ШАХМАТНАЯ ГАЛЕРЕЯ ХУДОЖНИКА РАДЛОВА

Продолжение. Часть 1, 2

 

Гольдберг – Рабинович. Это был дебют Григория Гольдберга в первенствах города. Он чуть на обыграл Ботвинника, с которым подружился еще в конце 20-х, а после войны был его тренером в матчах на первенство мира. Во время войны Гольдберг служил офицером военно-морской авиации, был удостоен ордена Красной Звезды и медали «За оборону Ленинграда». Главной его заслугой перед шахматами явилось создание специальной кафедры в Институте физкультуры для подготовки образованных шахматных профессионалов.

Гольдберг – И.Рабинович (1932). Шарж из архива Н.Радлова.

 

Славился своими организаторскими способностями и… чувством юмора. В мемуарах Ботвинника есть эпизод о том, как в 1929 году они вместе играли в Одессе (Ботвинник – в чемпионате СССР, Гольдберг – в командных соревнованиях): «После тура Гриша становился вожаком шахматной молодежи, и под его руководством шли мы ужинать. Одиннадцать бифштексов и один разврат с луком (в меню, конечно, был ростбрат!), громогласно заказывал он официанту, сохраняя серьезное выражение лица. Жизнерадостности его не было границ!»

 

          

Григорий Гольдберг (середина 1930-х). Справа Илья Рабинович (1925), фото из Музея шахмат России.

 

Как и Романовский с Левенфишем (его мы еще увидим), Илья Рабинович принадлежал к петербургской интеллигенции. Был широко эрудирован, владел несколькими европейскими языками. Внешность мастера очень соответствовала его научному подходу к шахматам. Вот описание тех лет: «Широкоплечий, тучный, невозмутимый. С превосходным цветом лица, с небольшими усиками щеточкой и с неизменной записной книжкой, куда педантично заносил все свои лекции, выступления, встречи. Отлично выбритый, аккуратно одетый, он производил внушительное впечатление».

Ильин-Женевский – Будо. Начнем с Александра Будо, имевшего прозвище «вечный кандидат». Зато ему принадлежит одно уникальное «достижение». Количество участников чемпионатов СССР за период с 1931 по 1991 год превышает две сотни. Все они – мастера и гроссмейстеры. Все, кроме одного-единственного кандидата в мастера!

Братья-революционеры Александр и Федор Ильины известны под своими партийными псевдонимами Ильин-Женевский и Раскольников. Второй стал знаменитым вождем моряков, а первый, будучи комиссаром Всевобуча и заядлым шахматистом, «за короткий срок добился того, что красные властители коренным образом изменили свое отношение к королевскому искусству. Из “буржуазного времяпрепровождения” шахматы превратились в их глазах в “высокое и полезное искусство, развивающее интеллектуальные силы подрастающего поколения”» (Алехин).

 

Ильин-Женевский – Будо (1932). Шарж из архива Н.Радлова

 

Жаль, что рисунок черно-белый и мы не видим «голубых глаз, нежный, как у девушки, румянец на лице и рыжеватую кудрявую шевелюру» Ильина-Женевского. Вот на другом его шарже, хотя он тоже не цветной, куда явственней видишь и этот нежный румянец, и длинные ресницы, и даже застывшую на губах смущенную улыбку…

Судя по всему, и человек был симпатичный. Во всяком случае, Богатырчук посвятил ему очень теплые строки: «Он был одним из немногих известных мне коммунистов, искренне веривших в величие своего пророка Ленина. С ним можно было даже спорить на скользкие темы и высказывать мысли, не боясь того, что он донесет куда надо. Во времена большой чистки он тоже попал в число арестованных, но, неведомо мне почему, не был репрессирован. У этого коммуниста было действительно человеческое лицо, но таких как он – раз, два и обчелся».

