|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
1.Re2! (с тихой угрозой 2.Re3! ~ 3.Nc2#) 1...Qxa6 2.Qa7! (с угрозой 3.Qxс5#) 2...Rb6 3.Bc6#!, отсекая черные фигуры (2...Qd6 (Qc6,Qb6,Qa1+) 3.Qa1#; 2...Qa3 (Qxa7) 3.Bxe6#). Второй тематический вариант возникает после 1...Rxh6 2.e5! (с угрозой 3.Re4#) 2...Qg6 (2...Qxd5 3.Rxd5#) 3.Be6# с новой отсечкой. Так почему же при такой дружбе проблемистов и практиков шахматная задача в конце 30-х годов перестала пользоваться популярностью у сильных игроков? Увы, невольно приложил руку к этому отдалению шестой чемпион мира Михаил Моисеевич Ботвинник. Впрочем, случилось это еще за 12 лет до завоевания Ботвинником чемпионских регалий… Шел 1936 год. В кремлевских инкубаторах высиживался план нового витка кровавых репрессий, несколько поутихших в 1933–35 годах. Для этой цели ой как нужно было раскрутить образ коварного врага, мешающего «победному шествию трудового народа». И идеологическая машина поработала на славу! По взмаху дирижерской палочки Сталина в прессе стали появляться статьи соответствующего содержания. Не избежала гонений и, казалось бы, безобидная и аполитичная шахматная композиция, а точнее – ее задачная ветка. Так, в мартовском номере журнала «Шахматы в СССР» за авторством М.Ботвинника и Л.Спокойного появилась статья «Сумбур в композиции». Назвав задачную композицию «формалистическим трюкачеством», авторы призвали советских проблемистов одуматься и «сделать крутой поворот в сторону шахматной партии». На этот идеологический заказ ответил ошельмованный в статье известный шахматный проблемист Михаил Барулин. Его возражение называлось «Сумбур в мыслях». С тонкостями этой словесной дуэли я и хочу вас познакомить, дорогие читатели. В отличие от статьи «Сумбур в композиции», опубликованной Ботвинником в его масштабном труде «Аналитические и критические работы. Статьи и воспоминания» (Москва, 1987), ответный выпад Барулина «Сумбур в мыслях» практически неизвестен широкому кругу читателей. Итак, первое слово авторскому тандему: М.М.Ботвинник, Л.Ф.Спокойный «По производству ходиков советские часовые
«Сумбур в композиции»Время от времени на страницах нашей печати появляются статьи, в которых идеологи задачной композиции пытаются в сотый раз пережевывать старую, всем давно набившую оскомину, тему о колоссальном значении задачной композиции и о тех несправедливостях, которые ей чинят шахматные организации. Не страдая излишней скромностью, «вожди от задачной композиции» усиленно набивают себе цену, расхваливая себя, как советских композиторов: «ни в одной стране», «советская школа», «первая в мире» и т.д. Если случается встретить возражения на подобную статью, то они принадлежат композиторам другого города или лагеря и сводятся к тем же самым перепевам, не затрагивающим, однако, суть дела. Между тем, давно наступило время пересмотреть «идеологические» позиции наших композиторов и указать им на их заблуждения и ошибки. Вначале целесообразно заняться этим шахматистам-практикам, которые не погрязли еще в тине «продолженных защит» и «комбинаций в попытке», и поэтому могут беспристрастно подойти к оценке современных задачных идей. Ведь не напрасно утверждает т. Барулин («64», 1935, № 11), что шахматная композиция «родная сестра» практической партии; так кому же, как не брату, поучать родную сестру, если она сбилась с правильного пути? Но дело в том, что мы, шахматисты-практики, считаем, что современная задачная композиция состоит не в столь близком родстве с шахматной партией. Этюд не теряет тесной связи с практической партией, он действительно приносит большую пользу практику; задачная же композиция в известной своей части с каждым годом все дальше и дальше отходит от нее, и связь ее с шахматной партией с точки зрения идейного содержания в настоящее время более чем эфемерна. Основное в шахматах – практическая игра. Все остальное: теория дебютов, задача, этюд – играют подчиненную роль, и нам нужны лишь, поскольку они помогают развитию практической игры. Шахматная задача исторически выросла из практической партии, все больший отход ее в сторону отвлеченного творчества делает ее существование с точки зрения шахматиста-практика просто ненужным. Композиторы пытаются утверждать, что современная задачная композиция учит «по-настоящему разбирать сложные позиции, ценить материал, знать доску и силу отдельных фигур, приобретать точность анализа и, наконец, понимать шахматную красоту» (Барулин). Всему этому современная задачная композиция вовсе не учит. Что ждет шахматист-практик от задачи? Во-первых, он ищет в ней ярко выраженную идею, напоминающую ему идеи практической партии. Во-вторых, он хочет, чтобы эта идея была бы замаскированной и трудно находимой и, в-третьих, чтобы эта идея была бы художественно выражена. Вместо всего этого композиторы преподносят ему позиции, по идеям ничего общего не имеющие с партией, а в некоторых случаях (сказочные шахматы) составленные даже не по правилам шахматной игры. «Через композицию, – говорит Барулин, – шахматист вводится в новый мир шахматных идей и комбинаций, которые он в практической партии никогда не встретит». Вот в чем дело! Композиторы разрабатывают идеи, не встречающиеся в практике шахматиста, совершенно игнорируют его требования, а после этого удивляются, что задачами мало интересуются… Что касается трудности решения, то вопрос сводится к знанию некоторых технических приемов, которые позволяют без всякого труда разгадать механизм задачи. Характерно, что задачная композиция вполне сознательно встала на этот путь «наименьшего сопротивления» по сравнению с тем, который ставило перед ней идейное сближение с практической партией. Именно этим «наименьшим сопротивлением», по-видимому, объясняется пристрастие наших композиторов к двухходовкам, а не к трехходовкам, обнимающим более широкий диапазон идей, но технически труднее осуществимым. Укажем здесь хотя бы на задачу № 1797 Л.И.Куббеля, получившую I приз в нашем конкурсе трехходовок, с нашей точки зрения вполне приемлемую.
