Страсть и военная тайна гроссмейстера Ройбена Файна. Часть 12

№1

Автор указывает, что эта позиция встретилась в партии Тейхман – Блэкберн, и дает ее анализ, мало чем отличающийся от приведенного в книге американского мастера Эд.Ласкера «Шахматная стратегия», где также дается это окончание.

В позиции на диаграмме Р.Файн указывает продолжение 1...Kf6 2.Kh3 Kg6? 3.Kh2? h4 4.Kh3 hxg3 5.Kxg3 Kf5 6.Kg2 Kf4 7.Kf2 c5 8.Ke2 Kg3 9.Ke3 Kh3! и черные совершают обход королем, после чего выигрывают.

В случае же 8.Kg2? черные выигрывают после 8...Ke3 9.Kg3 Kd3 10.Kg4 Ke2 11.Kg3 Kf1 и т. д.

Однако, если в приведенном варианте сыграть 3.Kg2 , то черные не достигают цели, так как на 3...h4 последует 4.f4! с ничьей. Этого хода не заметил американский гроссмейстер.

Есть ли все же выигрыш у черных? Рассмотрим позиции, в которых прорыв черных h5-h4 оказывается решающим.

№2

1...h4 2.f4 (Остальное быстро проигрывает. Например, 2.Kh3 hxg3 3.Kxg3 Kf5 и т. д. или 2.gxh4 gxh4 3.Kh3 Kf5 4.Kxh4 Kf4 и т. д.) 2...gxf4 3.gxh4 Kf5 4.Kh3 Ke4! 5.h5 (Не помогает и 5.Kg2 ввиду 5...Kd3!! 6.Kf3 Kxc3 7.h5 Kb3 8.h6 c3 9.h7 c2 10.h8Q c1Q с выигранным ферзевым эндшпилем) 5...Ke3 6.h6 f3 7.h7 f2 8.h8Q f1Q+ 9.Kg4 Qf3+ 10.Kg5 Kd2 и черные должны выиграть.

№3

И в этой позиции прорыв 1...h4 ведет к победе. Например, 2.f4! (теперь плохо 2...gxf4? 3.gxh4 и 4.Kf3) 2...h3 3.fxg5+ Kxg5 4.Kf3 c5 и черные выигрывают.

Не могут белые воспрепятствовать прорыву и при положении короля на h3, в этом случае черный король должен стоять на е5.

№4

1...h4 2.gxh4 (После 2.f4+ gxf4 3.gxh4 Ke4 получается положение, рассмотренное при анализе позиции №2) 2...gxh4 3.Kg4 c5! 4.f4+ Ke4 5.f5 h3 6.f6 h2 7.f7 h1Q 8.f8Q Qg1+ 9.Kh5 Kd3 и черные должны выиграть.

Рассмотрев эти варианты, нетрудно теперь найти и выигрывающий маневр. В позиции №1 черные играют 1...Kf6 (Этот ход не единственный, также возможно и 1...Ke6). Теперь на 2.Kh2 или 2.Kf2 следует 2...h4 (позиции №2 и 3), если же белые сыграют 2.Kh3 , то 2...Ke6!! и теперь на 3.Kh2 – сразу 3...h4 , a на 3.Kg2 - 3...Ke5! , получая в случае 4.Kh3 позицию №4, а в случае 4.Kh2 или 4.Kf2 , после 4...Kf6 , – позиции №2 и 3.

Остается рассмотреть только после 1...Kf6 2.Kh3 Ke6 ход 3.g4. Но и он не спасает белых: 3...h4 4.f4 gxf4 5.Kxh4 Ke5 6.g5 (Хуже 6.Kh3 Ke4 7.Kg2 Kd3! 8.Kf3 Kxc3 9.g5 Kb2 10.g6 c3 и т. д.) 6...Ke4 7.g6 f3 8.g7 f2 9.g8Q f1Q.

