К 95-летию Якова Исаевича Нейштадта -  живой легенды отечественных шахмат. Фронтовика, международного мастера ИКЧФ, автора многих книг по истории и теории шахмат, ответственного секретаря журнала "Шахматы в СССР", редактора еженедельника "64"... А еще - одного из остроумнейших людей, общение с которым доставляет удовольствие и скрашивает жизнь!

  Господи, ну почему того, чьи воспоминания о прожитой жизни по-настоящему ценны и уникальны, никак не уговоришь засесть за мемуары? А тех, кто светит отраженным светом, не имея особо ничего за душой, а только пересказывая чужие истории и остроты, за уши не оттащишь от компьютера? Нет мне ответа…

По публикуемой ниже «стенограмме» видно, что записывать разговоры с Нейштадтом я начал всего три года назад, когда Якову Исаевичу установили наконец скайп. Но вот когда была сделана самая первая запись – про тещу Майзелиса? Я помнил, что где-то уже эту хохму цитировал… Оказалось, в рецензии под хулиганским названием «Гастрономический оргазм» (на книгу И.Одесского «Невозможное начало»), опубликованной на сайте Chesspro в далеком уже 2005 году.

Поначалу фиксировал только смешные выражения, эпиграммы, остроумные истории, делая для памяти пометки на бумаге. Но однажды, положив трубку (точнее, сняв наушники), сумел воспроизвести по своим закорючкам почти весь разговор. И пошло-поехало!.. Жаль, конечно, что столько времени упустил, но я всё надеялся уговорить Я.И. самого взяться за перо (компьютер он так и не освоил). Ведь раньше мне это удавалось: в юбилейном для себя 1993 году он написал чудесные ностальгические воспоминания «Всё еще впереди…» для журнала «Шахматный вестник» (№ 11), а спустя 15 лет выдал на-гора не менее шикарный мемуар для сайта Chesspro.

Увы, продолжения не последовало. Я.И. объясняет это упадком творческих сил, что, однако, не мешает ему регулярно переиздавать свои книги, причем вкладывая в них столько энергии, что только диву даешься: откуда он ее черпает на десятом десятке?! Сужу по книге «Когда не жаль ферзя», вышедшей в прошлом году: поскольку мне выпало быть редактором и 1-го издания (2005), могу ответственно заявить, что Я.И. переделал ее почти наполовину!

Беэр-Шева, Парк Победы, 9 мая 2016. Я.И.Нейштадт на «торжественной церемонии, посвященной 71-й годовщине Победы над нацизмом».

Больше всего мне жаль, что он так и не написал воспоминания о войне. Полтора года командовал стрелковой ротой гвардии лейтенант Нейштадт (обычно пехотные лейтенанты жили на передовой не больше недели), был дважды ранен (сначала осколком, потом пулей), вернулся с войны инвалидом-туберкулезником, с кавернами в легких. Его скупые рассказы о фронтовой жизни сродни астафьевской прозе. Нынешние «патриоты» такую войну не любят, им покрасивше, погламурнее подавай… Написать не написал, но несколько лет назад Я.И. надиктовал-таки своей внучке Миле воспоминания о той войне. Восемь часов! Хорошая книга, уверен, получится, да и подходящее название уже есть: «Яшка ротный»…

Сергей Воронков

НЕЙШТАДТ МНЕ ГОВОРИЛ

 

Все знают, что у Майзелиса была лучшая в Москве шахматная библиотека, и к нему часто обращались с просьбой что-то уточнить по старинному журналу или редкой книге. Телефон стоял в комнате, и Илья Львович, бывало, подолгу диктовал шахматные партии и варианты. В комнате всегда находилась теща Майзелиса – парализованная и совершенно безучастная ко всему происходящему. Сидела, как истукан, и смотрела в одну точку… А Майзелис, диктуя ходы, говорил не «а-бэ», как все остальные, а мягко – «а-бе». И вот однажды теща, которой, видно, до чертиков надоела эта абракадабра, произнесла мрачно: «Абе, абе… Идиоты проклятые!»

Это не единственная история, связанная с тещей Майзелиса. Как известно, Илья Львович книг на вынос не давал, но друзьям позволял работать у себя дома. Авербах иной раз засиживался до самой ночи. Обедали они на кухне, за огромным столом. И однажды произошел удивительный случай. Приготовив обед, Майзелис с женой вышли зачем-то в комнату, и Юра остался наедине с тещей. Она сидела напротив, взгляд по обыкновению ничего не выражал… И вдруг глаза ее приняли осмысленное выражение! Она посмотрела на Авербаха и спросила: «А вы кто?» Юра от неожиданности потерял дар речи. А она, всё так же глядя на него, сказала с тоской: «Это же пещерные люди! А жизнь так прекрасна… Бегите отсюда, молодой человек!» В этот момент вошли Майзелис с женой, глаза тещи потухли, и она опять превратилась в живую мумию…

Шутка про Исаака Зиновьевича Романова. «При встрече я его спрашивал: “Иссяк, Зиновьич?” А он отвечал: “Нет, еще не иссяк”».

1946 год, шахматный клуб. Входит Яша Эстрин в парадной летной форме младшего лейтенанта. Только серебряные погоны выдают, что он из тыловых (служил в батальоне аэродромного обслуживания). Я.И. не упустил случая съязвить и громко сказал: «Наш Абрам Кожедуб, ласково называли его однополчане».

«Юдович у всех снимал первый абзац. Помню, снял у меня и говорит: “Вот видишь, уже лучше!”».

«Когда я пришел в “64”, то первым делом сказал Рошалю: “Мы с вами не кинозвезды, и наши фотографии публиковаться в газете не будут”. За шесть лет это правило ни разу не было нарушено!»

