было популярнейшее в городе кафе “Феномен”, которое славилось вкуснейшим мацони (кавказская разновидность кефира. – В.А.). Отведать его приходили сюда со всех концов города. И я однажды в далекой юности заглянул в это кафе, правда, не только ради мацони». Дальнейший рассказ Макогонова настолько поразил меня, что я запомнил его почти дословно.

…В один из жарких летних дней 1919 года в кафе «Феномен» робко вошел 15-летний паренек. Ему давно хотелось попробовать знаменитое фирменное мацони. А в этот знойный день особенно приятно было бы насладиться густым, как сметана, очень холодным, прямо со льда кушаньем. Но еще больше его привлекала возможность поиграть здесь в шахматы, ибо это кафе, на манер знаменитого парижского «Режанса», было местом постоянного сбора лучших бакинских игроков. К их услугам всегда предлагалось несколько столиков с клетчатыми досками, и возможность совместить полезное с приятным – утолить жажду с помощью мацони и сыграть парочку легких партий – была настолько заманчивой, что комплекты шахмат пользовались в «Феномене» неизменным спросом.

Паренька, зашедшего в кафе, звали Володя Макогонов. Он жил в небольшом бакинском пригороде – Раманы, на одном из нефтепромыслов которого работал счетоводом его отец. Володю научил играть в шахматы старший брат – Михаил, научил, что называется на свою голову, ибо очень скоро младший брат стал часто обыгрывать старшего. А теперь Володя решил попробовать свои силы, сыграв в «Феномене» с сильнейшими местными шахматистами той поры – Лурье, Чикнаверовым, Шульманом… Вначале к нему отнеслись свысока, но, когда он сел за доску и стал одного за другим обыгрывать завсегдатаев «Феномена», они прониклись к нему уважением и угостили не только мацони, но и многим из того, что можно было заказать в кафе. Володя пришел в «Феномен» незнакомцем, а покидал кафе неофициальным чемпионом города. «Это просто феномен какой-то, – воскликнул восхищенно журналист и шахматист Абрам Гурвич, легко побежденный новичком. – Я придумал прекрасное название для заметки – “Феномен из «Феномена»”! Читайте завтра в газете!»

На этом рисунке из журнала «Шахматный листок» дебютанту чемпионата СССР 1927 года Владимиру Макогонову 23 года, но он уже мастер – первый в Закавказье! Пусть вас не смущает «Макагонов», его фамилию еще долго так писали…

Пройдет четыре года, и Владимир Макогонов вместе с братом Михаилом выйдет победителем первого официального чемпионата Баку по шахматам. А еще спустя четыре года он дебютирует в финале чемпионата СССР 1927 года и, поделив 5–6-е места с 16-летним Михаилом Ботвинником, станет первым в Закавказье шахматным мастером! Так начинались в Баку «большие» шахматы, пионером которых по праву следует считать Владимира Андреевича Макогонова. В довоенные и военные годы он, несомненно, был одним из сильнейших шахматистов страны, регулярно занимая в чемпионатах высокие места и одерживая яркие, запоминающиеся победы. «Грозой могучих чемпионов прослыл недаром Макогонов», – писала о бакинце шахматная пресса. Так, в тренировочном турнире 1939 года с участием лучших зарубежных гроссмейстеров он делит 3–6-е места, заставляя капитулировать таких «звезд», как Решевский и Керес. А в чемпионате СССР 1940 года Макогонов победил и Ботвинника, и Смыслова, и Кереса! Свой высокий класс бакинец подтвердил на турнире в Свердловске в 1943 году: занял вслед за Ботвинником второе место, впереди Смыслова и Болеславского, вдобавок одолев их в личных встречах. В 1945 году в знаменитом радиоматче СССР – США, закончившемся сокрушительным поражением американцев (15,5:4,5), он принес нашей сборной 1,5 очка из двух.

Да что говорить! В 1942 году Макогонов выиграл в Баку матч у легендарного Сало Флора – 5,5:4,5, доказав свой поистине гроссмейстерский уровень игры, хотя формально это звание получит лишь почти полвека спустя (в 1987 году), так сказать, за прошлые заслуги. Увы, случались в нашей шахматной истории и такие нелепости…

Баку в годы войны становится одним из шахматных центров страны. В 1943-м здесь проходит «турнир пяти» с участием Макогонова, Флора, совсем еще юного, 19-летнего Давида Бронштейна, чемпиона Грузии Арчила Эбралидзе и бакинца Сурена Абрамяна, а в 1944 и 1945 годах проводятся полуфиналы всесоюзных первенств. Все эти соревнования вызвали огромный интерес у бакинцев и, конечно, способствовали популяризации шахмат в республике. И все же долгие годы, кроме братьев Макогоновых (Михаил погиб на войне в 1943 году) и Сурена Абрамяна, в Баку не было мастеров. И только когда заработала организованная Абрамяном в 1945 году во Дворце пионеров шахматная секция, стали появляться новые имена, юные таланты. Через эту «школу Абрамяна» проходят все лучшие бакинские шахматисты 50–60-х годов: Султан Халилбейли (первый шахматный мастер-азербайджанец), Азер Зейналлы, Джарулла Абакаров, Владимир Багиров (первый гроссмейстер Азербайджана), Леонид Листенгартен, Татьяна Затуловская, Ашот Ованесян, Олег Павленко, Олег Приворотский (будущий первый тренер Каспарова), Александр Моргулев и многие другие.