1.g4! (угроза 2.Qе4+! Kxе4 3.Nf6#) 1...fxg3 2.Nd2! exd2 3.e4#, 1...Rxd6 2.Nde5! Kxc5 3.Qxa5#. Спросите квалифицированных шахматистов, почему они скептически относятся к композиции, и вы получите приблизительно такой же ответ, какой нам дал один ленинградский мастер: «В кривое зеркало можно смотреть один-два раза, не больше». Возьмем для примера задачу Барулина, получившую II приз на конкурсе VII Всесоюзного съезда.
«Блестящая», по-видимому, задача, но что она может дать шахматисту-практику? Кроме вреда, ничего! Неужели ему нужны эти «белые клапаны» и «нейтрализующие включения»; искусственные вычурные идеи, которые не могут встретиться в шахматной партии? Безусловно, нет! (Что же кроется за терминами «белые клапаны» и «нейтрализующие включения»? Итак, первым ходом 1.Qc8 создается угроза 2.Qс6#. Защищаясь от мата, черный ферзь запускает в работу оригинальный механизм включения и выключения контроля белых фигур над полями с5 и е6: 1...Qc7 2.Nce3# (2.Nfe3#?), 1...Qd7 2.Nfe3# (2.Nce3#?). Подобная комбинация с чьей-то легкой руки и получила название «нейтрализующее включение». Мне же нравится определение «белый клапан» – матующим ходом белый конь включает в работу одну фигуру и выключает вторую. – Авт.) Соль вопроса, конечно, заключается не в наивных попытках композиторов оправдать свое существование. Все современное течение в композиции, в первую очередь в двухходовке, которая с исключительным вниманием насаждается советскими композиторами, может быть определено двумя словами – «формалистическое трюкачество». Надуманные идеи, совершенно не связанные с практической партией, голые технические приемы, построенные на искусственном движении фигур, вычурные неестественные построения – вот что характеризует современную двухходовку. Те же идеи пытаются перенести на трехходовку, а «сказочные шахматы» являются, так сказать, квинтэссенцией сумбура в композиции. Весь этот багаж мы получили с Запада. Спрос вызывает предложение, и ни для кого не секрет, что наши композиторы очень неравнодушны к своим успехам в заграничных конкурсах. То, что Исаев усовершенствовал ту или другую тему, а Барулин разработал «белые комбинации», не делает еще советской шахматной школы, и в этом утверждении заключается еще одно принципиальное заблуждение наших композиторов. Мы не собираемся умалять, но считаем нужным и не преувеличивать достижения наших композиторов. Хвастливые, но глубоко ошибочные заявления вроде того, что «половина нашей многомиллионной (?) армии шахматистов пришла к шахматам через газетную диаграмму», относим к числу тех, одно из которых служит эпиграфом нашей статьи. Наши выводы сводятся к следующему: советская задачная композиция, вопреки утверждениям буржуазных идеологов и их последователей в СССР, должна сделать крутой поворот в сторону шахматной партии. Только при сближении идей задачной композиции с практической партией она может рассчитывать на соответствующее нашему движению распространение. Технические и творческие ресурсы наших лучших композиторов достаточно хорошо известны, чтобы сомневаться в возможности выполнения поставленного перед ними требования. Дело самих композиторов определить идейные и художественные рамки, в которых они могут работать, шахматисты же практики всегда смогут дать достаточно объективную оценку достижений в борьбе за новое направление. Во всяком случае, наступил момент, когда формализму в задачной композиции должна быть объявлена беспощадная война, как это сделано уже на фронте искусства. Ответ не заставил себя ждать: М.М.Барулин «Сумбур в мыслях»Проблема взаимоотношения шахматной партии и задачи привлекла к себе внимание тт. Ботвинника и Спокойного, опубликовавших в журнале «Шахматы в СССР» № 3 статью принципиального порядка. Смысл и существо комбинаций в шахматной задаче сводится к выражению заранее намеченной идеи, к разработке шахматных идей, вытекающих не из партии, а из существа шахматных законов и правил. Проблемист исходит из теоретической их возможности и воплощает эти комбинации в своих произведениях. В партии главное – это борьба. Ценность самой комбинации, как таковой, весьма относительна. Шахматист всегда предпочтет красивой комбинации на ничью «некрасивый» выигрыш «тихой сапой». Задачные комбинации встречаются в партиях очень редко, как исключение. Почему? Потому, что там сидят два «проблемиста» один против другого. Они работают одновременно на одной доске, причем один создает комбинацию, а другой ее разрушает. В этом смысл самой шахматной игры, вся прелесть и увлекательность борьбы в шахматах. В композиции дело обстоит совершенно иначе. Здесь один работает и за белых, и за черных. Дать не любой мат, а дать его в строго определенных формах, в строго логической последовательности ходов – к этому стремится эта воля, эта мысль. Поэтому здесь комбинации получаются совсем другие – и по содержанию, и по смыслу. У проблемиста свой взгляд и на красоту замысла и позиции, свое понимание экономии, свое толкование стратегических и логических идей. Подчиненные единой воле композитора, шахматные фигуры (белые и черные) выявили огромную комбинационную силу. Оказалось возможным создание множества новых комбинаций – таких, которые в практической партии никогда бы не встретились. С этого момента только и началась такая работа в области составления задач и этюдов, которую смело уже можно назвать работой творческой. Что в основном характеризует творческую работу по составлению задач? Ответ здесь может быть совершенно четкий – поиски новых комбинаций, которые возможны на шахматной доске в результате взаимодействия фигур (белых и черных), действующих по установленным в практической партии законам. Современная классическая задача (не «сказочные шахматы») признаёт и условность начальной позиции практической партии и в своих построениях