(Продолжение. Часть 6)
«ТЫ, КОБА, НА МЭНЯ НЕ ОРЫ, Я ТЭБЕ НЭ КАГАНОВИЧ, ЧТОБ НА МЭНЯ ОРАТЬ!»
Летом 1943 года Михаила Ботвинника вызвал из Молотова (Перми) нарком электростанций Дмитрий Жимерин. Он оказался болельщиком лучшего советского шахматиста и предложил ему переехать в Москву. Переезд состоялся следующей зимой. Сам Ботвинник в мемуарах не указывает адрес, по которому он, Гаянэ Давидовна и их маленькая Оля стали проживать в Белокаменной. Но в воспоминаниях Ольги Михайловны можно прочесть, что им дали, как сейчас говорят, «двушку» в доме Министерства электростанций на Первой Мещанской (ныне проспект Мира), где они прожили целых 15 лет. Номер дома сейчас можно легко найти в инете: 46-А.
Знал ли новоиспеченный москвич – будущий чемпион мира, что его друг детства Сергей Каминер когда-то жил здесь на той же Мещанской в доме №43, буквально в двух шагах? Думается, не мог не знать… Ведь Ботвинник, надо полагать, расспросил о житье-бытье этюдиста, когда тот осенью 1937-го неожиданно появился в его гостиничном номере и со словами «боюсь, они у меня пропадут» передал тетрадь со своими этюдами.
«Долго хранил я эту тетрадь, – пишет Ботвинник в небольшой вступительной статье в книге Р.Кофмана «Избранные этюды С.Каминера и М.Либуркина» (М., 1981 г.). – В 50-е годы я известил наших композиторов, что тетрадь Каминера у меня. И вот этюды С.Каминера – в данной книге.
Теперь тетрадь Сережи снова вернулась ко мне. Чернила почти выцвели. На тетради рукой Каминера написан какой-то пензенский адрес; он, кажется, объяснял мне, для чего этот адрес нужен – насколько помню, кто-то там жил из его родных…»
А была ли у Каминера семья: жена, дети? Ботвинник об этом не пишет. Впрочем, как и Кофман.
Рафаэль Кофман (1909-1988) родился в Одессе, жил в Измаиле, учился в Праге, в СССР – с 1932-го. Участник Великой Отечественной. В 1954-1971 годах редактировал отдел задач в «Шахматах в СССР», в котором в 1966-м опубликовал статью «Большой мастер. К 60-летию со дня рождения С.М.Каминера». Эта была первая публикация о замечательном этюдисте с момента его гибели…
Фрагмент статьи Кофмана, «Шахматы в СССР», №10
Почему здесь указан год смерти 1943-й – загадки нет. Дело в том, что еще и после смерти Сталина родственникам жертв Большого террора (расстрелянным в 1937-1938 гг.) выдавались фиктивные справки, что их близкие умерли в тюрьмах в 40-е годы, и в справках причины смерти фальсифицировались.
«Эта практика, – цитирую далее статью «Большой террор» в Википедии, – была прекращена в соответствии с Указанием КГБ при Совете Министров СССР №20-сс от 21.02.63 г. – родственникам расстрелянных, обращавшихся за информацией в органы КГБ, начиная с этого момента стали устно сообщать о том, что их родственник расстрелян. Однако тем, кому уже была сообщена ложная информация, правду так и не сообщали. Только приказ КГБ СССР №33 от 30.03.1989 г. полностью разрешил сообщать правду о судьбах расстрелянных».
Совершенно очевидно, что год смерти Каминера указан в вышеупомянутой статье «Большой мастер» в соответствии с фиктивной справкой. Очевидно и то, что правда о судьбах жертв Большого Террора в каких-то случаях вскрылась и значительно раньше указанного в Википедии приказа КГБ СССР №33 от 30.03.1989 г.
Ведь уже в изданных в 1981-м «Избранных этюдах…» Кофман правильно указывает год гибели Каминера – 1938-й. По всей видимости, Рафаэль Моисеевич и в 1966-м, и годы спустя, когда работал над этой книгой, встречался с кем-то из родственников Каминера (ведь только им могли выдавать подобные справки). Но с кем? И, может, от родственников этюдиста Кофман и узнал те краткие биографические сведения, что он изложил в своей книге.
В 1-й части нашего повествования мы остановили рассказ о жизни и судьбе Каминера на его поступлении в 1926-м в МВТУ имени Н.Э.Баумана. После окончания вуза, пишет Кофман, Сергей «работал инженером-технологом на заводе «Каучук», руководил проектированием эбонитового цеха в «Резинопроекте», а в 1936 году был назначен начальником технического отдела управления «Главрезина»».
