Наверное, что-то было предначертано с момента рождения… Любители статистики и фатальных совпадений без особых усилий проведут параллели между началом торжественного открытия знаменитого матча в Рейкьявике и датой появления на свет будущего гроссмейстера. А что? 1 и 4 июля 1972 года? Какой прекрасный повод поиграть в нумерологию! Впрочем, наш герой семью годами позже, впервые попав на урок в знаменитую Рижскую шахматную школу, само собой, об этом не помышлял.

Гораздо интересней другое. Что послужило толчком к стремлению постижения истины на шахматной доске? В большинстве случаев она виделась не в геометрически четких, логически выверенных построениях, а в некоем абстрактном служении Прекрасной ДАМЕ – её величеству Красоте. Поиск Алисы в Зазеркалье…

Горевший внутренний огонь постоянно рвался на свободу, и если выплескивался на доску, то начиналась феерия... Или нет! Вестерн! Со стрельбой, погонями и… счастливой концовкой. Невозможно было устоять против такого напора, видавшим виды опытным мастерам только оставалось разводить руками.

Сечи в матчах и турнирах, Олимпиадах и Кубках, чемпионатах и нокаутах. Но не только. Какое-то время спустя (перст судьбы!) материализовалась счастливая идея перенести пережитое на бумагу. Вот так и возник бестселлер… А наш герой открыл себя, возможно, неожиданно в новом жанре. И не остановился на достигнутом. Ведь игра настолько многогранна, что может заинтересовать и в совершенно ином аспекте, далеко не всегда связанном с непосредственным участием лично в турнирных баталиях. Кто, например, мог представить десятка полтора лет назад топового игрока первой тройки-пятерки в роли организатора турниров? Но случилось – и недавний соискатель короны с азартом (и небезуспешно!) окунулся в иного рода хлопоты.

Свой путь, местами тернистый, а на каких-то отрезках усыпанный розами, он выбирал и проходил сам. Путь, принесший столько радостей и огорчений, надежд и разочарований одновременно. Обогащенный нынешним знанием и опытом, совершил бы он повторную прогулку снова по той же извилистой тропе? Его ответ: "Да"!

...а сегодня всё продолжается, как и прежде: странствия, открытия, увлечения.

В последнее время чаще приходится играть в «опенах», нежели «круговиках»?

Не знаю, насколько концептуально правильно слово «приходится» – я же не против играть в «опенах». А о круговиках речь, действительно, особо не идет. В больших круговых турнирах играет первая десятка, единственное исключение для меня сделали в Цюрихе, потому что я играл за клуб этого города в Еврокубке. Они решили пригласить меня шестым участником, но получилось, что остальные оказались готовы намного лучше. Поэтому я как-то уже свыкся с этой ситуацией. В опенах играю, если меня приглашают на более или менее достойных условиях, просто так сам их не ищу. Это была бы уже последняя стадия, тогда лучше тренировать (думаю, в наше время все непросто). Но к игре я вкус пока не потерял.

Хотя на следующий вопрос вы как-то уже отвечали, но может, с течением времени что-то изменилось во взглядах. Итак. Если бы представилась возможность начать все заново, повторили бы свой выбор или, может, как-то скорректировали род деятельности?

Конечно, очень трудно сравнивать времена моей юности с нынешними. Это настолько два полярно разных мира, что… я сейчас смотрю широко открытыми глазами на то, что происходит, и не могу ничего реально понять! Молодежь, как мне кажется, думает, что все понимает, хотя на самом деле, по-моему, не понимает никто ничего. Поэтому как я отвечу на ваш вопрос: что бы я делал, будь молодым шахматистом? Все-таки, скорей всего, ответ будет таким: раз в шахматах тогда что-то получалось, то, наверное, и сейчас я стремился бы к достижению спортивных результатов. Может, параллельно старался бы закрепиться в чем-то еще новом… В чем? На этот вопрос я точно отвечать не готов. Получается основной ответ – всё же были бы шахматы!

На юного перспективного шахматиста довольно быстро обратили внимание. Рижский журнал «Шахматы» отметил яркую бескомпромиссную игру новой шахматной надежды Латвии. Старт протекал довольно гладко, без сучка и задоринки?

Конечно, в детских шахматах не всегда были успехи. Были иногда и не слишком удачные выступления. Особенно, когда дело доходило до всесоюзных турниров. Латвия на фоне СССР была достаточно маленькой республикой, и я довольно быстро вошел в число сильнейших юношей, причем был моложе многих латышских и соответственно ряда шахматистов из других республик. Поэтому, например, когда поехал на Спартакиаду школьников СССР в Ташкент в 1984 году, мне было двенадцать лет, сыграл довольно неудачно… Пришлось сделать кой-какие выводы. Но у меня с самого детства вроде был такой характер, что неудачи не останавливали и из строя не выводили. Старался делать что-то, чтобы ликвидировать последствия.

Другое дело, что успехи у меня долгое время были на локальном уровне. Что-то поменялось только в 1987 году, когда мне удалось, наконец, занять третье место в чемпионате СССР среди юношей и в том же году выполнить норму мастера спорта. Причем за пределами Латвии, на чемпионате профсоюзов среди взрослых в Тюмени. Получается, что у меня не было особо быстрого роста, но… Тем не менее, с каждым годом получалось улучшать игру. Вообще в этом плане все шло довольно плавно.

Фото: М.Рабкин

Кто научил вас играть в шахматы?

Формально – старший брат. Он немножко играл. Отец имел по советским меркам крепкий первый разряд с кандидатскими баллами. Не стал КМС только потому, что в какой-то момент из-за работы практически перестал играть в турнирах. Но шахматы, конечно, любил… Однако со мной ездил не только он. Мама тоже. Отец же не мог всегда брать отпуск. Но с отцом, поскольку в шахматах он всё же разбирался, ездить на соревнования было комфортней. Мог дать какие-то шахматные советы, хотя, понятно, в основном это доверялось тренерам. Иногда я ездил только с ним, без тренеров. Правда, шахматного уровня папы не хватало, чтобы сказать, например, играть «дракона» или «Раузера». Выбирать приходилось мне. Так что довольно рано пришлось научиться работать над шахматами самому. Отсюда, может, склонность к аналитике, написанию статей…

Все же в приличную силу вы заиграли довольно рано. Могу судить об этом на основании хотя бы участия в чемпионате СССР 1984 года в Кировабаде (Гянджа, Азербайджан).

Да, я был самым юным участником на том чемпионате.

Многие из того турнира стали не просто известными шахматистами, а принимали впоследствии самое непосредственное участие в борьбе за чемпионский титул: Халифман, Дреев, Гельфанд, Иванчук, Смирин.

На том чемпионате я, кстати, сыграл с Дреевым уже в первом туре, но где-то уже на десятом ходу остался без фигуры (с улыбкой). Психологически я тогда был еще не готов бороться со столь сильными шахматистами. Кроме того, у меня была достаточно слабая дебютная подготовка… До мастерского уровня дебютами особо я не занимался. Это все привело к тому, что на чемпионате я не только быстро проиграл Дрееву, но и вообще начал пол-очка из пяти! Смог улучшить свою игру только во второй половине турнира, мне немножко повезло при этом с соперниками, но, в общем, набрал 5,5 из 11, что было достаточно хорошим результатом. Но я прекрасно понимал, что не сыграл так, чтобы находиться реально в середине.

Год спустя я набрал те же 5,5 из 11, но разница кое-какая при этом была. Начал я не 0,5 из 5. Как и со всеми остальными турнирами, с юношескими чемпионатами СССР все развивалось не слишком быстро… Но прогресс был более-менее постоянный.

Вы сказали, что хромала дебютная подготовка, но, насколько я помню, именно латышские ребята отличались капитальными знаниями дебютной теории.

В детстве с ведущими латвийскими шахматистами я реально не сотрудничал. Существовала определенная субординация, взрослая сборная была так или иначе немного «отгорожена» от остальных шахмат, в том числе и юношеских. Поэтому с лучшими шахматистами республики я стал «пересекаться» чуть позже, когда стал сам играть в чемпионатах Латвии среди взрослых. Конечно, работал над дебютами, но как часто случается с юными шахматистами (улыбаясь)… Начитался всяких книг по истории шахмат. Играл королевский гамбит. Я уже в одном из своих интервью ответил на вопрос: «Изучал ли партии Морфи?» – «Изучал, после чего шахматное развитие остановилось где-то на год». И это почти не шутка! В практическом смысле так оно и было в какой-то степени. Затем постепенно стал осваивать современные для того периода шахматы.