Все же и в этом наиболее благоприятном для белых ферзевом эндшпиле им не удается спастись. Например, 10.Qe8+ Kd3 11.Qxc6 Qf2+ 12.Kg4 Qc2 , выигрывая пешку с3 и партию. Или же 10.Qg6+ Ke3 11.Qe6+ (Нельзя 11.Qxc6 ввиду 11...Qf4+ и 12...Qf3+ с разменом ферзей) 11...Kd3 12.Qd6+ Kc2 13.Qxc6 (Не помогает 13.Qb4 , так как черные после шахов переводят ферзя на b5) 13...Qe1+ 14.Kg4 Qxc3 15.Qxa4+ Qb3 и черные проводят пешку «с» в ферзи.

Приведенный анализ показывает, что у черных есть выигрыш, но он достигается тонкими маневрами лишь в ферзевом эндшпиле.

Р.Файн «добросовестно» переписал в свою книгу чужой анализ вместе со всеми его ошибками.

М.Бонч-Осмоловский
и Н.Тер-Погосов».

 

Кратко о критиках Файна. Михаил Бонч-Осмоловский (1919–1975) по молодости был разносторонним спортсменом, увлекался боксом, теннисом, волейболом. Но наибольших успехов добился в шахматах. Достойно играл в чемпионатах Москвы (лучшие результаты: 1949 г. – 5-6 места,1960 г. – 3-5-е), в 1951-м стал мастером. Окончил МАИ, незадолго до своей безвременной кончины в 1973-м защитил докторскую диссертацию «Вопросы автоматизации и оптимизации селективного комплектования»…

Дружеский шарж в газете «64» за 9 августа 1940 года

Соавтор Бонч-Осмоловского менее известен. О нем Сергей Воронков по моей просьбе расспросил Юрия Авербаха. Как звали Тер-Погосова, патриарх точно не помнит, но, кажется, Никита. Между прочим, сначала его фамилия была Погосян, а потом уже Тер-Погосов. Познакомились, далее рассказал Юрий Львович, еще до войны на легендарном Стадионе юных пионеров. Играли вместе в турнире на 3-ю категорию. Это была одна шахматная компания – Авербах, Линдер, Бейлин, Гусев и Тер-Погосов, которого они в шутку звали Тире-Погосов. Он также окончил МАИ (Ю.Л. даже помогал ему делать диплом). Потом работал начальником производства у сына Берии Сергея.

После падения Берии карьерно пострадал.

Был сильный кмс. Но, к сожалению, имел слабое здоровье, еще в детских турнирах, бывало, мучили сердечные боли. Да и потом частенько жаловался на сердце. Умер довольно рано… Ну и любители шахматной литературы уже, конечно, вспомнили, что Тер-Погосов отметился в замечательной книжице Бориса Вайнштейна "Комбинации и ловушки в дебюте" рассказом "Лучший шахматист среди барабанщиков".

Обложка «Основных…» (издание 1941 года) и та их страница, где под №72 – пешечная концовочка партии Тейхман – Блэкберн

Кажется, в советской шахматной печати это был чуть ли не единичный критический выпад против любимой книги Михаила VI, а что же на родине нашего героя?

Без «Basic…», этого монументального однотомного справочника по эндшпилю, говорилось в изданной в 1975-м «Шахматной панораме» Уильяма Ломбарди и Давида Даниельса, квалифицированному шахматисту просто невозможно обойтись, «на почти 600 страницах Файн систематически рассматривает все виды окончаний, анализирует тысячи позиций – большей частью с высшей степенью ясности и точности.

Тем не менее, – пишут далее авторы (скорее всего один из них – гроссмейстер Ломбарди), – работа содержит сотни ошибок, и любимым занятием американских шахматистов всех уровней стало выискивать эти ошибки и посылать свои трофеи Ларри Эвансу, ведущему аналитической колонки в «Чесс лайфе».

И ниже: «Вряд ли удивительно, что книга такого объема содержит ошибки. Но что действительно удивляет, так это относительная простота позиций, в которых были совершены ошибки».

И далее Ломбарди приводит пару примеров:

«Файн пишет, что после 1...Kg8 2.Ke6 Kh7 3.Kf7 Kh8 4.Kf8!! (но не 4.h6 Kh7!! с ничьей) белые выигрывают, и так и есть – 4...Kh7 5.g6 Kh8 6.h6 и мат в два хода.

