ЗАТЕЙНИК ИЗ ДОНЕЦКА

Борис РЫВКИН

Предлагаем вашему вниманию главу из книги Бориса Рывкина «Шахматные миражи». Этот рассказ может служить напоминанием о том, что в советской шахматной школе учились не только отличники. 

Весной 1966 года меня, второкурсника Механико-математического факультета МГУ, пригласили на молодёжный шахматный чемпионат в Донецке. Соревнование проводилось под эгидой центрального совета общества «Буревестник». Всесоюзный статус мероприятия подчёркивался гроссмейстерским контролем – два с половиной часа на сорок ходов. Вдобавок щедрые устроители увеличили размер суточных до неслыханных по тем временам трёх рублей.

Двумя годами раньше, на молодёжном первенстве в Новосибирске, продовольственное обеспечение выглядело значительно скромней. Талоны на питание отсутствовали, дважды в день юных шахматистов вывозили из новосибирского Академгородка в многолюдную столовую, где регулярно подавался основательно пересоленный рубленый бифштекс. Мой старый приятель Володя Суханов и я любили пошутить и однажды намекнули местному сопровождающему, что повар явно влюблён или совсем не умеет готовить. «Ох, москвичи! – невесело усмехнулся собеседник, – да если бы бифштексы не пересаливали, вы не смогли бы их съесть». После такого ответа Володя Суханов больше не притрагивался к бифштексам, а я делал это через силу, из чувства долга.

В гостеприимном Донецке участникам предоставили просторные трёхместные номера в одноимённой центральной гостинице. Турнирное помещение располагалось неподалёку, туда приходили пешком. Трёхрублёвых талонов вполне хватало на утренний завтрак в буфете, плотный обед в ресторане и неспешный ужин с вином. В молоденькую официантку, приветливую красавицу Валю, парни влюбились практически поголовно.

Согласно регламенту чемпионата, будущий победитель награждался наручными часами, но, самое главное, попадание в двойку давало право на матч за звание мастера. Из разных регионов огромной страны в столицу каменноугольного бассейна приехали двенадцать кандидатов в мастера. К одиннадцати студентам в порядке исключения примкнул необыкновенно талантливый харьковский школьник, Миша Штейнберг.

От хозяев вне конкурса участвовали два взрослых шахматиста. Двукратный чемпион Украины, знаменитый мастер Юрий Коц в своё время неоднократно добирался до финалов первенства Союза. Другой представитель Донбасса, яркий тактик Валерий Ганенко, рискнул сражаться с молодёжью без отрыва от производства, не прекращая работать горняком. В партии первого тура он навязал мне острую борьбу и добился победы, но затем не выдержал ежедневного напряжения и в итоге занял последнее место. Расписание соревнований оказалось достаточно суровым. Почти без выходных, по утрам туры, а вечером при необходимости – доигрывание отложенных партий.

Присматривать за молодой сменой руководство «Буревестника» доверило Николаю Андреевичу Сиротину, надёжному организатору шахматных мероприятий в Москве. На второй день пребывания в Донецке Николай Андреевич навестил однополчанина, с которым вместе воевал. Встречи с фронтовыми друзьями продолжились в других украинских городах, и в дальнейшем мы видели Сиротина крайне редко.

Свято место пусто не бывает, роль куратора незрелых юношей взял на себя прошедший огни и воды Юрий Коц. Интересный собеседник, он допоздна общался с подопечными: вначале за ужином, а потом в гостиничном номере, где проживали днепропетровец Сергеев, минчанин Слуцкий и я.

Четырнадцатилетнего Мишу Штейнберга повсюду сопровождал отец. Естественно, семья держалась особняком, остальные шахматисты сталкивались с Мишей только в турнирном зале. В гостиничном ресторане Штейнберги не появились ни разу.