В те годы бескомпромиссность часто мешала добиться безоговорочного успеха или, несмотря ни на что, играла на руку?

Само собой, было много случаев, когда в важных партиях, где стоял выбор между ничьей и сложной борьбой с неясным результатом, выбирал второе и это плохо заканчивалось. Могу вспомнить. Когда я в 1988 году попал на чемпионат мира среди кадетов (то есть, среди юношей не старше 16 лет), отбор шел в турнире, где отбирались и на чемпионат до 20. К старшим ребятам допустили меня и Гату Камского, чтобы мы выяснили между собой, кто поедет на «кадетский» чемпионат. Так получилось, что Гата с самого начала стал играть довольно неудачно, а я захватил лидерство в турнире! И сохранял шансы на первое место вплоть до последнего тура, хотя у Дреева было на пол-очка больше. В последнем туре Алексей свою партию быстро выиграл, а мне второе место было уже обеспечено, но я хотел завершить турнир на мажорной ноте и в итоге проиграл единственную партию в турнире. Таких примеров я могу привести еще немало, но не скажу, что они так сильно повлияли на мои выступления. Хотя можно вспомнить 1999 год, Лас Вегас, когда я играл вторую партию с Нисипяну в четвертьфинале. Оставалось мало времени, и я вижу вариант с ничьей и другой, ведущий к сложной борьбе. В этой ситуации, наверное, надо было соглашаться на ничью и спокойно настраиваться на тай-брейк. В те годы в быстрые шахматы я играл хорошо, и мои шансы там были значительно выше, но… Это самый яркий пример того, о чем вы спрашиваете. А наоборот? Я всегда стремился к хорошему результату, играл бескомпромиссно и добился при этом каких-то успехов. Значит, наверное, и помогало?

Август 1988. Фото: В.Левитин

Как складывались взаимоотношения со школой? Пропускать занятия приходилось часто, что думали об этом учителя?

Как сказать? В школу я ходил (смеясь). Не было такого, чтобы учился на дому и приходил только сдавать какие-то экзамены или зачеты. Но пропускал много из-за турниров, мог не прийти в какой-то из дней в школу, потому что надо было подготовиться к следующему. Но в целом считаю, что ходил на занятия как обычные школьники. Удавалось как-то учиться, как-то отвечать… Итоговые оценки были весьма средними, почти все «четверки», только «пятерка» по английскому. Ничего интересного или особенного рассказать не смогу. Отличником не был, в каких-то предметах разбирался лучше, в каких-то наоборот. Учителя относились нормально, потому что ситуацию знали, спрашивали тогда, когда были уверены, что я готов отвечать. Возвращался с турнира, давали два-три дня, спрашивали других, а я сидел и слушал.

Как вы относитесь к проблеме получения (неполучения) шахматистом-профессионалом высшего образования?

Получил аттестат, и возникла ситуация, что мог сразу не идти в университет. Выяснилось, что по месяцу рождения армия мне могла грозить только через год. Поэтому я решил поиграть в шахматы, цель была конкретная – стать гроссмейстером! К этому моменту у меня была уже одна гроссмейстерская норма, и это было самое логичное решение. Когда задуманное удалось осуществить, пошел на факультет иностранных языков в университет. С перерывами проучился полтора года. Опять же ничего интересного рассказать не могу. Образование, получается, у меня не назовешь даже незаконченным высшим. Но время, которое я провел в университете, мне, естественно, помогло. Английский язык. Мне так и так надо было общаться с западными шахматистами, организаторами. Получилось все равно достаточно органично. В двадцать лет я стал «чистым» профессионалом.

Но имеет ли смысл высшее образование на данный момент? Многие гроссмейстеры, испытывая хронический недостаток времени, им пренебрегают.

Их можно понять. В современном мире просто высшее образование достаточно мало ценится. Те, кто хочет сделать научную карьеру, а затем уже профессиональную шахматную, после получения диплома о высшем образовании должны идти в магистратуру. Нынешнюю магистратуру можно сравнивать с прежним дипломом о высшем образовании. А это, действительно, отнимает несколько лет. В Латвии, например, школу заканчивают в девятнадцать лет, и получается, что если раньше в двадцать два года получался дипломированный специалист, то сейчас магистратуру имеешь шанс закончить к двадцати восьми годам… Так, наверное? Ну, может, чуть раньше. Целая жизнь. Поэтому так или иначе очень многие молодые люди если и учатся, то сочетают с какой-то работой, какой-то деятельностью. А там уже как карта ляжет. Если в параллельных занятиях пойдет все хорошо, то недоучиваются.

Есть ли смысл вообще идти в университет? Зависит от того, чего ты добился к моменту поступления. Если взять некоторых ярких молодых современных шахматистов (сейчас уже, может, не таких молодых), то в известном смысле повторяется ситуация, схожая с временами Советского Союза, когда полученное высшее образование не слишком многого стоит. С другой стороны – это тоже какая-то отдушина: идешь в институт, что-то делаешь, отдыхаешь от шахмат. Есть примеры довольно серьезные. Тот же Евгений Томашевский… Но вполне возможно, что ему учеба помешала раскрыться полностью. Ведь к тому моменту, когда он проявил себя, конкуренция стала еще жестче. Может, заиграл бы сильней, если бы не потратил столько времени на учёбу? Но тут я не могу ни одобрять, ни осуждать – чужая душа потёмки.

Сама по себе учеба любому человеку должна быть интересна, но если она становится тяжелой, а за ее пределами есть хорошие возможности, тогда, наверное, надо выбирать профессиональную карьеру.

Про Михаила Таля вы уже достаточно подробно и интересно рассказывали. Но в Латвии было немало интересных шахматистов. Кто из них произвел наибольшее впечатление? Гипслис, Клованс, Витолиньш?

Вы назвали тех, кто и как люди, и как шахматисты были очень разными. Трудно сравнивать. Вроде все представляли Латвию, играли на одном спортивном уровне, и, тем не менее, абсолютные антиподы. Мне всегда очень импонировал Янис Клованс своим общим жизненным подходом, подходом к шахматам. Очень основательный, всегда стремился найти истину. Именно у него я научился поиску истины за доской. Несмотря на свой спокойный и мягкий характер, в шахматах он был максималистом, поэтому попадал в страшные цейтноты. Всегда искал лучшие продолжения, при этом в цейтнотах, как правило, отличался достаточно хорошей игрой. Безусловно, он импонировал мне и как человек своей доброжелательностью и сдержанностью, и тем, что всегда уважал чужое мнение, не выставляя напоказ свое.

Но в юные годы мне был ближе Владимир Багиров. Тоже человек этого поколения. Он меня тренировал, ездили вместе на турниры, он помогал на чемпионате мира среди кадетов. Время, проведенное с ним, забыть трудно, в шахматах он научил меня очень многому. Особенно чисто аналитическому подходу. И если у Клованса я учился стремлению к истине, то у Багирова – путям ее нахождения. Через такую серьезную вдумчивую аналитику. На человеческом уровне, когда профессиональные отношения становятся более тесными, удержать все идеально достаточно трудно, поэтому иногда возникали какие-то ссоры, но в принципе отношения всегда оставались доброжелательными со всех точек зрения. Воспоминания о нем яркие и положительные, хотя не все, что он говорил и делал, нравилось не только мне, но и другим.

Алвис Витолиньш был исключительно яркий, талантливый шахматист, который отличался особенным взглядом на динамичные шахматы. Тогда было модно делить шахматистов на тактиков и стратегов, а Витолиньш в своих партиях показывал ту динамику, которая соединяла эти два момента. Вроде в принципе он был шахматистом-стратегом, но при этом очень много анализировал острейшие варианты с жертвами, с тактикой. Общаться на шахматные темы с ним было интересно. Но психически он был не совсем здоров и в связи с этим не всегда, скажем так, вел себя корректно. К сожалению, трудно говорить о том, где вмешивалась медицина… Человек был не состоявшийся в жизни, и это ощущалось во всем. Но как шахматист был ярок и всеми уважаем.

