вторник, 19.03.2024
Расписание:
RSS LIVE ПРОГНОЗЫ КОНТАКТЫ
Дортмунд02.07
Сан-Себастьян06.07
Биль18.07
 АНДЕГРАУНД 
   И.Одесский: «...новые приключения неуловимых»
   И.Одесский: «Гамбит Литуса»

 ДИАЛОГИ 
   Г.Сосонко: «Амстердам»
   Г.Сосонко: «Вариант Морфея»
   Г.Сосонко: «Пророк из Муггенштурма»
   Г.Сосонко: «О славе»

 СМЕНА ШАХМАТНЫХ ЭПОХ 
   Алекс. Никитин «Решающая дуэль глазами секунданта»
   Сергей Шипов «Огонь и Лед. Решающая битва»
 ВСЕ ЧЕМПИОНАТЫ СССР 
   9-й чемпионат: «Старый конь борозды не портит» (1934-35)
   8-й чемпионат: «Зеркало для наркома» (1933)
   7-й чемпионат: «Блеск и нищета массовки» (1931)
   6-й чемпионат: «Одесская рулетка» (1929)
   5-й чемпионат: «Птенцы Крыленко – на крыло» (1927)
   4-й чемпионат: «Диагноз: шахматная горячка» (1925)
   3-й турнир-чемпионат: «Кто не с нами, тот против нас» (1924)
   Турнир-чемпионат: «Червонцы диктатуры пролетариата» (1923)
   1-я всероссийская Олимпиада: «Пир во время чумы» (1920)

 ЛЕГЕНДЫ 
   Вильгельм СТЕЙНИЦ
   Эмануил ЛАСКЕР
   Хосе Рауль КАПАБЛАНКА
   Александр АЛЕХИН
   Макс ЭЙВЕ
   Михаил БОТВИННИК
   Василий СМЫСЛОВ
   Ефим ГЕЛЛЕР
   Михаил ТАЛЬ
   Тигран ПЕТРОСЯН
   Борис СПАССКИЙ
   Роберт Джеймс ФИШЕР
   Анатолий КАРПОВ
   Гарри КАСПАРОВ
   Вишванатан АНАНД

 РЕЙТИНГИ 
   Top-100 ФИДЕ на 1/07/2006:
«Адамс снова в десятке»

   Top-100 ФИДЕ на 1/04/2006:
«Топ-лист возглавил Топалов»

   Top-100 ФИДЕ на 1/01/2006:
«Последний рейтинг Каспарова»

   Россия 2500+ на 1/10/2005:
«В ожидании выздоровления»

   Top-100 ФИДЕ на 1/10/2005:
«По чем нынче Эло-уголёк?»

   Экс-СССР 2500+ на 1/07/2005:
«В поисках сладкой жизни»

   СНГ 2500+ на 1/07/2005:
«Берегись, Запад!»

   Россия 2500+ на 1/07/2005:
«В ожидании новой волны...»

   Top-100 ФИДЕ на 1/07/2005:
«Что гласит закон джунглей?»

   Россия 2500+ на 1/04/2005:
«В ожидании новой волны...»

   Top-100 ФИДЕ на 1/04/2005:
«Кому желать здравствовать?»

   Экс-СССР 2500+ на 1/01/2005:
«Cвоим становится не каждый...»

   СНГ 2500+ на 1/01/2005:
«Под знаком жовто-блакитных!»

   Россия 2500+ на 1/01/2005:
«Броуновское движение в...»