Двое или трое студентов по каким-то причинам избегали шумной компании, зато все прочие попали в полное распоряжение Коца. В трёхместный номер иногда набивалось до девяти человек. Как-то незаметно от разговоров на спортивную тематику перешли к азартным играм. Первой ласточкой стал безобидный преферанс по копейке за вист, далее последовали сольные выступления Коца.

Расписав очередную пульку и забрав выигрыш, он предложил самому старшему из нас, двадцатидвухлетнему ереванцу Славе Мовсесяну, попытать счастье в подкидного дурака, один на один. Условия матча из десяти партий выглядели весьма нестандартно: победителю причиталось десять рублей или двадцать, если ему удастся набрать более восьми очков. Возможная ничья приравнивалась к поражению Коца. Уверенный в себе Мовсесян принял вызов.

Школьником я регулярно и не без успеха поигрывал в дурака с сильными партнёрами, а потому быстро понял, что Мовсесян знает и чувствует игровые нюансы ничуть не хуже меня. Однако в поединке с Коцем это почему-то не срабатывало, Слава потерпел фиаско с унизительным счётом 9:1. Создавалось впечатление, что Коц не жульничал или очень искусно маскировался. Во всяком случае, дважды он ухитрялся выкрутиться из, казалось бы, совершенно безнадёжных ситуаций.

Самым неугомонным игроком, по активности почти не уступавшим Коцу, оказался мой сосед по номеру, студент из Днепропетровска Сергеев. Проиграв в дурака всю имевшуюся наличность, он дождался денежного перевода из дома и тут же безуспешно попытался противостоять Коцу в домино. Позднее от заботливых родителей поступил второй перевод, и Сергеев бесстрашно вызвал Юрия Исааковича на матч из двадцати партий в блиц. Тратить драгоценное время на шахматы Коц не захотел и с блеском продемонстрировал ускоренную процедуру отъёма денег. На кон ставились пять рублей, которые доставались тому, кто кинет игральную карту дальше.

Раз за разом хладнокровный Коц одерживал верх по отработанному сценарию. Могучий Сергеев размахивался изо всех сил, но непослушный прямоугольник неуклюже кувыркался и падал в пределах двухметрового радиуса. Карта Коца аккуратно ложилась на несколько сантиметров впереди. Перед последней ставкой Сергеев потребовал, чтобы противник произвёл бросок первым. «Тогда выйдем в коридор», – бесстрастно усмехнулся мастер.

В узком и длинном гостиничном коридоре он небрежно щёлкнул карту пальцем правой руки. Извиваясь в воздухе, дама пик пролетела тридцать метров и с треском врезалась в стену. Все присутствующие пришли в восторг, обступили Коца и слёзно просили научить их этому фокусу. Юрий Исаакович категорически отказался. «Незачем плодить конкурентов! – объяснил маэстро, – бесплатно только птички поют. Если приспичило, тренируйтесь самостоятельно». После ухода гостя мы с энтузиазмом расшвыривали карты до трёх часов ночи, однако ничего похожего на фантастический щелчок Коца так и не получилось.

Действуя спокойно и методично, донецкий искусник постепенно очистил от бумажных купюр карманы большинства студентов. Карточные игры и денежные пари по любому поводу срабатывали стопроцентно. Надо отдать должное Коцу, он никогда не претендовал на продовольственные талоны, ограничиваясь изъятием наличных денег.

Облапошив очередного клиента, Юрий Исаакович ненадолго расслаблялся и переходил к развлечениям иного рода. Однажды Коц умудрился организовать гладиаторский поединок в нашем номере. Двое рослых здоровяков схватились и в честной борьбе выясняли, кто сильней. Выявить победителя не удалось из-за недостатка пространства. Потоптавшись на месте, бойцы потеряли равновесие и рухнули на постель Сергеева. Хлипкие ножки кровати не выдержали натиска двух центнеров и с грохотом обломились. Покрасневший от непомерного напряжения днепропетровский шахматист с помощью подручных дощечек и картонок кое-как привёл койку в горизонтальное положение.