теоретически всегда исходит от нее. Существо творческой работы проблемиста в том и состоит, чтобы искать новое и это новое выразить в экономической и художественной форме. Композиция имеет свои собственные законы логического и художественного порядка, определившиеся в результате многовекового исторического пути. И если в практической игре шахматист ищет разрешения проблем шахматной борьбы, задачная композиция занята разработкой проблем шахматных комбинаций. Нельзя путать этих понятий. Установив эти бесспорные положения, мы можем обратиться к статье тт. Ботвинника и Спокойного и констатировать для начала их полную «беззаботность» по части доказательства своего, якобы принципиального взгляда на шахматное искусство. Авторы исходят из того, что основное в шахматах – партия, а все прочее допустимо лишь постольку, поскольку служит ей. На чем же базируется эта грозная позиция? На том наивном утверждении, что задача возникла из партии. Однако новые отрасли спорта или искусства не всегда живут только по указке своего «родителя». Они естественно начинают развиваться по новым, своим законам, и это нужно приветствовать. Было бы смешно, если бы футболисты и волейболисты затеяли спор о том, какой вид игры в мяч возник раньше и кто кому должен подчиняться. А тт. Ботвинник и Спокойный обсуждают аналогичный вопрос с сугубой серьезностью. Как бы посмотрел т. Ботвинник на игрока пятой категории, который стал бы с видом знатока рассуждать о творчестве Ласкера, Эйве и самого Ботвинника и, скажем, требовать «беспощадной борьбы» с разными «заумными» новоиндийскими партиями, меранской защитой и т.п. Тов. Ботвинник, вероятно, посмеялся бы над таким чудаком. Но авторы рассматриваемой нами статьи без улыбки анализируют задачные произведения, обнаруживают в них «сумбур», «формализм» и прочие смертные грехи и требуют от проблемистов таких задач, которых вообще нет и быть не может. Кстати, почему задача Л.И.Куббеля оказалась для авторов статьи приемлемей задачи Барулина? Какое отношение имеет куббелевская задача (три так называемых правильных мата, стандартная жертва ферзя) к шахматной партии? В чем здесь родство задачи с практической партией? Авторы явно противоречат сами себе. Кроме того – нельзя сравнивать двухходовку с трехходовкой, как нельзя сравнивать ферзевый дебют с пешечным эндшпилем. Что же пропагандируют авторы статьи? Они ратуют за то, чтобы проблемисты разрабатывали только такие идеи и комбинации, которые могут встретиться в шахматной игре, т.е. занялись бы составлением только так называемых учебных задач и этюдов. Но ведь это работа чисто педагогического порядка, а не творческого! Это же совсем не то, что называется шахматной композицией. Казалось бы, совсем не так трудно понять столь простую истину, но тут выступает на сцену своеобразное шахчванство. Как смеют какие-то проблемисты создавать такие произведения, которые непонятны шахматным игрокам? Как смеют они говорить о ценности шахматной задачи, не заручившись разрешением от практических игроков? И на головы непокорных проблемистов обрушиваются громы и молнии. Они и «набивают себе цену», и чуть ли не спекулируют на шахматном движении. На подобные выпады просто не хочется отвечать. Во всяком случае, факт остается фактом: советские проблемисты внесли в современную композицию не меньше, чем советские мастера-практики в современную шахматную партию. Что же касается остроты по поводу ходиков, то она была бы забавной, если не била бы одновременно и по задаче, и по шахматной партии. Если в общем плане культуры и искусства шахматная композиция только ходики, то ведь и шахматная партия не больше, чем будильник. Чванство здесь явно неуместно. Нам кажется, что все «недоразумения» между проблемистами и практиками происходят от того, что последние выдвигают обычно в корне неверную концепцию природы и существа шахматного искусства вообще. И вследствие этого приходят к глубоко ошибочным выводам. Когда пытаются без оговорок утверждать, что шахматы – искусство или что шахматы – наука, то впадают в глубокую, принципиальную ошибку. Сущность шахматного искусства весьма отлична от других видов искусства. Искусство имеет своим предметом природу и человека. Существует выражение, которое, по нашему мнению, дает достаточно яркое выражение этому положению: «искусство – это итог, который воображение подводит природе». Само собой разумеется, что материалом искусства является жизнь человеческой личности в ее социальном бытии. Шахматы и шахматное искусство – целиком плод человеческой фантазии, и потому оно отвлеченно по своей природе. Оно – «насквозь формально», как правильно утверждает И.Д.Каценеленбоген в своем предисловии к книге «300 задач». Поэтому грубейшей ошибкой является механическое перенесение в шахматы тех определений, которые применяются к искусству в его многообразных проявлениях. А авторы статьи именно так и поступают. Искание какого-то особого шахматного реализма в канонах практической партии – это явно обывательское представление, обывательское определение. Филистерством звучит оно. Подлинная природа шахмат – свободное движение человеческой фантазии в пределах 64 клеток и ведущих на них свою фантастическую жизнь фигур. И если уж говорить о реализме в шахматах, то он и заключается в этом свободном движении фантазии. Никаких других «измов», перенесенных механически из других областей подлинного искусства! Шахматы, конечно – и не наука. Законы движения шахматных фигур – что в них общего с законами физики, химии и других наук? Ровно ничего. У Бильгера есть целые таблицы вариантов ферзевого гамбита. Однако стоит только в начальной позиции партии переставить коня и слона местами (как это предлагает Капабланка) – и вся ценность этой «науки» будет сведена к нулю. Что все это значит? А значит это, что в шахматах нужны свои мерки, свои