От редакции. Предлагаем вашему вниманию интервью Бориса Гельфанда, состоявшееся в декабре на www.etvnet.com  в передаче «Тет-а-тет с Таней Кисилевски».

Конец 2014 года выдался у Бориса Гельфанда напряженным. Турнирный график включал шедшие практически без перерыва три супертурнира с классическим контролем времени и столь же великолепный по составу блиц – Мемориал Таля. 46-летний Гельфанд разделил победу с Каруаной на бакинском этапе Гран-при, а на турнире памяти Петросяна и в блице финишировал в дележе третьего места. В этом году на счету Бориса пока лишь одно выступление – на Мемориале Петрова в Юрмале (рапид) он разделил второе место с Карякиным и Раппортом, уступив только Иванчуку.

Сдавать позиции выдающийся гроссмейстер явно не собирается. Интерес к нему в его родной стране и во всем мире остается огромным. Мы выражаем благодарность руководству eTVnet за разрешение опубликовать текст интервью на нашем сайте. От себя мы добавили подборку фото разных лет.

Борис, добрый день!

Добрый день, Таня!

Наше интервью мы с вами записываем специально для компании eTVnet. Это интернет-телевидение для русскоязычных зрителей Америки и Канады.

Очень приятно. Спасибо, что пригласили.

Я знаю, что вы вернулись из большого турне: Баку, Ташкент, Москва, Сочи. Отдохнули немножко?

Немного отдохнул. Хотя, учитывая, что полтора месяца подряд без перерыва турниры, то еще, может быть, не до конца.

Поделитесь, как вы восстанавливаетесь.

В основном – сплю. Занимаюсь спортом – три раза в неделю хожу на «кружок» настольного тенниса. Стараюсь гулять много, у нас условия есть – по берегу моря, по набережной. Ну и провожу время с детьми, с семьей тоже.

А хватает вообще вас на всё это – и на семью, и на детей?

Нет, всегда не хватает. Ну что делать! Как-то приходится баланс искать.

Исходя из того, что я прочитала про вас, мне кажется, вы, что называется, «долюбленный ребенок».

Типичная интеллигентная семья. Решили, что ребенка надо развивать. Папа все время ездил в командировки, купил книгу шахматную – решил, чем-то занять надо.

Как называлась книга?

«Путешествие в шахматное королевство».

Вам было тогда всего 4 года.

Мне 5 было. Как выяснилось, очень многие из тех, кто стал сильнейшими шахматистами мира, учились по этой книге. Очень хороший учебник. Тогда книг было мало, и повезло, что купил хорошую. Хотя книги такие издавались тиражом 100 тысяч экземпляров примерно, что по нынешним временам, конечно, невероятно, но купить было невозможно. Профессиональные книги из Югославии издавались тиражом 30 тысяч экземпляров – что тоже кажется сейчас невероятным.

Чтобы купить хорошую шахматную книгу, мы подписывались по каталогу, составляли открытки… Папа мой считал, что ничтожно мало экземпляров, и я ходил вокруг магазина, когда знал, в какую неделю могут привезти. На город могло быть 1-2 экземпляра. Я приходил из школы, мне было уже лет 12-13, и ходил вокруг магазина, чтобы не пропустить. Продавщицу изводил вопросами «не привезли ли?» Вот так книги добывались.

В какой-то момент папа ушел на работу, вечером пришел и говорит: «Давай заниматься». – «Не-не, не надо». Он решил, что я потерял интерес. А выяснилось, что пока он был на работе, я книгу до конца дочитал.

В 5 лет?

Да. Меня бабушка научила буквам, я уже умел читать. Ну и шахматный язык: диаграммы и рядом решение. Позицию расставляешь на доске и думаешь. Если читать умеешь, то в принципе можешь и сам разобраться.

Получается, что как-то совершенно случайно: папа хотел занять ребенка, а открыл вот такой талант.

Да. Но я дорасскажу, что произошло дальше. Мне только 6 лет исполнилось, и поехали летом отдыхать в Гурзуф, в Крым. Там на пляже взрослые мужчины играли в шахматы все время – нормальная ситуация. Я к ним прибился и играл без остановки – меня не оторвать было.