 

        

Александр Ильин-Женевский. Шарж из архива Н.Радлова, справа фото из архива автора (1924)

 

В биографиях Ильина-Женевского об аресте ни слова. Хотя повод для него был: в апреле 1938 года Федор Раскольников, полпред СССР в Болгарии, стал одним из первых советских «невозвращенцев»… Судьба Александра Федоровича трагична: в сентябре 1941-го, при эвакуации из Ленинграда, он погиб от разрыва немецкой бомбы. Его красавица-жена Таисия Вязовская, не выдержав горя, покончила с собой, завершив череду самоубийств ближайших родственников Ильина-Женевского – его деда, отца, дяди и первой жены…

Чеховер – Алаторцев. Два мастера, два завсегдатая чемпионатов СССР. В 1933 году Владимир Алаторцев даже выиграл «серебро». Мастер тяготел к солидной, сложной игре, и коллеги называли его «стратегом». Недаром Алаторцев долгие годы был тренером чемпиона мира Смыслова, а затем возглавлял лабораторию психологии спорта во ВНИИ физкультуры, которая втайне сделала первый серьезный анализ игры Бобби Фишера!

 

Чеховер – Алаторцев (1932). Шарж из архива Н.Радлова

 

В отличие от многих шахматистов, интересующихся только самой игрой, Алаторцев имел обширные познания в разных областях культуры, прекрасно разбирался в искусстве, а среди его друзей были Галина Вишневская и Мстислав Ростропович, скульптор Александр Рукавишников, академики Анохин и Кассирский…

Казалось бы, что общего у шахмат и музыки? Между тем среди музыкантов немало любителей шахмат (Прокофьев, Ойстрах, Гольденвейзер…), а среди шахматистов хватает музыкально одаренных (Селезнев, Тайманов, Смыслов…). Вот и Виталий Чеховер был ярок не только за доской. Во время турниров мастер любил устраивать концерты для своих коллег, и художники нередко изображали его за роялем (он учился в Ленинградской консерватории). Чеховеру посвящена одна из лучших эпиграмм мастера Абрама Моделя – к слову, тоже блестящего пианиста-виртуоза:

 

Талант его бесспорен,

Наш мастер – феномен!

Он в музыке – Чигорин,

Он в шахматах – Шопен…

 

       

Виталий Чеховер (1937). Справа Владимир Алаторцев (середина 1930-х). Оба фото из архива автора

 

Ботвинник – Модель. Да-да, тот самый Модель! Его искрометные эпиграммы и стихи были среди шахматистов очень популярны. Подтрунивал даже над Ботвинником, но знал меру. Обожал розыгрыши. В конце 20-х годов много шума наделал «матч Икса» против десяти лучших ленинградских шахматистов. Игра шла через редакцию газеты «Смена», куда участники сообщали свои ходы, а «Икс» до конца дня отвечал. Рассказывает Ботвинник:

 

Ботвинник – Модель (1932). Шарж из архива Н.Радлова

 

«И меня уговорили играть, не так уж трудно – ход в день. Конечно, я консультировался с Моделем – он “помогал” и другим участникам. Матч закончился полной победой “Икса” – 8,5:1,5. Вскоре в “Шахматном листке” появилась статья Моделя, где он рассказывал, что по поручению редакции выяснял, кто же такой этот “Икс”, и пришел к выводу, что “Икс”, несомненно, он сам! Рассказывали, что Крыленко от души восхищался как невинным озорством, так и аналитическим мастерством Моделя».

Сохранял юмор до конца дней. Через неделю после тяжелой операции написал:

 

Хвороба меня не согнула в баранку,

ничуть не спешу повидать Капабланку;

а если загнусь на девятом десятке,

так это же, братцы, в нормальном порядке…

 

          

Абрам Модель (1933), фото из архива М.Волковыского (публикуется впервые). Справа Михаил Ботвинник (1940), фото Б.Вдовенко

 

О Михаиле Ботвиннике, победителе чемпионата Ленинграда, на котором сделаны все эти шаржи, можно говорить долго. Но стоит ли? Его мастерство рассказчика и остроумие вы, надеюсь, уже оценили по приведенным цитатам. Что же касается шахматного таланта, скажу лишь, что именно тогда началась «эпоха Ботвинника». Годом ранее он выиграл свой первый чемпионат СССР, вскоре начнет выступать на международной арене, а после войны завоюет звание чемпиона мира – первого в истории советских шахмат!