определения. Шахматное искусство имеет свои законы развития, вытекающие из его условной, отвлеченной природы. Есть еще один вопрос, который авторы статьи обошли молчанием, но который имеет существенное значение для нашей дискуссии. Это вопрос об общественной значимости разных видов шахматного искусства. Спору нет, шахматная партия получила гораздо большее развитие, чем композиция. Мы далеки от мысли в какой-то степени умалять общественно-культурное значение шахматной партии. Но мы имеем право требовать, чтобы шахматные организации уделяли часть своего внимания и развитию композиции, как равноправной ветви нашего движения, и чтобы композицию не третировали свысока. То обстоятельство, что нас сравнительного немного, никого не должно смущать. Мы вправе требовать, чтобы шахматные организации уделяли нам свое внимание потому, что шахматная композиция является у нас мощным орудием привлечения к шахматному искусству новых кадров, потому, что само занятие композицией интеллектуально развивает человека, как и всякое творчество художественного порядка. Мы по-прежнему считаем, что культура шахмат обнимает собой две самостоятельные области – шахматную партию и шахматную композицию. И лозунг культурности шахматиста понимаем, естественно, в соответствии с этим определением. Если бы тт. Ботвинник и Спокойный поменьше щеголяли взятыми напрокат «измами», то, мы уверены, в их статье было бы меньше сумбура и необоснованных претензий. В публичной дискуссии последнее слово осталось за коллективным автором: М.Ботвинник, Л.Спокойный О статье т. БарулинаНет никакого сомнения, что читатели наши сами разберутся – где же действительно имеется сумбур: в композиции или, как думает т. Барулин, в мыслях тт. Ботвинника и Спокойного. Тов. Барулин возмущен претензиями авторов статьи о композиции. Его возмущение базируется на абсолютном непонимании содержания статьи. Авторы не требовали упразднения ни шахматной композиции, ни даже двухходовок. Они всего только указали на то, что в СССР, где всякое искусство существует для масс, в частности и задачная композиция должна считаться с интересами массового шахматиста. Массовый же шахматист – это, конечно, прежде всего шахматист-практик, интересующийся и квалифицирующийся в шахматной игре. Вольно, конечно, т. Барулину с высот его задачного Олимпа возмущаться чванством шахматистов-практиков. Однако если т. Барулин мнит свою задачную деятельность абсолютно автономной и самодовлеющей, то тем хуже не для массового шахматного движения и не для шахматной композиции, которая будет развиваться именно по линии связи с шахматной партией; тем хуже только для т. Барулина и ему подобных композиторов, неизвестно кому нужных. Теория искусства для искусства в СССР решительно осуждена и нашим задачным композиторам это хорошо известно. Мы полагаем, что Исполбюро Всесоюзной шахсекции скажет по всем этим вопросам свое веское слово, которое определит дальнейшее развитие нашей этюдной и задачной композиции («Шахматы в СССР» № 7, 1936). Что же было потом? А потом наступил 1937 год, и маховик массовых репрессий, смазанный идеологическим солидолом, завращался с бешеной скоростью… На орехи досталось и композиторской братии. Собравшийся 27 января 1937 года пленум Исполбюро Всесоюзной шахсекции специальным постановлением «За перестройку работы советских композиторов» однозначно дал понять, что композиторы, разделяющие взгляды Барулина, чужды советскому шахматному движению. Вот несколько пассажей из этой передовицы, опубликованной в журнале «Шахматы в СССР» (№ 3, 1937): «Признать, что основным недостатком современной советской шахматной композиции (в особенности задачной) является не только развитие ее в направлении, граничащем с полным отрывом от практической шахматной партии, но и все более и более возрастающий ее отход от шахматной игры в целом». «Категорически необходимо, чтобы шахматные композиторы в своей творческой работе не отгораживались от массы шахматистов-практиков и решателей, но, наоборот, свою работу строили и проводили с учетом запросов и интересов этой массы шахматистов, так как только в этом случае шахматная композиция станет единой частью советского шахматного движения». И под занавес – серьезное предупреждение непокорным: «С трюкачеством, безыдейностью и пренебрежением к запросам шахматных масс должно быть раз и навсегда покончено». Думаю, здесь к месту будет привести одну из самобытных задач Михаила Барулина (№7). Да, большим мастаком на шахматные трюки был задачный волшебник! Судите сами: № 7. М.Барулин
|
#2 | 9+6 |
Ходом 1.Nd5! создана угроза 2.Rс3#.
Защищаясь от мата, черный конь f6 включает в работу слона h8, что позволяет белой коннице матовать с поля е3. Но весь фокус в том, что на 1...Nd7 возможно только 2.Nfe3#! (ход 2.Nde3 дает осечку, так как черный конь выключил из игры ладью d8). А вот на 1...Ne4 матует только 2.Nde3#! (ход 2.Nfe3 не проходил, так как вне игры оказался слон h7; 1...Nxd5 2.Nd6#, 1...Nb5 2.Nb6#). Этот оригинальный замысел Барулина получил название «комбинации в попытках на матующем ходу» или, выражаясь современным композиторским жаргоном, «антидуальным разделением матов».
Не могу не показать задачу Барулина на так нелюбимые Ботвинником и Спокойным «белые комбинации» (№8).
#2 | 11+10 |
Попытка 1.Rg4? (угроза 2.Nb4#) опровергается точным 1...Bc3!, и нет 2.Bxf3# из-за «медвежьей услуги» белой ладьи. Находится защита и от 1.Bg4? (угроза 2.Qc6#) – 1...Rc3!, и уже слон мешает поставить мат 2.Rg5#. Решает 1.Ra5! ~ 2.b6#, 1...Rc3 2.Rg5#, 1...Bc3 2.Bxf3# (1...Rb3 2.Qc4#, 1...Bd4 2.Nb4#). Заметили фокус-покус? Уверен, да! Ложные попытки образуют взаимное перекрытие ладьи и слона белых, а ходы, опровергающие эти попытки, – взаимное перекрытие ладьи и слона черных! В этой забавной перепалке и суть темы «белых комбинаций».