   Top-100 ФИДЕ на 1/01/2005:
«"Топ-лист" рекордсменов»

   Top-100 ФИДЕ на 1/10/2004:
«Атака Морозевича–Топалова»

   Top-100 на 1/07/2004: «Этьен Бакро–клубный король Европы»

 ГДЕ ПОИГРАТЬ В СЕТИ? 
   Игровые шахматые серверы

 О КОМПАХ: HARD & SOFT 
   Шахпрограммы для Pocket PC

Rambler's Top100
Генна СОСОНКО



Хейн ДОННЕР

ОТПУСК


  Шахматы - это призвание, не профессия. Это не работа в прямом смысле этого слова. У нас, шахматистов, поэтому, к счастью, не бывает отпуска.
  Отпуск - это чувство абсолютной свободы, но чувство это - совершеннейшая иллюзия, которую целый год лелеют все граждане.
  Само слово "работа" заключает в себе что-то нежеланное, неприятное, что должно быть сделано и прекращение чего предполагает блаженство. Но этот перерыв имеет освежающий и обновляющий эффект, только если он неожидан и нерегулярен. Отпуск, сроки которого известны за год вперед, становится ужаснее любого принуждения.
  Каждый год я с удивлением наблюдаю поразительное явление: друзья и знакомые внезапно исчезают. Солнце сверкает над городом, это лучшее время в Амстердаме, молодежь стекается сюда со всего мира, но сами жители отправляются в эти чудесные дни на раскаленную гальку пляжей Средиземного моря. Я понимаю еще, если бы страну покидали зимой: в Голландии в это время бывает холодно и ветрено. Но тогда все сидят дома, и только самые богатые ломают ноги на зимних курортах.
  Я думаю, что люди на самом деле не хотят отпуска. Один мой друг ощутил это на собственном опыте. Вздыхая, он захлопнул за собой дверь своего дома и на автомобиле, до отказа забитом туристским снаряжением и детишками, покатил в направлении какого-то французского пляжа.
  Всё началось сразу же после отъезда, когда они попали в ужасную пробку и его жена начала сомневаться, выключила ли она в спешке газ на кухне. Если бы мой друг хоть что-то понимал в женской психологии, он должен был, разумеется, немедленно вернуться домой в Амстердам, но, по всей вероятности, раздраженный нескончаемыми пробками, он продолжил путь. Первую ночь, которую они провели где-то в Бельгии, жена не могла сомкнуть глаз. Стоит ли еще на месте их дом? Или вырвавшийся на свободу газ получил доступ к огню и превратил в золу половину квартала? В конце концов мой друг прибыл к месту назначения, но состояние жены стало к тому времени настолько отвратительным, что вскоре они вынуждены были пуститься в обратный путь. Ровно через четыре дня после отъезда он вновь проворачивал ключ в замочной скважине своего дома. Что его больше всего поразило, так это облегчение жены, что дом целехонек. Ни единого слова сожаления или стыда, ни намека на извинение.
  Но что самое интересное: она и не хотела отпуска, но осознала это, только очутившись на вакациях. Со сколькими еще такое случалось? Но как же тогда человек должен отдыхать и расслабляться, слышу я уже вопрос, задаваемый мне милыми читательницами.
  Мой собственный распорядок дня, полагаю, должен рассматриваться как идеальный. Во время последней переписи в ответ на вопрос о количестве часов рабочей недели я после долгих расчетов вывел цифру 10. В этом смысле я - труженик будущего.
  Как же выглядит мой обычный день? Не буду здесь касаться тех коротких периодов, когда я играю в шахматных турнирах и призвание зовет меня к ратным подвигам, связанным с лишениями, превышающими все мыслимые, - нет, я буду говорить только о счастливом времени между этими периодами.
  Итак, приступим. Утро я провожу в полнейшей неге. Затем после плотного завтрака в час-полвторого отправляюсь в ближайшее кафе, где, читая газеты, знакомлюсь с последними известиями и новостями биржи. После чего наношу визит к парикмахеру, который приводит в порядок мою бороду. Остаток дня я провожу в размышлении; в зависимости от погоды - в прогулках или дома, слушая хорошую музыку. В половине седьмого я ужинаю. После чего читаю вечерние газеты. Когда процесс пищеварения после трапезы завершен, я выхожу в город, чтобы встретиться с друзьями, пропустить стаканчик в "Де Кринге" или посетить театр. После полуночи перекусываю. Я знаю из опыта, что тогда голова моя наиболее ясна, и потому провожу несколько часов в глубоких размышлениях. Обычно занимаюсь этим, вернувшись домой, уже в постели. Часов в пять я начинаю дремать, нередко за чтением какого-нибудь хорошего детектива.
  Вы понимаете, конечно, что я отношусь к числу людей с солнечным настроением. У меня всегда для каждого припасено доброе словцо. Моя жена говорит, что она никогда не хотела бы иметь мужа, который возвращался бы по вечерам с работы выжатый как лимон. Она очень довольна такой жизнью, но у нас есть одно условие: и у меня случаются дни, когда душа страждет, а тяжесть бытия ощущается особенно тяжело.
  Так как мы с женой верим в равные права мужчины и женщины, то условились, что три дня в месяц я могу быть не в духе. "У него критические дни", - сообщает она тогда нашим знакомым, чувствующим перепады моего настроения. Эти три дня каждый месяц я могу выбрать сам, и поэтому мы - счастливы. Но мы никогда не уезжаем в отпуск.