 

Слева направо: Петр Романовский, Валериан Еремеев и Яков Рохлин (1932). Шарж из архива Н.Радлова

 

А это что за троица? У того, что слева, такой вид, словно ему зачитывают приговор… Да так оно, в сущности, и есть. Двукратного чемпиона страны Петра Романовского не пустили в турнир, поскольку еще не прошел год с его дисквалификации (за конфликт с оргкомитетом чемпионата СССР 1931 года). Возможно, это и объясняют ему ответственный секретарь Всесоюзной шахматной секции Валериан Еремеев и видный организатор Яков Рохлин. Первый был правой рукой Крыленко и, хотя шеф отослал его на Дальний Восток задолго до своего ареста, тоже хлебнул по полной… Когда спустя долгие годы Еремеев вышел из заключения, в реабилитации ему помогал Рохлин, к тому времени уже глава Шахматной федерации профсоюзов.

 

Валериан Еремеев (справа) и Хосе Рауль Капабланка (1935)

 

Кстати, незадолго до смерти Рохлин признался, что это он автор лозунга «Шахматы – гимнастика ума», который за подписью Ленина висел раньше во всех шахклубах. Дело было так: зайдя по какому-то делу к главе советского спорта Подвойскому, мастер спросил, мог ли вождь так назвать шахматы. В ответ услышал бодрое: «Конечно!»

 

Яков Рохлин (1960-е), автор ленинского лозунга «Шахматы – гимнастика ума»

 

Увидев шарж «маэстро Кмоха», я сразу понял, что он из турнира мастеров с участием Эйве и Кмоха (август 1934), потому что австрийский мастер Ганс Кмох больше в Ленинград до войны не приезжал. Однако ни в одной из двух книг об этом турнире никаких шаржей не было… И тут я вспомнил про турнирный бюллетень. Так и есть: «Красный спорт» выпустил шесть номеров, и там нашлись два шаржа Радлова. Но… где же Кмох? Сначала я подумал, что рисунок забраковал сам художник, о чем вроде бы говорит приписка внизу: «Т. Игнатович! С фото затруднения – все дрянь! Не взять ли из “Союзфото?” Привет, Радлов». Потом решил узнать: а кто адресат? Оказалось, это выдающийся фотограф Борис Игнатович, зав. отделом иллюстраций «Вечерней Москвы». Там-то, наверное, и надо искать этот шарж.

 

     

Ганс Кмох и Исаак Мазель (1934). Шаржи из архива Н.Радлова

 

В конце года Кмох проиграет матч московскому мастеру Исааку Мазелю (2,5:3,5), по случаю чего выпустят открытку (где назовут Кмоха чехословацким мастером, а Мазеля – Майзелем). Я вот думаю: уж не к этому ли матчу нарисован шарж Мазеля? «Он был далеко не красавец, но умница, и мы с ним дружили до конца его жизни», – вспоминал Лилиенталь (о нем речь впереди). Женатый на чемпионке СССР и будущей чемпионке мира Ольге Рубцовой, мастер помогал ей на турнирах. О том, каким образом, поведал тот же Лилиенталь:

 

Открытка, выпущенная по случаю матча Кмох – Мазель (1934)

 

«Однажды я с Рубцовой играл на турнире Профсоюзов и, несмотря на то, что она играла черными, не смог ее победить. Секрет оказался в том, что ее муж Исаак Мазель сидел в третьем ряду партера, а потом пересел в пятый ряд. Это была хитрость, означавшая сигнал, какой ход должна была сделать Ольга! А затем он опять пересел в четвертый ряд и т.д. Но организаторы разоблачили подсказчика и строго попросили его оставаться сидеть на одном месте».

Шарж «Гроссмейстер Эйве» из турнирного бюллетеня № 4 (27 августа). Ну, Макса Эйве представлять не надо – через год он победит Алехина и на пару лет воцарится на шахматном троне. Турнир в Ленинграде, где он смог выиграть лишь две партии и столько же проиграл, был для Эйве очень кстати: встреча с молодыми, но уже зубастыми советскими мастерами наглядно показала голландцу его слабые места… На рисунке он сидит в обычной позе, хотя, по словам Ботвинника, за игрой «Эйве вытягивал свою левую ногу, располагая ее на стуле, – в этом положении ему не так больно (купаясь в Черном море накануне турнира, Эйве ушиб ногу)».