Сегодня уже можно посмеяться над желанием шахматного начальства сделать композицию безропотной прислужницей практических нужд. Грозный окрик «Служить!!!», пожалуй, даже вызовет смешок у разбалованного демократическими вольностями читателя… В 1987 году Ботвинник, обычно последовательный в своих поступках, поменял свое отношение к задачной композиции и рассказал историю написания заказной работы:
«Статья “Сумбур в композиции” написана вместе с профессором Л.Ф.Спокойным. Он преподавал философию, был тогда редактором журнала «Шахматы в СССР», однако шахматистом слабым. Поэтому шахматную часть статьи написал я, идеологическую – Спокойный. Вследствие этого читатель найдет здесь то, чего в других моих статьях нет. Уже даже название имело «политическую» окраску: незадолго до этого в «Правде» была опубликована статья «Сумбур вместо музыки» с малооправданной критикой в адрес великого нашего музыканта Д.Шостаковича. Впрочем, должен оговориться, что критика в обсуждаемой статье о композиции и сейчас представляется мне вполне принципиальной и обоснованной. Единственное, что я сейчас не могу признать, – отрицательное отношение к задачной композиции. Хотя задачи в известной степени независимы от практической игры, они, несомненно, способствуют популярности шахмат».
Сейчас легко упрекнуть Ботвинника за то, что он стал соавтором идеологической "заказухи"... Да, гроссмейстеры политических интриг умело сыграли на нелюбви будущего шахматного короля к оригинальным задачным идеям, не лежавшим в плоскости его практических интересов.
Но пусть у вас не сложится ложное представление о Ботвиннике как о безропотном исполнителе "партийной воли". В кровавом 1937 году Ботвинник не побоялся спрятать у себя архив расстрелянного этюдиста Сергея Каминера. В предисловии к книге "Избранные этюды С.Каминера и М.Либуркина" он вспоминает: "Была осень 1937 года. Я играл в Москве матч на первенство СССР с Г.Левенфишем. Неожиданный телефонный звонок, и в номер гостиницы "Националь" является Сережа Каминер. "Здесь в тетради, - говорит он, - все мои этюды, некоторые еще недоработанные. Возьмите их себе. Боюсь, что у меня они пропадут". Его предчувствие оправдалось. Долго я хранил эту тетрадь. В 50-е годы я известил наших композиторов, что тетрадь Каминера у меня".
Думаю, Ботвиннику ой как не поздоровилось бы, узнай власть, что он прячет у себя архив расстрелянного "врага народа"...
А что же Барулин? Очевидно, утешившись восточной мудростью про собаку и караван, задачный маэстро продолжал придумывать классные композиции, писать статьи и присуждать конкурсы составления. В 1938-м он даже возглавил задачный отдел в шельмующем его журнале «Шахматы в СССР», продолжая одновременно курировать такой же отдел в газете «64». Но вскоре «творческой независимости» Барулина пришел конец… В ночь на 13 ноября 1941 года его арестовали, обвинив в антисоветской деятельности, а через год – в 1942-м самобытный шахматный поэт и талантливый журналист значился уже в «Книге мертвых»…
Какова была реакция ведущих проблемистов страны на идеологическую расправу? А… никакой! Нет-нет, дорогие читатели, при каждом удобном случае советские проблемисты демонстрировали верность идеям и постановлениям шахматного пленума (осуждать их за это у меня не поднимется рука), но продолжали творить «по-старинке»… придумывая оригинальные замыслы! Комизм ситуации был в том, что не существовало реального механизма контроля на соответствие задачного продукта «нуждам и чаяниям» массового шахматиста. Со «сказочным» жанром было проще – запретить публикацию и точка! А вот как проконтролировать строптивых задачников, творящих по правилам шахматной игры?.. Дело дошло до того, что полезность задачи стали определять ее внешней формой – радует ли позиция глаз или наоборот. Так, не вникая в содержание замысла, были не рекомендованы для «массового пользования» задачи с «романтическими» построениями. Редакторы газетных шахматных колонок из всего задачного богатства выбирали преимущественно миниатюры (задачи с числом фигур не более семи).
Прошу понять меня правильно – я ничего не имею против миниатюрных построений. Напротив! Дико люблю эти малофигурные композиции (при наличии, естественно, достойного содержания!). Но ведь это только капля из композиторского океана. Кому в голову придет судить об обитателях Черного моря, обсуждая только вкусовые качества знаменитого черноморского бычка…
Кстати, как вы думаете, сколько фигур в задаче, которую такой шахматный авторитет как Пол Морфи считал «самой замечательной двухходовкой из числа существующих»? Семь? Десять? Не будем гадать: Шестнадцать!! (№9)
#2 | 8+8 |
1.Qc8!! – цугцванг! 1...Qxa3 (Be8) 2.Nd5#; 1...Qxe3 (Bh1) 2.Nb5# (1...Qc4 (Nc4) 2.Nd1#; 1...Ne ~ 2.Rxd3#).
Революционная задача! В ней впервые выражена популярная в начале прошлого века тема «полусвязки». Суть идеи в игре двух черных фигур, находящихся на линии действия белой батареи. Уход одной из фигур с этой линии позволяет белым дать мат, используя связку второй фигуры.
А как вам такая композиция американского чародея (№10), поразившая своим замыслом бывалых посетителей Нью-Йоркского шахматного клуба, где некоторое время председательствовал Сэмюэль Лойд? Вряд ли можно обвинить шахматных любителей в банальном подхалимаже к своему начальнику! (Задача приводится в редакции Булля, немного подправившего замысел основного автора.)
#3 | 11+5 |
Понятно, что без помощи ферзя, скромно ютящегося на угловом поле, мата в три хода не поставить. Тем и парадоксальнее 1.Rg1!! – еще сильнее замуровывая самую сильную фигуру. Взаимный цугцванг! Центральный вариант: 1...Kf5 2.Nf2! (еще цугцванг!) 2...gf 3.g4#!, и ферзь-затворник подхватил поле е4. 1...Kxd3 2.Ra1! ~ 3.Qb1# c так называемой «бристольской» прокладкой пути. Есть работа для белого ферзя и в варианте 1...hxg1Q 2.Nc5+! Qxc5 3.Qb1#.