Еженедельник «64» был приложением к газете «Советский спорт», сидевшей в здании на улице Архипова, по соседству с синагогой. И вот как-то Я.И. выходит оттуда вместе с главным редактором «Футбола-хоккея» (еще одно приложение к газете) Львом Филатовым. Поворачивают к синагоге и видят: на ее ступеньках спит пьяный бомжеватого вида. «Это ваш или наш?» – спрашивает Я.И. «Это наш, но на вашей территории», – отвечает Филатов, чистопородный русак.

«Петросян наставлял меня: “Надо, чтобы не ты боялся, а нас боялись!” Сидим с ним, анализируем. Он предлагает ход и в ответ на мои возражения говорит: “Яша, такой ход не может быть плохим”».

7 октября 2013. Звонит Я.И. на другой день после 90-летия: «Вчера было столько звонков, что мне пришло в голову название “По ком звонит телефон”. А еще весь день несли цветы. Не проще ли было отнести их сразу на кладбище?»

После войны Я.И. как-то спросил своего двоюродного брата Виктора Ардова, почему в молодости журнал «Крокодил» был смешным, а сейчас полное говно. «Яша, это ты был идиот, а теперь поумнел. А “Крокодил” как был говно, так и остался!»

Ардов был известным сатириком и очень остроумным человеком (Я.И. считает, что своим остроумием обязан двоюродным братьям Ардову и Лордкипанидзе). Эпиграмма на Михаила Левидова, автора книги «Стейниц. Ласкер»:

Левидов от ума большого

Стал подражать Бернарду Шоу.

Но то, что хорошо у Шоу,

То у него нехорошоу.

Были такие эстрадные драматурги Дыховичный и Слободской, очень популярные тогда. И однажды Дыховичный написал эпиграмму на Ардова:

Литературе нужен Ардов,

Как жопе пара бакенбардов.

Ардов сымпровизировал в ответ:

Театру нужен Дыховичный,

Как жопе нужен Слободской.

Как-то Я.И. зашел к Ардову, а у него сидит актриса Ладынина. «Яша, ты знаешь эту женщину? А я с ней играл в фильме “Свинарка и раввин”».

Когда Сосонко уехал из Израиля в Голландию, Нейштадт сострил: «Сосонко взял Голландские высоты»!

В 2015 году свою новую книгу, посланную Генне, Я.И. надписал:

Когда на доске стоит каталонка,

Нет никого сильнее Сосонко.

А всё потому, что когда-то

Он книжки читал Нейштадта.

Ежели кто запамятовал: Нейштадт – автор книги о каталонском начале.

Уезжая в 1992 году в Израиль, Я.И. напоследок сочинил двустишие:

Что за страна такая?

Нету уже минтая!

В Москве он жил на Кутузовском проспекте и кормил кошек во дворе минтаем, самой дешевой тогда рыбой…

За свою долгую редакторскую жизнь (в этом году уже 40 лет) я отредактировал более полутора сотен книг. Дарственные надписи Якова Исаевича – среди самых памятных в моей коллекции автографов!

25 мая 2015. По скайпу звонил Я.И., жаловался, что плохо работается. «Мне же перед отъездом в Израиль удалили предстательную железу. А тут проходил обследование, и вдруг выяснилось, что она снова растет. Такое, оказывается, бывает в 10–15% случаев. Видимо, не очень хорошо тогда операцию сделали…» Но Нейштадт не был бы Нейштадтом, если б не сочинил по этому поводу шутливые стихи:

Когда был молодым, я гордился собой

И предстательной железой.

А теперь железа предстательная

Ну совсем, совсем нежелательная!

25 августа 2015. Звонил Я.И. Поинтересовался, как продвигается «Шахматная еврейская энциклопедия». Я сказал, что только-только закончил вычитку верстки. Тогда он, предварительно уточнив, есть ли у других персоналий военные награды, попросил и ему вставить ордена Красной Звезды и Отечественной войны I степени. «А медали?» – «Нет, не надо. У меня их десяток, но стоящих, вроде “За отвагу”, нет, а остальные зачем?»

2 сентября ему предстоит операция. Он старается не подавать виду, что волнуется, но на душе у него, чувствую, скребут кошки. Прочитал стихи, только что сочиненные:

Есть на свете только одна

Очень маленькая страна,

Где раввины от шабата до шабата

Изучают книги Якова Нейштадта.

Посмеялись… Я сказал, что жду его звонка после 2 сентября, пожелал удачи. «Ну, дня три я проведу еще в больнице. А как выпорхну, сразу позвоню». Господи, ну ни слова в простоте! «Выпорхну» – сказать такое применительно к больнице?! Чистый Губерман…

Извинившись, что отвлекает от «важных государственных дел», спросил, над чем я сейчас тружусь. Узнав, что над предисловием к Богатырчуку, сказал, что читает много о Власовском движении. «Очень интересно, столько всего узнаю… Кстати, а ты знаешь еврея, который был полковником царской армии, потом белой армии, а потом генералом немецкой армии?» – «Чего-то с ходу такого не припомню…» – «Штейфон!» – «А, Борис Штейфон, который командовал русским корпусом в Югославии». Вспомнили о генерале Боярском («Он же Баерский, ты знаешь?» – «Конечно»), о Зыкове… «Вот только с тобой и поговоришь об этом, а так ведь никто ничего не знает», – вздохнул он.

Краткость – сестра таланта. Рецензия на книгу «Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат» (2013).

Потом заговорил о наградах. «Сколько таких, у кого настоящие, боевые ордена и медали среди шахматистов? Тех, кто стрелял… Ну, отец твой, Хенкин, Мучник… А тот же Батуринский? Он же по должности ордена получал… Я теперь всех, которые с орденами, может, это и грубовато, но спрашиваю: а ты сам стрелял? Если мнется, всё понятно… Да если бы все стреляли, немцы до Волги никогда бы не дошли! Знаешь, сколько в тылу околачивалось народу? Когда меня везли раненого, на каждом полустанке были толпы военных, а на переднем крае больше пятидесяти процентов личного состава в частях никогда не было. В моей роте никогда не было полного состава… Вот так-то!» – «Всё, Яков Исаевич, готовьтесь. Раз вы сами о войне писать не хотите, я, когда мы с Иришкой в октябре приедем к вам, возьму с собой диктофон, и мы с вами за чашкой чая посидим, поговорим…» – «Да я не против, посидим, если будет время… Но ты-то многое уже видел, а Ирина должна посмотреть страну!»