Один из них был знакомым моего папы, тоже из Минска приехал – перворазрядник. Я с ним играл-играл, и сам не понимаю как, но за 2 недели, что мы там были, из всех партий (наверное, мы сыграли 40-50) я две у него выиграл. Я вот это понять не могу до сих пор, как такое может быть!

И он не поддавался?

Нет, не поддавался. И он сразу сказал папе: «Давай к тренеру, у меня тренер знакомый хороший». В начале октября, мне было 6 лет, мы пошли к тренеру. Хотя принимали с семи лет, но тренер проверил, говорит: «Да, мальчик сообразительный, давай будем заниматься по выходным». Пока был детский сад, я по субботам-воскресеньям только ходил, а как в школу, там уже три раза в неделю, а потом чаще и чаще.

Борис с мамой. 1975 г.

Вашим родителям, конечно, очень повезло: вот так открыть в ребенке талант и больше не думать о том, чем его занять. Вы теперь-то уже родитель…

Да, это большое счастье, конечно. С другой стороны, у них все время были сомнения. Они считали, что нормальный ребенок должен быть инженером. Врачом – если повезет. В Советском Союзе пробиться было трудно. Гуманитарная профессия – шансов нет. Шахматы тоже такое дело – нестабильное. Поэтому, конечно, они переживали.

Я прочитала, что в 9 лет про вас вышла первая статья под названием «Вот это октябренок!». А в 11 лет новая статья про ваши достижения под названием «Вот это пионер!».

Да-да. Причем, видимо, не сговариваясь: по-моему, разные люди написали. Шахматы чем хороши – я лет, наверное, с восьми-девяти со взрослыми играл. Сейчас, может быть, и раньше уже играют. Сначала в первенстве города, потом… «Вот это октябренок!» – это мы, по-моему, в Брест ездили. Какие-то там представители трудовых коллективов (как тогда говорили). Мне было 9-10 лет, а я много времени проводил со взрослыми людьми. Обсуждали что-то, были общие темы – беседовали на равных.

Но кроме шахмат были еще какие-то другие темы?

Конечно.

Мне просто интересно, как ребенок 9, 10, 11, 12 лет – ведь надо же было продолжать учиться. Папа же с мамой хотели, чтобы был отличником, да?

Нет, про «отличника» уже иллюзии потеряли: как будет, так будет. Ну, нормально, на «четверки» учился в среднем.

Вы в 15 лет становитесь чемпионом Белоруссии, в 17 лет – чемпионом СССР.

Да. Но среди юношей до 18.

В 1985-м году вы мастер спорта.

Да, одновременно.

Вы бы получили мастера спорта раньше, но там были какие-то…

Да, бюрократические препоны.

Я знаю, что израильтяне, когда хвастаются тем, что в нашей стране есть, перечисляют – у нас есть помидоры черри, мы придумали флэшку “Disk-On-Key”, мы придумали беспилотные самолеты и у нас есть великий гроссмейстер. Вы входите в этот список.

Мне приятно.

Мне тоже это очень приятно, потому что именно израильтяне про вас снимали недавно фильм, который победил на нескольких международных фестивалях. Фильм называется «61-й альбом». Он про то, что ваш отец собирал про вас альбомы.

Да, успел собрать 60.

Он собрал 60, поэтому израильтяне решили, что фильм будет называться «61-й альбом». Это очень символично. Ваш отец уже ушел из жизни. Я хочу, чтобы вы немного рассказали. Я смотрю эти альбомы: потрясающе, здесь есть даже какие-то билетики на трамвай.

Всё, каждая деталь.

Это как же надо любить ребенка!

Да. Отец перфекционист был – полный перфекционист. Чтобы сделать одну страницу этого альбома, он мог несколько дней сидеть, планировать, как лучше расставить... Для меня это огромным подспорьем было, что отец меня так поддерживал.

Про фильм, конечно, история интересная.

Когда я вышел на матч на первенство мира с Анандом, несколько израильских документальных кинорежиссеров обратились ко мне с идеей снять фильм. В итоге Халиль Эфрат с оператором поехал на матч в Москву. Весь матч они снимали, хотя понятно, что ввиду огромного напряжения контакты со мной и с моей командой были довольно ограничены.

