ШАХМАТНАЯ ГАЛЕРЕЯ ХУДОЖНИКА РАДЛОВА

Как это часто бывает, всё началось с письма. Точнее, с имейла от известного филолога, историка литературы и радиоведущего Ивана Толстого. Мы познакомились в ноябре 2014-го на конференции в Праге, посвященной 70-летию Пражского манифеста. Я тогда подарил ему свой двухтомник «Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат», в котором было множество шаржей, поэтому предложение Ивана меня не удивило: «Дорогой Сергей! Шлю Вам радловские шаржи, находящиеся в его семейном архиве. Внучка Радлова – моя двоюродная сестра. Я буду очень рад, если Вы сделаете из этого симпатичную публикацию с рассказом об изображенных лицах, об их судьбах и с фольклором вокруг них. Занимательные истории – непременный жанр для таких рисунков».

Ну, кто такой Радлов, объяснять мне было не надо. Его шахматные шаржи я встречал в довоенной прессе. Только тот, кто листал эти старые советские газеты и журналы, с их плохо пропечатанными рисунками на серой бумаге, может понять, какую радость я испытал. Ведь оригиналов шахматных шаржей тех лет почти не сохранилось, а среди художников были очень талантливые. И одним из самых-самых был Николай Эрнестович Радлов.

Публикация предназначалась для альманаха «Connaisseur» («Знаток» по-французски), который выпускает в Праге Иван Толстой. Написал я статью еще в 2019-м, но из-за пандемии и огромного объема альманах № 3 вышел только в апреле прошлого года. Номер под названием «У нас в Ленинграде» (все альманахи имеют сквозную тему) впечатляет: два тома, 1376 страниц альбомного формата, 2000 иллюстраций, вес 4,5 кг! «На что я привык к большим объемам (книг меньше 500+ страниц не пишу), но ваш двухтомный Голиаф – это нечто запредельное по масштабу! – написал я, получив альманах. – Да еще и отделанное с большим мастерством и любовью. Еще раз от души поздравляю! Счастлив, что сподобился поучаствовать в таком эпохальном труде».

Альманах «Connaisseur» № 3. Прага, 2022.

Первый том охватывает два предвоенных десятилетия, второй – блокаду и годы после войны. Среди авторов – архивисты, искусствоведы, историки, литераторы, коллекционеры из Петербурга, Москвы, Берлина, Бостона, Выборга, Иерусалима, Лондона, Мюнхена, Нью-Йорка, Парижа, Праги, Сан-Франциско, Торонто. Не скрою, было приятно, когда в одном из писем Ивана я прочитал: «Ваша публикация – одна из самых информативных!»

К сожалению, в альманах вошла не вся статья. Кое-что я сам сократил, кое-что выпало при верстке, в том числе почти половина иллюстраций. Ничего не поделаешь: альманах – не сайт, всего не впихнешь. Кроме того, за прошедшие четыре года появилась новая информация по Радлову, которую грех было бы не использовать. В общем, я рад, что читатели сайта Chesspro первыми прочтут полный вариант статьи.

Даже человек совсем далекий от шахмат наверняка слышал что-то про «шахматную горячку», охватившую в 1920-е годы советских граждан. Это было сродни помешательству! В «королевскую», столь далекую от классовых битв, игру вдруг заиграли и стар, и млад, по всей стране стали возникать кружки любителей шахмат, во многих газетах и журналах, как по свистку, открылись специальные отделы, повсюду шли массовые турниры, а количество квалифицированных игроков росло как на дрожжах…

Что стало причиной накрывшего страну шахматного цунами? Она известна: в 1924 году государство решило взять игру под свое крыло и всячески внедрять ее в массы. Журнал «Шахматный листок» рисовал картины будущего, напоминающие незабвенные Нью-Васюки: «Мы находимся накануне величайшего шахматного события, которое когда-либо знала не только Советская Республика, но и вообще Россия, а с нею и весь мир. Третий Всесоюзный шахматный съезд должен положить начало новой эре в развитии шахматного искусства, не только русского, но и международного».