Начало 60-х знаменуется крупными успехами бакинцев на всесоюзной арене. В 1960 году 23-летний дебютант чемпионата СССР Владимир Багиров занимает четвертое место, обыграв Спасского, Бронштейна и Корчного (!), и получает первый гроссмейстерский балл. В 1961-м Олег Павленко становится чемпионом СССР среди юношей. В 1962-м Татьяна Затуловская – в те годы, безусловно, одна из сильнейших шахматисток мира – выигрывает женское первенство СССР. На следующий год она делит 1–2-е места с Майей Раннику на чемпионате страны в Баку. В том же 1963 году в последний раз блеснет своим неувядаемым мастерством постоянный тренер Татьяны – Владимир Макогонов. В 59 лет он без единого поражения выиграет в Кишиневе чемпионат Вооруженных Сил страны и получит от тогдашнего министра обороны СССР Родиона Малиновского оригинальный комплект шахмат с дарственной надписью прославленного военачальника!

Тот шахматный бум в Баку был связан в первую очередь с впервые проведенным здесь в конце 1961 года чемпионатом СССР. Приезд Спасского (он впервые стал чемпионом страны именно в Баку!), Таля, Кереса, Смыслова, Бронштейна, Полугаевского вызвал невиданный ажиотаж. Лучший в ту пору киноконцертный зал города – в клубе имени Ф. Дзержинского – был каждый вечер практически заполнен до отказа. Этот незабываемый турнир, царившая в те дни настоящая шахматная «горячка» захватила и меня. Я, тогда студент-второкурсник Азербайджанского Политехнического института, вместе с друзьями старался не пропустить ни одного тура: наблюдал за партиями корифеев, играл в сеансах одновременной игры, которые проводили в фойе клуба известные шахматисты. Я и прежде интересовался шахматами, любил поиграть, но теперь этот интерес перерос в подлинное увлечение. И в январе 1962-го я стал посещать шахматную секцию Бакинского окружного Дома офицеров (БОДО), который находился рядом с моим домом и где я когда-то занимался музыкой. Теперь нотная азбука уступила место шахматной. И помогал осваивать ее не кто иной, как Владимир Андреевич Макогонов, многие годы руководивший шахсекцией БОДО.

Весна 1963 года… В Москве, в Театре эстрады, проходит матч на первенство мира между Михаилом Ботвинником и Тиграном Петросяном. В нашей секции мы тщательно разбираем каждую партию. Занятия начинались в семь часов, но я приходил чуть позже: в 19.05 радиостанция «Маяк» передавала специальный шахматный выпуск, посвященный матчу Ботвинник – Петросян, и комментатор сообщал сделанные к этому времени ходы. Я аккуратно их записывал и мчался в Дом офицеров. Макогонов уже ждал меня, и сразу же начинался анализ. Владимир Андреевич объяснял все тонкости разыгранного дебюта, пытался предугадать, как будут развиваться события в миттельшпиле, и заставлял думать над этим и нас. Он с большим уважением относился к Ботвиннику, но чувствовалось, что в этом матче его симпатии на стороне Петросяна, которого Макогонов приметил еще во время чемпионата Закавказья 1948 года и которому уже тогда предсказал большое будущее (и, кстати, посоветовал переехать в Москву).

За анализом одной из партий, когда счет был равным, я спросил у Макогонова, кто, по его мнению, победит в матче. «Думаю, что Петросян», – ответил он без раздумья. «А кто будет чемпионом мира через 10 лет?» – отважился спросить я. «Наверное, Фишер», – сказал Макогонов после некоторой паузы. «А через 20?» – уже в шутку поинтересовался я. Владимир Андреевич улыбнулся: «Вы хотите слишком далеко заглянуть. Возможно, тот, кто будет чемпионом мира через 20 лет, еще не появился на свет, кто знает!» Мы говорили об этом, если мне не изменяет память, в начале апреля, и Макогонов, делая свой прогноз, не мог, конечно, предположить, что пройдет всего несколько дней и 13 апреля в Баку родится мальчик, которого родители назовут Гарри и который спустя 22 года станет 13-м чемпионом мира!