4 октября 2015. Сегодня – спустя почти полтора месяца! – позвонил по скайпу Я.И. Я знал от его внучки Милы, с которой списался по имейлу, что операция прошла успешно, но пока лучше Я.И. не беспокоить (он всё еще слаб), а позвонить в день рождения, 6 октября. И вот такой сюрприз! Он сказал, что действительно чувствовал себя неплохо, но 7 сентября, когда уже собирался выписываться из госпиталя, сильно простудился. И неудивительно: в палате был кондиционер, а температуру на нем зачем-то держали 16 градусов! У Я.И. было, вероятно, воспаление легких, потому что до сих пор он заходится в кашле и постоянно отходит мокрота.

Извинился, что не позвонил раньше: он не привык чувствовать себя беспомощным и не хотел звонить в таком состоянии. Но сегодня пересилил себя. Почему? Потому что помнил о своем приглашении и волновался, что сорвется наша поездка. Понимая, что не может встретить сам, даже хотел договориться с кем-то в Нетании, чтобы нас приняли и всё организовали. Да, думать в такой момент о других, для этого надо быть Нейштадтом!

Я успокоил Я.И., что мы все равно не смогли бы приехать, так как решили делать ремонт, а в декабре летим на две недели в Прагу и уже взяли билеты. Насчет ремонта пришлось немного покривить душой: мы собираемся его делать, но не сейчас, а в январе… Пообещал, что мы приедем к нему весной, скорее всего в апреле, когда будет уже тепло, но еще не жарко. Договорились, что позвоню ему через день.

Зашла речь о Диме Плисецком, который уже шесть лет живет в Праге и к которому мы ежегодно летаем в гости (в Праге самое красивое Рождество в Европе!). «Помнишь, я написал тебе на одной из книг:

Страны на себя примерив,

Выбрал он пустыню Негев.

А недавно дополнил это двустишие такими строками:

Лучше было послать всех в задницу

И поехать в Прагу-красавицу!

Понравилось? Будешь говорить с Димой, не забудь прочитать ему».

6 октября 2015. Войдя в скайп, увидел, что Я.И. «желтенький» (нет на месте), и решил на всякий случай поздравить письмом – вдруг он сегодня так и не «позеленеет»: «Яков Исаевич, примите мои поздравления! Я от всего сердца желаю вам скорейшей поправки и возвращения в строй. Верю, что вы закончите книгу («Когда не жаль ферзя». – С.В.) и порадуетесь в следующем году ее выходу!»

Не успел написать, как Я.И. «позеленел». Я сразу же нажал на трубку. Думал, что разговор будет короткий, но проболтали более полутора часов! Солировал, конечно, Я.И., я же подавал реплики и лишь иногда, отвечая на его вопросы, что-то рассказывал.

Для затравки я прочитал то, что написал за минуту до этого. «Спасибо, Сережа, это хорошая программа, хотя не знаю, смогу ли выполнить…» Попытался возразить, но Я.И, не дослушав, вдруг сказал: «Знаешь, какое я двустишие сегодня написал? Слушай:

В жизни раз бывает девяносто два,

Только вот дышу едва-едва.

Ну как?»

В голосе его зазвучали нотки прежнего Нейштадта. «Здорово! А это “едва-едва” сразу вызывает какие-то шахматные аллюзии…» – «Точно! – усмехнулся он. – Ходил е-два – е-четыре, а теперь едва-едва». Желая подбодрить его, я в шутку сказал: «Яков Исаевич, вы бы придумали рифму на “три”, а лучше сразу и на “четыре”, на “пять” – вроде как уже дожили до этих лет…» – «Да нет, зачем? – не поддержал он игривый тон. – Тебе же самому потом переделывать придется».

Как обычно в последнее время, разговор вскоре перешел на ту войну. О нынешних ветеранах в Израиле: «Ходят люди, все увешанные значками, ничего не значащими. Это же кощунственно по отношению к фронтовикам… Знаешь, что было самое трудное на переднем крае? Чтобы не разбежались!.. Я пробыл на фронте до 6 апреля 1944 года. У меня после войны был туберкулез, каверны в легких».

Потом, спросив предварительно, знаю ли я, на чьи деньги Ленин делал революцию, рассказал о финансировании большевиков Горьким. Тот за пьесу «На дне» получал только четверть от всех гонораров, еще 20% получал Парвус, а остальное шло Ленину. Так Горькому хватало этих денег, чтобы безбедно жить и даже путешествовать по Италии вместе с… Розой Люксембург!

Затем заговорил о Сергее Кавтарадзе, крупном деятеле в Закавказье. При Берии он сидел в камере смертников. Но вышел оттуда и даже стал зам. министра иностранных дел. В 84 года приехал в Москву лечить глаза. А у Лёли (Елена Зиновьевна, жена Нейштадта. – С.В.) был знакомый профессор-офтальмолог. Кавтарадзе жил на подмосковной даче, и однажды они с Я.И. целый день провели вместе. И Кавтарадзе, в частности, рассказал, как он был в Ялте советником Сталина по Ближнему Востоку. Выступает Черчилль и говорит: «Англия очень озабочена тем, что советские войска на границе с Турцией приведены в боевую готовность. Нам хотелось бы знать, сколько этих войск, каким оружием они располагают?» Сталин просит перерыв. Выходят, Кавтарадзе ждет вопросов, а Сталин ему: «Давай мы лучше поговорим про грузинскую песню…» А перед тем как зайти в зал, Сталин усмехнулся: «Смотри, как я их сейчас сделаю». Начал он так: «Прежде чем ответить на ваш вопрос, г-н Черчилль, я хотел бы уточнить, сколько английских войск находится на границе с Ираном и каким оружием они располагают?» Выступает генерал Александер, отвечает, сколько войск, чем вооружены. Слово вновь берет Сталин: «А теперь я хочу спросить: почему г-н Черчилль доверяет Турции, доверяет своему генералу и не доверяет нам? Если мы не доверяем друг другу, то зачем мы здесь собрались?» Смех в зале, вопрос закрыт.