С Айварсом Гипслисом я был знаком меньше. В турнирах он играл редко, был главным редактором журнала «Шахматы». Я с ним лично общался очень мало. Даже на предмет журнальных публикаций. Так получилось, что контакт больше у меня был с другими редакторами. Как шахматист Айвар Петрович был больше известен в роли тренера грузинских шахматисток, значительное время проводил вне Латвии. Ближе удалось познакомиться и подружиться, к сожалению, к концу его жизни… Ушел совершенно неожиданно, как и Багиров, за шахматной доской… Отвезли в больницу с турнира, но он был уже в состоянии комы…

Из шахматистов более молодого, хотя для меня все равно старшего поколения могу упомянуть Эдвинса Кеньгиса. С ним, может, пересекался не так часто, но, как и у всех латвийских шахматистов, чему-то научился. В шахматах его отличало стремление к объективности, а не к эмоциональным оценкам того или иного варианта.

Зигурдс Ланка был известен своими капитальными дебютными познаниями, и поскольку с ним я занимался интенсивно, он сильно повлиял на меня в шахматном плане. Наше сотрудничество закончилось довольно рано, мне было только восемнадцать лет, но я думаю, что к тому времени он все равно успел дать мне очень многое. Сейчас видимся с ним редко, знаю, что он работает в Германии, имеет много учеников. Конечно, как шахматисту, как аналитику ему стало трудней в компьютерные времена и, наверное, как и покойный Марк Дворецкий, полностью приспособиться к ним он не смог.

И, конечно, Саша Шабалов. Ну, он почти мой ровесник. Старше всего на пять лет. С ним вместе находили идеи в «меране» за белых… В одной из самых острых систем с g4… Я считаю, это тоже о многом говорит. Так что вот такое у нас было шахматное общество в Латвии. Шахматисты, повторюсь еще раз, яркие, сильные и… разные! Глядя на них, можно было учиться понемногу у каждого. Можно сказать, во многом благодаря им я и стал таким шахматистом.

С Александром Шабаловым на Кубке АШП. Одесса, 2008.  

И все же несколько слов о Тале. В книжке, написанной в соавторстве с журналистом Самойловым, он вас упоминает. А в "Фэйсбуке" вы даже как-то упомянули, что застали как-то Самойлова и Таля за обсуждением "Каиссы в Зазеркалье"...

Да-да, я находился у него дома в тот момент. Мы занимались, естественно, я был вместе с Багировым. Никогда не был у Таля сам, в одиночку, если не считать самого первого раза, о котором я уже рассказывал в одном из своих интервью. Всегда приходил вместе с Владимиром Константиновичем. Занятия уже подходили к концу, когда пришел журналист, началось обсуждение книги. Потом я её прочел, но, если честно, она меня не захватила.

А вообще с Талем вы больше играли в блиц или смотрели, анализировали какие-то проблемные позиции?

Просто анализировали, смотрели какие-то партии, что-то обсуждали. В блиц мы сыграли, как мне кажется, только один раз. В 1988 году, когда ему предстоял чемпионат СССР, из которого, к сожалению, он был вынужден выйти по состоянию здоровья. А я в свою очередь готовился к чемпионату мира "до 16 лет". Поэтому было логично, раз уж мы готовимся к важным турнирам, чуть-чуть попрактиковаться. А так нет, привычки играть в блиц с Талем у меня точно не было.

Не очень люблю играть тренировочные партии, это не совсем мое. Но для блица я готов время от времени сделать исключение. И такой характер у меня был уже тогда. Но вообще никогда особенно не искал блиц-партнеров.

Вы были одним из последних слушателей знаменитой на весь мир школы. Авторитарный во многом стиль руководства Ботвинника и Каспарова не смущал? В своем интервью «64» в 1993 году вы говорили, что подобное давление было далеко не всегда приятным… А положительные моменты?

Положительных моментов было много, тогда я имел в виду конкретную историю, случившуюся в 1988 году, когда у меня были одни турнирные планы, а мне устроили какой-то жесткий запрет. Ну, ладно, что об этом вспоминать спустя двадцать восемь лет.

Каспаров был чемпионом мира, и благодаря тому, что он бывал на сессиях, я мог видеть, как понимает шахматы сильнейший шахматист мира. Этим все сказано. Давал сеансы, разбирал партии. Я мог даже не задавать слишком много вопросов, просто очень внимательно следил за тем, что он говорил, как анализировал. Поскольку тогда я уже был хоть и молодым, но уже таким шахматным перфекционистом, то с Михаилом Моисеевичем получалось немножко наоборот. Его определенный апломб, который проявлялся в шахматах, иногда немного раздражал. Понятно, что к тому времени его шахматные знания уже не были на уровне ведущих шахматистов современности. То есть, восьмидесятых годов. И поэтому, когда в спорных ситуациях он начинал рассуждать с присущим ему апломбом, я, конечно, не возражал, но испытывал некоторые неприятные чувства. Ты пытаешься понять, что происходит в позиции, дойти до сути, как Пастернак в своих стихах… а тут вместо этого Михаил Моисеевич… Но в целом, прошли годы, и я вспоминаю о школе с удовольствием. Бесспорно, какие-то мысли Ботвинника были очень ценны!

Но сказать, что она как-то очень сильно повлияла на меня как на шахматиста… Тогда было почему-то модно считать, что если человек занимается в школе Ботвинника – Каспарова, то все его спортивные успехи ставят в заслугу этой школе. Это казалось мне все же не совсем справедливым: я общался с Михаилом Талем, у меня уже был персональный тренер Владимир Багиров. То есть, они, что, не играли никакой роли в моем шахматном развитии? Было бы очень странно так считать.

Школа Ботвинника. Август 1987. Фото: В.Левитин

Когда вы сказали о корректировке планов в 1988 году, речь шла о запрете играть в чемпионате Латвии? Потому что предстоял отборочный турнир сильнейших советских юношей в Боржоми?

Как вы хорошо все помните, я уже об этом забыл (смеется).

Кстати, удалось впоследствии стать чемпионом Латвии?

Самое смешное, что после этого я так и не сыграл больше в чемпионате Латвии по классическим шахматам! Выступал в чемпионатах по блицу (стал чемпионом впервые в далеком 87-м году), в прошлом году сыграл в чемпионате по рапиду, удалось даже случайно выиграть. В этом году собирался сыграть еще раз, но в последний момент поменялись планы, надо было лететь в Германию… Третье место в 1987 году так и осталось моим высшим достижением в «классических» чемпионатах.

Парадокс советской эпохи: будучи уже сильным мастером, вы не имели международного рейтинга. Кажется, только в 1989 году это недоразумение было исправлено.

В то время это была абсолютно нормальная практика. У очень многих советских мастеров не было международного рейтинга. Где-то с 87-88 года больше советских турниров (внутреннего, что ли, значения?) стали посылать на обсчет. Но до этого реально обсчитывались Высшая, Первая лиги, может, какие-то отборочные турниры. Остальные просто не обсчитывались. У меня конкретно международный рейтинг появился после того самого отборочного турнира к чемпионату мира до 20 лет, о котором я уже рассказывал. Причем нам с отцом приходилось несколько раз достаточно жестко настаивать, чтобы его послали на обсчет. Я так помню, что по каким-то особенным причинам это не хотели делать. Та же самая история случилась в 89-м году, когда прошли Всесоюзные молодежные игры. С участием Иванчука, Гельфанда и других сильнейших советских юношей. Там тоже шла двух-трехмесячная битва, чтобы турнир просто посчитали. Неудачно сыграл Василий, а он был третьим (!) шахматистом мира, и Спорткомитет СССР не горел желанием посылать этот турнир, но как-то удалось настоять на своем…

И все же когда случился первый выезд на настоящий международный турнир? Нашел только упоминание о Торси (Франция, 1989), где вы разделили победу с Виктором Купрейчиком. Это был первый выезд на Запад?

Не совсем. Если не считать чемпионат мира до 16 лет. Я правильно понимаю?

Да, «взрослый» международный турнир.