ЗНАКОМСТВО С ВУНДЕРКИНДОМ

…Мальчугану – худенькому, живому, черноглазому – было девять лет. Он стоял около мамы, ожидая того момента, когда судьи пригласят участников первенства Баку по блицу занять места за столиками. Мы – группа кандидатов в мастера, не впервые играющая в подобном турнире, – с интересом поглядывали на «ребенка», который уже наделал шума, пробившись в полуфинал городского чемпионата. Знали о нем немного. Зовут Гарик, фамилия – Вайнштейн, занимается во Дворце пионеров у тренера Олега Приворотского, имеет первый разряд. И у каждого из нас нет-нет, да и мелькала опасливая мысль: «А вдруг проиграю этому мальчику? Засмеют ведь!»

Обошлось. Засмеяли (и, как вскоре выяснилось, совершенно напрасно) одного Славу Гаджикасумова. Остальные восемь из первых девяти партий Гарик проиграл, а потом… заплакал, и мама увела его, не дав закончить турнир.

4 января 1984 года. Бакинский аэропорт. Возращение после победы над Корчным. Каспарова встречает неунывающий «пастушонок Джиртдан» (школьник Натик Гаджимаров) – самый популярный сказочный герой у азербайджанских детей. Когда Гарик принял участие в блицтурнире со взрослыми кандидатами в мастера, ему было еще меньше лет, чем этому мальчугану… Фото А.Тавакалова (Азеринформ).

Шел июнь 1972 года, в далеком Рейкьявике должен был вот-вот стартовать матч, которому предстояло подарить шахматному миру 11-го чемпиона – Роберта Фишера. И нужно было обладать слишком богатой фантазией или редчайшим даром предвидения, чтобы угадать и уход Фишера, который повергнет всех в шок, и необыкновенную судьбу девятилетнего мальчика, покидающего в слезах в этот жаркий летний день скромный клуб на берегу Каспия.

А единственным человеком в Баку, тогда уже понимавшим, сколь необычайно одарен юный Гарик, был, вероятно, лишь его тренер Олег Приворотский (его нередко называли Прива, сокращая, как это водится, несколько длинную фамилию). Я знал Олега очень хорошо. Мы вместе играли во многих бакинских турнирах, будучи ровесниками, часто общались и во внешахматной обстановке. Был он очень скромным, я бы даже сказал – стеснительным, человеком, никогда не обольщался и не хвастал своими успехами, хотя они у него были. Олег в 60-х годах считался одним из наиболее перспективных молодых шахматистов Азербайджана. Он несколько раз выигрывал взрослые чемпионаты Баку, а в первенстве республики 1967 года занял второе место вслед за Багировым; неплохо сыграл в том же году за сборную Азербайджана на Спартакиаде народов СССР. На способного кандидата в мастера обратили внимание, и Приворотский получил право на матч за звание мастера. Но почему-то так и не сыграл его. А спустя год или два Олег удивил всех, приняв решение полностью перейти на тренерскую работу во Дворце пионеров. В турнирах он в 70-х годах уже не играл, исключая командные соревнования. Зато как тренер сразу же сумел проявить себя с самой лучшей стороны и стал лучшим среди нового поколения бакинских шахматных наставников.

…Как-то в интернете я встретил статью Олега под названием «Каспаров начинался так». Оказалось, что Приворотский, как и я, давно уже покинул Баку, живет теперь в Волгограде, работает в местной ДЮСШ, носит звание заслуженного тренера России. Его статью я прочел с большим интересом и – поскольку мало кто, наверное, знаком с ней – хочу ее процитировать. Вот что пишет Олег о Каспарове:
«Он постиг все азы шахмат еще школьником. Как-то незаметно понял смысл передвижения фигур и пешек. Именно так приобщаются к шахматам великие шахматисты.

Отец, инженер-электронщик (поправлю Олега: отец Гарика был по профессии инженером-энергетиком, окончил Азербайджанский индустриальный институт. – В.А.), играл на скрипке, считал, что у сына есть слух, и хотел отдать Гарика в музыкальную школу. Но как-то мальчик сильно удивил родителей: подсказал им решение трудного шахматного этюда, над которым они долго “бились”. Изумленный отец воскликнул: “Я тебе не показывал, как надо играть, а ты уже многое знаешь!” И Гарик называет наизусть цвет и даже траекторию движения фигур. Решение у родителей созрело сразу: он будет играть в шахматы.

Мальчика интересовали не столько шахматные головоломки, сколько сама логика построения комбинаций. Возможно, это заставило его относиться к шахматам очень серьезно. В первом-втором классах он занимался еще и плаванием. Но однажды тренер сказал ему: “Гарик, ты приходишь на тренировки через раз. Так нельзя. Выбирай – или шахматы, или плавание”. Гарик пришел домой и сказал: “Мама, мне сказали, чтобы я выбрал одно из двух. Выбираю шахматы”. Во Дворце пионеров Гарику повезло. Он пришел туда в период, когда в Баку росло способное поколение шахматистов: из той секции выросли международный гроссмейстер Эльмар Магеррамов, международные мастера Ростислав Корсунский, Михаил Шур, Елена Глаз.