По «делу врачей» проходил профессор Яков Гиляриевич Этингер. Он ненавидел советскую власть, но лечил всех большевистских бонз, кроме Сталина. Я.И. неплохо его знал. Они как-то познакомились на Рижском взморье и часто беседовали. По словам Я.И., профессор не был «титаном мысли», но специалист был прекрасный. Я.И. дружил с его сыном – Яковом Яковлевичем Этингером. (У евреев не принято называть сына в честь отца, но Яков был приемным сыном: в годы войны его отец, профессор Ситерман из Белоруссии, погиб в гетто, а 12-летнего Якова спасла няня, вывезя из гетто в деревню.) Он часто бывал у Я.И., они откровенно беседовали. Как-то (это было осенью 1950 года) звонит профессор и говорит Я.И.: «Приезжайте, очень хочу вас видеть». Когда Я.И. вошел, он тут же сказал, что Яшу арестовали, и попросил: «Осмотрите его комнату и изымите всё, что может Яшу скомпрометировать». Ничего крамольного Я.И. не нашел, посоветовал только убрать с глаз долой «Еврейскую энциклопедию».

Вскоре профессор Этингер тоже был арестован и умер в тюрьме…

Спустя несколько лет, уже после смерти Сталина, в «воронью слободку», где жил Нейштадт («Твой отец часто там бывал у меня»), пришел кагэбешник, в форме, при нагане – всё, как положено, и принес три повестки на Лубянку (для Я.И., для его двоюродного брата Лордкипанидзе и для Лёли). В кабинете, куда привели Я.И., сидел полковник юстиции и человек в штатском. Полковник спросил: «Знаком ли вам Яков Яковлевич Этингер?» – «Да, знаком». – «Что вы можете сказать о его отношении к советской власти, к политике партии?» Ну, Я.И. был уже тертый калач, бодро отвечает: «А какое у него может быть отношение, если его освободила из гетто Красная армия?» – «Да, это так, – с улыбкой говорит полковник. И добавляет: – А теперь послушайте, что говорит сам Яков Яковлевич». Открывает толстую папку и зачитывает оттуда: «О моих взглядах хорошо были осведомлены такие-то и такие-то, в том числе Яков Исаевич Нейштадт, его жена и его двоюродный брат Лордкипанидзе. Такого-то числа мы с Я.И. гуляли по лесу у нашей дачи, и он сказал, что войну в Корее развязал Советский Союз. А тогда-то мы с ним обсуждали фильм “Коричневая паутина”, он сказал, что гитлеровский режим мало чем отличался от советского…» Я.И., конечно, был ошарашен, но не растерялся и заявил, что «мы из газет теперь знаем, как добывались такие показания, поэтому доверять им нельзя». На что штатский хмуро буркнул, кивнув на Я.И.: «А у него и теперь такие же взгляды».

После этой истории стало ясно, что Якова скоро должны выпустить. И действительно, через пару месяцев Я.И. снова принесли повестку, теперь уже в суд – тогда же выпускали не просто так, а после судебного заседания. Здание суда (трибунал Московского военного округа) было на Арбате, напротив зоомагазина. Придя в суд, Я.И. увидел на скамье подсудимых Якова. Открыв заседание, судья объявил, что все свидетели должны покинуть зал и пройти в особую комнату. Я.И. оказался рядом с Яшиной мамой, арестованной вскоре после мужа и лишь недавно освобожденной. Она была очень подавлена. Я.И. сказал, что всё самое страшное уже позади и Яшу, скорее всего, освободят, а она глухо ответила: «Я не представляю, как мы посмотрим в глаза друг другу. Ведь у Яши прекрасная память, он на историческом факультете легко всё запоминал, и он в своих показаниях очень точно воспроизвел всё то, что говорил Яков Гиляриевич: где, когда, кому…»

Якова в тот день действительно освободили. Через пару дней он пришел к Я.И., но разговора не получилось (он сказал, что его бил Рюмин), и больше они никогда не виделись… А год назад Я.И. прочел некролог, из которого узнал, что Я.Я.Этингер стал профессором истории, потом был одним из организаторов общества «Мемориал», сопредседателем Московского объединения жертв политических репрессий. И вообще, был кристальной чистоты человеком, и т.д. и т.п.

Курьезный случай произошел с тестем Я.И. – профессором Виктором Борисовичем Малкиным, который был в курсе той истории с Этингером. Малкин знал многих людей, связанных с «делом врачей», и считал, что Лидия Тимашук не виновата в том, что ее докладную 1946 года, в которой она не соглашалась с заключением профессоров по поводу диагноза Жданову, через четыре года достали из-под сукна и использовали для травли врачей. В середине 90-х он написал статью об этом для журнала «Новое время», но ее всё никак не печатали. Когда Малкин позвонил в редакцию, ему сказали, что у них есть рецензент по историческим вопросам и он против публикации статьи. Малкин спросил, кто этот рецензент, и, узнав, что Яков Яковлевич Этингер, потребовал его телефон. Ему дали, и он позвонил. Этингер уперся и не поддавался никаким аргументам. Малкина это разозлило, и, перед тем как положить трубку, он со значением произнес: «Привет от Нейштадта!»