Говорить о том, что позиция на диаграмме соответствует духу шахматной борьбы, не приходится – какая может быть контригра у черных с одиноким королем! Почему же так взволновала эта задача шахматных любителей? Разгадка секрета, на мой взгляд, кроется в оригинальной идее замурования. Парадокс: для того чтобы с эффектом войти в игру, нужно предварительно… туго запаковаться! К счастью, никто из вышестоящих американских чиновников не обвинил Лойда в «формалистическом трюкачестве»…
Поговорим и об опальных шахматных «сказках». Интересно, что самыми знаменитыми в СССР композиторами-«сказочниками» были… шахматисты-практики – одесситы Яков Вильнер и Марк Гордиан! Если о практической силе мастера Вильнера можно прочесть в довоенной шахматной печати, то об игровом мускуле Гордиана ничего неизвестно. Восполним этот пробел.
Первокатегорник Марк Гордиан довольно успешно сражался в украинских довоенных турнирах и даже разделил «бронзу» в чемпионате Украины 1928 года с известным маэстро Алексеем Селезневым. К сожалению, занятость на основной работе (Гордиан занимал пост управляющего одесским отделением Госбанка СССР!) не позволила уделять достаточного времени практической игре. На выручку пришла шахматная поэзия! Наряду с традиционным, так сказать ортодоксальным, задачным творчеством Марк увлекся «сказочной» тематикой – и так преуспел в этом начинании, что в 1-м конкурсе ФИДЕ (1957–58) взял и завоевал первый приз и золотую медаль по разделу задач на «сказочные» темы!
Для «сказочного» примера я выбрал композицию (№11) Марка Гордиана из довоенного периода, победившую в конкурсе немецкого журнала. Пройдет пару лет, и советским композиторам будет строго запрещено публиковать свои опусы в немецких изданиях из-за «фашизации германских шахматных организаций».
#3 | 2+7 |
Перевернутый на диаграмме ферзь – это не ошибка наборщика! Перед вами сказочная фигура «сверчок». Сия фигурная диковинка ходит как ферзь, но...Вот в этом «но» и вся изюминка! Сверчок, двигаясь как ферзь, обязательно должен перепрыгивать через свою или неприятельскую фигуру. И не просто перепрыгивать, а становиться на поле сразу за перепрыгиваемой фигурой. Если же это поле занято неприятельской фигурой, то сверчку позволено скушать помеху. Рассмотрим возможности новой фигуры из содержания этой задачи. Если превратить белую пешку в ферзя – 1.h8Q+, то сверчок b8 (в нотации он обозначается буквой «G») легко парирует матовую угрозу, перепрыгивая через пешку d6 – 1...Gb8-e5! Что же делать? Эврика! Нужно превратить пешку в...сверчка!! 1.h8G! с угрозой 2.Ga8! ~ 3.Ga3#, добираясь до черного монарха ровно в назначенное число ходов. Защищаясь от матовой угрозы, черный сверчок b8 вновь перепрыгивает через пешку – 1...Gb8-e5, и поле а8 уже недоступно для белого сверчка. Как вдруг 2.Kc3!, угрожая матовым прыжком с другого углового поля – 3.Gh1#! К слову, после 1.h8G! угроза мата 2.Gh1 мнимая, так как у черных есть эффективная защита – 2...Gb1-d3! (прыжок через белого короля!), и неприятельский сверчок h1 обезврежен! Но и черные не лыком шиты: 2...Ge5-b2!, отбивая угрозу 3.Gh1 прыжком 3...Gb1-b3! Увы, это не панацея от мата после точного 3.Kd3#! Не вело к цели небрежное 3.Kc2? из-за 3...Gb2-d2! или 3.Kc4 из-за 3...Ga4-d4! Элегантная задача, ярко демонстрирующая возможности новой фигуры!
В 1936 году Гордиан, хорошо знавший все основные европейские языки, сопровождал легендарного Капабланку в его одесских гастролях. Кубинец пришел в восторг от показанных Марком сказочных задач и увидел в новых фигурах… спасение классических шахмат «от ничейной смерти»!
Очевидно, любовь к задачному творчеству может передаваться на генном уровне! Это мое смелое утверждение подтверждается на примере сына знаменитого сказочника – международного мастера и гроссмейстера Украины по шахматной композиции Юрия Марковича Гордиана! Вместе с любовью к обычным задачам Юрий унаследовал от отца и трепетное отношение к сказочному жанру. В одной из бесед Гордиан-младший рассказал мне, как аукнулось в середине 70-х постановление шахматного пленума 1937 года в отношении «чуждых сказок» (как говаривал один поэт: «Дела новы, а предрассудки стары!»):
«В 1972 году при подготовке к первому командному первенству мира по шахматной композиции возникло много споров по сказочному разделу. Дело в том, что тематическое задание этого раздела требовало участия необычных фигур – сверчков, всадников и т.п. В том числе и фигур из китайских шахмат – Пао, Вао, Мао. Но отношения с Китаем в то время были сильно испорчены, и всесильный руководитель шахматной жизни в СССР, юрист по образованию (кстати, одессит!) Виктор Батуринский заявил, что наша сборная должна проигнорировать сказочный раздел: «Никаких Мао и никаких Бяо!»