Многие считают, что во Дворец пионеров Гарика привел дедушка. Это не так: его привела мама. Я увидел маленького, общительного мальчика, имеющего недюжинные познания шахматной истории. О матче Капабланка – Алехин он знал всё. Показалось, что он просто “болел” шахматами. Мама Каспарова рассказывала мне: “Просыпаюсь среди ночи и вижу сына, сидящего за шахматной доской и двигающего фигуры…” Присмотревшись к Гарику, я заявил своему руководству во Дворце пионеров: “Не знаю, были ли такие начинающие в других городах, но в Баку такого еще не было!”

Успехи пришли к Гарику быстро. Первый разряд выполнил на втором году занятий. Когда документы для присвоения разряда оказались в городском спорткомитете, мне оттуда позвонили и спросили: “Зачем заниматься «липой»? О каком первом разряде можно говорить в его возрасте?” О таланте Гарика заговорили спустя год после этого. Всех поразила его яркая и уверенная игра в блицтурнирах. Мама Гарика – женщина энергичная и настойчивая. Именно она сумела “пробить” через общество “Спартак” стипендию для сына и убедила спорткомитет в том, что Гарику необходимы индивидуальные занятия. Два года по четыре часа в неделю я проводил эти занятия на квартире у Гарика. Подбирали позиции, отрабатывали технику расчета вариантов, занимались эндшпилем, дебютом и т.д. В процессе занятий у Гарика всегда возникали вопросы, найти ответы на которые порой было очень затруднительно. В таких случаях я обещал ответить на следующем уроке, давал ему много домашних заданий, и они всегда выполнялись…»

Тренер быстро разглядел в Гарике талант, какого в Баку еще не было, и предсказал ему большое будущее. Ну а я, впервые увидев Гарика тогда, в 72-м, во время блицтурнира, из которого он столь неожиданно выбыл, о будущем этого мальчика, признаться, особенно не задумывался. Ну да, появился способный, вероятно, очень способный шахматист. Мало ли их было? Неизвестно еще, что из него выйдет. Словом, на время я о Гарике забыл. Следующая наша встреча произошла через год в полуфинале чемпионата Баку по блицу. Гарик, кажется, успел стать уже кандидатом в мастера. Возросшую силу его игры я почувствовал на себе. Он легко отбил мою легкомысленную атаку с жертвой слона, вызванную не требованиями позиции, а возрастом соперника, и уверенно реализовал свой перевес.

Наши шахматные пути больше не пересекались, зато примерно тогда я опубликовал свою первую заметку о нем в республиканской газете «Спорт». Называлась она «10-летний ученик экс-чемпиона мира» и сообщала о том, что юный бакинец принят в заочную шахматную школу Михаила Ботвинника. Кстати, Приворотский вспоминает, что пригласил Гарика в школу Ботвинника тогдашний наставник юношеской сборной СССР, а впоследствии постоянный тренер Каспарова мастер Александр Никитин, увидев, как Гарик в 1973 году на Всесоюзных молодежных Играх в Вильнюсе на равных играет с сильнейшими юниорами страны, превосходящими его по возрасту на 4–5 лет.

С тех пор я стал с интересом следить за выступлениями Гарика. Его мастерство росло удивительно быстро, впрочем, как и результаты. В игре бросались в глаза поразительная для его лет дебютная эрудиция и столь же поразительный комбинационный талант. Атаковал он уже тогда с огромной силой, варианты считал необычайно быстро и очень далеко, удивляя этим всех бакинских шахматистов, в том числе и своего тренера. Помню, как в середине 70-х Гарик дважды обыграл Приворотского в командных соревнованиях. Причем обе партии проходили по одному и тому же сценарию. Тренер в позиционной борьбе переигрывал ученика, начинал активные действия на ферзевом фланге, словом, делал всё, как надо, – но Гарик успевал развить сильную атаку на короля противника, отразить которую Олег был не в состоянии: слишком грозным был Каспаров уже тогда в подобных штурмах. После партий Приворотский только разводил руками: «Ну что я могу поделать, если он по-алехински атакует!» Кажется, в 1975 году Гарик выиграл Кубок Баку – турнир с укороченным контролем времени, победив в финальном матче опытного мастера Олега Павленко.