Но 2...Kf8 (вместо 2...Kh7??) дает черным ничью. На самом деле белые выигрывают так – 2.Kg6 Kh8 3.Kf7 и т. д.

Файн утверждает, что к выигрышу белых ведет 1.a6 Bf5 2.Kf3! Kd5 3.a7 Be4+ 4.Ke3 «и черные должны оставить слона без защиты, если они хотят освободить диагональ». Но после 2...Bd3! 3.a7 Bc4! 4.a8Q(R) Bd5+ черные добиваются ничьей».

Дважды изданные Сэмюэлом Луи в начале 90-х буклеты вместили в себя двести корректировок содержимого самой известной книги Файна. К тому времени и явившее ее шахматному миру «McKay Chess Library», и другие издательства выпустили солидное количество стереотипных изданий «Основных…».

Наконец, бывший многолетний редактор «Чесс лайф» Берт Хохберг все же смог убедить «McKay Chess…» издать улучшенный вариант настольной книги Ботвинника, и это произошло в 2003-м, а исправил и дополнил ее не кто иной, как Пал Бенко.

Еще только приступая к созданию цикла «Страсть и военная тайна…», ваш покорный слуга наудачу отправил еmail этому старейшему американскому гроссмейстеру (названному в честь великого Морфи), поинтересовавшись, доводилось ли ему играть с Файном. Бенко долго не отвечал, и когда я уже было потерял надежду, вдруг в моем ящике появилось коротенькое письмо из-за океана! Цитирую:

«Прошу прощения за задержку с ответом, но я был очень занят, и моя жена, занимающаяся моей почтой – тоже.

Я действительно играл легкие партии с Файном, порой заглядывавшим в Манхэттенский шахматный клуб. Он был далек от былой формы, растренированный, такой уже немного «заржавевший», но и в 60-70-е был еще сильным соперником…».

Семикратный победитель открытых чемпионатов США не вспомнил или не счел нужным упомянуть, что за три года до кончины Файна они встретились за доской на фешенебельной Пятой авеню в знаменитом Метрополитен-музее. В начале июня 1990-го там сошлись в товарищеском матче команды двух самых известных и старейших шахматных клубов США. За «Манхэттен» играли Бенко, Максим Длуги, Ларри Кристиансен и другие, за «Маршалл» – Эндрю Солтис, Майкл Роде, бывший чемпион Москвы Анатолий Лейн… Лимит времени – блиц. Заявленный за «Маршалл» 75-летний Файн опоздал на первый тур, и вот во втором ему и выпало сразиться с Бенко, которому он быстро проиграл.

Почему – понятно из отчета в «Нью-йорк таймс»:

«О, он зевнул! – крикнул кто-то из-за канатов.

– Здесь слишком много шума, – раздраженно сказал Файн. – Я не могу играть в таких условиях. Освещение плохое. Слишком шумно, – повторил он.

Спустя некоторое время Файн, выглядевший удрученным, сообщил, что выходит из матча».

ПОЧЕМУ ПАЛ БЕНКО ПЕРЕСТАЛ ИГРАТЬ И СОЧИНЯТЬ ЭТЮДЫ

Мало-помалу у меня завязалась переписка с Палом, не только выдающимся гроссмейстером и теоретиком, но и автором множества этюдов, ставших классикой жанра. Как-то я выслал на его суд несколько своих этюдных опусов, они ему понравились, а особо выделив нижеследующий («Прекрасная идея!»), Мэтр по-доброму напутствовал: «Продолжайте ваше хорошее дело!».

Как говорится, спасибо на добром слове!