Перед Францией я играл в известном тогда «Будапешт-опене», который назывался «Весенний фестиваль». В том году из СССР была огромная делегация, по-моему, больше ста участников. Всё было в новинку! А турнир был довольно сильным, поэтому неудивительно, что набрав 6,5 из 9 и выполнив норму международного мастера, я остался в глубине турнирной таблицы. Учитывая, что играло около 600 шахматистов, иначе и быть не могло: надо было набирать 7, а лучше 7,5 очков…

Вот сразу после этого я поехал в Торси. Там был уже круговой турнир, 10 участников, с гроссмейстерской нормой. Поехал я по квоте Спорткомитета. Со Спорткомитетом СССР у меня складывались довольно непростые отношения, но в то же время ни я, ни мой отец не вели себя так, как, скажем, поступали в этот период Камские. Мы всё же о чем-то могли договориться. Поехали вдвоем с Виктором Купрейчиком. Практически все время проводили вместе, общались, бродили, говорили о шахматах и не только о них. Тем не менее, когда надо было играть в третьем туре личную встречу белым цветом, Виктор спросил меня, хочу ли играть, и я дал понять, что хочу! Партию удалось выиграть после взаимных ошибок, но это, слава Богу, никак не повлияло на наши взаимоотношения. В итоге мы разделили 1-2 места. Турнир закончился для меня хэппи-эндом с выполнением гроссмейстерской нормы. И это было очень важно, потому что вскоре предстояло заканчивать школу, и надо было понять для себя, что идешь к гроссмейстерскому титулу. Важный момент!

Тбилиси, февраль 1989. Фото: В.Левитин

После не слишком успешного чемпионата мира среди юношей в Тунхе (Колумбия), 1989 г. вы писали: «видел соперника только в зависимости от его рейтинга». Кстати, в этот период титул юношеского чемпиона не покорился и Борису Гельфанду, и Василию Иванчуку, и Алексею Дрееву и многим другим одаренным советским шахматистам. Имелась какая-то своеобразная специфика в этих чемпионатах?

С Иванчуком и Гельфандом в одном чемпионате я не участвовал, потому что они сыграли свой подобный турнир годом раньше в Австралии. В Колумбии кроме меня были Алексей Дреев, Михаил Улыбин, который в то время играл очень сильно, и Григорий Серпер как третий призёр австралийского чемпионата. Казалось, что уж кто-то из нас четверых выиграет обязательно! Но, может быть, именно за счет большого количества прежних успехов советских шахматистов в юношеских турнирах стало принято как-то немного недооценивать западных соперников. А они тоже готовились, занимались, старались, ну и… Получалось, что критические, стыковые партии не всегда проводились нами на должном уровне. У меня конкретно в том чемпионате ЧП случились уже в первых двух турах. Сначала не выиграл партию белыми у более слабого шахматиста, а потом во второй партии черными при выходе из дебюта как-то ухитрился подставить фигуру и от испытанного шока сразу остановил часы. Хотя надо было уж продолжать партию, мало ли, может быть, с пешкой за фигуру что-нибудь получилось бы. В будущем у меня получалось, и не раз, еще не в таких позициях (улыбаясь). С самого начала я оказался в роли догоняющего, где-то, в какой-то момент замаячила перспектива борьбы за первые места. Но опять стыковую партию с Яцеком Гданьским, который очень хорошо играл на этом чемпионате, я проиграл, и получилось так, что отпал не только от борьбы за первое, но и вообще за призовые места. Благодаря удачному финишу сыграл более или менее достойно, но конечно, не так, как хотел. Сейчас можно философствовать, проводить параллели между теми годами, когда советские шахматисты не могли выиграть чемпионат «до 20», и нынешними, когда российская сборная не может победить на Олимпиаде. Но спорт – это спорт, и в нём всё возможно. И если ты не победил, это еще не означает, что ты провалился.

Вам так и не удалось отметиться призовыми местами ни в чемпионате СССР среди молодых мастеров, ни в Высшей лиге, но уже в 90-м году вы оказались в числе победителей зонального турнира в Львове. Специалисты были удивлены?

Я тоже был удивлен. Для начала стал удивительным сам факт приглашения меня на зональный турнир. Я попытался отобраться сначала через отборочный во Фрунзе (нынешний Бишкек), потом играл Первую лигу в Латвии в Даугавпилсе… В родных стенах старался играть хорошо, но был далек от первой тройки. Четвертое место не выходило ни в зональный, ни в Высшую лигу чемпионата СССР. Сейчас уже не помню всех подробностей, но в какой-то момент, по каким-то причинам образовались дополнительные места, и мне решили выделить одно из этих мест. Узнал я об этом буквально за два дня до того, как надо было ехать на турнир. Поэтому у меня не было абсолютно никакой конкретной подготовки, но поскольку перед этим я отыграл несколько турниров подряд, чувствовал себя наигранным и более или менее «знающим» шахматистом. Я ехал туда и понимал, что надо просто сыграть достойно, показать хорошую игру, а там уж как получится. Ну и вот… На этой волне удалось как-то разделить первое место. В последнем туре удалось выиграть хорошую партию у Бареева. Результат, считаю, был абсолютно заслужен, мне кажется, не было такого, чтобы крупно повезло. Всё прошло очень удачно.

И удалось выйти с первой попытки в межзональный, что получалось далеко не у всех (если вообще получалось)…

И это при том, что за неделю до зонального казалось, что у меня нет даже теоретического шанса! Я думал вообще-то, что для того, чтобы попасть в межзональный, мне надо выиграть чемпионат мира среди юношей в 89-м году. Но как вы уже знаете, тот чемпионат у меня сразу не заладился, и, естественно, я мог размышлять только о межзональном 93-го года. Но он был так далеко, что и думать особо не хотелось.

А в самом межзональном, было, конечно, сложней. До него оставалось несколько месяцев, пятеро вышли, но никто еще толком не представлял, когда и где он будет проходить. Как мы видим, и в 90-м году у ФИДЕ были серьезные проблемы в организации крупных турниров. Поначалу предполагалось, что межзональный состоится в Мадриде, но несколько раз все менялось, и вот выяснилось, что надо ехать в Манилу. Хорошо, что не в Багио, потому что именно там оказался эпицентр землетрясения. Его я успел ощутить, но, слава Богу, в Маниле оно не было настолько сильным. Страшного ничего не случилось.

Но я отвлекся. Поскольку я не знал, «когда и где», построить план подготовки было сложно. Кроме того, в тот момент надо было готовиться к поступлению в университет. Свободный год для игры заканчивался, а просто так попасть в университет было невозможно. Пришлось уделить внимание подготовке к вступительным экзаменам. Поэтому я поехал на межзональный немного уставший и не слишком хорошо готовый. Что, конечно, сказалось. К середине турнира я шансы практически потерял. Потом, правда, удалось выиграть несколько партий, но, объективно говоря, моя сила на тот момент была недостаточна, чтобы стать претендентом.

Ноябрь 1991

Тем не менее, спустя совсем небольшой промежуток времени вы одним прыжком из категории «просто сильного молодого гроссмейстера» перешли в разряд элитных игроков. Резко вырос рейтинг…

В то время, если я правильно помню, рейтинг считался раз в полгода. На самом деле высокий рейтинг у меня должен был быть к 1 июля 1991 года, но так получилось, что, стремясь к еще более высокому показателю, я один турнир сыграл неудачно. В то время как матч, который я сыграл удачно, на обсчет не послали. Шла «вторая сага» битвы за обсчет. Но у меня уже был опыт борьбы с советским Спорткомитетом (смеется), и я выиграл этот раунд. Те очки, которые я должен был получить в июле, мне засчитали все же к январю. И на 1 января 92 года, по-моему, я уже входил в десятку. 7-11 или 8-11 места, с рейтингом 2655.

Выиграв сильный круговой турнир в Биле, вы писали: «Я верю, что однажды достигну рейтинга в 2700. Загадывать о борьбе за титул чемпиона мира еще рано. Для этого надо очень хорошо играть в шахматы. Но я хотел бы встретиться в одном турнире с Каспаровым и Карповым». Уже спустя несколько месяцев такая возможность представилась…

Я уже мог считать себя представителем элиты, но так получилось, что первый супер-супер элитный турнир у меня в Дортмунде не получился. Проиграл Каспарову в борьбе по делу и дальше турнир шел тяжело. Удалось выиграть только у Хюбнера, а проиграл я еще две партии. «Минус два» можно было считать неудачным выступлением, прошли те времена, когда, набрав малое количество очков, я мог задать себе вопрос: «А чего ты хотел?!»

Но остальные турниры получались более или менее нормально.

В 92-м, по моим подсчетам, вы одержали победы в семи турнирах, плюс отличное выступление на Олимпиаде и выигрыш пары товарищеских матчей.