СМЕНА ВЫВЕСКИ

В те годы (1974 или 1975-й) я близко познакомился и с мамой Гарика – Кларой Шагеновной Каспаровой. Работала она в Азербайджанском научно-исследовательском электротехническом институте, ученым секретарем (бывая в институте по журналистским делам, я обязательно заходил к ней, чтобы поговорить о шахматах, о Гарике, его делах), но в начале 80-х ушла с работы, целиком посвятив себя сыну, которому требовалось всё больше внимания. Родственники и друзья в Баку, уж не знаю почему, называли Клару Шагеновну Аидой, и я с первых дней знакомства стал следовать их примеру.

Отца Гарика – Кима Вайнштейна в то время в живых уже не было. Он умер в начале 1971 года, когда сыну не исполнилось и восьми лет. Спустя годы я вдруг выяснил, что работал вместе с Кимом в СКБ (Специальное конструкторское бюро) «Нефтехимприбор». Это было в 1967–1968 годах, вскоре после окончания мною Политехнического института. Я знал, что в СКБ работали два Вайнштейна. Один из них частенько заглядывал в ту лабораторию, где я работал, – вместе с руководителем моей группы Виталием Теллером они писали стихи для бакинской команды КВН (а музыку писал дядя Гарика – композитор Леонид Вайнштейн, брат Кима). Так вот, поэта-кавээнщика Вайнштейна я помнил хорошо, а его однофамильца – смутно. Но именно он и оказался отцом Гарика. Правда, будущей знаменитости было тогда всего пять лет… А шахматы, между прочим, в СКБ очень любили, не меньше, чем КВН. У нас была не только лучшая в Баку команда «кавээнщиков», но и сильнейшая шахматная сборная, не имевшая равных среди бакинских предприятий и организаций. Мы выигрывали все городские соревнования, в которых участвовали. Поэтому не удивительно, что Ким Вайнштейн любил шахматы и передал эту любовь сыну. Он ведь работал в СКБ!

Однако вернемся к середине 70-х, к тем временам, когда успехи Гарика становились всё заметнее. В клуб он всегда приходил вместе с мамой. Стоя несколько в стороне от играющих, она терпеливо ждала, пока сын закончит партию. Мы были уже знакомы, и, увидев Клару Шагеновну в клубе, я обязательно подходил, расспрашивал о новостях, высказывал свое мнение об игре Гарика. Она внимательно слушала, чувствовалось, что ей приятны лестные отзывы о сыне, если даже слышать их приходится очень часто. Я был уже известным в городе журналистом, и это сочетание – журналист и шахматист – вероятно, объясняло тот интерес, с которым она прислушивалась к моим замечаниям. Сама говорила в основном о трудностях, которых становится всё больше по мере того, как растут успехи Гарика. Жаловалась, что он донельзя перегружен, а между тем здоровьем похвастать не может.

Глядя на этот снимок, запечатлевший Каспарова во время подготовки к матчу с Корчным (1983), трудно поверить, что в детстве Гарик «производил впечатление хрупкого, болезненного мальчика». Справа – Валерий Асриян. Фото ТАСС.

Действительно, в те годы Гарик производил впечатление хрупкого, болезненного мальчика. Как-то в ответ на сетования Клары Шагеновны по поводу чрезмерных нагрузок, выпавших на долю сына, я рискнул посоветовать: «А вы сами регулируйте его нагрузки. Вы же – мать, вы лучше других знаете его возможности, состояние здоровья. Может быть, ему нужно сейчас меньше играть? Зачем гоняться за результатами, они все равно придут». «Нет, играть надо», – вздохнула она, и я понял, что Гарик обречен на жизнь в этом сумасшедшем ритме, что ни он, ни мама не хотят, не имеют права дать себе передышку, терять время в этой начавшейся погоне за успехом. Тогда уже мне стало ясно, что у моей собеседницы твердый характер и что она сумеет уверенно вести сына по избранному ими пути, не проявляя присущего матерям (особенно на Кавказе), вполне понятного желания уберечь сына от трудностей, выбрать дорогу полегче. Человек совсем не сентиментальный, сугубо практического склада ума, она настраивалась на борьбу, знала ее суровые законы и соответствующим образом готовила к ней сына. Цель была поставлена, и следовало идти к ней, не отступая, используя все имеющиеся возможности.

В этом я еще раз убедился в 1976 году, узнав, к своему великому удивлению, что 13-летний Гарик, успевший уже получить широкую известность в стране и ставший к этому времени чемпионом СССР среди школьников до 18 лет (на следующий год он повторит этот успех), вдруг изменил фамилию. Он превратился в Каспарова, взяв себе фамилию матери. Конечно, мысль о подобной замене едва ли могла родиться в голове самого мальчика. Очевидно, что это было решение окружавших его взрослых. Поговаривали, таков был совет Ботвинника, вероятно, считавшего, что Каспаров имеет больше шансов в борьбе за звание чемпиона мира (а конечная цель была именно такой), нежели Вайнштейн. Я думаю, что Михаил Моисеевич, если только он, действительно, дал такой совет, был, при всем моем громадном уважении к нему, не совсем прав. Уверен, что, останься Гарик Вайнштейном, он все равно взошел бы на шахматный трон, как это сделали в свое время сам Ботвинник и Михаил Таль, у которых были столь же «неблагозвучные» фамилии. Помешать талантам такой величины просто невозможно.