В другой раз, улучив удобный момент, Коц мимоходом заметил, что было бы любопытно посмотреть на реакцию Рывкина, если запереть его в ванной. Кто-то из присутствовавших студентов незамедлительно замкнул наружную щеколду. Вскоре я обнаружил каверзу и попросил содействия у Сергеева. «А я тебя не закрывал!» – весело рассмеялся сосед. Долгие разговоры оказались безрезультатными. Вконец разозлившись, я выбил дверь ногой. Несчастная задвижка отвалилась, дверная коробка тоже нуждалась в ремонте.

С гостиничными принадлежностями Коц не церемонился. Невзирая на наличие пепельницы, он регулярно гасил сигареты об стол. При показе карточного фокуса увлёкся и ненароком разбил графин. Пользоваться полотенцами Юрий Исаакович почему-то избегал и после визитов в совмещённый санузел предпочитал вытирать руки об оконные занавески.

Как-то за ужином Коц исполнил небольшую пантомиму. С серьёзным выражением лица он вынул из кармана пятак и положил на скатерть орлом вверх. Неторопливо и аккуратно накрыл монету блюдцем, затем обратился к заинтригованным зрителям. «Сейчас я подниму блюдечко, не дотрагиваясь до медяка, и мы увидим не орёл, а решку. Кто-нибудь сомневается? Готов поспорить на пятнадцать рублей».

Сомневались практически все, но принимать вызов не спешили. Студенты смутно догадывались – непредсказуемый Юрий Исаакович обязательно отыщет изощрённый способ в очередной раз завладеть деньгами. Выдержав длительную паузу, Коц убрал блюдце на место и высокопарно произнёс: «Разумеется, орёл никуда не делся. Вот так люди добровольно отказываются от собственного счастья! Кто не рискует, не пьёт шампанское и не ест ананасы! Трусость постыдна, особенно в молодости».

Играть с ним на интерес я не собирался, и озабоченный Коц вознамерился найти к неподатливому студенту персональный подход. Выяснив, что я учусь на Механико-математическом факультете МГУ, Коц принёс в ресторан листочек с геометрической задачей и предложил мне заключить денежное пари. «В твоём распоряжении сутки. Сумеешь решить – выкладываю двадцать рублей, ну а если нет – извини!»

Ознакомившись с условием и рисунком, я осознал, что имею дело с одной из многочисленных неподъёмных задач геометрии треугольника. Нетиповое решение, конечно же, существовало, и Юрий Исаакович наверняка его знал, но, как правило, справиться без посторонней подсказки мог либо математический гений, либо автор задачи. Каким-то непостижимым образом Коц безошибочно определял финансовые возможности клиента с учётом поступивших денежных переводов. Вот и сейчас он попал в точку, от привезённой из Москвы наличности у меня оставалось ровно двадцать рублей. От предложенного пари я, конечно, отказался. Подначки Юрия Исааковича: «Как же так? Студент университета, будущий академик пасует перед простейшей задачкой для шестого класса!» – на меня не подействовали.

К середине турнира я поправил дела и вошёл в лидирующую группу. Коц мощно начал, но потом неожиданно сделал несколько коротких ничьих. Накануне партии между нами, сидя за столиком в ресторане, Юрий Исаакович великодушно заявил, что он, так и быть, готов согласиться на мирный исход всего лишь за двадцать рублей. Нескрываемая корыстность собеседника мне не понравилась. К тому же взыграло самолюбие, с именитым мастером хотелось сразиться всерьёз, без поблажек. Слегка обидевшись, я не постеснялся спросить, в какую сумму оценивается выигрыш. «У тебя не хватит денег», – сухо ответил Коц. Не достигнув договорённости, Юрий Исаакович насупился: «Что ж, дело твоё. Только учти, пощады не будет».

Назавтра мой изначальный оптимизм быстро испарился, противник был слишком силён. Вопреки обыкновению, Коц почти не вставал из-за стола и методично наращивал давление. С каждым ходом положение чёрных ухудшалось. Оставалось уповать на мимолётные тактические шансы, и перед самым контролем мне повезло. Подвернувшаяся комбинация позволила нейтрализовать инициативу соперника и полностью уравнять позицию. Эта ничья порадовала меня гораздо больше, чем некоторые выигранные партии.