В.Нейштадт
Fide World Cup, 2010
1-й почетный отзыв

Ничья

1.Nd7+ Nxd7 2.e7+ Ke8 3.Nc7+ Qxc7 4.Ra8+ Nb8 5.Kb1! (неожиданный тихий ход в сверхнапряженной ситуации) 5...Qb6 (А что еще? 5...Qb7 6.Bd5! , а в случае 5...Kd7 белых выручает новоиспеченный конь – 6.Bb5+ Kd6 7.e8N+!) 6.Rxb8+ Qxb8 7.Bb3! Qb7 8.Ba4+! Qd7 9.Bc2! Этот отскок слона защищает белого короля от шахов ферзем, и далее – уже знакомое: 9...Qb5 10.Ba4! с позиционной ничьей.

Разумеется, по ходу нашего с патриархом американских шахмат обмена мейлами я не мог не поинтересоваться у него подробностями того, как он перепахал нетленку Файна.

.

Пал: «Я проверил книгу Файна вдоль и поперек, внес много поправок, что-то убрал, добавил новый материал, в том числе свои партии и этюды. Всего на подготовку исправленной версии у меня ушло полгода... Да, в два раза больше, чем Файну понадобилось на создание этой книги. Так ведь надо же было кому-то еще и изменить ее на алгебраическую нотацию…».

Не удалил ли переработчик и пешечную позицию, досконально разобранную Бонч-Осмоловским и Тер-Погосовым? Нет. Но поместил ее без диаграммы (см. скан, позиция 136) и почему-то безымянной…

После 2…Ke5 возникла позиция №4 – после хода 1…h4 – из вышеприведенной критической заметки в «Шахматах в СССР» – В.Н.

В новом мейле за океан я поинтересовался у Бенко: прибег ли он при проверке этого окончания, как и других позиций в книге, к помощи железного друга?

Ответ: «Я не помню окончание Тейхман – Блэкберн, но тогда я не мог пользоваться компьютером. И даже сейчас я не спец в работе с ним, из-за чего и оставил сочинение этюдов».

А в письме следом Пал еще раз высказался на этот счет: «В последнее время я не играю и не составляю этюдов для конкурсов, потому что не хочу соревноваться с компьютером! Все же я составляю и исправляю задачи…».

Пал Бенкo украсил «Basic…»-2003 своими прекрасными этюдами, в том числе и таким маленьким шедевром.

Выигрыш

1.a4! Kb2 2.Ra3!! Kxa3 3.axb5 a4 4.b6 с победой!

В одном из писем Пал поделился, что скоро пойдет на операцию глаз… И слава Богу, все прошло хорошо, и вскоре он выслал мне несколько своих новых задач-шуток ретроаналитического толка; три из них были опубликованы в апрельском номере «64-Шахматное обозрение» за 2016 год.

Задачи Бенко в «64»

На девятом десятке жизни Пал также активно занимается исправлением этюдов А.Троицкого, и одну из таких своих переработок, в свое время опубликованную Джоном Ройкрофтом в «Endgame», он предложил для публикации в России. Пусть и с опозданием, выполняю просьбу старейшины шахматного Запада.

Но сначала – что было задумано отцом современного этюда почти 90 лет назад.

А.Троицкий
«Magyar Sakkvilag», 1931

Выигрыш

«Черные при своем ходе сразу проигрывают. Например: 1...Ka4 2.Ra8 a5 3.Rb8 ; или 1...Ka6 2.Kb4 ; или же 1...a6 2.Ra8 и т. д. Поэтому нужно передать ход черным, ладья этого сделать не может. Например, 1.Rf8 Ka6! и вынуждено 2.Rb8 . Следовательно, «потерять ход» должен белый король. Обычно для этого используется «треугольник». Но в данной позиции «треугольника» не найти (из-за шахов слонами). Белый король, однако, находит возможным вернуться назад в нечетное число ходов следующим маршем: 1-9.Kc3-c2-d1-e1-f2-g3-f4-e5-d4-c3 или в обратную сторону.

Черные ходят только королем. Если же, например, 6.Kf4 Bxg5+, то 7.Kxg5. На а7-а6 тотчас же последовало бы возвращение белого короля на с3, лучше всего в такой момент, когда черный король стоит на а4. Тогда: Kc3 Ka5 Ra8. Но можно также и при положении черного короля на а5: Kc3 Ka4 Rc8 Ka5 Ra8. Несмотря на малую правдоподобность, позиция все же представляет собою этюд, а не задачу, так как мат в определенное число ходов не получается. Тема этюда – передача хода королем (выигрыш темпа)». А.Троицкий, Сборник шахматных этюдов, 1935 г.