Так что вряд ли эта «смена вывески» имела смысл. Но она продемонстрировала всю серьезность намерений Каспаровых, их желание учесть и использовать любые, пусть самые незначительные факторы, которые могут повлиять на исход того главного единоборства, победе в котором будет посвящена отныне жизнь Гарика и его мамы. Если смена фамилии может оказаться полезной на пути к шахматному Олимпу – значит, надо пойти на нее, что бы об этом ни говорили друзья и недруги! Кстати, сам Гарри объясняет смену фамилии иными мотивами, не имеющими отношения к его шахматной карьере. В книге «Безлимитный поединок» он пишет: «Многие задаются вопросом, почему я поменял фамилию. Когда отец скончался, я стал жить в семье маминых родителей. Носить фамилию Каспаров казалось естественным, тем более что у них было три дочери, но ни одного сына (у моей мамы две сестры: Нелли – врач и Жанна – педагог)».

Возможно, то обстоятельство, о котором говорит Гарри, и учитывалось при смене фамилии, но все же многие в Баку (да, наверное, не только в Баку) склонны были считать, что не оно было главным, определяющим. Не случайно Гарик стал Каспаровым именно тогда, когда к нему пришли первые значительные успехи, и уже было ясно, что мальчика ждет большое шахматное будущее, а значит, надо исключить всё то, что может помешать ему на пути к Олимпу. Впрочем, каждый человек волен сам решать, какую фамилию ему взять – отца или матери, и никто не вправе порицать его за сделанный выбор. Гарик Вайнштейн стал Гариком Каспаровым? Что ж, в конце концов это было семейным делом Каспаровых, а о том, существовала ли у принятого ими решения шахматная подоплека, мы можем только догадываться…

Эта фотография сделана на Спартакиаде народов СССР в Москве (1979). Мастером Каспаров стал всего год назад… Из архива С.Воронкова.

До 1978 года я написал о Гарике всего несколько заметок, хотя он успел уже добиться значительных для столь юного шахматиста успехов. Да и виделся я с ним и его мамой не очень часто – ведь начиная с 1977 года Каспаров перестал участвовать в городских и республиканских турнирах. Но в январе 1978-го я стал работать в Азеринформе, то есть полностью перешел на профессиональную журналистскую работу. Это обстоятельство и заставило меня уже по долгу службы гораздо чаще, чем прежде, контактировать с Каспаровыми. Как раз в те дни, когда я поступил в Азеринформ, в Минске проходил мемориал Сокольского. Гарик играл блестяще и занял первое место, значительно перевыполнив мастерскую норму. Я регулярно звонил в Минск и, как только стало известно об успехе Каспарова, передал для ТАСС информацию под названием «Самый молодой мастер», ибо Гарик стал самым юным в мире шахматным мастером. Потом был успех в Даугавпилсе, где 15-летний Каспаров разделил 1–2-е места во всесоюзном отборочном турнире и вышел в высшую лигу чемпионата СССР! 1 сентября ТАСС выпустил мое первое большое интервью с Гариком, которое начиналось, кажется, так: «Школьный звонок, прозвучавший сегодня в 151-й бакинской школе, означал для девятиклассника Гарри Каспарова начало не только нового учебного года, но и трудной шахматной осени. Ведь его ждет в ноябре дебют в высшей лиге всесоюзного чемпионата». Дебютировал Гарик здорово. Его девятое место Михаил Ботвинник, у которого я взял телефонное интервью по горячим следам, оценил как несомненный успех. Правда, Макогонов считал, что Гарик мог бы занять и более высокое – пятое место, но помешала простуда (не удержался и вопреки советам тренеров съел мороженое).

Кстати, в этом чемпионате страны в первый и последний раз пересеклись дороги двух бакинцев – Багирова и Каспарова, и Гарик, опередив на очко земляка-гроссмейстера, как бы принял у него эстафету лучшего шахматиста Азербайджана, в свое время принятую Багировым у Макогонова.

БАКИНСКИЙ ТАЛЕЙРАН

Наступил 1979 год. Каспаров готовился к штурму новых высот – он нацелился теперь атаковать гроссмейстерский рубеж, чувствовал, что может занимать призовые места на крупных турнирах. И последующие события подтвердили обоснованность его планов. Уже в апреле он одерживает сенсационную победу на международном турнире в Баня-Луке, опередив 14 гроссмейстеров и оторвавшись от ближайшего конкурента на 2 очка. И это в 16 лет! А в конце года Гарик становится бронзовым призером чемпионата СССР. Стало ясно, что юный бакинец уверенно вошел в шахматную элиту страны и в самое ближайшее время от него можно ждать новых блестящих побед.