После десятого тура Сергеева, Слуцкого и меня в гостиничный номер не пустили. В процессе утренней уборки горничная обнаружила многочисленные прегрешения постояльцев: поломанную кровать и повреждённую дверь, отсутствие графина и замызганные занавески. Провинившихся направили на ковёр к суровой женщине, замдиректора гостиницы «Донецк», устроившей перекрёстный допрос. Первым перестал отмалчиваться я и признал, что действительно сломал щеколду на двери ванной. Разгневанная начальница немедленно приписала столичному хулигану и все остальные проступки.

Для порядка продержав троицу нарушителей в коридоре до одиннадцати часов, руководство гостиницы вынесло следующий вердикт. Сергеева и Слуцкого перевести в двухместный номер, предварительно заставив подписать обязательство впредь неукоснительно соблюдать установленные правила проживания. Главного виновника, то есть меня, с учётом нанесённого ущерба из гостиницы выселить.

На вопрос, где же мне теперь ночевать, замдиректора обрисовала три варианта. Можно перекантоваться на вокзале или в кресле гостиничного холла. Кроме того, администрация не будет возражать, если бывшие соседи согласятся временно приютить меня и возьмут у дежурной по этажу раскладушку, специально припасённую для подобных случаев.

Войдя в номер, притомившийся Сергеев мгновенно завалился в постель. После долгих уговоров Слуцкий принёс раскладушку и тоже лёг. Мои вялые попытки воспользоваться раскладной кроватью не увенчались успехом, комната оказалась слишком тесной. Оба соседа с любопытством наблюдали за бесполезной вознёй и раздавали ценные советы.

– Попробуй в ванной, вдруг поместится.

– Чем мучиться до утра, проще спуститься на первый этаж и устроиться в кресле, пока его не заняли.

– Ну нет! – раздражённо буркнул я, – уж лучше пойти на вокзал!

– Может, ты и прав, – сонно откликнулся Слуцкий.

– Пусть погуляет! – усмехнулся Сергеев, – когда надоест, вздремнёт в коридоре.

Выругавшись от досады, я задвинул раскладушку в угол и отправился на вокзал. Торопиться было некуда, и я неспешно шагал по длинной, всё ещё оживлённой улице Ленина. По дороге ко мне присоединился спутник, лысоватый мужчина спортивного сложения. Новый знакомый, Владимир, уважительно относился к шахматам и шахматистам. Узнав о моём выселении из гостиницы, Владимир очень огорчился. Он с удовольствием пригласил бы бездомного москвича к себе, но поссорился с женой и бродит по городу, стараясь восстановить душевное равновесие. Общительный попутчик в подробностях объяснил мне, на какой именно вокзальной скамейке желательно располагаться на ночлег. Там сравнительно тихо, народу поменьше, и в пределах видимости находятся подвесные часы.

На обочине лежал подвыпивший человек, и заботливый Владимир попросил меня чуточку подождать. Товарищ явно перебрал, а в Донецке, к несчастью, не перевелись любители пошарить по карманам. Пока не поздно, надо взять деньги, а утром возвратить хозяину. Повозившись возле пьяного, Владимир вернулся и с сожалением констатировал, что нас кто-то опередил. На подходе к вокзалу он тепло простился со мной, пожелал благополучно завершить турнир и повернул в другую сторону.