Уточним, что после 1.Kс2 черный король к 6-му ходу белых находится на а4, и это «дырявит» авторский замысел: 1.Kc2 Ka4 2.Kd1 Ka5 3.Ke1 Ka6 4.Kf2 Ka5 5.Kg3 Ka4 6.Kf4 Bxg5+ 7.Kxg5 Qxh5+! 8.Kxh5 Bxc4 9.Rb7 a5 10.Rxc7 Bxa2 11.Rxg7 Be6 12.Rf7 Bxf7 13.gxf7 a2 14.f8Q a1Q=.

Но Пал нашел, что белые здесь все же выигрывают, только королем надо сразу рвануть в центр: 1.Kd4! Ka6 2.Ke5 Ka5 3.Kf4 и теперь-то черный король в нужном месте не оказался. В случае 3...Bxg5+ 4.Kxg5 Qxh5+ 5.Kxh5 Bxc4 белых выручает 6.Rb1! и коли 6...Bxa2 , то 7.Ra1 +–. Ну, а 6...Ka4 тоже безнадега – 7.Ra1 Kb4 8.Kg5 Bg8 9.h5 +–.

И вот сколь изобретательно Бенко произвел реновацию этюда классика:

Выигрыш

1.Ka1!!

– Торопиться не надо, – говорил незабвенный герой «Кавказской пленницы» товарищ Саахов. Преждевременная активность погубит белых: 1.Kc2? Bh7! 2.Rxh8 Bxg6+ 3.Kb3 Bxh5 ; 1.g4? Bxc4! 2.Rxh8 Bd3+ 3.Ka1 Bd2 – и тут даже и матильда.

1...Ka4 2.g4! Ka5 3.g5 Ka4 и вот теперь пора в путь-дорогу – 4.Kb1 Ka5 5.Kc2 Ka4 6.Kc3 Ka5 и уже знакомое 7.Kd4! Ka6 8.Ke5 Ka5 9.Kf4 Ka4 10.Kg3 Ka5 11.Kf2 Ka4 12.Ke1 Ka5 13.Kd1 Ka4 14.Kc2 Ka5 15.Kc3!

СТРАХ,
или
БЕЗОБИДНЫЙ ЭКСЦЕНТРИК ВЕРЛИНСКИЙ

«Basic Chess Endings», безусловно, свою главную книгу, Файн посвятил памяти доктора Эмануила Ласкера, из всех чемпионов мира он относился к нему с наибольшим пиететом. Напомню, что по приезде весной 1937-го в Москву Ройбен, выполнив формальности по вселению в гостиницу, в сопровождении Петра Муссури сразу же отправился в гости к своему кумиру. И как затем рассказал в «Известиях» (см. 1-ю часть), «Ласкер встретил нас в отличном настроении, довольный своей жизнью, он нашел, наконец, спасение от материальных забот и ныне спокойно занимается математикой».

20 лет спустя Файн издаст в Нью-Йорке книгу «Уроки из моих партий: Страсть к шахматам», и в главе «Я посещаю Россию» о том своем визите к знаменитому эмигранту напишет не в столь радужных тонах: «Ласкер имел 3-комнатную квартиру в Москве. Почти неслыханная роскошь. Во время моего пребывания в его квартире постоянно происходили интересные содержательные встречи. Но вскоре после этого прошел процесс по делу Тухачевского, последующая чистка привела к почти полному запрету на общение с иностранцами, и Ласкер был настолько изолирован, что выехал в США».

В доме №8 в Большом Спасоглинищевском переулке были высоченные почти четырехметровые потолки, огромные залы – хоть в футбол играй. Все это не могло не впечатлить молодого американского гроссмейстера, выросшего в нужде, в неполной семье безотцовщиной, и, разумеется, его тогдашнее жилье в Восточном Бронксе не шло ни в какое сравнение с московскими хоромами четы Ласкеров.