Через год после сенсационной победы в Баня-Луке (1979) Каспаров завоюет звание чемпиона мира среди юношей. Фото ТАСС.

В том году в жизни Каспарова произошло еще одно знаменательное событие – скорее, правда, политическое, нежели шахматное. После победы в Баня-Луке его принял в Баку сам Гейдар Алиев – в ту пору кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана. О намерении Алиева мне за три дня до приема сообщил мой шеф – директор Азеринформа Ефим Григорьевич Гурвич. Каспаровы об этом еще ничего не знали, и эту в высшей степени приятную новость сообщил им я. Мне же Гурвич поручил составить для Алиева подробную справку о Каспарове и подготовиться к освещению приема в республиканской прессе. Я должен был присутствовать на приеме у Алиева и составить официальный отчет для публикации. Это было ответственное задание, тем более что мне впервые предстояло войти в кабинет всесильного первого секретаря. Справку о Гарике, о которой говорил Гурвич, я подготовил весьма тщательно, согласовав с Каспаровыми, и весь день накануне приема в ЦК размышлял о предстоящей встрече, прикидывая, чем вызвано желание Алиева принять Гарика. Вспоминал лицо Гурвича, его особую многозначительность в голосе, когда он впервые сообщил мне эту неожиданную новость, и был почти уверен, что без моего шефа здесь не обошлось.

Ефим Григорьевич Гурвич был личностью весьма примечательной и даже уникальной. Его называли «вечным» директором, ибо он в течение 40(!) лет руководил Азеринформом. Это был рекорд для тассовской системы, который, я уверен, никогда уже не будет побит. Карьеру Гурвича можно было бы назвать «От Багирова до Багирова». Возглавив агентство еще в 40-х годах при одной из самых грозных фигур сталинского времени – Мир Джафаре Багирове, он завершил свой трудовой и жизненный путь в 1987 году, когда республикой руководил уже другой Багиров – Кямран, преемник Гейдара Алиева. Багиров, Мустафаев, Ахундов, Алиев… Один за другим сменялись первые секретари ЦК, а Гурвич оставался.

Он всегда напоминал мне (не талантами, конечно: эти фигуры несравнимы) Талейрана – не только тем, что пережил пятерых правителей, но и умением быть нужным всем, кто приходил к власти, своей удивительной изворотливостью, инстинктом самосохранения, непотопляемостью. Гурвич был типичным продуктом своего времени, которое и сформировало его как руководителя. То суровое время, когда малейшая ошибка, особенно в работе информационного агентства, могла стоить ему не только занимаемого поста, но и головы (Мир Джафар Багиров был скор на расправу и даже, по слухам, лично расстреливал людей в своем кабинете), сделало Ефима Григорьевича крайне осторожным. Поговаривали, что и нервный тик свой (у него подергивалось лицо) Гурвич приобрел после одного из грозных окриков «хозяина». Как рассказывал в эфире рано ушедший из жизни его сын – Гриша Гурвич, который руководил театром «Летучая мышь» и вел в 90-х годах на российском телевидении популярную передачу «Старая квартира», однажды Багиров, чем-то сильно недовольный директором Азеринформа, пригрозил ему: «Вы – провокатор! Мы с вами будем кончать!» После такого предупреждения можно было не только тик приобрести, но и получить инфаркт, а то и сразу отправиться на тот свет, что, кстати, тоже случалось.

Видимо, с молодых лет (Гурвич стал директором агентства, когда ему не было и тридцати) он хорошо усвоил еще один принцип, ставший для него основополагающим, которому следовал всю жизнь: настоящий руководитель должен держать на «крючке» всех своих работников. Каждый из них – не без греха. Эти грехи надо тщательно собирать, причем подчиненные должны об этом знать: тем больше будет их зависимость, а значит, надежнее рвение в службе. На каждого из работников Гурвич имел досье, в котором собирал ошибки, допущенные за 10–15–20 лет. Помню, едва я поступил в агентство, как произошел эпизод, изумивший меня. Шла летучка. В конце шеф взял слово и, поговорив о том о сем, неожиданно сказал:

– Я на днях дал поручение товарищу Л. составить список авторов, сотрудничающих с Азеринформом. Сегодня он представил мне этот список. И кто же, вы думаете, значится в нем под первым номером? Не кто иной, как Гейдар Алиевич Алиев. Невероятно, но факт. Оказывается, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП Азербайджана – один из наших внештатников. Как вы могли додуматься до такого?! – Гурвич свирепо посмотрел на товарища Л.