 

      

Макс Эйве. Шарж Н.Радлова из турнирного бюллетеня (№ 4, 27 августа 1934). Справа фрагмент фото 1932 года

 

На шарже в № 5 (31 августа) мы видим уже знакомых нам Эйве, Чеховера, Романовского и Еремеева. Слева возвышается мощная фигура ветерана Григория Левенфиша. В этом турнире он выступит неудачно, но затем выиграет два кряду чемпионата СССР, а в 1937 году отстоит свой титул в тяжелейшем матче с Ботвинником: несмотря на 22-летнюю разницу в возрасте, Левенфиш сведет его вничью, выиграв на финише три партии из четырех!

 

Партия Эйве – Чеховер. Стоят (слева направо): Левенфиш, Еремеев, Рюмин и Романовский. Шарж Н.Радлова из турнирного бюллетеня (№ 5, 31 августа 1934)

 

Но судьба нанесет гроссмейстеру жестокий удар: на важнейшее соревнование тех лет – АВРО-турнир пошлют не его, а более молодого Ботвинника. «Мое состояние можно было определить как моральный нокаут. Все усилия последних лет оказались напрасными. Я чувствовал себя уверенным в своих силах и, несомненно, боролся бы с честью в турнире. Но мне исполнилось 49 лет, и было очевидно, что будущие годы отрицательно скажутся на силе моей игры, и что я теряю последнюю возможность проявить себя. Я поставил крест на своей шахматной карьере…»

Справа, скрестив руки на груди, стоит любимец москвичей Николай Рюмин. Мы его еще не раз встретим на шаржах Радлова, и на всех эта характерная «пальмочка» на голове, очень оживляющая словесный портрет: «Высокий, сутуловатый, с монгольскими чертами лица, пушистыми бровями, сросшимися на переносице, он был общительным, добродушным человеком, а за шахматной доской опасным для любого соперника». Еще бы: в Ленинграде мастер разгромил Эйве, а через год в Москве выиграет у Капабланки!

 

     

Григорий Левенфиш (1937), фото из архива автора. Справа Николай Рюмин (1930-е), фото из архива Я.Нейштадта

 

У этого шаржа, похоже, был близнец. Я нашел его в каталоге выставки Радлова 1961 года, хранящемся в Российской государственной библиотеке. К сожалению, самого шаржа там нет, но указано: «Шахматисты (Кмох, Эйве, Рюмин, Чеховер, Рабинович и Алаторцев. Тушь, 16х21,8». Среди доброй сотни экспонатов выставки был еще только один шахматный рисунок – Веры Менчик. Он, к счастью, сохранился…

Завершит ленинградскую тему единственный в архиве Радлова шарж с подписью, да еще какой: «С.О.Вайнштейн – “душа” всех турниров». Но Самуил Осипович был «душой» не только турниров. Рассказывая в статье «Советская шахматная школа» («Chess Review», январь 1945) о «Шахматном листке», Михаил Ботвинник напишет: «Душой этого журнала был С.Вайнштейн». «Шахматный листок», одним из основателей которого являлся Вайнштейн, – это знаменитый в будущем журнал «Шахматы в СССР». Но этим его вклад в советские шахматы не исчерпывается. Он руководил шахматным издательством, перевел книги Алехина, Ласкера, Тарраша, Шпильмана, Эйве… В 1923 году Вайнштейн организовал первый приезд Ласкера в советскую Россию, а в 1934-м после турнира в Гастингсе именно он по поручению Крыленко вел с ним увенчавшиеся успехом переговоры о переезде в СССР.

Вайнштейн вообще был близок к Крыленко, за что удостоился оплеухи от Алехина. В своей статье о Боголюбове («Последние новости», Париж, 1933) чемпион мира вспоминает о «прилизанном студенте-технологе, всячески заискивавшем перед ответственными деятелями русского шахматного движения, теперь – одном из наиболее рьяных цепных шах-псов Крыленки».

 

     

Самуил Вайнштейн. Шарж из архива Н.Радлова. Справа фрагмент фото 1933 года.