Большой Спасоглинищевский переулок (с 1960-го по 1994-й – улица Архипова), Московская хоральная синагога, за нею – пятиэтажка, где проживала чета Ласкеров в 1935-1937 гг. Фото из домашнего архива А.Муреева.

А с кем же Эмануил II вел на своей московской квартире – до ужесточения общения с иностранцами – интересные содержательные беседы за чашкой чая, а может, и за рюмкой хорошего винца?

Ну, полагаю, прежде всего с соседями, ведь эта пятиэтажка в Большом Спасоглинищевском была элитной, в ней проживали ученые, профессора… В 1936-м сюда вселился с молодой женой кандидат биологических наук ученый секретарь Палеозоологического института Иван Ефремов и, возможно, будущий знаменитый писатель-фантаст, владевший основными европейскими языками, включая немецкий, захаживал в гости к Ласкеру. Впрочем, есть и точные свидетельства – с кем тогда общался Эмануил II.

В воспоминаниях Лилианы Лунгиной «Подстрочник» можно прочесть, как их семья по воскресеньям, два-три раза в месяц, ходила обедать к Ласкерам. Знаменитый шахматист подружился с отцом Лилианы, видным советским работником (одно время служившим замом Луначарского, затем торгпреда в Берлине), даже играл с ним в шахматы. Шел 1936-й, на слуху у советских людей были имена героев испанской войны, названия городов Мадрид, Барселона, Гвадалахара… У Ласкера во всю стену была карта Испании, на которой он методично передвигал красные флажки согласно меняющимся диспозициям интербригад…

«А потом, – пишет мемуаристка, – начала нарастать волна арестов. Одним из первых высоких чинов арестовали Крыленко. А Крыленко был тогда наркомом, любил шахматы и руководил шахматным обществом. Это был человек, к которому Ласкер мог обратиться, который приходил к нему в гости, иногда бывал и на этих воскресных обедах. И я очень хорошо помню, как Ласкера охватил страх. Он сначала не мог догадаться, почему не может к нему дозвониться, почему Крыленко исчез… Прошла, наверное, неделя-другая, пока он осознал, что Крыленко просто арестован».

…В кампанию паспортизации в Ленинграде 30-летнему корректору Издательства Академии наук СССР Дмитрию Лихачеву отказали в выдаче краснокожей паспортины как бывшему политзаключенному (в феврале 1928-го он был арестован за участие в студенческом кружке «Космическая академия наук», осужден на 5 лет за контрреволюционную деятельность, до ноября 31-го в заключении на Соловках, затем в Белбалтлаге, досрочно освобожден в 1932-м).

Неполучение паспорта грозило высылкой из родного города… Одна из коллег Лихачева, добрая женщина, в молодости «веселившаяся в одной компании с будущим наркомюстом Крыленко», отважилась съездить к Николаю Васильевичу в Москву и попросить его о снятии судимости с Дмитрия. Крыленко пообещал, но с условием, что будет соответствующее ходатайство Президента Академии наук Карпинского. Такое ходатайство Лихачев получил и от Карпинского прямиком сразу же направился в Наркомюст.

«Приемная у Крыленки, – вспоминал выдающийся ученый-гуманитарий, – была переполнена. Пожилая (или казавшаяся мне тогда пожилой) женщина (секретарь Крыленко – В.Н.) сразу подошла ко мне, как к знакомому, взяла у меня письмо от Карпинского, которого я даже хорошенько и прочесть не успел, и строго сказала: «Стойте здесь (место она мне обозначила на виду у всех), и как бы вас ни бранил Николай Васильевич – молчите и ничего не отвечайте и не отрицайте». Я был немного удивлен: ведь остальных Крыленко принимал в кабинете. Вскоре из кабинета выскочил (вернее, выкатился) коренастый, плотный, даже немного полноватый человек со «спортсменскими» движениями и сразу набросился на меня, как мне показалось, с кулаками: «Мы революцию делали! Мы кровь проливали! Судьба человечества решается! А вы дурака валяли! «Космическую академию» устраивали! Над нами потешались, что ли? Этому безобразию слов нет» и т. д. и т. п. После, держа ходатайство в руках, он с такой же быстротой влетел в свой кабинет, а секретарь, поманив меня к своему столу, стала меня спрашивать: номер бывшего паспорта, домашний телефон, место работы, адрес работы, служебный телефон Валерианова (директора издательства, где трудился Лихачев – В.Н) и пр. Велела ждать в Ленинграде и сообщить ей, если меня тронут. Все это тихим голосом и как бы по секрету. В тот же день я вернулся в Ленинград. Я ждал несколько месяцев. Никто и никуда не вызывал.