Но они всё снимали. Потом мы с ним беседовали, он беседовал с людьми, со всеми тренерами, которые раньше со мной работали (они смогли приехать на матч). Снял фильм, который выиграл приз за лучшую режиссуру на Иерусалимском фестивале, сейчас выиграл «Лучший фильм» фестиваля в Сан-Паулу.

Как вы относитесь к этому фильму?

Это очень хороший фильм, трогательный. Удивительно, что он выиграл, потому что фильм не мейнстримовский. Мы смотрим в основном фильмы про страдания, про какие-то проблемы.

А тут он создал два пласта. Первый – матч за первенство мира, все усилия, которые делали я и мои помощники. Показан весь матч в Третьяковской галерее.

И про воспитание ребенка. Есть кадры из детства, как мы с папой сидим, собираем какой-то конструктор.

Вот он сумел это объединить – и смог выиграть фестиваль. Проделал огромную работу. Он реально год, может быть, больше жил этим фильмом. Для меня это очень трогательный фильм.

О чем сейчас говорят между собой гроссмейстеры в свободное время?

Это зависит от интересов. Молодые говорят о том, кто что в twitter написал или про компьютерные игры. Я стараюсь меньше общаться, как-то это ограничивать – в основном, общаюсь с тренером своим. Чтобы никто не повлиял, эмоций негативных не дал. Стараюсь общаться с приятными людьми.

Обо всем говорят. О том, что тебя в жизни интересует – о том и говоришь. А иногда нет сил даже слово сказать. Партию играл семь часов – приходишь, лежишь просто. Как-то поел, прошелся и спать.

Мне кажется, это такой особый вид, «сорт» (не знаю, как назвать) людей. Конечно, они не экстраверты, они интроверты, они больше в себе.

Большинство – да.

При этом сейчас открыты социальные сети, Facebook, Twitter – как вам со всем этим живется?

Я как-то живу в своем мире. Но огромное количество шахматистов ведут такую активную жизнь в социальных сетях, что я не понимаю, как на что-то другое время остается.

Как вы тренируетесь, занимаетесь?

Я практически каждый день тренируюсь, раза три-четыре в неделю с тренером. У меня уникальный случай: мы с тренером уже почти 25 лет вместе. Как правило, больше полугода редко кто работает. Два-три года – вообще считается «долго»! Александр Хузман – тренер замечательный.

Почему?

Трудно найти хорошего тренера – человека, который способен работать и поддерживать интерес к работе много лет. Плюс каждый же считает, что он умный, что ему тренер нужен только, чтобы два-три секрета рассказать. А дальше – он же гений, сам всего добьется. Поэтому и меняют тренеров часто.

Вы про себя так не думаете?

Нет, я про себя так не думаю.

Борис Гельфанд и Александр Хузман составляют дружную команду не только в шахматах

Каково это – носить корону международного гроссмейстера высокого уровня?

Я воспринимаю это как профессию: надо пытаться в своей профессии максимально совершенствоваться.

Многие не доходят до победы только потому, что у них происходят эмоциональные срывы.

Очень многие. Для того чтобы дойти до какого-то уровня, надо, чтобы в жизни сложилось одновременно огромное количество вещей, личностных качеств.

Например. Как было у вас?

У меня, во-первых – семья… Повезло очень. Я жил в хорошей семье, в хорошем окружении, занимался с замечательными тренерами, с хорошими коллегами. У меня всё больше на позитиве: игра в шахматы вызывает позитивные эмоции. Может быть, поэтому я так долго, столько лет могу играть на высоком уровне.

Хотя бывает и наоборот: многие из нездоровых семей добиваются. Протест против мира: вот я обижен, родители на меня внимания не обращают, никто со мной не общается, и я докажу всему миру, что я самый великий. Много таких случаев мы знаем. Фишер, например. Видно, что в семье были большие проблемы – и это его мотивировало сильнее.

У каждого своя мотивация – может быть миллион мотиваций.

У меня еще и перфекционизм: любое дело надо улучшать, доводить до конца.