Пока мы беседовали с Я.И., позвонил по мобильному сначала внук Женя, поздравил с днем рождения, но очень сдержанно («Да, он такой, слова лишнего не вытянешь… Не в меня пошел!»), а затем сын Саша. Он врач и порадовал Я.И. результатами последних анализов: натрий пришел в норму, да и гемоглобин немного поднялся. «Так что, дед, иди гуляй и не вые…айся!» На что Я.И. ответствовал: «Да я не вые…аюсь, просто сил нет гулять». Я вспомнил, как в начале разговора он насмешил меня, пожаловавшись на то, что старухи в автобусе стали уступать ему место: «Конечно, сами при этом тоже падают…» И добавил: «Хожу плохо, но голова еще соображает. Еще не Маразм Роттердамский…»

На мой недоуменный вопрос, почему Саша назвал его дедом, Я.И. сказал, что это его прозвище и в семье все его так называют.

13 мая 2016. Говорили по скайпу, обсуждали наш с Иришкой предстоящий приезд в Беэр-Шеву (с 24 мая по 2 июня). Я.И. сообщил, что жить мы будем не в Беэр-Шеве, а в двух остановках на поезде от нее, в поселке Леавим («это местная Рублевка»). Там у его сына Саши (он врач) и невестки Лены (она дочь профессора Малкина, которого я хорошо знал) большой коттедж, в котором места хватит на всех. Полдома с отдельным входом, которые занимал внук Женя, сейчас пустуют, там мы и обоснуемся. Кроме того, Я.И. уже купил путевки на экскурсии: Иерусалим, Хайфа, Иордан, Вифлеем, Назарет, Мертвое море… И всё это совершенно бесплатно. Нет слов!

Под конец Я.И. прочитал свой недавний стишок – «Губерман для бедных», как он пошутил. Называется «Разговор соседок»:

Первая:

– Что там этот старый нищий

Возле дома ночью ищет?

Вторая:

– Это муж соседки Лёльки

Кормит кошек на помойке.

Дни, свободные от поездок, мы проводим в Беэр-Шеве, в гостях у Я.И. и Лёли. Их отношения – это отдельная песня. Даже сейчас, на склоне лет, они то и дело высекают искры остроумия и чудесной самоиронии.

Лёля, встретив нас после многочасовой прогулки по городу (Я.И. выступал в роли гида), восклицает: «Яша, ты похудел!» Потом смотрит укоризненно на его ремень и говорит: «Яша, ну что ты затянулся, как Муслим Магомаев? Ты же сейчас пополам переломишься…» Недаром Я.И. говорит про себя: «У меня не телосложение, а теловычитание».

За обедом они стали вспоминать историю своего знакомства (вскоре после войны). Я.И. что-то схохмил, Лёля не осталась в долгу: «Я его перехватила по дороге на Востряковское кладбище».

Через пару дней мы снова подходим к дому после прогулки. Спрашиваю: «Яков Исаевич, интересно, какими словами встретит нас Лёля сегодня?» Я.И.: «Лёля переживает… Но никто не знает, до какой степени».

Яша и Лёля. Семьдесят лет вместе…

Сидим за столом в предвкушении обеда. Лёля возится на кухне, время от времени призывая Я.И. себе на помощь и тем самым отвлекая от беседы – точнее, от произнесения монолога, потому что мы с Иришкой лишь изредка вставляем фразы и смеемся. Не успел он сесть после очередного визита на кухню, как слышим оттуда: «Яша, ты не кончил». – «Я? Не кончил?!» – голос Я.И. дрожит от деланного возмущения, а он сам фривольно улыбается нам…

Лёля делает замечание Я.И. Он, подумав: «Правильно. Но грубо!» В другой раз в аналогичной ситуации: «Грубо. Но красиво!»

Лёля с трудом ходит (на улицу практически не выходит), еще труднее ей вставать, но она неизменно сервирует стол, как на праздник. В начале обеда перед каждым стоит большая тарелка, а на ней маленькая – для закусок. Потом эта тарелка уносится на кухню и на ее место водружается суповая тарелка. Потом она тоже уносится и подается второе блюдо. В финале вносятся маленькие тарелочки для десерта.

В последний день Лёля предупреждает: «Сегодня обед будет без архитектурных излишеств», – но на количестве тарелок это никак не отразилось. Лёля разливает борщ, а Я.И. получает тарелку с бульоном. Он ставит ее прямо на стол, так как большую тарелку отодвинул в сторону. Лёля с удивлением: «А зачем ты убрал тарелку?» Я.И. немного смущенно: «Простите за невежество».

Лёля выходит к нам из своей комнаты после дневного отдыха. Иришка спрашивает: «Ну как отдохнули?» Лёля: «Мне главное – потерять сознание».

Кота недаром зовут Пушкин. Это про него: «Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит». Даже когда мы с Я.И. говорим по скайпу, он умудряется встрять в разговор!

Домашнего кота, очаровательного сибиряка с пышным хвостом, зовут Пушкин. Вообще-то он Пушок, но за развившуюся с возрастом «болтливость» (он все время что-то «говорит» и при этом пристально смотрит в глаза) получил свое новое прозвище. Он трется у ног Я.И. и довольно громко мявкает, мешая нам говорить. Я.И. ему ласково: «Пушенька! Единственное, что я могу для тебя сделать, это дать тебе по жопе».

Вечером уезжаем от них на вокзал. Лёля вызвала по телефону такси: «Радак, арба-эсрэ. Тода» (на иврите: улица Радак, 14. Спасибо), и Я.И. собирается идти нас провожать, чтобы сказать таксисту, куда нам ехать (за четверть века проживания в Израиле он выучил на иврите лишь с десяток необходимых слов). Лёля внимательно наблюдает за процессом. Я.И. не выдерживает: «Лёля, когда ты на меня смотришь, у меня холодеет в пупке».

Уже на улице в ожидании машины спрашиваю Я.И., сколько все-таки стоит такси в Беэр-Шеве – 25 шекелей или 30? Он без улыбки: «25 шекелей – и бонжур, покеда!»