В разгар лета меня позвали на почту и вручили конверт из ЦИКА. Там находилась бумага о снятии с меня судимости…

Сперва мне было непонятно, – пишет далее в своих «Воспоминаниях» Дмитрий Сергеевич, – зачем нужна была вся эта явно разыгранная сцена в приемной? Когда вскоре Крыленко арестовали, я понял. За Крыленкой уже следили, и он боялся явных обвинений в покровительстве каэрам. Он демонстрировал перед всей толпой в приемной свою полную преданность советской власти».

И вот Крыленко, ощущая, как земля у него уходит из-под ног (к тому же 26 июля 37-го арестовали его брата Владимира), вполне мог наказать своему секретарю, той пожилой женщине, чтобы она больше не соединяла его с еще совсем недавно проживавшим в нацистской Германии Ласкером. И коли так – великий шахматист-эмигрант вполне мог испугаться, что Крыленко арестовали, хотя на Лубянку-то Николая Васильевича увезли на самом деле не до отъезда Ласкера (тут Лунгину подвела память), а позднее – 31 января 1938-го.

…30 марта на первой полосе газеты «64» на видном месте опубликовали следующую телеграмму:

«Москва, Председателю шахсекции Н.В.Крыленко

Покидая Советский Союз, еще раз благодарю за радушный прием и желаю высоких успехов талантливым советским шахматистам. Шлю привет своим недавним партнерам и всем многочисленным шахматистам страны.

Рейбен Файн, Негорелое, 28 марта (по телеграфу)».

Вообще-то молодой американский гроссмейстер был приглашен в СССР Комитетом по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме СССР, в Москве на Белорусском вокзале Ройбена встречали Владимир Снегирев и другие работники спорткомитета, члены туркома предстоящего тренировочного турнира, представители печати. И судя по воспоминаниям Файна, к тому его визиту в СССР председатель советской шахсекции был никаким боком, Ройбен даже не упоминает его в своем мемуаре «Уроки из моих партий».

Ну и в отчетах «64» о мероприятиях с участием Файна фигурировали только такие видные шахматные деятели той поры, как Н.Зубарев, Я.Рохлин, тогда как Крыленко ни разу не был упомянут.

Очевидно, что Николай Васильевич никаких приемов в Шахсекции по случаю пребывания в Москве Файна не устраивал и даже не приглашал его просто на чашку чая в свой наркомовский кабинет в Минюсте. Но это и не удивительно, если учесть, что «за Крыленкой уже следили», и он, старый искушеннейший конспиратор, этих топтунов из энкавэдэшной наружки за версту чуял.

Чаи гонял с иностранцем-американцем – может, с этого козыря и зашли бы на Лубянке, если бы шахматный Главковерх мудро не дистанцировался от заокеанского гостя…

И вот любопытно, сравнивая в «Уроках…» свое пребывание в СССР весной 37-го с первым очным московским матчем СССР – США (послевоенным), Файн тем не менее пишет, что в 46-м в советской столице за иностранцами следили поплотнее, тогда «за нами следовали «тени» день и ночь и кроме тех, кто был официально назначен нам «помогать», мы не могли пообщаться ни с кем».