Тот побледнел и, заикаясь, вымолвил:
– Я думал… Мы ведь недавно передали в ТАСС подписную статью Гейдара Алиевича (так называли статьи, написанные журналистами агентства за подписью того или иного руководителя по согласованию с ним. – В.А.).

– И только поэтому вы зачислили его в ряды своих авторов?

– Извините, я ошибся. Верните мне, пожалуйста, список, я составлю новый. – Перепуганный товарищ Л. просительно протянул руку за злополучной бумагой.

Однако Гурвич аккуратно сложил листок бумаги и насмешливо сказал:
– Нет уж, возвращать вам ничего не буду. Пусть полежит у меня в сейфе.

С этими словами он открыл несгораемый ящик и упрятал туда это, ставшее вдруг таким важным документом, свидетельство ротозейства и легкомысленности сотрудника, о котором ему можно будет при случае не раз напомнить в будущем…

Превыше всего в людях Гурвич ценил информированность и сам стремился знать всё обо всем – от мелких сплетен до важных государственных секретов. Ему доставляло огромное удовольствие демонстрировать перед подчиненными эту свою осведомленность, особенно в тех случаях, когда дело касалось работы и можно было с полным основанием упрекнуть нас в незнании того, что знать следует обязательно.

Апогея своего авторитета Ефим Григорьевич достиг в годы правления Алиева, когда он стал одним из его главных советников. Все готовившиеся в аппарате ЦК выступления Алиева непременно проходили через руки Гурвича. Он облекал их в «алиевский» стиль, расставлял акценты, подчеркивал особо важные для данной политической ситуации моменты, в калейдоскопе цифр выделял главные, самые выгодные, впечатляющие…

Гурвич всегда интересовался спортом, в частности шахматами. Он нередко просил меня рассказать о шахматных новостях, спрашивал мое мнение об игре Каспарова, его шансах в том или ином турнире. В 1984 году исполнилось 80 лет Макогонову. Я сообщил о приближающемся юбилее Гурвичу, сказал, что неплохо было бы нам сделать подборку материалов к этому событию. Он отреагировал так, как я и надеялся. Дал добро на подборку, потом позвонил в соответствующий отдел ЦК и сказал, что на носу юбилей такого заслуженного человека как Макогонов, Спорткомитет же ничего не делает, чтобы отметить юбилей, а надо бы. Спустя несколько дней вышел Указ Президиума Верховного Совета Азербайджана о награждении Макогонова Почетной грамотой Президиума. Мне удалось получить отзывы Ботвинника и Каспарова о Макогонове. Республиканские газеты опубликовали их вместе с моим очерком о юбиляре и Указом Президиума. Гурвич был очень доволен. Я, естественно, тоже.

Гурвич очень ценил мои хорошие отношения с семьей Каспаровых и ревностно следил за тем, чтобы всё новое о Гарике исходило только от нашего агентства. Однажды, увидев мою статью о Каспарове в местной спортивной газете, сделанную по просьбе ее редактора и содержащую интересную новость, он жестко выговорил мне: «Запомните, всё самое интересное о Гарике должен давать Азеринформ, и только Азеринформ!»

Как-то шеф вызвал меня к себе. Войдя в кабинет, я увидел, что он не один. За столом сидел неизвестный мне человек. «Познакомьтесь, – сказал Гурвич, – это Евгений Гик. Он приехал из Москвы, чтобы встретиться с Гариком и сделать интервью. Помогите ему». Заочно я знал Гика – шахматного мастера и журналиста. Как потом выяснилось, его отец в 40-х годах был редактором газеты «Бакинский рабочий» и дружил с Гурвичем (потом ему в разгар борьбы с космополитизмом пришлось от «тяжелой» руки Мир Джафара Багирова бежать подальше от Баку – в Москву). Этим и объяснялось желание моего шефа помочь гостю. Я, конечно, выполнил просьбу. Гурвичу понравились быстрота, с которой была организована встреча Гика с Каспаровым. Этим он показал московскому гостю, что для Азеринформа интервью с Гариком – не проблема.

Так что идею принять Каспарова подал Алиеву, думаю, именно Гурвич. Ну а Алиев – расчетливый и дальновидный политик – по достоинству оценил ее. Ведь спорт был той областью, где руководимая им республика серьезно отставала и никакие накачки успеха не приносили. И вот здесь-то очень кстати появился Каспаров. Восходящая звезда могла засиять очень ярко и придать истинный блеск алиевскому правлению. Для этого нужно было связать имя Каспарова со своим, показать всем, как он, Гейдар Алиев, внимателен к талантам, как пестует их. Словом, грядущая слава Каспарова обещала стать и его, Алиева, славой – этим в первую очередь и объясняется то покровительство, которое с мая 1979 года начал оказывать юному шахматисту могущественный фаворит Брежнева. О событиях, последовавших за первым приемом Гарика у Алиева, у меня, надеюсь, еще будет возможность рассказать читателю…