ШАХМАТНАЯ ГАЛЕРЕЯ ХУДОЖНИКА РАДЛОВА

Окончание (части 1   2   3)

В одной из статей питерского историка шахмат Вадима Файбисовича я прочитал, что на стенах шахматного клуба, открытого в 1937 году в Аничковом дворце, тоже висели шаржи Радлова. Но какова их судьба? Вадим Зельманович сообщил, что три рисунка находятся сейчас у его коллеги, историка Александра Кентлера. В ответ на мою просьбу Александр Романович любезно отсканировал и прислал шаржи, указав, что их размер 27х42 см.

 

Николай Рюмин (1935). Шарж из архива А.Кентлера.

 

Я ожидал увидеть обычные черно-белые рисунки. Каково же было мое удивление, что они цветные! Точнее, нарисованные угольным карандашом и подкрашенные акварелью. Еще больше удивило, что один шарж – точная копия того Рюмина, что я уже видел. А раз так, то его «напарник» Флор и был, скорее всего, среди тех цветных работ, что уехали в Тбилиси! На мысль о цветности шаржа меня, кстати, натолкнули еще полосы на костюме Флора в альбоме «Николай Эрнестович Радлов» – тушью таких не нарисуешь, а вот акварелью вполне возможно…

 

     

Григорий Левенфиш и Петр Романовский (1935). Шаржи из архива А.Кентлера.

 

Левенфиш и Романовский тоже показались знакомыми. Так и есть: черно-белая копия первого была еще на одном парном шарже (с Лилиенталем), а прототип второго нашел среди россыпи рисунков на листе с «задумчивым» Капабланкой. Видимо, какой-то цветной вариант Романовского и был в числе проданных. Что касается Капабланки, то помните «кентавра» из радловского альбома? Если присмотреться, на костюме Капабланки такие же полосы, как на костюме Флора!

 

      

Лилиенталь и Левенфиш. Справа Романовский (1935). Шаржи из архива Н.Радлова.

 

Прежде чем представить вам Андрэ Лилиенталя и Веру Менчик, покажу два шаржа, которые стоят особняком. Судя по штампам с номером заказа, они из книги, но какой? Одно ясно: они тоже из турнира 1935 года, о чем говорит прическа Богатырчука в виде гребня. А лицо Рюмина словно сошло с группового шаржа 1934 года – видно, уже тогда Радлов нашел точный образ московского мастера.

 

Рюмин и Богатырчук (1935). Шаржи из архива Н.Радлова.

 

Легко дался художнику и Лилиенталь. Карандашная зарисовка практически один в один повторяет конечный вариант (см. парный шарж с Левенфишем), вплоть до высоченного кока, частично замазанного белилами. Андрэ был писаным красавцем, любил играть в СССР и в 1939-м переехал в Москву, женившись на русской женщине. Познакомился с ней как раз на этом турнире: «Я увидел среди зрителей очень красивую блондинку с прекрасной фигурой. Все ее внимание было сконцентрировано на столе, где играл Капабланка. Страшно разозлившись оттого, что блондинка никакого внимания не уделила мне, я сказал Еремееву: “Если вы меня с ней не познакомите, я отказываюсь дальше играть в турнире”».

Лилиенталь прожил с Евгенией Михайловной почти полвека. А после ее кончины дважды еще женился (сам он дожил до 99 лет), и оба раза – также на русских женщинах!

 

         

Андрэ Лилиенталь. Карандашная зарисовка (1935) из архива Н.Радлова. Справа фото Б.Вдовенко (1940).

 

Вера Менчик была первой шахматисткой, ставшей выступать в мужских турнирах. И не без успеха. В символический «клуб Веры Менчик», куда зачисляли мужчин-шахматистов, павших от ее руки, попал даже Эйве. Но в Москве она играла неудачно, проигрывая партию за партией. Вспоминает Богатырчук:

«Во время игры около нашего стола сидел какой-то молодой человек, как потом оказалось, жених Веры. Во время перерыва он подошел ко мне и сказал:

– Надеюсь, вы меня извините за мою необычную просьбу, но я жених Веры и наша свадьба должна состояться вскоре после турнира…. Уже прошла половина турнира, а Вера не сделала хотя бы одной ничьей. Я знаю, что ваше положение в турнире неважное, и поэтому решаюсь просить вас сделать с Верой ничью. Для вас это значения не имеет, а для нее большое счастье…

Когда после перерыва мы сели на наши места, я предложил Менчик ничью, которую она (еще бы!) немедленно приняла за свой первый успех и была награждена бурными аплодисментами всего зала. После партии она в укромном уголке и в присутствии жениха наградила меня чемпионским поцелуем».

 

    

Вера Менчик (1935). Шарж из архива Н.Радлова. Справа фото 1935 года.