Скамейка действительно оказалась удобной. Ложиться я не стал, но охотно привалился к левому подлокотнику. Шёл первый час ночи, и меня клонило ко сну. Периодически засыпая, я почему-то быстро терял устойчивость и ощутимо ударялся головой о подлокотник. Открывая глаза, смотрел на часы и неизменно замечал: минутная стрелка сдвигалась ровно на десять делений. В половине второго я с приятным удивлением обнаружил целую депутацию: Николая Андреевича Сиротина и рядом с ним пятерых участников чемпионата. Увидев меня живым и невредимым, Николай Андреевич искренне обрадовался: «Не волнуйся, я всё уладил! Тебя поселят в отличном двухместном номере. Сосед – настоящий мужик! Работает на севере, в заполярье, а сюда приехал отдыхать». В многолюдной компании обратный путь показался мне на редкость коротким.

Новый номер размерами не уступал трёхместному и был гораздо лучше обставлен. В нём даже имелся холодильник. Северянин Алексей Иванович, добродушный гигант с широкой костью и татуировками на руках, встретил меня с распростёртыми объятиями. Достав из объёмистого баула внушительную бутыль желтоватого самогона, он наполнил стаканы и сноровисто соорудил бутерброды из чёрного хлеба с ломтиками сала. Мы выпили за знакомство, и началась задушевная беседа. Алексей Иванович рассказал о своей сложной и очень интересной жизни. Сосед порывался сыграть со мной в шахматы, но вскоре нас обоих сморил сон.

С трудом поднявшись утром, я не сомневался, что после ночных приключений проиграю без борьбы. Получилось иначе. Вопреки опасениям мне удалось одолеть Бориса Фрадкина, крепкого кандидата в мастера из Свердловска, и тем самым взять реванш за поражение на молодёжном первенстве в Новосибирске. Более того, за два тура до окончания турнира я единолично возглавил гонку.

Доброжелательный Слава Мовсесян заранее поздравил меня с практически гарантированным успехом. «Ты здесь смотришься сильней всех и наверняка займёшь первое место. А вот я бездарно раздариваю очки и плетусь в хвосте. В завтрашней встрече с тобой мне ничего не надо, сопротивляться всерьёз не собираюсь. Готов сдаться без игры, да боюсь, судьи неправильно поймут».

На следующий день Мовсесян вяло разыграл дебют и попал в тяжёлое положение. Его лицо и жесты выражали уныние и безнадёжность. В какой-то момент Слава не выдержал и жалобно произнёс: «Не тяни, добивай скорей!» – однако защищался достаточно изобретательно. От перехода в эндшпиль с хорошими шансами на выигрыш я отказался, предпочитая закончить партию прямой атакой и обойтись без доигрывания. В обострившейся позиции я совершил ошибку, не сделав необходимого профилактического хода, и соперник не упустил представившейся возможности. Пожертвовав ферзя, Мовсесян эффектно заматовал моего короля. «Наконец-то я провёл отличную комбинацию! – воскликнул довольный Слава, – и в мыслях не было тебе навредить, но до чего красиво получилось!» После досадного поражения меня опередили сразу трое: студент из Ташкента Воронов, представлявший Москву сибиряк Сиваков и юный Миша Штейнберг.

Завершающий тур начался с громкой сенсации. Прошло меньше часа, а Воронов уже расправился с мастером Коцем и как минимум обеспечил себе делёж первого места. Остальные участники догадывались, что Коц попросту «сплавил» партию, разумеется, за солидную сумму. Сосед Воронова по номеру посмеивался: «А я-то никак не мог понять, зачем перед отъездом из Донецка ему понадобился денежный перевод!»

Другой лидер, Сиваков, с трудом добился ничьей и из-за низкого коэффициента лишился надежд на попадание в двойку. Теперь состав и расстановка призёров полностью зависели от результата борьбы между Мишей Штейнбергом и мной. При победе харьковского школьника он догонял ташкентского шахматиста, а по коэффициенту оказывался первым, поскольку Воронов проиграл и Штейнбергу, и мне. В случае мирного исхода Миша финишировал вторым, если же побеждал я, то серебро доставалось мне.