На моей первой Олимпиаде набрал 9 из 13, это был очень хороший результат. Куда, правда, входил не совсем заслуженный выигрыш у Камского в худшей позиции. Но зато в двух партиях… С Георгиевым у меня было лишнее качество, а с Каспаровым я единственный раз в жизни упустил реально простой выигрыш. У меня оставалось три минуты на часах, и надо было сделать самые простые ходы, после чего дальнейшее было делом техники… Но получилось, что Олимпиада стала чем-то вроде вершины, после которой мой текущий рейтинг был выше, чем у Иванчука и Карпова. Но потом пошла череда неудач. Объяснить ее достаточно легко, потому что в те времена я (да и сейчас у меня подобное частенько случается) очень долго играл одни и те же дебюты, ко мне начинали серьезно готовиться, и выяснялось, что в моей подготовке по-прежнему были серьезные «дыры». Где-то к 93-му году, к моему первому Линаресу пришлось многое пересмотреть в игре и понять, что надо делать, чтобы играть на самом высоком уровне.

В связи с Линаресом-93 сразу вспоминается эпизод, когда вас пытался оштрафовать за преждевременное мирное соглашение организатор – сеньор Рентеро, но вам удалось отстоять свои права.

На самом деле это совершенно дурацкая история. Когда я с ним договаривался об участии, а дело было как раз в Маниле на Олимпиаде, разговор шел через переводчика. Испанским языком я тогда еще не владел. Я обратил внимание на этот пункт в положении и сказал, что он меня не устраивает, потому что я и так всегда борюсь до конца, а ничьи иногда получаются. А он сказал, что все в порядке и этот пункт ко мне не относится. Ну, а потом… Просто человек забыл свои слова. Мне пришлось поступить очень жестко и напомнить про этот момент нашего разговора. И сказать, что если подобное будет продолжаться, то могу просто собрать чемодан и уехать. Мне не трудно. Все же это, наверное, сказалось немного на моем настроении, потому что я проиграл в следующем туре. Но неудачи, вы уже знаете, не выбивали меня из колеи, и дальше удалось играть достаточно хорошо. Так что этот эпизод не был для меня самым значительным в том Линаресе. Там были другие достаточно сложные факторы. Как раз с тем Линаресом связано мое завершение учебы в университете. Естественно, я не все успевал сдавать, когда это было надо. Перед началом турнира я сдал экзамен по английскому языку за первый семестр второго курса. И вот во время сдачи я шел и думал: «Елки-палки, мне через четыре дня ехать в Линарес, там все ведущие шахматисты мира. А я не готов к турниру. Что я здесь, собственно говоря, делаю?!» После этого голова у меня полностью переключилась на шахматы, и поскольку там все хорошо закончилось, моральных сил возвращаться в университет уже не было.

Но, на самом деле, мой первый успех в Линаресе был связан с удачным выбором секунданта. Я пригласил своего друга, греческого гроссмейстера Василиоса Котрониаса. Это позже он стал всемирно известен как великий теоретик, автор многочисленных ярчайших идей в ряде дебютов. А тогда он был больше известен как практик, хотя и в то время у него был свой особый подход к дебюту и его работа со мной очень помогла. Своим результатом я был во многом обязан именно своему секунданту! И что интересно, помогал он мне чисто по-дружески. Я помню, после завершения турнира с большим трудом уговорил его взять хоть какой-то гонорар за работу. А перед турниром Василиос вообще категорически отказался говорить о деньгах!

Нетипичный случай! А какими критериями вы руководствовались при выборе секунданта? В этой роли у вас успели побывать Котрониас, Бологан, Рычагов… Что стоит на первом плане? Дружеские отношения или теоретические познания?

Друзей у меня много, а в те времена, наверное, имелось еще больше. И, вероятно, это был главный фактор… Но я должен был хорошо видеть человека и понимать его: дружба дружбой, но в состоянии ли они мне реально помочь. Три фамилии, которые вы назвали – именно те люди, которые могли это сделать.

В детстве, отчасти юности все друзья, но с ростом спортивных достижений и амбиций отношения между ведущими игроками становятся все более прохладными. Возможны ли искренние человеческие взаимоотношения между игроками высшего эшелона или всё на корню убивает конкуренция?

Конкуренция? Скорей, когда входят какие-то грязные факторы, вы можете даже догадаться, о чем и ком я говорю. Это очень многое меняет, но это не единственный момент. С годами каждый человек по-своему строит жизнь, меняются какие-то приоритеты, и какие-то качества, которые ты видел в человеке раньше, изменились. Или сам характер… И на каком-то этапе жизни тебе уже ближе другие. Я считаю, что все это нормально, главное, чтобы совсем не испортить отношения и не стать врагами, это вроде бы почти никогда не случается.

Как вам игралось в турнирах Остерома? Есть ли какая-то специфика игры вслепую с не просто сильными, а шахматистами экстра-класса?

Могу сказать, что когда я в первый раз приехал в Монако в 95-м году, почему-то думал, что у меня будет хорошо получаться именно игра вслепую. Вроде я часто анализировал так позиции, и при подготовке очень многие варианты не ставил на доску, а смотрел на доске только после тщательной проверки в голове… Мне казалось, что у меня это получается очень хорошо. Но я приехал на турнир и вдруг убедился, что это у всех получается очень хорошо! (со смехом) Поэтому в том году я выступил вообще не слишком удачно, и если брать «слепые» партии, то да, рапид у меня был лучше. Потом, когда удавалось там выигрывать, один раз единолично, один раз в дележе, в принципе баланс был приблизительно одинаковый. Может, рапид получался чуть лучше, возможно, потому что кому-то из участников было легче, чем мне, держать позицию в голове. Но в целом разницы большой не было. И была такая смешная история в 99-м году, когда почему-то именно на старте очень сильно не заладился рапид. Проиграл первые три партии, но результат не был катастрофичным, потому что вслепую набрал 2,5 из 3. Я подошел к главному арбитру Гийсену и в шутку спросил: «А можно я и рапид буду играть вслепую?» В рапиде мы играли 25 минут с инкрементом 10 секунд на ход, а вслепую 25 плюс 20. И как-то за ужином спрашиваю своего соседа по столу (это был Василий Иванчук): «А ты бы как предпочел играть? В рапид 10 секунд за ход или вслепую плюс 20 секунд?» И он отвечает: «Конечно, лишние 10 секунд важней!» То есть вслепую. Это все конечно шутки, но это ответ на ваш вопрос. Ко всему привыкаешь, и в этих турнирах игра вслепую стала для меня тогда чем-то нормальным, но поскольку этих турниров давно не проводится, то сейчас, наверное, я не смогу играть вслепую так же хорошо, как за доской. Но опять же это дело практики.

Чисто технический вопрос, на который я нигде не смог найти ответ. Когда вы играли вслепую, перед вами был монитор с пустой доской, а запись партии можно было посмотреть?

Только последний ход, причем если быть точным, последние полхода. То есть, последний ход соперника. Чтобы совсем не перепутать. Иначе было бы совсем сложно, рассчитываешь варианты и вдруг не можешь вспомнить, какая позиция стояла в последний момент. А так все-таки последний ход в принципе говорит кое о чем.

Как вы оцениваете качество «слепых» партий?

Я думаю, довольно высокое. Когда я писал свои книги «Fire on the board» и «Fire on the board-2», я включил несколько партий из Монако. Быстрые я точно включил… Пытаюсь вспомнить, вошла ли хоть одна партия вслепую… Мне кажется, что в «Fire on the board-2» есть партия с Ван Вели, сыгранная вслепую в 99-м году. По крайней мере, помню, что я ей гордился. Но фактически на этот вопрос я уже ответил раньше. Раз уж мы с Иванчуком решили – лучше играть партию, имея больше на 10 секунд за ход по сравнению с быстрыми – значит, речь идет о достаточно высоком качестве.

С Василием Иванчуком и Люком Ван Вели на закрытии Мемориала Петрова. Юрмала, март 2016. Фото: В.Барский

В одном из интервью (1994 года) вы сказали, что ничего не понимаете в карточных играх, зато играете в короткие нарды. Модного среди шахматистов увлечения покером избежать удалось?