А у кого-то мотив: «хочу быть знаменитым». Так его распирает, что он всё делает ради этого!

Вы хотите быть знаменитым?

Нет, я не хочу. Я воспринимаю: как есть, так есть. Дополнительных усилий не предпринимаю.

Вы рассказали про родителей, бабушку и дедушку. Я хочу спросить про вашу нынешнюю семью. Вы познакомились со своей женой Майей уже здесь в Израиле, сейчас у вас двое детей.

Двое детей замечательных растут, слава Богу. Мне очень повезло, что у меня замечательная семья и я могу концентрироваться на игре. Мне дома помогают все. Когда я сижу и тренируюсь – дома тишина. Майя в это время не дает детям «разойтись», и дети это понимают. Старшей Авиталь 9 лет, младшему Авнеру 3 с половиной – они понимают, что папа работает. Это важно.

Пишут мне письма на турниры, шлют подарки. Помню, приходит посылка: Авиталь слепила или написала что-то. Поддерживают, как могут.

Это помогает?

Конечно, очень помогает. Дает большой запас уверенности, стабильности. Я им всем очень благодарен.

Вас считают трудоголиком. Это видно даже по тому, что вы рассказываете: не все уделяют тренировкам столько времени.

Наверное, меня считают трудоголиком еще и потому, что многие при первых трудностях или проблемах завершают карьеру.

Очень многие делают это после 30 лет. Читал интервью одного гроссмейстера, он говорит: «Я всего уже достиг и поэтому должен завершить карьеру». Зашел в «Википедию», посмотрел, чего он достиг: выиграл за жизнь два турнира, причем не самого высокого уровня.

А мне кажется, что всегда надо совершенствоваться в любом деле. Я очень высоко ценю такое понятие, как профессия. Человек должен в своей профессии пытаться достигнуть максимума. Мне так кажется. И сам стараюсь так – так и живу, и этим занимаюсь.

В 1988-м году один из участников отбора в Клайпеде о вашей манере игры написал: «Вроде и на доску не смотрит, а всё куда-то по сторонам, или вовсе гуляет, а подходит к доске – и делает сильнейший ход». Это чтобы отвлечь соперника или это внутреннее состояние?

Это внутреннее состояние. От напряжения сидеть не можешь, поэтому ходишь – хочется пройтись как-то. Но в это время всё равно продолжаешь напряженно думать. Голова продолжает работать с такой же интенсивностью.

У вас есть какой-то секрет, особая манера игры? Вы можете описать словами, в чем она заключается?

Мой подход такой, что в каждой позиции есть сильнейшее продолжение, и надо попытаться его найти.

Это, конечно, иллюзия, потому что часто имеется несколько примерно равнозначных ходов. Может быть, практичнее не тратить много времени, сделать один из трех-пяти возможных ходов и сэкономить силы.

Конечно, когда удается найти сильнейший – то и партия получается замечательная, и творческое удовлетворение огромное. Ты выиграл не просто партию, а такую, которая на многие годы, навсегда, можно сказать, войдет в историю.

У каждого своя мотивация. Кому-то достаточно выиграть, а мне хочется каждый раз создать партию, которая останется в истории. Это другое мироощущение.

Вы можете сосчитать, сколько у вас было турниров?

Очень много. Даже самого высокого уровня. Я играю в элитных турнирах с 1990 года. Если примерно считать, что в среднем 8 в году (возьмем по минимуму), 24 умножить на 8, соответственно. Наверное, больше двухсот. Учитывая, что в какие-то годы было больше восьми.

Я так понимаю, что в вашей жизни особое влияние на вас как на профессионала оказал Тигран Петросян.

Петросян оказал влияние, хотя я не так много с ним общался: дважды в течение двух недель и, может быть, еще раз – несколько дней. Но когда ребенок видит большого шахматиста, это дает очень много. Я думаю, если молодой музыкант увидит какого-то большого мастера, это может произвести большое впечатление. Наверное, для этого и проводятся мастер-классы.

Я при любой возможности стараюсь встречаться с молодыми шахматистами.

За такое короткое время научить ничему нельзя. Но ты видишь, как человек мыслит, что он видит важным, а что неважным. Если ты можешь это понять, тебе это дает очень много. Какие-то советы или высказывания накладывают большой отпечаток.