 

Целая стопка шаржей относится ко Второму Московскому международному турниру (1935). Как и десять лет назад, власти не поскупились. Иностранцев снова поселили в отеле «Националь», каждому отвели отдельные апартаменты. Лилиенталь пишет: «Условия были превосходными: блестящая кухня – кушайте икру красную, черную, вино пейте, сколько хотите, только надо было расписаться на счете». Общий восторг выразил Сало Флор, воскликнув: «СССР – эльдорадо шахматной игры». Броский слоган прижился, и никто не вспоминал, что когда-то так уже называли Кубу, а потом Москву. Да не кто-нибудь, а Эмануил Ласкер! Побывав в 1901 году на гастролях в Москве, чемпион мира был восхищен оказанным ему приемом и «неоднократно выражал мысль, что Москва становится тем шахматным Эльдорадо, каким в начале 90-х годов была Гавана, что шахматная “гегемония” переходит к Москве и т.п.» («Шахматное обозрение» № 39–40, 1901).

В отличие от 1925 года, советские участники тоже жили в «Национале», но гораздо скромнее, чем гости. Забавная деталь из парижских «Последних новостей», где шахматный отдел вел мастер Евгений Зноско-Боровский: «Чтобы советские мастера не ударили в грязь лицом перед иностранцами, всем им сшили новые костюмы, для всех одинаковые – из синего шевиота. Как-то, однако, так случилось, что подобными же костюмами обзавелись и кое-кто, в турнире не играющие, и иностранцы, должно быть, полагают, что синие пиджаки это такой же национальный русский костюм, как шахматы – национальная русская игра».

Забегая вперед, скажу, что на всех цветных рисунках, которые мне удалось разыскать, костюмы действительно одного линяло-синего цвета!

Турнир проходил в залах Музея изобразительных (при царе – изящных) искусств, так как это было единственной возможностью увеличить посещаемость хотя бы до четырех-пяти тысяч зрителей (желающих своими глазами увидеть лучших шахматистов мира было в разы больше). Ни Колонный зал Дома союзов, ни «Метрополь», где игрался турнир 1925 года, не смогли бы этого обеспечить.

Конечно, статуям древних богов и античных героев, заполнявшим просторные залы музея, пришлось потесниться. Но по ночам, когда музей пустел, они снова становились его полноправными хозяевами. Бывало, садились за шахматные столики и разыгрывали такие феерические партии, что, стань они известны, даже смуглый Капабланка побледнел бы от зависти… Не верите? Да вот же шарж Радлова, а он делал зарисовки только с натуры! Давида вы, конечно, узнали – он и сейчас охраняет лестницу, а кондотьер Коллеони, как видите, даже слез с коня для уравнения шансов…

 

Партия Давид – Коллеони (1935). Шарж из архива Н.Радлова.

Пора уже, однако, познакомиться с участниками турнира. Из тех, кто попал на шарж в «Крокодиле» (№ 3, 1935) под названием «Торжественная встреча героев шахматного поля», многих мы уже видели, включая Еремеева, чьей энергии турнир был обязан своей блестящей организацией. Представлю «новичков». Трое всадников слева – это новая яркая звезда Сало Флор, прозванный за миниатюрность и силу игры «Наполеоном», и два экс-чемпиона мира: Эмануил Ласкер, который после турнира останется жить в Москве, и Хосе Рауль Капабланка. Среди встречающих новых для нас лиц всего два: Федор Богатырчук (он приветствует гостей поднятой рукой) и стоящий справа от него Илья Кан. По странному совпадению, только они сумеют победить Михаила Ботвинника, который на пару с Флором выиграет турнир.

 

Второй Московский международный турнир. Шарж Н.Радлова из журнала «Крокодил» (№ 3, 1935).

 

Богатырчук этой победой довел счет с Ботвинником до 3:0 (при двух ничьих). Такого счета с патриархом советских шахмат не имел ни один шахматист в мире – ни до, ни после! А ведь киевский мастер был, в сущности, любителем. Врач, доктор медицинских наук, будущий лауреат медали имени Барклая (своего рода Нобелевка по радиологии), он в годы войны стал сподвижником генерала Власова и до конца дней боролся с большевизмом… В предисловии к моей книге «Доктор Живаго советских шахмат» экс-чемпион мира Борис Спасский написал: «Если бы Богатырчук стал профессионалом, как Ботвинник, то, несомненно, был бы первым советским гроссмейстером, а возможно, и первым советским чемпионом мира. По таланту он не уступал, а скорее даже превосходил Ботвинника».

 

   

Федор Богатырчук (1944), фото из архива Ф.Зиты (Чехия). Справа Илья Кан (1930-е). 