Видимо, одно связано с другим. Карточные игры у меня не получались и раньше, и по этой причине я не увлекся покером. Если бы я больше играл в белот в компаниях, то возможно, органично перешел бы на покер. Но поскольку в белот я играл мало, хотя игра мне нравилась (вроде играл тоже не так плохо), покер меня реально не затронул. И я думаю, что уже не затронет. Нарды… Тоже могу сказать, что не играл достаточно давно. Игра не слишком захватывающая, иногда интересно немножко поиграть, но потом понимаешь, что игра довольно скучная. Все-таки я не игроман. Один раз был у меня порыв, хотел освоить другие игры. Пробовал китайские шахматы, но быстро понял, что выйти на какой-то высокий уровень будет сложно, надо изучать теорию всерьез. Искал в Интернете какие-то учебные материалы, но ничего не нашел. Только на китайском языке (смеется). Немного поиграл в интернете в шашки, в том числе стоклеточные, но тоже на довольно низком уровне, потому что теорию изучать не стал. В принципе алгоритм поиска хода немножко похож на шахматы, поэтому ясно, что совсем уж плохо у меня не получалось. Но у Василия Иванчука в данный момент получается намного лучше.

В Латвии есть (или, во всяком случае, были) немало высококлассных «стоклеточников»: Валнерис, Голубева. Знакомы с ними?

В 86-м году проводились сборы молодежной сборной Латвии, и в это же время проходил сбор шашистов, и как-то так получилось, что будущий чемпион мира Гунтис Валнерис решил поиграть в шахматы со своим тренером. Я обратил внимание, что кое-что они в шахматах понимали, но, конечно, до настоящего уровня им было далеко. Это, пожалуй, было единственное такое на короткой ноге мое с ним знакомство. Потом с Гунтисом несколько раз пересекался, помню в Гронингене-93, где проходил одновременно шашечный турнир, он приходил, но реально близким знакомством это нельзя назвать. А с Зоей Голубевой удалось познакомиться на открытии ее матча с Тамарой Тансыккужиной, известной шашисткой из Башкортостана, это был далекий 2002 год... Помню, в процессе разговора я спросил: смогу ли сделать с ней ничью с одной шашкой форы. Она сказала: "Ни в коем случае!" Я до сих пор в этом сомневаюсь, а у Василия Иванчука, наверное, было бы еще больше оснований для подобного рода сомнений (смеется). Таким образом, отвечая на ваш вопрос, можно сказать, что с нашими прославленными шашистами я практически не знаком. Но всегда их был готов морально поддержать.

Увлечение компьютерными играми вас миновало? Интернет?

Какие-то совсем примитивные игры, в которые играли мои дети. К сожалению, нет, не миновало, но, слава Богу, обошло то, что появилось с ростом моих младших детей (старшей дочери уже 22 года). Когда я увидел, во «что» они играют, сразу понял – это не мое. Так что в серьезные многоуровневые игры я никогда не играл. А так, во что-то примитивное приходилось. Да, когда-то отнимало излишне много времени. Были случаи, когда можно было встать, позавтракать, начать играть и только на следующий день в районе обеда понять, что пора бы и прекратить. Такое было. Сейчас, конечно, нет. Хватает чем заняться.

Фото: Тило Гублер, Facebook

В 96-м году вы стали гражданином Испании. Северный человек переезжает в южную страну с совершенно другой ментальностью людей. Не возникало проблем поначалу? Не раздражала поначалу некоторая безалаберность испанцев?

К ментальности испанцев я постепенно привыкал еще до переезда. Мы уже говорили, что чемпионат мира среди юношей в 89-м году проходил в Колумбии. Тогда я впервые соприкоснулся с испаноязычным миром, мне было интересно, я делал первые попытки изучения нового для меня языка. На следующем чемпионате мира в Чили я уже пытался говорить, хотя, конечно, язык еще толком не знал. В университете на инязе, в моей группе, где я учился, испанского языка не было, но я нашел преподавательницу и стал брать у неё частные уроки. Изучение испанского шло естественным путем и в какой-то момент захотелось узнать больше о стране. Первый раз сыграл в Мурсии в 90-м году, потом в 92-м, захотелось ездить по стране больше. И я понял, что Испания – это место, где хочется бывать почаще. Потом я встретил свою первую жену, она была из Аргентины. Я понимал, что шахматисту в Южной Америке жить будет очень сложно, потому что у меня много возможностей именно в Европе. Поэтому выглядело логичным поселиться в Испании. Просто поселиться, у меня абсолютно не было мысли перестать играть за Латвию. Но испанские шахматисты начали меня «обрабатывать» в этом направлении, заверяя, что может получиться интересно для всех. А тут как раз к концу 94-го года начались конфликты с латвийской федерацией. Не очень хочется в это углубляться, потому что я много рассказывал об этом в предыдущих интервью. И вот тогда это всё состоялось… Мой переход в испанскую федерацию состоялся после того как, я пожил определенное время в стране и в принципе собирался в 95-м году переезжать на постоянное место жительства. В тот момент я особо не думал, теряю я связь с Латвией полностью или частично…

Конечно, ездить туда-сюда в те годы было намного сложней. Те же авиабилеты стоили огромные суммы, дороже, чем сейчас, а ценность денег также была совсем другой. Передвигаться было довольно сложно, но поскольку я играл в элитных турнирах, в данном случае эта проблема не стояла.

Отвечаю на вопрос про «северного» человека. Поначалу мне казалось, что выдержать испанское лето невозможно. И эти месяцы я все равно проводил в Латвии. Возвращался в Испанию к концу августа – началу сентября. Таким образом, я прожил в Испании около четырех лет. Поскольку к испанской культуре меня всегда тянуло, это выглядело очень органичным и естественным. Длинных планов я не строил, но где-то к 96-му году я стал думать, что, может быть, постоянно я все же хотел бы жить в Латвии. Я почувствовал, что в некоторых моментах мне проще и удобней в Латвии.

Не очень хотел вспоминать о 98-м годе, но поговорим о его более приятной части. Когда я подписал контракт матча с Крамником, я подумал, где буду готовиться, и принял решение поехать в Ригу. Не распространялся, где нахожусь, но если, проживая в Испании, готовился к важному матчу в Риге, думаю, это о многом говорит. Выбрал самое удобное для себя место.

После Испании я еще успел немного пожить в Польше, но то, что я вернулся в Латвию, абсолютно логично. Сейчас проживаю в своем родном районе, в километре от своих родителей. Путешествовать я люблю, но все равно оказался человеком «не склонным к перемене мест». Где-то устраиваться, перевозить с собой большое количество вещей, входить в новую среду – всё это оказалось не для меня. Лучше решать бытовые проблемы в родном городе.

Испанская культура, язык… Насколько хорошо вы им владеете? Можете читать литературу в подлиннике? Смотреть фильмы?

Да, конечно, читаю в подлиннике. На английском читаю, конечно, тоже, хотя несколько подзабыл его с университетских времен. Все-таки общение на шахматные темы не включает в себя большой словарный запас. Считаю, что испанским владею лучше, чем английским. И конкретно в последние поездки брал испанские книги. Правда, сейчас такой ритм жизни, что реально желание читать возникает только в самолете.

А кто из испанских писателей нравится больше?

Здесь оригинальным я не буду. В свое время я был под большим впечатлением от Габриэля Гарсиа Маркеса, нравился его язык. Скажем, «Сто лет одиночества». Многие высоко роман не ценят, и я могу понять почему. Все же сюжет там достаточно примитивный и сам по себе не захватывает. Но когда читаешь в оригинале, язык, которым писал Маркес, если не завораживает, то захватывает. Хотелось читать не останавливаясь. Все-таки еще Владимир Набоков дал понять, что литература – это феномен словесности языка, а не только сюжет…

Так получилось, что с творчеством великого аргентинского писателя Борхеса я до сих пор знаком мало. Хорошо, что мы об этом заговорили, надо будет обязательно восполнить этот пробел. А сейчас я заканчиваю трилогию одного из самых известных современных писателей Карлоса Руиса Сафона. Его «Тень ветра» я прочел довольно давно, лет шесть-семь назад. Потом я обнаружил книгу «Узник неба», начал читать, она меня также захватила, но как часто бывает, когда читаешь только в самолетах, читаешь урывками, и в каком-то самолете я просто положил книжку в бардачок переднего сиденья и попросту забыл. Только через полгода удалось снова достать эту книгу. Полностью исчезла из продаж, пришлось просить друзей, и её привезли на Олимпиаду в Баку. Привезли вместе со второй книгой трилогии «Игра ангела». Так как хронологически «Игра ангела» идет второй, закончу ее, а потом дочитаю «Узника неба». И, видимо, тогда смогу сказать, всё что я думаю о писателе Карлосе Руисе Сафоне, но пока складывается впечатление, что самый яркий все же его первый роман. Второй и третий романы интересно читать, но если не прочесть первый, то могут показаться не особо занимательными. Но в трилогиях, наверное, так часто бывает.