И действительно, такого массового подъема интереса к шахматам мир еще не видел! Мощная поддержка государства – тоже явление дотоле невиданное. В 1925 году чемпионат СССР в Ленинграде проходит в бывшем великокняжеском дворце, а на Первый Московский международный турнир приглашена вся элита мировых шахмат. Иностранцев размещают в лучшей гостинице «Националь», игра проходит в «Метрополе». Гости поражены не только небывалым наплывом публики, но и поистине царским приемом. «Мы были освобождены от любых, даже самых ничтожных, расходов по гостинице и вообще прожитию в Москве, – рассказывал потом чемпион мира Капабланка, – причем проезд в Россию и обратно всех участников был также оплачен Советским правительством». Шахматный рай, да и только!

Но что-то мешает мне разделить радость Капабланки… Бернарда Шоу тоже, по его словам, «встречали, как самого Карла Маркса», и он потом восхищался коллективизацией: «превращение шахматной доски с малюсенькими квадратиками захудалых хозяйств в огромную, сплошную площадь, дающую колоссальные результаты». Лион Фейхтвангер после поездки в СССР написал книгу «Москва 1937», в которой поведал о «добродушном лукавстве» товарища Сталина и оправдал процессы над «врагами народа». А помните, как делегацию советских писателей отправляли сразу после войны в США? Сталин спросил, сколько получают за книгу лучшие американские писатели. И, услыхав в ответ – пять тысяч долларов (тех еще, «золотых»), распорядился: «Выдать Симонову десять тысяч. Но с условием: назад не привозить ни цента!» Потрясенные американцы еще долго потом вспоминали «баснословно богатых русских писателей»… Гениальный пиар-ход! Если забыть о том, что страна тогда лежала в руинах и жила по карточкам.

Верный ленинец, прокурор Николай Крыленко, руливший советскими шахматами с 1924 года, с самого начала не скрывал, что «рассматривает шахматное искусство как политическое орудие», а позднее сторонников лозунга «Шахматы вне политики» и вовсе объявил врагами. Хотя вся эта «пролетаризация» и «советизация» здорово отравляла жизнь шахматистов, все-таки она не могла лишить их главного: удовольствия и радости от самой игры, от общения друг с другом. Шахматы жили как бы в своем собственном мире, и немало творческих натур, не хотевших или не умевших вписываться в советские реалии, находили тогда в них свою отдушину и даже способ существования.

Как, например, знаменитый Ю.Ю. – Юрий Юзепчук, арестованный по доносу осенью 1941 года (статья 58-10) и умерший в лагере. В своей книге «Шедевры и драмы чемпионатов СССР. 1920–1937» (2007; недавно вышло второе издание, значительно переработанное и дополненное) я привел десятки его шахматных шаржей, не подозревая, что это – лишь одна из ипостасей художника. Лет шесть назад мне довелось побывать на квартире его племянницы и увидеть пять превосходных акварелей, созданных Ю.Ю. в 20-е годы.

Его имя впервые появилось в шахматном журнале в 1931 году, и не исключено, что это был вынужденный шаг. Ведь конец 20-х – это время разгрома остатков нэпа, удушения частных театров, издательств и журналов, когда перед многими художниками встал вопрос: чем теперь зарабатывать на жизнь? Кто-то выбрал шахматы: они опекались государством и, стало быть, сулили стабильный доход.

Юзепчук далеко не единственный, кто рисовал шахматные шаржи. Даже такие титаны карикатуры, как Борис Ефимов и Кукрыниксы, «баловались» этой популярной темой. Но интересны художники, которые не от случая к случаю, а регулярно возделывали черно-белую ниву – как в шахматных изданиях, так и в обычных. Некоторым из них я уже воздал должное в следующих двух томах «Шедевров и драм» (2019), потому что шаржи подчас даже лучше, чем фотографии, передают дух эпохи. И жаль, что в биографиях всех этих замечательных художников нет упоминания о шахматных шаржах…

Владимир Гальба (Гальберштадт). Мэтр политической карикатуры. Иллюстратор «Айболита», «Чиполлино» и др. На обложке сборника «Владимир Гальба» (1990) рисунок «Зеленые братишки играют в шахматишки», но внутри ни одного шахматного шаржа.