 

Поглядев на шарж, читатель удивится: какой жених, какая свадьба, да этой бабуле на пенсию пора… Между тем Вере было всего 29 лет! Красавицей ее, конечно, не назовешь, но на фотографиях она довольно миловидна, с гладко зачесанными волосами и доброй улыбкой. Хотя кофточки действительно портят ее полную фигуру…

Самое поразительное, что в 20 номерах турнирного бюллетеня всего лишь один шарж Радлова. Более того: его работ нет ни в тогдашних шахматных журналах, ни в газете «64»! Почему? Не знаю. Возможно, художники охраняли свои «поляны» от конкурентов, но скорее, Радлов и сам туда не особо рвался: в отличие от того же Юзепчука, шахматные шаржи были для него далеко не основным делом и уж никак не источником существования.

 

    

Федор Богатырчук (1935). Шарж из архива Н.Радлова. Это единственный его шарж (справа) во всех 20 номерах бюллетеня Второго Московского международного турнира (1935).

 

Второе «пришествие» Радлова в шахматы случится только через пять лет, когда он уже будет жить в Москве, куда переехал, напомню, в 1937-м, опасаясь возможного ареста. В его архиве сохранился шарж, посвященный матчу Левенфиш – Алаторцев, который игрался в феврале 1940-го. Правда, мне не удалось установить, был ли он опубликован: и в «Шахматах в СССР», и в «64» на эту тему помещены шаржи Ю.Ю. Наверное, надо искать в какой-то из московских газет…

 

Матч Левенфиш – Алаторцев (1940). Шарж из архива Н.Радлова. Почему художник нарисовал один вымпел «Зенита» вместо двух, как на фото внизу? Думаю, для лаконичности, к которой он всегда стремился… 

 

Зато в бюллетене чемпионата СССР 1940 года ему выделили персональную рубрику «Из альбома художника Н.Радлова», а на одной из фотографий мы впервые видим Николая Эрнестовича на натурных работах. Шаржи совсем маленькие, да и по технике исполнения – минималистские. Но какой точный глаз нужен, чтобы несколькими штрихами передать облик человека! Радлов давно стремился к этому лаконизму. Помните: «трудность задачи, стоящей перед художником, заключается не в том, чтобы нарисовать, но чтобы найти этот графический символ»? Похоже, он его наконец нашел…

 

    

Минишаржи Н.Радлова из бюллетеня чемпионата СССР 1940 года. В первом выпуске: Василий Панов, Иосиф Рудаковский и Игорь Бондаревский. Во втором: Владас Микенас, Александр Константинопольский, Эдуард Герстенфельд и Георгий Лисицын.

 

Ну, и под занавес публикации – обещанная в самом начале находка: статья из журнала «Тридцать дней» (№ 5, 1935), название которой говорит само себя.

 

 

Николай Радлов

ПОЧЕМУ Я ЛЮБЛЮ ШАХМАТЫ

 

Фигуры шахматной партии, как действующие лица итальянской комедии, наделены неизменными, раз и навсегда установленными чертами характера.

Ладья – прямолинейна и грубовата, конь – изворотлив и хитер, пешка – честный простак, король – добродушный и недалекий, неповоротливый, но суетливый в минуты опасности.

«Белые начинают и выигрывают» – стоит перед каждым шахматным этюдом. И человека, чуждого шахматам, удручает чудовищное однообразие этих кратких аннотаций.

Для шахматиста – тот путь, который проходит повествование от исходной позиции к предопределенному концу, полон фантастических авантюр. Каждая фигура живет, охарактеризованная своими, только ей присущими чертами. Возникает хитрая паутина интриг и столкновений, неиспользованных возможностей, угроз, подозрений, намеков.

Опытный любитель угадает настоящего героя шахматной задачи в самой невзрачной на первый взгляд фигуре. Решающий ход сделает не всемогущий ферзь, не ладья, нацелившаяся своим смертоносным жерлом, а тихая пешка, невинно притаившаяся на краю доски.

 

Николай Радлов. Автопортрет из сборника «Бегемотник» (1928).

 

Я очень люблю шахматы. Я погружаюсь в партии и живу волнующей, нереальной жизнью в призрачном мире отношений, условных и логичных, как геометрия Лобачевского. Я очень люблю также и английские авантюрные романы. И по тем же причинам.

Каждое действующее лицо в них – носитель условного характера и ограничено им в своих действиях. Героиня – прекрасна и честна. Положительные герои – инспектор полиции и молодой любитель бокса – совершают только прекрасные поступки. Изворотливый и хитрый авантюрист – эгоистичен и жаден.

Белые неизменно выигрывают. И я с увлечением слежу, как доводит автор своих героев до блестящей победы из положения, кажущегося проигранным.

Как опытный игрок, я научился «оценивать позицию» и угадывать судьбу героя по его положению в повествовании и по описанию его внешности. Я знаю, что широкоплечий блондин с голубыми глазами нанесет смертельный удар вражескому королю, что человек экзотической наружности и юго-восточного происхождения окажется двоеженцем и вором. Я настораживаюсь сразу, встретившись с белесым толстяком, носящим немецкую фамилию, – это шпион и, вероятно, отравитель. Я не сомневаюсь, что эта фигура с высоким черепом и близко поставленными глазами – похититель дипломатических документов; он доживает до эндшпиля, но погибнет от неожиданностей «вилки» хитроумного сыщика.