Идем к бывшему коттеджу Саши (я там был в 2005-м, когда в Беэр-Шеве проходил командный чемпионат мира: в один из дней Я.И. повез меня, Диму Плисецкого и Женю Атарова показать, как живут здесь врачи). Середина дня, солнце палит нещадно. Я.И. кивает головой на теневую сторону улицы: «Пойдем по той стороне… И за те же деньги».

Во время прогулки Я.И. сказал, что его недавно приняли за аргентинца. И вскользь заметил с улыбкой: «Ну да, у них же там немало бывших нацистов…» Я ответил, что его с таким же успехом можно принять за старого грузина, турка и даже армянина. Уже дома, увидев на его выбритом подбородке одинокий длинный волос, я решил пошутить: «Я.И., а с Ходжой Насреддином вас не сравнивали? Я вот сейчас выдерну у вас волос мудрости, и посмотрим, как это отразится на вашем остроумии». И выдернул. (Оказалось, это не его, а какой-то пришлый волос – скорее всего, кота Пушкина, которого он приласкал по приходе домой.) Я.И. мгновенно нашелся: «Я знаю, как будут называться мои мемуары: “В один волос!”».

При встрече на вокзале Я.И. рассказал о казусе, который с ним случился, пока он нас ждал (поезд из Леавима опоздал почти на полчаса). Устав стоять, он присел на ступеньки. А когда захотел встать, то никак не мог, и если б не проходившая мимо девушка в военной форме, которая помогла ему подняться, он бы так и сидел на ступеньках до нашего появления!.. Во время прогулки по городу мы присели отдохнуть в тени у фонтана на скамейку. Когда стали вставать, я бросился помогать Я.И., но он резво вспорхнул со словами: «Вуаля! Совершенно свободно». И поклонился, как цирковой артист после удачно выполненного номера. Ну, прям «заслуженный Яков Исаич Республики» (его шутка).

Беэр-Шева, май 2016. У Шахматного центра имени Э.Леванта. Я ходил в бейсболке, а вот Я.И., несмотря на палящее солнце, категорически нет. Фронтовая закалка?

По дороге к шахматному клубу, носящему ныне имя своего знаменитого директора Элиягу Леванта, Я.И., чтобы сократить путь (солнце жарило вовсю), предложил перейти улицу «по-московски» – в неположенном месте. Стоим, выжидаем момент, когда не будет машин. Мы с Иришкой уже было решились идти, но он остановил нас: «Лучше погибнуть от солнечного удара, чем под колесами».

Через день подходим к светофору, там уже горит зеленый. Спрашиваю: «Яков Исаевич, вы пойдете?» Он, прибавив шагу: «Я даже побегу… как в 42-м во время отступления к Дону» (во время того отступления попал в плен их командир дивизии).

Идем с рынка на вокзал каким-то проулком. Вокруг покосившиеся, обшарпанные строения. «С Нейштадтом по развалинам», – меланхолично роняет Я.И. И тут же уточняет мысль: «С развалиной по развалинам».

Наслушавшись Я.И., я тоже невольно стал острить. То, не в силах вспомнить название «бугенвилия» (этим растением с потрясающе красивыми цветами засажен весь Леавим), сказал: «Какая-то… трахтинголия» – и сам удивился созвучию с магнолией, которой здесь тоже хватает. То, усомнившись в знании нашей дочкой Шагала (мы послали ей по айфону фотку купленного для нее магнитика с фигурой скрипача на крыше), неожиданно для себя ляпнул: «Да ей, по-моему, пока, что Шагал, что Стоял, что Сидел – всё едино…»

Я.И. подарил только что переизданные «Шахматы до Стейница» (единственная его книга, которой у меня не было). Надписал: «Моему еще молодому другу Сереже Воронкову от давно постаревшего автора. На память о встрече в Беэр-Шеве. 1/VI-2016».

7 июня 2016. Первое общение по скайпу после Беэр-Шевы. Я.И. в конце: «Чего-то хотел еще сказать, но… Нет, не могу вспомнить… Пришла мысль, но она никого не застала».

А потом процитировал объявление (подчеркнув, что это не его шутка): «Требуются девушки для сопровождения евреев по пустыне».

Не успел закончить разговор, как позвонил Фред Малкин. Спросил, буду ли завтра в ГПНТБ. Сказал, что принесет сало. Я в свою очередь спросил, любит ли он хумус (привез из Израиля). Он ответил, что терпеть не может, и процитировал чьи-то стишки:

Ешь морковку, хумус, хрен,

Будешь как Софи Лорен.

24 июля 2016. Сам позвонил Я.И. по скайпу, что-то давно от него никаких вестей. Сказал, что прихворнул, но сейчас уже получше. Работает с трудом, так что книга почти не продвинулась. «И память заметно ухудшилась. Забываешь какие-то факты исторические, события… Потом всплывают, как пельмени…» Посетовал, что внучка с мужем уезжают в Лондон. Контракт с Гуглом на пять лет. Муж и в Израиле там работал, крупный специалист. «Знаешь, сколько они будут платить за съемную квартиру? 600 фунтов в неделю!! У них там по неделям, а не по месяцам. И еще 1500 в месяц за детский садик! Хорошо еще, что только за одного сына, дочка-то сразу в школу пойдет, а школа бесплатная…»

19 августа 2016. Позвонил Я.И., обрадовал, что практически закончил работу над рукописью. Сказал, что чувствует себя плохо, но сейчас уже лучше. Лёля тоже очень слаба, из дома не выходит. Прочитал на днях написанное двустишие про Сосонко, которое тот одобрил:

«А ну всех на хер!» – заметил тонко

Голландский гроссмейстер Генна Сосонко.

«Ну вы прям, как Олеша: ни дня без строчки, точнее – без рифмы». – «А что мне еще остается?..»

2 сентября 2016. Опять Я.И. звонил по скайпу. И опять обнадежил, что практически всё закончил, осталось работы на несколько дней. Слово за слово, начал вспоминать разные хохмы.

– Знаешь такого карикатуриста – Караваев?