Дом культуры завода «Каучук», фото 1931 года. Вероятно, как раз в 1931-м и пришел молодым специалистом на старейшее российское предприятие по производству резинотехнических изделий выпускник МВТУ Сергей Каминер. Можно предположить, что в этом ДК он играл в шахматных чемпионатах своего завода, а может, и кружок шахматный там вел…
А это фото из книги «Ленин в Москве» (М., 1957 г.) самого завода «Каучук» на улице Усачева, 11, где герой нашего рассказа проработал, вероятно, до 1934 -1935 гг.
Все вышеназванные учреждения входили в Народный комиссариат тяжелой промышленности, это было такое министерство министерств. Его с момента образования возглавил Серго Орджоникидзе, пытавшийся, как известно, оградить своих сотрудников от безоглядных репрессий, из-за чего он конфликтовал со Сталиным. Удивительно, но очевидца одной из таких ссор (а, может, и не одной) вождя и Орджоникидзе я знавал, пребывая в подростковом возрасте!
Детские годы мои прошли, как уже писал в 1-й части, на Ярославщине, в маленьком провинциальном городке Угличе, где я был заядлым читателем библиотеки клуба маслосырзавода. Ее заведующая, милая полная женщина, выдавая мне книги Золя и Мопассана (скажем, «Милого друга»), всегда интересовалась: мама разрешила тебе это читать? Я врал, не моргнув глазом: «разрешила» (мама была директором этого клуба). В 7-8-м классах, на время охладев к отечественным и зарубежным классикам, стал таскать домой стопки книг, изданных в хрущевскую оттепель, о жертвах сталинского произвола – соратниках Ильича, военачальниках и т. д.
И можете представить мое изумление, когда я узнал от своего постоянного партнера по дворовым шахматным сражениям – седовласого пенсионера, крупного сложения и с грубоватыми чертами простого изборожденного морщинами лица, что он своими глазами видел, как Тухачевский, Якир, Примаков и другие герои гражданской войны (и герои только что прочитанных мною на одном дыхании книг!) на партийных дискуссиях с шашками наголо выскакивали на сцену, демонстрируя преданность предреввоенсовета Троцкому… Не сохранились, увы, в памяти имя-отчество этого пожилого с гордой осанкой человека (мне он, понятно, казался тогда глубоким стариком), помню только фамилию – Бударин. На мой вопрос о его прошлом он сказал, что был первым секретарем обкома партии (какого – тоже не вспомню) и членом ЦК. Я разочарованно мявкнул, – типа, не так уж и высоко… И уж верхом моего юного нахальства было, когда, не спросив разрешения этого убеленного сединами ветерана, я договорился с классной руководительницей, географичкой Генриэттой Геннадьевной, чтобы он поделился с нашим классом своими воспоминаниями. Припершись с этим известием к нему (он жил от меня в доме наискосок), я, едва ступивши на порог, был тут же заслуженно выдворен…
Но через сколько-то дней бывший член ЦК сменил гнев на милость, и мы вновь до позднего вечера рубились с ним за шахматной доской…
Так вот, это из его рассказов я узнал, как на каком-то то ли пленуме, то ли хозяйственном активе Орджоникидзе круто заспорил со Сталиным из-за массовых арестов в его важнейшем комиссариате, вождь перешел на крик и получил в ответ: «Ты, Коба, на мэня нэ оры, я тэбе нэ Каганович, чтоб на мэня орать» (так, запомнилось, скопировал мой необычный шахматный партнер произнесенную Орджоникидзе фразу, урезонившую Сталина).
Орджоникидзе: в последний раз на трибуне мавзолея в кругу других вождей во главе со Сталиным, крайний слева – Каганович.
За рулем автомобиля, подаренного Серго Орджоникидзе. Фото 1935 года – из книги «Михаил Ботвинник. Шах XX веку» (М., 2010).
Насколько товарищ Серго (как его звали в партии), создавая сильную команду управленцев, пренебрегал требованиями Сталина насчет масштабной кадровой зачистки крупнейшего наркомата, можно судить по фактам из книги известного российского историка Олега Хлевнюка «1937-й: Сталин, НКВД и советское общество» (М., 1992).
«На 1 декабря 1936-го только в центральном аппарате Наркомтяжпрома из 743 членов и кандидатов в члены партии 42 человека имели партвзыскания, в том числе 12 за участие в троцкистской оппозиции, 80 были выходцами из других партий – бывшие эсеры, меньшевики и даже анархисты. Кроме того, держал Орджоникидзе в аппарате 160 работников, исключенных из партии, 169 – беспартийных, состоявших ранее в других политических партиях, 71 бывшего офицера белой армии, 94 человек, имевших судимость за так называемую контрреволюционную деятельность, то есть возможных «вредителей», 131 выходца из семей торговцев и промышленников и 133 – из дворянских семей, 287 офицеров старой армии».