Давайте поговорим теперь о вашей литературной деятельности. Тяга к ней проявилась уже с молодых лет? Нашел вашу аналитическую статью еще за 89-й год в «64», наверняка были и другие?

Да, уже в 84-м году я прокомментировал свою партию для рижского журнала «Шахматы». Писать о шахматах мне нравилось. Конечно, больше всего мне нравилось комментировать партии, но и просто писать статьи, рассказывать о сыгранных турнирах мне тоже всегда хотелось. Неудивительно, что когда я вернулся в 89-м году с гроссмейстерской нормой из Франции и меня попросили что-то написать, я с удовольствием эту просьбу выполнил. По-моему, это была одна из первых моих обширных статей о сыгранном турнире. Потом, помню, многим нравились мои репортажи с чемпионатов мира «до 20 лет». Мне кажется, что тогда у меня был неплохой слог, и удавалось достаточно хорошо писать о своих турнирных впечатлениях. Естественно, в сочетании с шахматным материалом.

Но какого-то большого литературного таланта, считаю, у меня никогда не было. Хотя литература привлекала… В детстве читал больше, сейчас меньше. Наверное, связано с семейными традициями. Не знаю, помните ли вы, была такая газета, называлась «Советская молодежь». Выходила в Риге, но распространялась по территории всего СССР. Так вот, первым главным редактором ее с момента основания был мой родной дед. Правда, деда я не знал – когда родился, он жил в другом городе… Но, может быть, на генетическом уровне было какое-то стремление к публицистике. Не к серьезной литературе, а именно к такому газетно-журнальному стилю. И потом часть этих материалов вошли в книгу «Огонь на доске».

«Огонь на доске» или «Пожар на доске»?

Для меня это «Огонь на доске», потому что книга Михаила Таля называется «В огонь атаки». Я не знаю, сейчас Мурад Аманназаров выпустил книгу на русском языке, надеюсь, он не дал название «Пожар на доске»?

Все было очень логично: чем больше я писал материалов, чем больше комментировал свои партии, тем больше мне казалось, что все это можно объединить. И сначала ко мне подошли английские издатели во время межзонального турнира в Гронингене в 1993 году, потом написали снова во время Линареса 94-го года. К тому моменту у меня был уже определенный план, как должна выглядеть книга. Им это все понравилось, и мы подписали контракт.

Естественно, по времени контракт я не выполнил (смеется). Закончил в том виде, в котором книгу увидели читатели, только в 96-м. Естественно, работая над книгой, я включал партии тех турниров, в которых играл. Наверное, от работы над шахматами и подготовки к турнирам книга отвлекала. Я старался минимизировать вред, поэтому написание и заняло столько времени. Несмотря на то, что я очень хотел это сделать, это было не так просто. С другой стороны моральное удовлетворение, конечно, было. Я очень удивился, когда начали писать, что это одна из лучших книг в истории шахмат. Я оценивал свою работу более скромно, но… Я был этим доволен!

Что касается второй книги, продолжения, прошло несколько лет, появилась такая необходимость продолжить. Но, если честно, у меня был план своеобразной трилогии, то есть, я хотел написать вторую книгу, а за ней – третью. Но получилось, что третья так и не была написана.

Но хотя бы в проекте?

Сейчас я снова об этом задумался. Моя задача – найти старые файлы, которые были сделаны, потому что я довольно многое успел. Надеюсь, они не исчезли. Работа над третьей частью оказалась сложней, потому что в этой книге я хотел уделить больше внимания дебютному аспекту, а если не успеешь вовремя об этом написать, то очень многие дебютные оценки и сильнейшие продолжения меняются. Так что какое-то время я корректировал, корректировал, а потом понял, что, может, вообще делаю не то, что надо. Сейчас, если снова возьмусь за этот проект, я должен понять, что именно должно быть.

Книга, как утверждают специалисты, написано предельно честно и искренне, что повредило вам как профессионалу, ведь вы поневоле раскрылись перед конкурентами. Стоила ли «овчинка выделки»?

Я не думаю, что это как-то сильно могло повредить, потому что это было время, когда все равно приходилось много работать над шахматами, готовиться от турнира к турниру, осваивать что-то новое. Тем более, что многие комментарии уже так и так были опубликованы. Да и вообще мне казалось, что книгу будут читать в основном не конкуренты, а мировое шахматное сообщество. Так что думаю – это вряд ли! Я и так был достаточно искренен, когда публиковал прокомментированные партии. Естественно, когда я комментировал их, какие-то явные дебютные секреты я не выдавал. Это же очевидно. Я понимал, что могу еще кое-что использовать и аккуратно об этом умалчивал. Не писал чего-то прямо противоположного, но удавалось не освещать какую-то часть.

Как вы готовились на турнирах раньше? Возили с собой чемодан вспомогательной литературы, имели картотеку или что-то другое? Когда стало очевидно, что без помощи силиконового разума обойтись не представляется возможным?

Я бы не сказал, что чаша сия меня миновала. Я еще застал то время, когда надо было брать 4 или 5 последних "Информаторов"... Выпуск "Yearbook" в "New in Chess", также, естественно, приходилось брать с собой. Была у меня также и большая тетрадь, куда я записывал свои анализы. Ее я возил с собой практически всегда, как какую-то реликвию, иногда что-то в нее добавлял. Но, конечно, с каждым годом делал это все меньше и меньше. Подготовка шла уже на компьютерах. Но все равно, в 98-м году, уже не помню всех подробностей случившегося, потерял эту тетрадь, и было немножко обидно. Предпочел бы сохранить ее как историческую для себя ценность. Основное из этой тетради было уже на компьютере, так что чисто шахматная потеря была небольшая (тем более, это было уже после моего матча с Крамником), но воспоминания, конечно, лучше бы сохранить... А вообще не могу сказать, что делал в это время много записей. Мне кажется, что за десять лет эта тетрадь была исписана максимум на треть.

С компьютером получилось так, что "ChessBase" я освоил реально в 95 году, и с тех пор свои анализы заношу туда. Но поскольку в те времена движки были еще не сильные, у меня до сих пор сохранилась одна привычка. Когда в голову приходит какая-то идея, я могу просто записать один ход и добавить, что он заслуживает внимания. Это означает, что компьютер сразу не опровергает или не считает его сильнейшим, по крайней мере, ход имеет смысл. Я могу оставить его на компьютере и не возвращаться к нему в течение очень долгого времени. Эта привычка появилась у меня еще с тех докомпьютерных времен, когда просто фиксировалась любая мысль, а развивалась она уже позже. Допустим, сейчас я готовлюсь к какой-то партии, времени не очень много, в какой-то позиции мне понравился какой-то ход, который движок сразу не опровергает. Тогда я делаю соответствующую пометку и оставляю его до будущих времен. При подготовке так бывает, потому что часто она проходит в таком ускоренном режиме. 30-40 минут до начала партии, а просматривать надо еще довольно много чего...

Ваше мнение о нокаут-системе? В Нью-Дели и Ханты-Мансийске были показаны высокие результаты, но окончательного успеха добиться не удалось.

Поскольку выступление в финале я считаю все же немалым успехом, то у меня вроде нет оснований жаловаться на эту систему. Гораздо обидней, когда ты не можешь пройти дальше второго круга. В 11-м и 13-м годах мне «удавалось» только это. А в 15-м году для меня даже не нашлось места в Кубке мира, но я не расстроился. Я точно не стремился играть в чемпионате Европы, чтобы отобраться на турнир, в котором дальше второго круга так и так пройти не удается (с улыбкой в голосе). Конечно, нокаут-система имеет свою особую специфику, и нужно особое состояние, чтобы пройти всё до конца. А ведь в Ханты-Мансийске мне вообще крупно повезло, когда во втором круге у меня с Шульманом была абсолютно безнадежная позиция во второй партии. И если бы она пришла к логическому концу, то я бы сразу «улетел» после второго круга… А в итоге неожиданно дошел до финала! Иногда очень странно бывает… Действительно, в нокауте случается, что от одного момента зависит очень многое. Дальше-то я добрался до финала заслуженно, все остальные матчи играл хорошо, а вот в том матче второго круга выигрывать был не должен… Что-то похожее было и в Нью-Дели, но на более поздней стадии. В принципе я не должен был выигрывать матч у Бареева. Хотя… Неизвестно почему. Ну, проиграл первую партию, отыгрался во второй. Тоже по-своему логично. В общем, когда у меня результаты были выше, нокаут получался хорошо. Я не против этой системы и думаю, что она заслуживает внимания. Но поскольку я апологет быстрого контроля, мне кажется более справедливым швейцарская система с большим количеством туров. Но для классики она не вполне подходит, потому, что многие сильные шахматисты не успевают сыграть друг с другом, и результаты часто могут зависеть от исхода одной единственной партии. Когда туров побольше, то эта проблема несколько сглаживается, и тот, кто играет лучше других, оказывается наверху. Но это так, философские рассуждения, а учитывая, что в нокауте без быстрых шахмат дело не обходится, то может, и в швейцарской системе могла быть какая-то смесь быстрых и классических шахмат? Какое-то количество туров могло быть по быстрым, какое-то в классику. Такая система, к сожалению, почти не практикуется.