И каждое из этих действующих лиц сохранит свой характер на протяжении всего повествования. Загнанный в угол ферзь не сможет прыгнуть даже конем в момент крайнего отчаяния; и прекрасная героиня останется незапятнанной до конца романа. Она поцелует широкоплечего блондина впервые накануне брачной церемонии.

 

Мастер Г.Левенфиш и чемпионесса мира Вера Менчик

 

Люди, которые ищут в литературе обогащения своих знаний о жизни, презирают этот вид искусства. Они не догадываются, что имеют дело с игрой, совершенно условной и абстрактной, с хорошо составленной шахматной задачей.

«Мат в 3 хода». Никто не спрашивает, кто должен дать мат. Всем известно, что белые. Никому не интересна душевная жизнь ладьи или переживания ферзевой пешки. Мат дадут белые на последних страницах романа. Но хороший роман, какое-нибудь «Дело об убийстве Гринов» Ван-Дайна, сделан так, что на протяжении всего повествования вы поочередно подозреваете в убийстве всех действующих лиц и только на последней странице с абсолютной ясностью узнаете настоящего виновника. Незаметный ход пешки скрыт в путанице ложных следов угрожающей шахами ситуации. Я погружаюсь в этот мир и т.д. Смотри выше.

 

Мастер Рабинович

 

Но шахматы имеют перед криминальным романом одно грандиозное преимущество. Они пользуются своим материалом. Они не засоряют нашего воображения фальшивыми ассоциациями. Их средства кристаллически отвлеченны, это – отношение причинности, дистиллирование от всякого психологизма практической жизни. Поэтому в них нельзя встретиться с такой уродливой гибридной формой, как французский криминальный роман, где герой позволяет себе жить сложной душевной жизнью, а героиня под влиянием внутренних противоречий может изменить свой предустановленный характер.

Жизнь на шестидесяти четырех полях полна несуществующих опасностей, страданий и радостей, создаваемых собственным воображением. Люди с практическим складом ума презирают это развлечение. От игры они требуют отдыха и веселья. Французы не могут дать чемпионов мира.

 

Мастер Кан

 

Нужно быть романтиком и энтузиастом, немного ребенком и немного поэтом, уметь смотреть вдаль, поверх интересов сегодняшнего дня, чтобы чувствовать себя уютно в этом мире вымышленных комбинаций.

Лучше всего чувствуют себя в нем мальчики 13 лет и композиторы. И, пожалуй, писатели. Они блаженствуют в этом мире, таинственном и сложном, как партитура, желанном, как страна пампасов, куда, как угри в Саргассово море, стекаются мечты всех юных искателей приключений.

 

Чемпион мира Эмануил Ласкер, он же вождь индейского племени, и пионер Вася

 

Я видел на турнире бледного юношу, который два часа не отрываясь смотрел на партию Ласкера, – в таинственные и бесконечные просторы шестидесяти четырех клеток. Для этого «чемпиона 39-й школы» кто такой Ласкер в эти фантастические часы? Смелый следопыт, вождь команчей «Ястребиный коготь», ловящий петлей лассо черного мустанга и ухом, прижатым к земле, за десять миль различающий приближение всадника без головы.

Я видел, как среди фрагментов Парфеноновского фронтона блуждали Безыменский и Евгений Петров с детскими, расширенными от волнения глазами, останавливая незнакомых людей сообщением, что Рюмин пожертвовал слона.

 

Мастер Рюмин

 

А по вечерам, в ресторане «Националь», когда усталые бойцы сходились для того, чтобы перевязать раны, сосчитать убитых или просто отдохнуть (советские мастера – исследуя порожденные варианты, иностранные – за картами, стараясь отмстить недавнему победителю на новом поле сражения), вокруг них взволнованной и восторженной тенью, подсаживаясь то к Капабланке, то заглядывая через плечо Флору, стелется композитор С.Прокофьев.

 

      

Композитор Сергей Прокофьев. Справа его фото из журнала «Chess Review» (май 1943).

 

Он вспоминает минуты счастливейшего творческого подъема. Однажды он выиграл у Капабланки и Ласкера сразу. Правда, в бридж. Зато у двух чемпионов мира!

В Ленинграде я присутствовал на встрече писателей с нашими шахматными мастерами. С невиданным подъемом обсуждали вопросы о позиционной и комбинационной игре, слушали, не проронив ни слова, мастера Левенфиша, рассуждавшего о шахматах и литературе, о поэзии и прозе. Погружались (не впервые ли?) с необычайным интересом в вопросы стиля.

И ядовито осуждали иностранных маэстро за их дурной профессионализм, за то, что они зарабатывают на шахматах.

Признаюсь, я слушал эти осуждения со смешанным чувством стыда и гордости.

Из присутствовавших шахматистов я оказался ближе всех к иностранным гроссмейстерам. Сколько раз я рисовал их всех – я тоже зарабатывал на шахматах.