Журнал "Авеню", март 1971




ОШИБКА В АНАЛИЗЕ


  Только что в голландском переводе вышла книжка советского шахматного журналиста Вайнштейна "Комбинации и ловушки в дебюте". Книжка эта относится к легкому жанру. Все трюки, с которыми должен быть знаком шахматист, стремящийся к совершенствованию, снабжены короткими комментариями. Начиная с мата в два хода и кончая самой короткой партией, сыгранной когда-либо.
  Детский мат, мат Легаля и много других различных возможностей получить быстрый мат методично излагаются автором. Как можно потерять ферзя уже через несколько ходов после начала игры или проиграть партию, несмотря на колоссальный материальный перевес, - здесь можно найти всё. Книжечка расцвечена смешными рисунками, где шахматные фигуры предстают перед нами в человеческом обличье. Приятная маленькая книжица.
  Но для экспертов, я имею в виду настоящих экспертов, эта книжечка - сенсация. Это первая шахматная публикация на русском языке, в которой имеются ошибки! Очевидные ошибки! Это нечто совершенно новое.
  Каждый месяц я просматриваю журнал "Шахматы в СССР", и мне еще ни разу не удалось увидеть что-нибудь, что было бы похоже на очевидную ошибку. Случается, что в анализах дебюта или эндшпиля не рассматриваются некоторые продолжения, на которые надо было бы обратить внимание. Но не ошибки! Я был даже несколько раздражен. Надо знать ту тщательность, с которой в России относятся к делу, перед тем как написанное уйдет в типографию. Священный трепет перед печатным словом.
  У составителей турнирных сборников поэтому нелегкая жизнь. Как игроки комментируют свои партии? "Если он пойдет так, то я отвечу эдак", или: "Я не был уверен, правильно ли это, но решил рискнуть". Составитель такого сборника тщательно записывает всё, что сообщает гроссмейстер после окончания партии, и обещает выслать ему книгу, как только она выйдет из печати.
  - Что? Вы собираетесь это печатать? Нет, я должен сначала как следует проанализировать всю партию.
  - Как долго будет длиться ваша работа?
  - По меньшей мере неделю.
  Такой ответ у русских в порядке вещей. Кто погружается в анализы какого-нибудь Ботвинника или Бронштейна, понимает, что на них ушли месяцы углубленной работы.
  В книги Авербаха по эндшпилю уже долгие годы никто не заглядывает, но изумительные анализы ладейных окончаний, должно быть, стоили ему многих лет труда. И ни одной ошибки, насколько я могу судить. У Вайнштейна же несколько более легкий подход.
  