По иронии судьбы названия старинных китайских фигур были созвучны с фамилиями высшего руководства Китайской Народной Республики (Мао Цзэдун был председателем правящей коммунистической партии, а министр обороны Линь Бяо – его правой рукой!). Давать такую фору иностранным командам было опасно, и председатель Центральной комиссии по шахматной композиции Игорь Ляпунов организовал поход к председателю Госкомспорта Павлову самых заслуженных шахматных композиторов страны – Лошинского, Казанцева и др. Павлов внял доводам именитых ходоков, разрешив выступать в сказочном разделе. Более того, вскоре был издан приказ по Госкомспорту о развитии шахматной композиции в СССР! Благодаря этому приказу стали выделяться денежные средства на проведение ежегодных тренировочных сборов нашей команды. Естественно, первое командное первенство мы убедительно выиграли. Но несмотря на такой триумф, проведение дальнейших первенств оказалось под большим вопросом. Хотя нам и разрешили участвовать в сказочном жанре в первом первенстве, но на дальнейшее присутствие «сказок» шахматное руководство страны наложило строгий запрет. Иностранные организаторы в свою очередь отказались проводить первенства без сказочного жанра. Возник тот случай, когда коса нашла на камень! И только в 1980 году родилась компромиссная (а на самом деле уродливая!) форма, когда наряду с обязательными разделами появились и необязательные жанры. В число необязательных разделов входили, естественно, «сказки» и… популярные в СССР этюды! Так Запад наказал нас за строптивость, введя в категорию изгоев наиболее близкий к практической игре этюдный жанр! Этот дискриминационный регламент просуществовал пару первенств».
Повторюсь, сегодня никому не придет в голову считать шахматную композицию вообще и шахматную задачу в частности служанкой шахматной партии; вряд ли кто из шахматных чиновников посмеет предать анафеме многострадальные «сказки»… Конечно, прекрасно, когда композиция помогает заглянуть в шахматные глубины рядовым любителям. Вдвойне радостно, когда идеи, почерпнутые из композиторского наследия, приходят на выручку игрокам в их нелегкой турнирной борьбе. Но это еще не повод утверждать, что шахматная поэзия должна прислуживать игре! Впрочем, ой как опасна и другая крайность – полная независимость шахматной композиции от практической игры. Я солидарен со словами чехословацкого международного гроссмейстера по шахматной композиции Владимира Пахмана (1918 – 1984), тревожащегося за будущее любимого искусства:
«Составители перестают составлять для решающих и составляют в целях взаимно благородного соревнования, за которым следит только кучка специально интересующихся»…
Несомненно, в статье Ботвинника и Спокойного есть и рациональное зернышко. Это в первую очередь касается композиций скучных и пустых; творений с непонятной математикой, где блеклое решение обрамлено заумным чередованием ходов и механической переменой… Взгляните на такой пример (№12):
#2 | 3+4 |
Внешний вид задачи, безусловно, порадовал бы Ботвинника – на диаграмме элегантная миниатюрная форма! А как игра-содержание? Посмотрим вначале ложную попытку: 1.Qh8? (цугцванг?!) и варианты: 1...Qxh8 2.Rxh8#, 1...Rg8 2.Qxg8#, 1...Rf8 2.Qxf8#, 1...Re8 2.Qxe8#, 1...Rd8 2.Qxd8#, 1...Rc8 2.Qxc8#. Но этот цугцванг мнимый. После 1...a5 мата нет. Решает 1.Rh8! (цугцванг!) 1...Rxh8 2.Qxh8#, 1...Rg8 2.Rxg8#, 1...Rf8 2.Rxf8#, 1...Re8 2.Rxe8#, 1...Rd8 2.Rxd8#, 1...Rc8 2.Rxc8#.
Из пояснения к задаче №12 я узнал, что в опусе «выражена рекордная идея простой перемены (на одни и те же ходы черных следуют разные маты. – Авт.) в шести вариантах». Но радует ли нас подобный рекорд? Увы! В этой задаче, несмотря на приятные формы, нет шахматной души… Вот где настоящий формализм! В ответном выпаде «Сумбур в мыслях» Барулин высказал опасение, что составление задач на основе комбинаций из практических партий будет больше напоминать «педагогический процесс, а не творческий». Но так ли это на самом деле? Последние несколько лет я сдружился с тонким задачным мастером и гроссмейстером Украины по шахматной композиции – Виктором Александровичем Мельниченко.
В наших беседах мы постоянно касались темы дружбы шахматной поэзии и практической прозы. Маститый проблемист как-то поведал мне, что ему особенно дороги задачи, составленные по мотивам практических баталий. В последних числах 2008 года Мельниченко прислал мне черновой вариант главы для своей новой книги, где рассказывал об этих памятных произведениях из своего творчества. К большому горю, жизнь Мельниченко неожиданно оборвалась… Днем 10 февраля 2009 года в шахматном клубе Котовска гроссмейстер почувствовал недомогание – резко подскочило давление. Машина «скорой помощи» оперативно доставила его в больницу. Но, к сожалению, усилия медиков оказались тщетны, и утром 11 февраля сердце гроссмейстера сделало свой последний толчок…
Я выношу на ваш суд несколько задач Мельниченко, составленных по мотивам из практических партий. Внимание на диаграмму №13!
Ход белых |
Игравший белыми Михаил Таль из ряда выигрывающих продолжений выбрал самое эффектное – 1.Nh6!, и черные сразу сдались. За кадром осталась комбинация спертого мата: 2.Qg8+! Rxg8 3.Ngf7#. На 1...Rg8 (в задачной композиции такой ход называют защитой на поле угрозы) Таль, я уверен, пожертвовал бы ферзя 2.Qc7! (освобождающая жертва) 2...Qxc7 3.Ngf7+ Qxf7 4.Nxf7#. А вот схожее по замыслу 2.Qg6? упускало победу из-за 2...Qb7+!, и матовые козыри белых биты.
Творческое осмысление талевской атаки вылилось в задачу №14.
#3 | 5+8 |
1.Nh5! (с угрозой 2.Qg8+! Rxg8 3.Nf7#)
1...Rg8! 2.Qf6+! Bxf6 (2...Rg7 3.cbQ#) 3.Nf7#.
В задачах на правильные маты есть неписаное правило, требующее, чтобы таких финалов было не менее трех. С этим пожеланием в задаче все в порядке: 1...Rxc7 2.Nf6! (с угрозой 3.Qxh7#) 2...Bxf6 3.Qxf6#. Интересно, видел ли Таль задачную интерпретацию из своей партии?