И это уже после того, подчеркивает Хлевнюк, как в наркомате, вслед за арестом заместителя наркома Пятакова прошла масштабная чистка. Кстати, Сергей Каминер был беспартийным…
Описание крупнейшего ведомства, в котором располагалось и управление «Главрезина», есть в «Детях Арбата» Анатолия Рыбакова: «Марк Александрович сел в поджидавшую его машину и поехал на площадь Ногина, где в бывшем Деловом дворе в громадном сером пятиэтажном здании с длинными коридорами и бесчисленными комнатами помещался народный комиссариат тяжелой промышленности».
Фото середины 20-х. Здесь, в бывшем комплексе конторских, гостиничных и складских помещений Второва «Деловой двор» в первые годы советской власти размещался Высший Совет народного хозяйства, а с 1932-го – Наркомат тяжелой промышленности.
Наверняка у обитателей бесчисленных комнат в этом огромном сером здании кровь леденела в жилах, когда они читали, как на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), давшем сигнал Большому террору, предсовнаркома В.Молотов обвинял работников Наркомтяжпрома в политической слепоте и мягкотелости и призывал дать отпор рассуждениям обывательски настроенных хозяйственников, что разговоры о вредительстве в промышленности сильно раздуты. «Вредители, – заявил предсовнаркома, разумеется, в тон главному докладчику товарищу Сталину, – имеются во всех отраслях народного хозяйства, во всех государственных организациях, но до них еще не добрались по-настоящему».
По-настоящему добрался до вредителей в бывшей вотчине Орджоникидзе (загадочно и скоропостижно ушедшего из жизни) еще один из ближайших и преданнейших учеников и соратников Сталина Лазарь Каганович. Вождь поставил его во главе Наркомтяжпрома в августе 1937-го, и то, как новый нарком претворял в жизнь предначертания февральско-мартовского пленума, нашло отражение в подготовленной в 1963-м записке комиссии президиума ЦК КПСС «О результатах работы по расследованию причин репрессий и обстоятельств политических процессов 30-х годов»:
«Приказом от 19 июля 1938 г. Каганович снял с поста начальника Главрезины Лукашина, обвинив его в том, что он «ничего не сделал для очищения аппарата главка и заводов от чуждых и враждебных элементов и не принял меры к разоблачению вредительской работы в аппарате главка и на заводах». Этим же приказом Каганович за непринятие мер к расследованию некоторых аварий якобы «диверсионного характера» снял с работы и. о. директора шинного завода Ярославского резино-асбестового комбината Афанасьева, а также ошельмовал заместителя начальника Главрезины Комарова. Вскоре Лукашин, Афанасьев и Комаров были арестованы».
Добавим – Лукашин и Комаров будут проходить по одному сфальсифицированному делу вместе с Каминером, и по всей видимости, этими тремя руководящими работниками «Главрезины» карающие органы занялись еще до вышеупомянутого приказа Кагановича. Ведь Каминер пришел к Ботвиннику в «Националь» с самыми мрачными предчувствиями еще осенью 37-го… Но в одной из тюрем Лубянки он оказался почти год спустя, и вплоть до своего ареста был на виду у композиторского сообщества. И необъяснимо, почему в «Шахматном словаре», вышедшем в Москве в 1964-м, тот же Кофман, автор раздела «композиция» почему-то указал год смерти Каминера – 1937-й. А редактировавший этот раздел в указанном словаре другой известнейший наш композитор – Евгений Умнов, выходит, эту ошибку не заметил.
ПОСЛЕДНИЙ ТРИУМФ
Теперь откроем настольную книгу не одного поколения этюдистов – «Избранные этюды» В.Королькова (М., 1958 г.). Там, в «Творческой биографии» Владимир Александрович пишет: «В 1935 г. состоялся конкурс газеты «Труд», где судьей был В.Н.Платов, ранее не отметивший ни одного моего произведения высоким отличием – слишком резко эти работы отличались от его творческих установок. «В общем, неплохо», – вот высшая оценка, которую он дал одному из моих этюдов, опубликованному в журнале «64». Но в моем творчестве, хотя я этого четко не осознавал, очевидно, была сильна и другая – ортодоксальная линия. Только этим может быть объяснена моя победа в «платовском» конкурсе…»
вторник, 01.04.2025