Например, совет Петросяна – думать над каждым ходом. Даже если играешь партию блиц по 5 минут, все равно надо стараться, чтобы каждый ход был осмысленным. Это наложило отпечаток. Это и плюс, и минус. Но я думаю, если взять в общем – плюс.

Я смотрю на игру даже самого высокого уровня – не у всех такой подход. Бывает: сделал ход и ладно.

Кого еще вы считаете своими учителями, даже если вы с ними не общались? На кого вы хотели быть похожим с детства, какую манеру игры вы выбирали для себя?

Тренер, с которым я много лет работал, Альберт Капенгут, всегда говорил, что надо стараться быть универсальным, уметь всё. Поэтому я изучал партии всех игроков. Мы начали с книг. Выходили в Советском Союзе сборники «Выдающиеся шахматисты мира» – всего 32 книги. «Черная серия» называлась, потому что черная суперобложка была. Я практически все изучил.

Расскажу, как это было. Я приходил из школы, садился на диван, брал книгу и без шахмат, без диаграмм читал в уме. Доходил до конца и начинал снова. И так повторялось. Не только я – многие так делали. Это очень эффективный метод, потому что развивает умение контролировать полностью всю доску в голове. Я знаю, что и музыканты прибегают к этому, чтобы видеть партитуру.

Я хотела сравнить вашу профессию с музыкантами, с актерами. Потому что это, конечно, творчество.

Я думаю, у нас больше сходства с классическими музыкантами. Я много думал над этим и никого ближе классического музыканта не нашел.

С одной стороны, это вроде спорт – но спорт, в котором не нужны накачанные мышцы. Тем не менее, это какой-то творческий процесс.

Да. Я так воспринимаю. Некоторые это воспринимают как чистый спорт (выиграл, не выиграл, проиграл) – и ведут себя соответственно. Но мне кажется, это именно творческий процесс. Я знаком с некоторыми большими музыкантами, и когда я беседую с ними, вижу, что проблемы те же и подход такой же.

Вы играли матч на первенство мира в Третьяковской галерее. Там тоже – шахматы и искусство.

Мне кажется, что это очень похоже. С моего матча началось – а сейчас эта идея захватывает всё больше и больше. Проводятся турниры в разных музеях. После этого мы играли в Лувре, в Русском музее, чемпионат России проходил в Музее Нижнего Новгорода, сейчас в Казани. Один из туров турнира в Голландии проводился в Рейксмузеум.

Эта идея совместить шахматы с искусством мне кажется правильной. Во-первых, похоже. Во-вторых, привлекает внимание, расширяет базу. Человек, который придет на шахматы, заодно приобщится к искусству.

Допустим, человек, живущий в Москве, в Третьяковскую галерею когда еще пойдет. А вот если он уже пришел на матч на первенство мира посмотреть, то не пропустит. Или, наоборот, человек придет в Галерею, увидит матч на первенство мира – он не пропустит, зайдет посмотреть.

Потому что база у нас одна и та же – публика. Это, как правило, культурные люди. Мне кажется, эта идея очень правильная и перспективная.

Чем вы можете объяснить некий спад масштабного интереса к шахматам за последние 20 лет? Раньше знали поименно всех великих гроссмейстеров, сегодня даже культурные, образованные люди, если специально не интересуются шахматами, этого сделать не могут – шахматы уже не на слуху.

Кто-то сказал: «Почему в Советском Союзе так хорошо играют в шахматы? Потому что им больше нечем заняться». Было мало возможностей, и это был один из способов увидеть соревнования на большом уровне.

А сейчас возникла очень большая конкуренция. Ребенка трудно заинтересовать игрой в шахматы. У него очень много других возможностей.

Я занимался в 7 лет три раза в неделю, а с 9-10 лет – четыре, пять раз в неделю. Сейчас это невозможно нигде, человек должен отказаться тогда от всего другого.

А у нас, я не помню, чтобы было много таких возможностей, чтобы сразу несколькими предметами занимались. Кто-то шел на музыку, кто-то в шахматы. Сейчас больше считается, что надо всего понемногу: раз в неделю на шахматы, раз на музыку. Время другое.