  Речь идет о моей партии с Найдорфом на турнире в Амстердаме в 1950 году. Не могу сказать, что это партия, о которой я вспоминаю с удовольствием.
  Вот что пишет Вайнштейн: "Доннер решил отдать слона за пешку, с тем чтобы тотчас же отыграть фигуру, напав пешкой одновременно на слона и коня. Однако Найдорф рассчитал дальше и, сделав тонкий промежуточный ход, успел увести обе фигуры из-под удара черной пешки". После чего Вайнштейн приглашает читателя найти ход, спасающий обе белые фигуры. Далее следует решение.
  Но автор не увидел, что черные довольно простым ходом коня на последнюю горизонталь отыгрывают пожертвованную фигуру. Я не сделал этот ход. Может быть, я думал, что было бы неразумно, играя против гроссмейстера, отступать фигурами назад. Или по какой-нибудь другой причине. Почему мы не делаем того или иного хода? Я был молод тогда, я не помню этого. Но Вайнштейн даже не видел этой возможности!

Журнал "Тайд", 26 июля 1965





АМСТЕРДАМ


  Книжка, о которой идет речь, адресована начинающим и принадлежит перу известного шахматного деятеля и литератора Бориса Самойловича Вайнштейна, частенько выступавшего под псевдонимом Ферзьбери. Я не знаю, как эта книжка попала на глаза Доннеру, но в ней действительно приводится комбинация из его партии с Найдорфом, после которой голландец уже в дебюте остался без фигуры.
  Говоря о составителях турнирных сборников и о примечаниях к партиям, Доннер, без всякого сомнения, имеет в виду советских гроссмейстеров, участников традиционных турниров в Амстердаме и Бевервейке. После тура они попросту надиктовывали комментарии к своим партиям мастеру Берри Витхаузу, который мог с грехом пополам изъясняться по-русски.
  В послевоенный период Витхауз состоял в оргкомитетах всех голландских турниров и неутомимо писал о шахматах. С сеансами одновременной игры он объехал всю Голландию. Особенно популярным было турне, спонсором которого являлся один из крупнейших супермаркетов страны "Фром и Дрейсман". Турне это всегда проходило в феврале, сразу после окончания турнира в Бевервейке, и длилось почти месяц. Шахматный караван из пяти-шести гроссмейстеров и мастеров колесил по всей стране, останавливаясь каждый вечер на новом месте.
  Берри Витхауз был членом компартии, общества дружбы Голландия - СССР, регулярно бывал в Советском Союзе и писал в газету "Вархейд"*. Неслучайно поэтому, что советские шахматисты нередко оказывались гостями Витхауза в Амстердаме. В его доме провел целый месяц Лев Полугаевский - секундант Смыслова на межзональном турнире 1964 года.

  *"Правда" (голл.).

  Коммунистическая партия была довольно популярна в стране после 1945 года, в первую очередь благодаря победе Советского Союза во Второй мировой войне. Хотя Голландию освободили канадцы и американцы, имя Сталина было символом победы, и один из самых больших бульваров Амстердама был назван тогда его именем (сейчас - Аллея Свободы). Во время войны многие голландцы, тайно слушая сводки Би-би-си из Лондона, следили за событиями на Восточном фронте, и им были известны не только крупнейшие военные операции, но и имена всех маршалов Красной Армии. Писатель и шахматист Тим Краббе, родившийся в 1943 году, получил, казалось бы, довольно часто встречающееся имя (голландский вариант русского Тимофея), но на самом деле был назван в честь маршала Тимошенко. Кое-кто, по слухам, изготовлял уже плакаты с текстом: "Тимошенко! Остановись - это уже Голландия!", но до конца войны оставалось еще два долгих года.
  Популярность компартии резко пошла на убыль после доклада Хрущева на 20-м съезде партии и венгерских событий осенью 1956 года. Танки на улицах Будапешта, тысячи беженцев, прибывших в Голландию, резко изменили отношение населения к коммунистам. По стране прошли антикоммунистические демонстрации, в магазине левой литературы "Пегасус" на центральной улице Амстердама были выбиты стекла и сломана мебель. В командном первенстве страны многие подвергли бойкоту Витхауза, отказываясь садиться с ним за шахматную доску. Куба Фиделя Кастро зажгла было снова интерес к социалистическим идеям, но после подавления Пражской весны количество членов коммунистической фракции в парламенте стало уменьшаться с каждым годом. Последний удар нанес коммунистам распад Советского Союза: после очередных выборов они не получили ни одного места в парламенте, и партия вынуждена была самораспуститься. Закрылась и газета "Вархейд".
  Витхаузу сейчас за восемьдесят, и он крайне редко появляется на шахматных турнирах, ведя уединенный образ жизни. Берри не очень любит вспоминать прошлое и несколько лет назад согласился на разговор со мной, только когда узнал, что речь пойдет об Эйве и Доннере.
  