 

Ярким игроком был и Илья Кан. Он тоже трижды побеждал молодого Ботвинника, но проигрывал ему гораздо чаще. На этом турнире Кан удостоится похвалы Ласкера, а через год, в Третьем Московском турнире, уже Капабланка воскликнет: «О, Кан! Молодец!», когда тот выиграет у его конкурента Флора…

 

Эмануил Ласкер и Сало Флор (1935). Рисунки из архива Н.Радлова.

 

      

Эмануил Ласкер (1936). Справа Сало Флор (1933), фото из архива М.Волковыского (публикуется впервые).

 

Великолепные рисунки Ласкера и Флора – единственные в архиве Радлова настоящие портреты, а не шаржи (себя Флор даже «завизировал»). Да и нарисованы они не тушью, а итальянским карандашом, дающим матовый, бархатистый черный цвет, который легко растушевывается на бумаге, делая изображение объемным.

 

    

Ласкер, Капабланка и Флор (1935). Зарисовка из архива Н.Радлова. Справа шарж Сало Флора из альбома «Николай Эрнестович Радлов».

 

А вот Капабланке «не повезло»: от него сохранились только два шаржа, правда, очень выразительные. На одном, где рядом с ним Ласкер и Флор, он похож на птицу: и поднятыми, как хвост, фалдами пиджака, и округлым брюшком, и хищным клювом… На другом (с целой россыпью миниатюрных шаржей) кубинец погружен в раздумья над ходом: шахматисты любят изучать позицию, стоя рядом со столиком. Перед нами уже не зарисовка, а готовый портрет. Оказалось, почти готовый: не хватает изящной руки, которая довершила образ в напечатанном шарже.

 

    

Снизу вверх: Капабланка и Романовский, Ласкер и Ботвинник, Рабинович, Штальберг и Чеховер (1935). Зарисовка из архива Н.Радлова. Справа опубликованный шарж Капабланки (1935).

 

Первая зарисовка тоже не пропала даром. Фигуру Радлов оставил той же, а вот голову заменил на «задумчивую», что смягчило облик Капабланки: исчез орлиный клюв, а наклон головы теперь, как у обычной птахи. Этот «кентавр» вошел в альбом «Николай Эрнестович Радлов» (Москва, 1977), в котором всего три шахматных работы: портрет Ласкера вы уже видели, а основой для шаржа Флора послужила та самая зарисовка, что на одном листе с Капабланкой.

 

     

Шарж Капабланки из альбома «Николай Эрнестович Радлов». Справа фото 1935 года.

 

Найденный художником образ Флора стал хрестоматийным. «Я подумал, что обознался, – пишет Владимир Мощенко, автор книги «Сало Флор. Горький чешский шоколад» (2015), о своей первой встрече с гроссмейстером. – Да нет же: это был действительно он, Флор. Таинственный (для меня) Сало Флор, человек из другого мира. Попробуй-ка перепутай его с кем-нибудь. Вспомнился мгновенно дружеский шарж художника Николая Радлова (из какого-то довоенного турнирного бюллетеня): аккуратненький Флорик задумался над ходом, углубленный в позицию, большеголовый, с тщательнейшим пробором от виска до затылка (этот пробор – постоянная, очень важная деталь!) и крошечными ножками, не достающими до пола…»

По сохранившимся зарисовкам видно, что так же тщательно Радлов работал и над другими образами. Романовский, Левенфиш, Богатырчук, Лилиенталь, Рюмин, Рабинович, Чеховер… Я не мог понять, зачем он раз за разом повторяет уже, казалось бы, отточенный образ, пока не увидел строки из его предисловия к сборнику «Воображаемые портреты» (Ленинград, 1934) с шаржами на ленинградских литераторов:

«Рисовать шарж с фотографии или непосредственно с натуры, тем более с позирующей натуры, нельзя. Модель надо наблюдать, даже экспериментировать над ней. Этот разнообразный и длительный опыт художник сводит к лаконичному графическому символу, знаку. Такая выжимка из наблюдений должна быть более похожа на модель, чем сама модель… Трудность задачи, стоящей перед художником, заключается не в том, чтобы нарисовать, но чтобы найти этот графический символ. Однажды найденный, он делается достоянием широкой массы карикатуристов и любителей. Он становится условным обозначением, так же неизбежно вызывающим в памяти представление о нарисованном человеке, как слова, обозначающие его имя и фамилию».