– Знаю. Вы мне в Беэр-Шеве показывали его работы, у вас даже пару оригиналов сохранилось…

– Хороший был художник. Я ему темы для карикатур подбрасывал, он сам просил: «Яш, придумай что-нибудь, ты же человек остроумный». Одну тему я предложил такую – это в разгар борьбы с «засильем евреев». Клуб на Гоголевском. Со стороны бульвара он весь обложен взрывчаткой. На бульваре толпы любопытных. Из окон клуба выглядывают Юдович, Нейштадт… И подпись: «Подождите взрывать! Баранов выйдет».

– А, ну да: единственный русский в редакции!..

– Помню, еще такая была тема. Это уже после смерти Сталина. В гробу лежит волк. Выступает заяц: «От нас ушел наш верный друг и дорогой учитель!» Эту он даже пытался пристроить, но никто, конечно, не опубликовал…

Я спросил Я.И., как он себя чувствует.

– Да неважно, работать совсем не могу.

– Ну, это вообще волнами, у меня тоже спады бывают, – попытался ободрить я.

– Знаешь такой анекдот? Человек тонет в говне и просит: «Рабинович, не делайте волны!»

– Яков Исаевич, ну почему вы не хотите всё это записать? У вас же столько всего в голове! Поверьте, это же бестселлер был бы!

– Сережа, ну кому это всё сейчас нужно? Только тебе и еще нескольким людям…

– Почему? Вот я тут Бейлина читал воспоминания – остроумные, живые и, главное, откровенные. Уверен, что такие книги многим интересны.

– Да, Миша очень остроумный был, и много чего знал. Я его называл чемпионом мира по коммуникабельности. У него со всеми были хорошие отношения, врагов вообще не было… Но он очень легко писал, а у меня, ты же знаешь: чтобы хорошо написать, мне надо потрудиться. А энергии уже нет…

– Вот Рошаль очень жалел, что так и не написал воспоминания!

– Ну, Рошаль не писатель был. Он потом выучился, конечно, писать, но все-таки он журналист… Помню, мы работали в «64», он собрался писать книгу о Карпове. Я говорю: «Александр Борисович, такая книга должна быть хорошей. Я вас знаю как журналиста, а тут надо быть литератором… Ну, покажите вашу статью, которой вы можете гордиться?» Он надолго задумался. И ответил: «Пожалуй, некролог о Симагине»…

– А Виктора Васильева как вы оцениваете? Он-то уж точно писатель был.

– Да… Но тоже, понимаешь, выученный из журналиста.

– Я тут писал статью о 18-м чемпионате СССР, а Васильев делал о нем репортажи в «Советском спорте». Грамотные, толковые, но, на мой вкус, пресноватые. Всё на одной ноте, без спадов, без подъемов… Хотя все равно интереснее, чем репортажи Тарасова о следующем чемпионате.

Самым дорогим подарком Якова Исаевича стал его богатейший фотоархив, который он дал мне с собой в Москву, чтобы переснять. Поразительнее всего, что Нейштадт (в отличие от Авербаха) до сих пор хорошо слышит, а главное, видит! Он без труда называл мне практически всех, кто изображен на фотографиях…

– Тарасов хороший поэт был. Знаешь, что Евтушенко называл его своим учителем? Да, учил его стихосложению…

– Яков Исаевич, а вы сами давно начали рифмовать? Очень уж профессионально у вас получается.

– Да, еще до войны. Меня в 7-м классе за стихи даже выгнали с урока истории! За какие? Могу прочесть:

Сен-Симон и Лафайет

За Новый воевали Свет.

А Вашингтон, он оглоед,

Присвоил славу их побед.

В 9-м классе тоже выгнали. У нас была учительница, старая дева. И я, не заметив, что она вошла в класс и стоит за моей спиной, продекламировал:

Прожила на свете сорок лет.

Спросу на нее всё нет да нет.

– Яков Исаевич, еще раз можно? Я хочу записать.

– Запиши, если хочешь. Будет что в некрологе процитировать… А помнишь, у нас в редакции работала машинистка Мария Самсоновна?

– Нет, я ее не застал. Когда я пришел, уже Галя Иванкова была.

– Ну, может быть. Так вот, отмечали какой-то ее день рождения, или даже юбилей, а я о ней ничего не знал, кроме того, что она из Одессы. И написал:

Ша, одесситы, полно

Гнуть на царя нам выи –

У старика Самсона

Дочь родилась Мария.

Ой, с этой Марией Самсоновной забавная история связана. Не рассказывал? Она в шахматах ни бум-бум была. И как-то напечатала: «И черные обрезали белому королю по седьмой горизонтали…» Юдович на полях начертал: «М.С. Что вы сделали с белым королем? Он же православный!»

Юдович был очень остроумен. Вскоре после того как я был взят в редакцию, он спрашивает: «Яша, ты когда-нибудь работал в штате?» – «Нет, после войны только вел кружки в разных местах…» Тогда он протянул мне зарплату и торжественно сказал: «Яша, поздравляю, ты впервые получаешь деньги за честный труд!»

– Яков Исаевич, а вы на Юдовича никогда эпиграмм не писали?

– Нет… А вот с Женей Ильиным мы как-то обменялись эпиграммами. Он написал мне на своей книжке «Гамбит Пегаса»:

Пусть знают все умы и все умишки,

Ты, Яша, мне дороже, чем король,

Поскольку в появленьи этой книжки

Сыграл ты положительную роль.

Я в ответ сочинил:

Тихо-мирно до войны

Жили-были Ройтманы.

А окончилась война –

Вижу Женю Ильина.

Он обиделся… Хотя чего обижаться? У меня в шахматном кружке при мединституте занимался парень по фамилии Штейнбок.  Говорил, что имеет первый разряд, но я ставил его в команде 12-м запасным… Когда спустя годы мы как-то встретились, я спрашиваю его: «Как дела?» А он говорит, что медицину забросил, стал писателем. «Что-то я не слышал про такого писателя Штейнбока…» – «Так я теперь Арканов. Слышал про такого?»