Но в целом я бы не сказал, что такой большой спад. Вот мы беседуем на канале в интернете – шахмат в интернете очень много. Допустим, когда играется матч на первенство мира, миллионы людей смотрят во всем мире. Миллионы. Когда обычный турнир играется – я думаю, сотни тысяч. Так что интерес есть.

Шахматы все больше уходят в образовательную систему. Допустим, у нас в городе Ришон-ле-Ционе в 30% школ и детских садов преподаются шахматы. Я могу чуть-чуть с цифрами ошибаться, но примерно 30%. Моя дочка три года была, скажем так, вынуждена заниматься – в детском саду год и два года в школе. Это с каждым годом чуть-чуть увеличивается у нас в городе.

Есть такие города в Израиле. В Америке в штате Нью-Йорк очень много и в других штатах. Именно в школах. Это делается по нескольким причинам.

а) Есть мнение, что дети станут лучше, что будут лучше учиться, шахматы разовьют какие-то полезные качества.

б) С прагматичной точки зрения шахматистов, это создаст публику для будущего.

Следующее поколение уже будет больше знать. Когда они увидят где-то в новостях про шахматы, они не переключат на другой канал, а послушают.

У шахматистов какой-то особый склад ума, особый способ мышления. Можно по этой матрице жить в повседневной жизни?

В целом, да. Но есть и достоинства, и недостатки. Какие-то вещи не понимаешь. Пытаешься мыслить очень логично – и сталкиваешься в жизни, часто замечаешь вещи, полностью противоречащие элементарной логике.

Шахматы многому учат. Твое мышление – это одна часть, но у тебя есть соперник, у которого свое мышление, и ты должен попытаться понять, как он мыслит. Это в жизни помогает, потому что, общаясь с кем-то или не понимая другого, ты все-таки, сделав усилие, можешь хотя бы понять, почему он так действует.

Что вам важнее во время игры: самому сыграть правильно или понять противника – чего от него ждать?

Это всё связано. Если ты предугадаешь ход соперника, то сэкономишь время, силы. Но иногда бывает, у соперника две, три, пять возможностей. Какие-то ты учтешь, какие-то не учтешь. Надо и самому понимать, что ты делаешь, и пытаться предугадать действия соперника. Если ты не предугадаешь – ничего страшного, у тебя будет время. Но оно ограничено.

Чему еще учат шахматы – принимать решение в рамках ограниченного времени.

Дается какое-то время, и ты должен его распределить. Ты не можешь знать: может быть, тебе в конце оно уже не понадобится, а может, наоборот, понадобится в огромных количествах. Если ты потратишь в начале – тебе в конце не хватит. Баланс времени – одна из сложнейших вещей. И в жизни мы часто с этим сталкиваемся. Мы не можем всё успеть, поэтому должны рассчитать: если мы время или силы потратим на это, то мы чего-то другого не успеем. Я так вижу.

Интуиция нужна?

Обязательно, без этого нельзя. Без интуиции шахматист может добиться какого-то уровня – всё рассчитывать, рассчитывать, рассчитывать... Но есть вещи, которые не поддаются расчету. Да и в жизни тоже, я думаю. Ты пытаешься всё рассчитать: так правильно, так правильно – а жизнь тебе такие задачи ставит, что ты всё рассчитать не можешь. Поэтому ты должен внутреннему голосу своему, внутреннему чувству доверять.

Доверяете?

Стараюсь доверять, да.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что в принципе это большое счастье: в таком раннем возрасте уже стало понятно, куда вы идете, ваше направление, ваша профессия, чем будете заниматься. Это вас действительно увлекло, потому что этим нельзя заставить ребенка заняться. Если бы не шахматы, то что?

Не знаю. Вы правы, мне очень повезло. Я не знаю что. Какие-то вещи меня сейчас уже интересуют как-то, я стараюсь думать... Но я понимаю, что их не было тогда, когда я учился. Плюс какие-то специальности были закрыты в то время для меня, какие-то институты. На гуманитарное поступить было бы невероятно трудно. Или в хороший университет. Я считаю, что мне очень повезло.