Играя чёрными, я быстро перехватил инициативу. Штейнбергу пришлось отдать пешку и бороться за ничью в малоприятном окончании. Казалось, позицию белых не удержать, но Миша несколько раз находил неожиданные защитные манёвры. Несмотря на материальное преимущество, мои шансы на выигрыш постепенно испарялись. Я продолжал упорствовать, пытаясь прорваться королём в тыл соперника. Штейнберг хладнокровно оборонялся и своевременно отводил угрозы.

Почти все участники давно ушли обедать, в зале остались лишь заинтересованные лица. Невозмутимый папа Штейнберга и взволнованный Воронов. Как только я вставал из-за стола, без пяти минут чемпион тут же подходил ко мне и уговаривал перестать тянуть волынку при очевидном равенстве. Я вяло отмахивался от непрошеного советчика, хотя прекрасно понимал, что Воронов прав. Однако уж очень не хотелось окончательно отказываться от притязаний на второе место.

Трезво поразмыслив, я намеревался довести дело до девяностого хода и зафиксировать мирный результат. Во время прогулки по залу меня снова остановил Воронов: «Перестань надо мной издеваться! Если согласишься на ничью, я заплачу тебе десять рублей». Почувствовав нарастающее раздражение, я отошёл, ничего не ответив. Сел за доску и в который раз просчитал авантюрный вариант прорыва по принципу «пан или пропал». К сожалению, имелось единственное, но несложное опровержение, после чего Штейнберг получал решающий перевес.

При любом другом ходе выигрывал я. «В сущности, не страшно и проиграть, всё равно останусь на четвёртом месте, – убеждал меня вкрадчивый внутренний голос, – а вдруг мальчик ошибётся?» Поражаясь собственной бесшабашности, я бросился в самоубийственную атаку. Юный соперник уверенно сделал серию точных ходов и заслуженно победил. Расстроенный Воронов трагически всплеснул руками и выбежал из зала.

Для Миши Штейнберга успех на молодёжном турнире стал пропуском в мир больших шахмат. Спустя несколько месяцев в полуфинале первенства СССР Миша перевыполнил мастерскую норму, а затем с блеском выступил на чемпионате Европы среди юниоров в Голландии. В 1969 году он оспаривал право представлять страну на юношеском первенстве мира и уступил не менее талантливому Анатолию Карпову. Увы, неизлечимая болезнь не позволила Штейнбергу реализовать свой колоссальный потенциал, замечательный шахматист не дожил и до двадцати пяти лет.

На торжественной церемонии закрытия всесоюзного соревнования после награждения призёров организаторы неожиданно вручили мне красивый металлический кубок с формулировкой «за содержательную игру». Моего мрачного настроения это не изменило, концовку я откровенно провалил. Не утешало и то, что удалось опередить занявшего пятое место Коца. Ведь опытного мастера абсолютно не интересовал результат.

За прощальным ужином в молодёжной компании вновь появился Юрий Исаакович Коц. После обильных возлияний несколько человек потянулись в номер Сергеева и Слуцкого напоследок расписать пульку. Преферанс мне не нравился, к тому же хронически не шла карта. Как правило, за счёт аккуратности и отказа от риска я оставался в небольшом плюсе, не получая ни малейшего удовольствия от процесса. И всё-таки на сей раз я согласился сыграть, лишь бы не грустить в одиночестве.

Действо закончилось достаточно быстро, и Коц тут же предложил продолжить, подняв ставку до трёх копеек за вист. Никто не возражал, вторая серия завершилась за полночь. Юрий Исаакович с трудом уговорил партнёров не расходиться и приступить к настоящей мужской пульке, по пятаку за вист. К трём часам утра я окончательно одурел от нудного занятия и табачного дыма в крошечном помещении. Безапелляционно заявил, что устал и пойду спать, а свой выигрыш отдаю любому желающему меня заменить, и отправился к себе.