Наум Лисогорский (Н.Лис). Тоже мэтр политической карикатуры, автор нескольких сатирических альбомов. Полвека проработал в журнале «Крокодил».

Леонид Сойфертис. Еще один известный крокодилец. Много рисовал для «Огонька». Один из иллюстраторов «Двенадцати стульев». Народный художник СССР.

Константин Ротов. Тоже, понятное дело, крокодилец. И тоже иллюстратор: «Золотой теленок», «Старик Хоттабыч» и др. В 1940 году получил восемь лет лагерей за «карикатуру антисоветского характера». После ссылки и реабилитации вернулся в Москву.

Генрих Вальк. Стал популярным художником-сатириком, а уже потом прославился как иллюстратор детских книг – один «Незнайка на Луне» чего стоит!

Даниил Дани (Смирнов) – карикатурист, иллюстратор. Сотрудничал с журналами «Зрелища», «Безбожник», «Техника молодежи», «Наука и жизнь»…

Марк и Олег Абрамовы (МОА). Псевдонимом МОА братья подписывали свои общие карикатуры в «Крокодиле», а затем Марк стал работать один (в его биографиях указано, что с 1940 года, однако в шахматном бюллетене 1941 года есть шаржи МОА). Мастер политической карикатуры, автор многих графических альбомов.

А первую из известных мне советских карикатур на шахматную тему нарисовал Иван Малютин («Крокодил» № 1, 1922), один из ведущих художников «Окон сатиры РОСТА», сотрудничавший с журналами «Смехач», «Заноза», «Бегемот» и др. Точнее, это целая серия из восьми картинок под названием «Шахматная партия (очень обыкновенная история)», и можно было бы поздравить художника с первым в России (а вдруг и в мире?) шахматным комиксом, если бы не одно «но»: всё это – идейный плагиат «шестикадрового» комикса «Шахматы (страшная история шахматиста)», опубликованного в «Сатириконе» в номере от 9 мая 1909 года (см. мою статью «Пикуб и Че-Ка»). И Малютин наверняка его видел, поскольку в то время уже сам начал печататься в журнале «Рампа и жизнь».

Не раз встречались мне и шахматные шаржи Николая Радлова – одного из лучших карикатуристов довоенных лет. Но по-настоящему оценить их я смог лишь совсем недавно, когда получил файлы из семейного архива Радловых (нижайший поклон внучке художника Елизавете Федоровне, сохранившей эти шаржи).

Николай Радлов. Портрет работы А.Яковлева (1912)

Будущий художник родился в Петербурге в 1889 году. Его предки были из Саксонии и приехали в Россию еще в начале 19-го века. Фамилия образована от чешского слова «радло» – соха, поэтому на дворянском гербе Радловых (von Radloff) изображение сохи. Дед был ученым-филологом, а отец – профессором философии, директором Публичной библиотеки. Мать, в девичестве Давыдова, приходилась двоюродной сестрой художнику Врубелю – уж не этим ли генам обязан сын своим художественным дарованием? А от деда-филолога Николай, возможно, унаследовал вкус к слову. «Писатели любили ему читать свои рукописи, ибо он обладал непогрешимым вкусом. – вспоминал Корней Чуковский. – Куда бы он ни шел, куда бы он ни ехал, в кармане у него была книжка, — русская, английская, французская. Он читал всегда — и в трамвае, и в очереди — с той немного иронической усталой улыбкой, которая так шла ко всему его изящному облику».

Рисовать Николай начал довольно поздно, уже гимназистом (он окончил престижную Annenschule с преподаванием на немецком языке). Но позднее настолько сильно увлекся искусством, что поступил в Академию художеств, еще учась на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Мастерством художественного критика он овладевал на страницах журнала «Аполлон», а школой сатирического рисунка стал для него «Новый Сатирикон».