…Под конец речь зашла о войне. Я.И.: «Осень 43-го, мы наступаем. И вдруг те, что впереди, побежали назад. Вижу, несколько наших танков подбиты, дымят, но выстрелов не слышно. А все бегут! Так бывает – паника. Я пытаюсь остановить пистолетом и матом бегущих, но без толку… Мимо пробегает капитан с почти оторванным погоном – и резко останавливается. Смотрит какое-то время на меня, кричит: «И они ишо говорат, шо мы не воюем!» – и бежит дальше…

28 октября 2016. Наконец-то позвонил Я.И.! Я его 6 октября поздравил с днем рождения и по скайпу, и по мейлу. В ответ ни слуху ни духу. Я уже волноваться начал, обычно он изредка, но звонил. Написал Лене, его невестке. Оказалось, она уже в Лондоне, у дочки: «Сережа, здравствуйте. Я.И. более-менее ничего. Насчет рукописи я не знаю, закончил ли. В компьютере он периодически запутывается. Так что емайл и скайп мог и не открыть. Я сейчас в Лондоне, приеду через неделю и выясню. Привет Ире».

Я.И. сказал, что закончил работу над рукописью, на днях сделает копию и вышлет. Почему не звонил? С большим опозданием прочитал мое поздравление, так как редко заходит в скайп. Чувствует себя хреново, вот и стихи теперь невеселые:

А система моя выделительная –

Омерзительная, отвратительная!

1 февраля 2017. Звонил по скайпу Я.И., спросил о самочувствии Авербаха, сказал, что позвонит ему 8-го. В конце разговора (так, ни о чем) в ответ на мое пожелание больше отдыхать выдал экспромт: «Абрам и Хаим – вместе отдыхаем!» Я говорю: «Отличный девиз для турфирмы». Он: «Тогда надо добавить: “Я, Абрам и Хаим – вместе отдыхаем!”».

23 апреля 2017. Разговаривали по скайпу. Я.И. наконец, после трехмесячных родов, прислал вставку в книгу «Когда не жаль ферзя». Потом стал рассказывать про войну. Как он в 1941–42-м учился в пехотном училище им. Ворошилова вместе с Кириллом Савицким-Николаевым, сыном главного архитектора Москвы.

«Красивый, белокурый русский парень. Мы очень сдружились. Вместе с нами учился рыжий парень Федя Хитрук, ставший потом известным мультипликатором. Он был на четыре года старше, и мы шесть месяцев учились в одном взводе, в одной комнате спали… И вот как-то в 70-е годы я выхожу из издательства “Физкультура и спорт” и по Каляевской (ныне Долгоруковская. – С.В.) иду к остановке. Прохожу мимо “Союзмультфильма” (он помещался в здании бывшей церкви) и вижу… Федю Хитрука! Бросаюсь к нему: “Федя! Как я рад тебя видеть!” А он в ответ: “Извините, вы меня с кем-то перепутали”. Я: “Ну как же?! Помнишь, как мы с тобой в пехотном училище учились? А Кирюшу Савицкого-Николаева помнишь?” – “Нет-нет, вы меня с кем-то путаете”. И прочь пошел…

Я потом посмотрел: в его биографии почему-то нет училища. Но указано, что он занимался пропагандой в спецвойсках. Вот по какой-то причине он решил вычеркнуть эту страницу из своей биографии…

А Савицкий пропал… После войны я как-то стою у телефонной будки, жду своей очереди, и вдруг слышу, звонящий спрашивает: “Ира, а как Кирилл?” А у Савицкого была сестра Ира. Согласись, нечасто такое сочетание встречается. Я обрадованный побежал по его адресу. Но оказалось, что от Кирилла ничего нет… Сестра рассказала, что сразу после войны им передали записку от Кирилла, которую тот выбросил из проходящего поезда с заключенными. Там было написано, что он арестован, его везут на восток. За что, почему? Может, в плену был, может, еще что…»

Потом Я.И. рассказал, как погиб его прадедушка. Во время гражданской войны в Воронеж ворвалась мамонтовская конница. Все попрятались, а прадед чего-то делал во дворе. Солдаты его спрашивают: «Ты кто?» Он отвечает: «Кантонист». Им послышалось «коммунист», и его застрелили…

26 марта 2018. В полночь позвонил по скайпу Я.И. Как дела? что делаешь? – слово за слово, проговорили без малого два часа! Обо всем: о «деле врачей», о войне, об Ардове… Конечно, много повторялся, но кое-что было и нового. Я попросил, чтобы он позаботился о сохранности воспоминаний о войне, которые он наговорил своей внучке (восемь часов!). «Да кому это нужно? Я же не Ботвинник, не Авербах, кто меня знает?» – «Яков Исаевич, вы вот Александра Шумилина знаете? Нет? Он еще при совке написал воспоминания “Ванька ротный”, знал, что такое не напечатают, но все равно записал. Опубликовали уже после его смерти, так это, на мой взгляд, лучшая книга о войне!.. А ваши воспоминания можно назвать “Яшка ротный”, вы же командиром роты были!»

Посмеялись, но с мертвой точки я его так и не сдвинул: «Да ладно, Сереж, кому это нужно?» Тогда я сказал, что некоторые его рассказы я по памяти записывал после наших разговоров. Он оживился: «Интересно… В следующий раз почитай». На том и порешили. Договорились, что он специально позвонит, чтобы я еще что-нибудь записал… Сказал ему, что у меня теперь электронный диктофон, без пленки, на него можно часами записывать, жаль, что у меня такого не было тогда в Беэр-Шеве. «А тебе понравилось у нас?» – «Да, конечно! Иногда снится даже Израиль…» – «Так приезжайте снова, тогда и запишешь…»

Иордан, май 2016. Монетку бросил – так что до скорой встречи, Яков Исаевич!