Не успел я раздеться, как в дверь постучали. Возбуждённый Слуцкий показал мне вновь розданные карты. «Смотри, практически чистый мизер! Честно говоря, мне неудобно пользоваться твоим везением. Хочешь, войду в долю? А лучше всего сыграй сам». Мизер и впрямь выглядел многообещающе. Решив рискнуть, я вернулся в неутомимую компанию. Прикуп оказался скверным, а расклад – просто чудовищным. Сдавал, конечно же, Коц. Изначально я рассчитывал в худшем случае отделаться одной взяткой, но действительность превзошла все ожидания. Дело обернулось так называемым «коллективом» из шести взяток.

Не настаивая на завершении пульки, Юрий Исаакович тут же подвёл итоги. Выиграл только он, а основная часть проигрыша, почти двадцать рублей, пришлась на меня. Ошарашенный абсурдностью происходящего, я безропотно выложил последние пятнадцать целковых и мелочь. «С тебя причитается ещё четыре с полтиной», – напомнил Коц. «У меня не осталось ни денег, ни талонов», – равнодушно ответил я и покинул прокуренную комнату.

Коц неотступно следовал за мной, не переставая твердить, что карточный долг – это святое. Войдя в чужой номер без приглашения, мастер повёл себя более напористо. «Не прикидывайся сиротой и не ври! А ну-ка, выверни карманы!» Мой ответ на подобное требование оказался коротким и непечатным. У Юрия Исааковича дёрнулась щека, однако он сохранил самообладание и направился к тумбочке. «В наказание за хамство я забираю кубок! Ты его не заслужил!» Я преградил дорогу и тоже вцепился в кубок. «Не отдаёшь карточный долг? – в бешенстве прошипел Коц, – да я тебя удавлю!»

Угроза физической расправы со стороны долговязого и худосочного Коца на меня впечатления не произвела. Каждый тянул злосчастный кубок к себе до тех пор, пока наша возня не разбудила соседа, мгновенно оценившего обстановку. Алексей Иванович схватил незваного гостя за ворот, поднял в воздух и ощутимо потряс. Потом он опустил Коца на пол и возвратил мне чудом уцелевший кубок. Присмиревший шулер постоял несколько секунд на негнущихся ногах и, пошатываясь, ушёл. Больше мы с ним никогда не встречались. Укладываясь в постель, Алексей Иванович по-отечески пожурил меня: «Ты же неглупый парень! Не стоит связываться со всякими прохвостами!»

Вернувшись в Москву, я сразу же попробовал повторить трюк Коца с игральной картой. Техникой уникального щелчка я так и не овладел, зато наловчился кидать карту одной рукой на те же тридцать метров. Кое в чём мне даже удалось превзойти Юрия Исааковича. Запущенные под определённым углом шестёрки и тузы перемещались по изломанной траектории в виде буквы «П», перелетая из комнаты через коридор на кухню. Это было значительно сложней, чем при прямом броске, и получалось не всегда, примерно восемь раз из десяти.

Приобретённое умение, казалось бы совершенно бессмысленное, в молодости нередко выручало меня. Теперь, если ко мне приставали настырные любители игры на интерес, игнорировавшие неготовность потенциального клиента расставаться с наличностью, я предлагал не тратить время зря и заняться метанием карты на дальность с аналогичной ставкой. После первой же попытки соперники забывали о деньгах и дружно просили раскрыть секрет оригинального фокуса. Я никому не отказывал и с удовольствием обучал желающих. Двое самых способных учеников по уровню мастерства мне практически не уступали.

При всех завихрениях и пороках Юрия Исааковича Коца я вспоминаю о нём без досады, с лёгким сожалением и долей уважения. На шахматном турнире в Донецке судьба свела меня с необыкновенным человеком. В шестидесятые годы прошлого века я собирался основать клуб метателей карты имени Юрия Коца, но, как водится, руки не дошли. Так или иначе, даже у закоренелого обманщика и прирождённого мошенника иногда можно перенять что-нибудь полезное!

2015 год. Продолжатель традиций Юрия Коца метает карту. За прошедшие полвека мои навыки никуда не делись.

За архивные фото Юрия Коца автор и редакция выражают признательность

мастеру Александру Приходько и гроссмейстеру Евгению Мирошниченко