  Публикация Доннера помечена 1965 годом. Когда я семь лет спустя познакомился с ним, он вел еженедельные рубрики в журнале "Тайд" и газете "Фолкскрант", а я выписывал советские шахматные журналы, откуда он мог всегда выудить что-нибудь интересное для своих публикаций. Партии закончившихся турниров становились доступными тогда только спустя несколько недель, а то и месяцев, ничуть не теряя при этом своей актуальности. Ах, это блаженное, двигавшееся черепашьим шагом доинтернетовское время!
  Помимо шахматных изданий я получал также "Советский спорт". Хотя газета была ежедневной, поступала она ко мне оптом, раз в три-четыре дня; каждый экземпляр был обернут грубой коричневой бумагой, намертво скрепленной с газетой застывшим канцелярским клеем, тоже коричневого цвета, поэтому вместе с бумагой сдиралась обязательно и какая-то часть самой газеты.
  Хейн всегда записывал то, что я переводил ему, мелким характерным почерком. Этот почерк хорошо знали в редакциях газет и журналов, где сотрудничал Доннер: он наотрез отказывался учиться печатать на пишущей машинке, к помощи которой прибег только после случившегося с ним несчастья, когда не мог уже писать и после длительных тренировок научился выстукивать свои рассказы одним пальцем.
  Он владел несколькими языками, но познания в русском, который Доннер часто слышал во время турниров, были весьма скудные. Он мог почти без акцента произнести все шахматные термины, названия фигур, цифры от единицы до восьми, слова "большевик", "хулиган", "политбюро". Ну, и еще два, известные каждому иностранцу: "спутник" и "погром".
  После того как мы разыгрывали партии, появлявшиеся во время крупных турниров в шахматных обзорах "Советского спорта", Доннер просил меня перевести призывы ЦК КПСС по случаю какого-нибудь праздника или передовицу, печатавшуюся на первой странице. Иногда, за неимением лучшего, я переводил статью из рубрики "Письмо позвало в дорогу". Мне было интересно, а порой и забавно слушать, как интерпретирует события и вещи, ему совершенно непонятные, человек Запада.
  Он поднимался ко мне на третий этаж по узкой лестнице, совсем не удивляясь ее крутизне: ведь и в его доме была такая же. Мебель по этим лестницам поднять невозможно - хорошо, если два человека разминутся, - поэтому под крышей каждого амстердамского дома и сейчас можно увидеть немалых размеров крюк, при помощи которого поднимают на верхние этажи шкафы, кровати, столы и прочую громоздкую утварь.
  Мы никогда не играли в шахматы. И потому, что беседовать нам было более интересно, и потому, что Хейн, как мне кажется, побаивался меня. Может быть, истоки этого надо искать в августе 1973 года, когда в небольшом турнирчике с участием опытных мастеров Крамера, ван Схелтинги и признанных олимпийцев Рея, Баумейстера и Куйперса я не отдал соперникам и половинки очка, а несколько дней спустя сыграл с самим Доннером показательную партию в Эйндховене, оказавшуюся очень короткой.