Вот и причина, почему все шаржи Радлова связаны с питерскими соревнованиями: ему необходимо было долго наблюдать за своими моделями. Единственное исключение – этот турнир в Москве, на который его, видимо, командировали. Запечатлеть эпохальное событие призваны были более полусотни художников! Согласно турнирному бюллетеню, готовился даже специальный альбом.

«Заслуженный деятель искусства И.И.Бродский, Скаля, Сварог, Кацман делают зарисовки. Большой интерес к турниру проявил коллектив художников и литературных работников “Крокодила”… Бор. Ефимов, Кукрыниксы, Храпковский, Бродаты, Лис, Елисеев, Семенов, Юзепчук и др. уже дали десятки удачных рисунков. Значительная часть зарисовок бригады Московского союза советских художников уже сдана в литографию. Альбом портретов участников турнира появится в первой половине марта».

Увы, ни в указанный срок, ни позже альбом не появился, и куда подевались «десятки удачных рисунков» и «сданные в литографию» зарисовки, мне неведомо. Как и то, рисовал ли для альбома Радлов.

 

Федор Богатырчук (1935). Шарж из архива Н.Радлова.

 

Думаю, рисовал, иначе зачем делать цветные шаржи Богатырчука и чемпионки мира Веры Менчик (см. ниже). Как оказалось, цветных шаржей участников этого турнира было больше, но в середине 80-х дочь художника, выдающийся астроном Лидия Радлова, продала остальные Тбилисскому Дворцу шахмат. В ее списке семь работ, но Богатырчука кто-то вычеркнул – в советское время его имя было под запретом, а Менчик, вероятно, не подошла, хотя именно этот шарж экспонировался на выставке 1961 года (сохранилась даже этикетка «Шахматистка Вера Менчик 1935 г.»). Но, возможно, был другой ее цветной шарж, потому что Богатырчук выполнен тушью и акварелью и размером 35х50 см (как и указано под списком), а Менчик – угольным карандашом и акварелью, да и размер другой: 32х52 см.

Среди проданных были шаржи Капабланки, Романовского, Флора, Рабиновича и Лисицына. О том, почему дочь обратилась именно в Тбилиси, она рассказала в письме от 26 декабря 1984 года на имя директора Дворца Лили Церодзе, копия которого сохранилась:

«Недавно у меня были сотрудники Третьяковской галереи, смотрели работы моего отца с целью их приобретения.

Я попросила оценить шаржи на шахматистов, которые я собираюсь отправить в Ваш Дворец шахмат, и мне оценили их по 400-500 р. каждый шарж. Я думаю, что так как у вас не музей, то Вы вряд ли располагаете такими деньгами, а мне все же хотелось бы, чтобы они были у Вас (по нескольким причинам: 1) я люблю Тбилиси, и мне очень понравился Ваш дворец, когда в 1975 г. в нем проходила Европейская астрономическая конференция, в которой я участвовала; 2) Тбилиси очень “шахматный” город; 3) у вас эти шаржи, может быть, будут висеть, а в Третьяковской галерее они, наверное, будут находиться в запаснике, где их никто не будет видеть).

Я предлагаю Вам на выбор два варианта: 1) если хотите, Вы их приобретаете у меня по 200-250 р. или 2) Вы их сфотографируете для себя и вернете мне рисунки обратно…»

Не знаю, висят ли сейчас во Дворце эти шаржи (с тех пор столько всего минуло), зато, кажется, знаю… как они выглядели! Точнее, четыре из них: Лисицын, Флор, Романовский и Капабланка. Откуда? Снова пригодился дедуктивный метод старины Холмса.

 

Лисицын и Богатырчук (1935). Шаржи из архива Н.Радлова.

 

Рюмин и Флор (1935). Шаржи из архива Н.Радлова.

 

Взгляните на эти парные шаржи: Лисицын с Богатырчуком и Рюмин с Флором. Точно такой же Богатырчук есть цветной. Значит ли это, что у Лисицына тоже был цветной аналог? Вовсе нет. А если б и в другой паре один персонаж имел копию в цвете? Совсем другое дело, согласитесь. Но есть ли такая копия? Сейчас узнаем.

 

Окончание следует