Ход белых |
Правоту известной пословицы «один в поле не воин» еще раз подтверждает позиция на диаграмме № 15.
1.Bxc6 c темповым намерением 2.Rd8+. На бегство короля из опасной зоны – 1...Kc7 последовал матовый хук: 2.Rd7+ Kxc6 3.b8N#!
В задаче №16, кроме мата-близнеца превращенной лошадкой, есть еще три правильных финала.
#3 | 5+8 |
Заматовать в четыре хода черного монарха особого труда не составит: 1.Re8+ Kg7 2.h8Q+ Kxg6 3.Qg1+ Kf5 4.Qe5#.
А вот как казнить Его Величество за три хода?
К цели ведет тихое 1.Re7! Nxe7 2.Qb2+ (угроза) 2...f6 3.Qxf6#.
На 1...Kg7 заготовлен знакомый по партии Рунау – Шмидт матовый хук: 2.Rxf7+ Kxg6 3.h8N#.
И еще: 1...Nc4 2.Qh6! Nxe7 3.g7#; 1...f6 2.Re8+! Kg7 3.Rg8#.
Ход белых |
Надвигая пешки королевского фланга, белые должны постепенно выиграть. Но зачем давать черным встречные шансы, если можно сразу «взорвать» позицию: 1.Rxd6+!
На 1...ed белые не откажут себе в удовольствии нарисовать картинку эполетного мата – 2.Qd7+! (добивало и пресное 2.Qf6+) 2...Qxd7 3.Rxd7# или после 1...Qxd6 пожертвовать ферзя: 2.Qxe8+! Kxe8 3.Rh8#.
Окончание из партии № 17 так и просится под микроскоп шахматного композитора!
#5 | 4+11 |
Предположим, что в позиции на диаграмме черные сделают рокировку (в композиции это предположение называется «иллюзорной игрой»): 1...0-0-0. На этот случай заготовлен форсированный матовый вариант аккурат в пять ходов: 2.a8Q+ Rb8 3.Qxa5 Rb7 4.Qxd8+! Kxd8 5.Rf8#. А вот на 1.Kxg7? черных таки спасает рокировка: 1...0-0-0! 2.a8Q+ Rb8 3.Qxa5 Rg8+!, и мат на 5-м ходу не состоится.
Решает предварительное 1.Rf7! Rb2 (любой ход) 2.Kxg7! – пора!
Фокус предварительного хода ладьей в том, что на 2...0-0-0 уже решает 3.a8Q+ Rb8 4.Qxc6+!! dc 5.Rc7#! cо знакомым из партии (№ 17) эполетным матом. Но и это еще не все! Если в позиции на диаграмме № 18 переставить черную пешку h3 на поле g3 (такой прием в композиции именуется «близнецом»),
то к мату в пять ходов ведет только «иллюзорный» вариант: 1.Rh1! 0-0-0 2.a8Q+ Rb8 3.Qxa5 Rb7 4.Qxd8+ Kxd8 5.Rh8#.
А вот попытка 1.Rf7? имеет опровержение: 1...Rb2! 2.Kxg7 Rf2, и белым впору сдаваться.
Ход черных |
В партии последовало: 1...Re8! 2.Qxe8 Qd6+ 3.Kh1 Ng3+ 4.Kh2 Nf1+ 5.Kh1 Qh2#.
Немного фантазии! Будь у белых на поле h3 не пешка, а, скажем, ладья, то после 6.Rxh2 получился бы симпатичный мат 6...Ng3#.
Похожий эхо-мат мог бы случиться, выбери белые продолжение 2.Rxd5 Bf4+ 3.Kh1 Nf2+ 4.Kg1 Nxh3+ 5.Kh1 Qg1+! 6.Rxg1 Nf2#!
«Схема так меня заинтересовала, что я тут же набросал позицию с двумя эхо-матовыми вариантами. Но третий – «канонический» вариант с правильным матом мне не удался. Я показал позицию В.Ф.Руденко, зная о его умении вдыхать жизнь в самые фантастические замыслы» (В.Мельниченко). Так родилась шестиходовка №20 с третьим вариантом.
#6 | 5+13 |
1.Qe6! ~ 2.Qf5+ Kh8 3.Ng6+ Kh7 4.Nf8+ Kh8 5.Qh7+ Nxh7 6.Ng6#;
1...Qxd6 2.Bxd3+ Kh8 3.Nf7+ Kg8 4.Nh6+ Kh8 5.Qg8+ Nxg8 6.Nf7# – два правильных эхо-мата, подмеченные из партии. И третий правильный мат, найденный Руденко: 1...Kh8 2.Qc8+! Kh7 3.Bg8+ Kh6 4.Qf5 Kh5 5.Bf7+ Kh4 6.Qf2#.
Неудивительно, что такая классная задача попала на страницы «Альбома ФИДЕ».
Ход черных |
1...Ra1! 2.Rb1 Ng3+!! 3.hg Ra8!, и белые сдались. От разящего 4...Rh8# приемлемой защиты нет. Классическая концовка!
А вот ее миниатюрный отголосок (№22):
#4 | 4+3 |
После 1.Kf2! Nc4 в работу вступает подсмотренный из партии красивый маневр ладьи: 2.Ra1+! Kxh2 3.Ra8! Kh3 4.Rh8#.
Вот бы узнать реакцию Барулина и Ботвинника на эти задачи Виктора Мельниченко! Увы, общаться с ушедшими в лучший мир я не умею… Но вот реакцию современных практиков на эти композиции мне бы узнать хотелось! Я оптимист и верю, что задачная область шахматной поэзии вернет себе былую любовь у шахматных профи и простых любителей. Ну как после этого не закончить статью словами героя из замечательного фильма – «Давайте дружить домами!» Или у вас, господа практики, есть встречное предложение?!
|