  Был теплый субботний день, и на площади, где игралась партия, собралось довольно много публики, глазеющей на диковинное зрелище. У меня были длинные, по тогдашней моде, волосы, и внешне я мало чем отличался от зрителей. Ходы воспроизводились на большой демонстрационной доске, и комментатор, увидев мой девятнадцатый ход, сказал:
  - Такое впечатление, что гроссмейстер Доннер теряет фигуру…
  - Действительно, - усмехнулся Хейн, сдаваясь, и, посмотрев немного партию, мы начали говорить о последнем заявлении Солженицына, текст которого он прочел в утренних газетах. Впрочем, говорил по обыкновению только он. Мне нелегко было следить тогда за его словесным водопадом, запомнилось только, что, когда нам вручали подарки по окончании шахматного праздника, он, знакомя меня с женой, сказал:
  - Посмотрим, посмотрим, что в этих пакетиках. Не знаю, как в России, но вот Марьяна, которая прожила несколько лет в Японии, получив там в первый раз запакованный презент, почувствовала интуитивно, что нельзя открывать его при всех, что потом и подтвердилось… Правда, Марьянушка? - И, не дожидаясь подтверждения своих слов, зашептал: - У нас же в Голландии полагается прилюдно развернуть и (совсем склонясь уже к моему уху), какая бы ерунда там ни оказалась, восклицать: "Большое спасибо! Замечательно! Это как раз то, что мне всегда хотелось иметь!"
  Весной 1974 года, спустя несколько месяцев после того как я выиграл чемпионат страны, в Амстердаме был организован матч-турнир в четыре круга с участием Тиммана, Доннера, Рея и меня. Доннер писал тогда: "Сосонко доказал, что по праву выиграл национальный чемпионат. Узнав о новом состязании, он ворчал, что матч-турнир организован только для того, чтобы поставить его на место, и был не так уж неправ. Это явилось, конечно, тяжелым ударом по нашей национальной гордости: никому не известный шахматист из России прибил всех нас, так тяжело пашущих голландских работяг, - я, во всяком случае, нашел это ужасным. Но будем честными: всё самое лучшее, произведенное этой страной, пришло к нам из-за границы". После чего Доннер, перечислив имена иностранцев, натурализовавшихся в Голландии и получивших известность в стране и за ее пределами, заключил сентенцию словами: "Генна Сосонко, милости просим. Пожалуйста, оставайся тоже в этой стране".
  Моя партия с Доннером длилась меньше двадцати ходов. В его карьере эта миниатюра была отнюдь не единственной. Хотя Хейн относился по-философски и с юмором к своим молниеносным поражениям, однажды он заметил: "Нет слов, чтобы описать отвращение к самому себе, овладевающее шахматистом, когда он проигрывает партию нелепым просмотром…"
  Турнир в Амстердаме 1950 года, где игралась его партия с Найдорфом, был самым сильным в только начинавшейся карьере Доннера. За полгода до этого он победил в Бевервейке, добившись первого большого успеха, но тот турнир был далеко не таким представительным, как амстердамский, в котором участвовали Эйве, Пильник, Глигорич, Штальберг, Пирц, Трифунович и другие сильные шахматисты.
  В партии с Найдорфом он потерял слона на девятом ходу. Хейн пишет, что был молод и не может припомнить, почему он не сделал хода, спасающего фигуру. Вполне возможно. Ему было тогда только двадцать три года, и жизнь его состояла не только из шахмат. Ведь каждый вечер перед ним лежал чудный город на воде, самый свободный в мире, с цветами, продающимися на каждом углу, нескончаемой вереницей велосипедистов и множеством открытых допоздна кафе, в которых уже тогда можно было купить всё, чем славится этот город сегодня. С его жителями, употребляющими в своей речи словечки, известные только здесь, и с характерным юмором, который не перепутаешь ни с каким другим.
  Его Амстердам.


Генна Сосонко на мосту Хейна Доннера