Октябрьскую развилку 1917 года Николай Эрнестович прошел внешне безболезненно, продолжая заниматься любимым делом и, судя по всему, стараясь не втягиваться в политику. В начале 1919 года был избран профессором основанного еще при царе Института истории искусств, а с 1921-го начал преподавать рисование в Академии художеств и проработал там в качестве профессора вплоть до 1937-го, когда, опасаясь ареста, вынужден был перебраться в Москву: кто-то ему шепнул, что за ним придут (так он сам говорил жене и дочери). На новом месте, по сути, занимался тем же самым: профессорствовал в Московском художественном институте, руководил графической секцией Московского Союза художников и т.д.

Надо ли уточнять, что научную и преподавательскую деятельность Радлов все эти годы совмещал с работой художника: рисовал картины, публиковался в сатирических и детских журналах, иллюстрировал книги (Шекспир, Бальзак, Марк Твен, Чуковский, Зощенко и др.), участвовал в выставках… В 1938 году английское издание его «Рассказов в картинках» о приключениях зверей и птиц получило премию на Выставке детской книги в Нью-Йорке!

С началом войны Радлов весь свой сатирический талант отдал делу защиты родины. В 1942 году художники «Окон ТАСС», и среди них Николай Эрнестович Радлов, удостоились Сталинской премии второй степени. Эта награда стала первой и, увы, последней в его жизни. Художник умер в самый канун 1943 года от последствий травмы, полученной в январе 42-го, когда в дом, где он жил, попала немецкая бомба…

Шахматы были далеко не главной темой в творчестве Радлова, хотя играть он очень любил. Как и его младший брат, известный театральный режиссер и педагог Сергей Радлов, который даже попал в «Словарь шахматиста» (1929), где он назван «одним из сильнейших шахматистов в союзе Рабис» (Работников искусства). 

В юности Николай не раз переживал «рецидив увлечения шахматами». Один из них пришелся на 1911 год, о чем я узнал почти случайно. Листая популярный в 1930-е годы журнал «Тридцать дней» (в нем, кстати, впервые были опубликованы романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок») в поисках его шаржей, я вдруг увидел название «Поражение Алехина», а над ним имя автора – Н.Радлов. Вот так удача: оказывается, он еще и писал о шахматах!

Рисунка в статье, к сожалению, нет, но словесный портрет Александра Алехина весьма выразителен. Меня всю жизнь завораживала упругая, насыщенная живыми деталями, очень точная в словах (и в силу этого порой нелицеприятная) проза поэтов, но проза художников, оказывается, бывает ничуть не хуже.

«Учеником Академии я нанес визит тогдашнему ректору, моему дальнему родственнику, скульптору Беклемишеву. “Познакомьтесь с моим племянником, – сказала мне жена Беклемишева (младшая сестра матери Алехина. – С.В.), – говорят, хорошо играет в шахматы”. Я даже боюсь, что она сказала “тоже хорошо играет”, намекая на переживавшийся мной очередной рецидив увлечения шахматами.

В углу сидел белобрысый и угреватый юнец в мундире правоведа. Мне показался он не стоящим внимания. Маленький бесформенный рот. – Я очень не люблю людей с маленькими ртами. Бесцветные брови. Мундир сидел на нем неубедительно, явно стесняя его.

Через несколько лет, на международном петербургском турнире 1914 года, я встретил его еще раз. Он мало изменился внешне. Так же мешковато сидел на нем мундир с тяжелым, как хомут, воротником. Белесоватая небрежная шевелюра. Рот показался мне иным; в его бесформенных линиях доминировала прямая – напряжение, упрямство, воля к достижению поставленной себе цели. Или, может быть, ослепленные, мы уже потеряли способность видеть?

Новая звезда первой величины всходила тогда на шахматном горизонте…» («Тридцать дней» № 2, 1936).

Однако главной находкой в журнале стало не это эссе, а статья Радлова, от названия которой у меня натурально перехватило дыхание! Впрочем, приберегу-ка я ее (как и цветные рисунки Радлова, украшавшие стены шахматного клуба в Аничковом дворце) для финала, а нас уже ждут шаржи из семейного архива.

Продолжение следует