Можно много спорить о том, какая система лучше, какая хуже, но у меня обо всех нокаут-чемпионатах положительные воспоминания, даже о тех, где мне не удалось дойти до финала. Вспоминаю с удовольствием жесткие моменты борьбы, и не отказался бы оказаться в этой (финальной) ситуации снова. Но вот получится или нет?

С 1992 года вы приняли участие во всех Олимпиадах (за исключением 2002 года), причем с завидным постоянством играли на первой доске.

Да, кроме Бледа-2002, когда у меня были некоторые разногласия с испанской федерацией. И имелось одновременно приглашение на корсиканский рапид на хороших условиях. И я неожиданно для себя выбрал этот второй вариант. Но в принципе Олимпиады я не пропускаю. Пропускать их не хотелось бы и дальше. Не знаю, удастся ли повторить рекорд Эугенио Торре. Скорей всего, нет, потому что он берет не только количеством сыгранных Олимпиад, но и количеством набранных очков!

Что для вас сегодня Олимпиада? Встреча со старыми друзьями? Возможность сыграть на первой доске с сильными шахматистами? Спортивные амбиции или что-то другое?

Это турнир, в котором играть хочется и в котором обычно у меня получается неплохо. И даже сейчас в Баку я показал лучший для себя результат в этом году. Год шел не слишком удачно в спортивном плане, поэтому даже не слишком громкий результат «+2» принёс прибавку к рейтингу. Атмосфера Олимпиады мне подходит.

Хороший вопрос о встречах с друзьями. Вот раньше, помню, участники Олимпиады жили не в десяти гостиницах, а хотя бы в двух-трех и тогда как-то удавалось встречаться, не говоря уже о тех, кто жил в твоей гостинице. Сейчас начинаешь понимать… может, из-за того, что подготовка стала намного жестче, надо уделять намного больше времени шахматам по сравнению, скажем, с 92-м годом, реально со многими людьми не успеваешь увидеться. Я так понял, что шахматисты стали для себя решать этот вопрос так – все едут на «Бермуда пати». А мне почему-то в этот момент, когда проходит сколько-то туров и наступает выходной день, на «Бермуда пати» ехать не очень хочется. И только потом до меня доходит: а ведь это был единственный реальный шанс встретиться с кем-то и пообщаться! Ведь в турнирном зале ты можешь сказать только: «Привет!», «Пока!». Есть о чем задуматься перед следующей Олимпиадой.

С Игорем Раусисом на Олимпиаде в Тромсе. 2014. Фото: А.Карлович

Вы как-то заметили в соцсетях, что не в восторге от матчевой системы выявления чемпиона мира. Какой выход видится вам оптимальным? Может, имеет смысл перейти к смешанной системе, как ранее в стоклеточных шашках? Раз в два года матч, спустя еще два года – олимпийский турнир?

Как я понимаю, у женщин стараются делать приблизительно то, о чем вы сказали, но только каждый год. Если бы такое можно было делать у мужчин, может, это выглядело бы не так плохо, но все упирается в сложность организации, нахождение средств. Не хочу никого обвинять в этом плане, хотя я далеко не фанат ФИДЕ и их методов работы, но, скажем, по поводу женского чемпионата мое мнение простое. Если большинство участниц согласны и готовы играть в Иране, то… Сейчас развели какую-то «бучу» в социальных сетях, мне даже читать странно. Совершенно ясно, что у Нази Паикидзе американское гражданство, и ей не хочется ехать в Иран. Заявить прямо об этом она не может, потому что тогда последует вопрос: она же играла в Баку? А что делать? Случай не единственный, получается, что она, зная ответ, говорит о нарушении прав женщин, но надо понимать, что это не вполне искренне, то есть пошла какая-то политическая борьба. Но эта же политическая борьба прояснила ситуацию, и выясняется, что кроме Ирана, никто женский чемпионат мира проводить не хочет. Казахстан сейчас тоже развивающаяся шахматная страна, но ведь и у вас не нашлось тех, кто мог бы сделать такое предложение?

Да, хотя вроде бы речь об этом заходила…

Это было бы логично, но… видимо, слишком дорогое удовольствие. Поэтому все-таки, несмотря на то что я, как уже сказал, не фанат ФИДЕ, жизнь научила меня ценить то, что есть.

Но я говорю с той точки зрения, что если сделать сейчас как у женщин – раз в два года матч, раз в два года турнир, то скорей всего, ФИДЕ с этим не справится. Да и вообще раз в два года в принципе мало и эта идея мне бы тоже не понравилась. Я все время считал (и так понимаю, что даже Магнус Карлсен занял похожую позицию), что турнир из восьми человек идеально подходит именно как чемпионат мира. Ничего не вижу плохого в чемпионатах мира, которые прошли в Сан-Луисе, потом в Мексике. Прекрасные по накалу борьбы турниры. А систему отбора к этим чемпионатам оставить в том виде, в каком она сейчас существует к турниру претендентов. Я думаю, что этого вполне достаточно. Особенно мне это казалось логичным в те времена, когда Ананд, Крамник или Топалов, имевшие титул чемпиона мира, ну никак не показывали своего превосходства над остальными в турнирах. Какие-то могли сыграть хорошо, а какие-то вообще заваливали. Было ясно, что целый ряд шахматистов играет примерно на одном уровне. И почему один из них должен ждать матч, когда к нему кто-то отберется, а другие должны этот отбор проходить? В настоящее время мы видим, что Карлсен оторвался, выиграл намного больше турниров, чем остальные, и как будто какая-то логика есть. Но, получается, сам же Карлсен считает это неправильным?! Он не считает, что его отрыв в пятьдесят очков рейтинга дает ему повод поддерживать эту неправильную систему. Поэтому мое мнение – турнир восьми человек! Возможно, в идеале, поскольку речь шла бы о финале чемпионата мира, стоит подумать о десяти шахматистах в два круга. Не настолько страшный формат. Все же в былые времена такие турниры шли подолгу? И мы бы точно знали, что это длинный турнир, где разыгрывается высший титул. Как-то так…

С Магнусом Карлсеном на Мемориале Таля. 2006.

Скажите, вам близка точка зрения Андре Лилиенталя, что основной причиной его человеческого и творческого долголетия были любимые женщины, которые сопровождали его на всем жизненном пути?

Я думаю, что близка. Женский вопрос очень сложный, не обо всем можно говорить откровенно. Но, конечно, нахождение рядом с любимой женщиной, общение с ней на ярком эмоциональном уровне дает дополнительные силы шахматисту. Когда же личная ситуация становится непростой (как все знают, у меня такое случалось неоднократно), то в общем и целом это может помешать. Но не всегда. Хотя я такой человек, что на меня если что-то действует, то действует сильно. Но опять же в первом моем браке то, что ситуация близка к разводу, было ясно уже перед матчем с Крамником. Тем не менее, матч я вроде играл хорошо. Так что прямой зависимости, что когда все хорошо – играешь хорошо, или, когда все плохо – играешь плохо, точно нет. Не знаю, что скажут по этому поводу другие, но мне кажется, что шахматисту нужна определенная острота эмоций. Они могут быть позитивными, негативными, но если они реально острые, то ты также реально остро начинаешь воспринимать шахматы, и, в конце концов, это тебе помогает. Но, конечно, лучше, когда эмоции все же положительные! Негатива в жизни и так хватает.

 

Беседу вел Сергей КИМ