Хотя ведь и осенью 37-го советские шахматные звезды страшились встречаться с гостем из Америки за пределами турнирного зала. Вспоминая тот свой визит, Файн пишет в «Уроках…»: «Верлинский, сотворивший сенсацию на большом международном турнире в Москве в 1925-м (победил Капабланку), вел себя странно. На турнире он подошел ко мне и поинтересовался, можно ли ему навестить меня в моем отеле? Я заверил, что буду ему очень рад, но он у меня в номере так и не появился. Мне сказали, что он ведет себя так со всеми шахматными мастерами-визитерами, будучи таким вот безобидным эксцентриком».

Ту атмосферу страха передает и упомянутый Ройбеном в его мемуаре «типичный инцидент» с Ильей Рабиновичем, которому Рудольф Шпильман в знак дружбы послал номер «Винер шахцайтунг» – абсолютно, подчеркивает Файн, аполитичный шахматный журнал. Встревоженный Рабинович публично объявил, что «он не просил этот журнал и не хочет видеть никакую его страницу».

СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ 50 ПРОЦЕНТОВ,
или
«ОН СЛОВНО ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ДАВИД ЕГО БЕЗЖАЛОСТНО ЗАДАВИТ»

 

Фотоколлаж в «Шахматах в СССР», №5, 1937 г.

На верхнем снимке Файн беседует с Михаилом Ботвинником.

В «Уроках…» Ройбен пишет: «Ботвинник, освещая в качестве корреспондента Ленинградский турнир, постоянно сетовал, что моя игра очень плоха; я догадался, что он рассматривал меня как наиболее опасного конкурента».

В этом же номере журнала приводилась такая статистика: «За 22 дня пребывания в СССР Файн сыграл 12 турнирных партий и дал 5 сеансов. Около 10 тысяч шахматистов получили возможность наблюдать за игрой Файна в качестве зрителей».

Прибыв в советскую столицу 4 марта, будущий триумфатор АВРО-38 пару деньков спустя сразился в серьезнейшем сеансе одновременной игры с часами, где его соперниками были шесть сильнейших московских первокатегорников – Давид, Коган, Котов, Коц, Слоним и Чистяков.

Свою большую статью в «64» по итогам этого сеанса Ройбен начал так:

«О том, что сеансы одновременной игры в Советском Союзе чрезвычайно трудны, знает уже весь шахматный мир. Большой неожиданностью явилось для заграницы, когда впервые сообщили, что титаны игры в сеансах Флор и Капабланка не могли в своих выступлениях набрать 50-ти процентов. Однако потом пришлось смириться с тем, что сеансы одновременной игры здесь исключительно трудны. Впоследствии же говорилось, что набрать против первой категории в Советском Союзе 50 процентов является сверхчеловеческим достижением».

И вот как раз эти сверхчеловеческие 50 процентов Ройбену в сеансе против шести столичных первокатегорников в клубе шахматно-шашечного мастерства ВЦСПС не удалось набрать, он проиграл 2:4.

…В одном из послевоенных номеров журнала «Шахматы в СССР» был опубликован перечень всех имевшихся на тот момент (к апрелю 1946 года) в нашей стране кандидатов в мастера спорта. В списке 82 фамилии без инициалов, под номером 29 значится некий Давид (Барнаул). Но откуда он взялся в краевой столице? Вообще, до войны на Алтае было только несколько первокатегорников, да и сам-то разряд кандидата в мастера спорта СССР был учрежден лишь в 1938-м (тогда как звание «Мастер СССР» – в 1925-м)... Прошерстив оцифровки предвоенной «64», я кое-что по этому загадочному «барнаульскому» кмс нашел – жил в Москве, в 1939-м, выступая в командном первенстве Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов за команду «Большевик», выиграл партию у лидера команды «Зенит», двукратного чемпиона Москвы, будущего почетного гроссмейстера Владимира Алаторцева. В связи с этим в «64» поместили дружеский шарж на Алаторцева с таким двустишием: «Он словно чувствовал, что Давид его безжалостно задавит». Вероятно, фамилия одного из первых в СССР кандидатов в мастера произносилась с ударением на первую гласную.

Нашел я дружеский шарж и на самого Давида.

«64» за 6 апреля 1936 года.

А в подшивках «Алтайской правды» военных лет, в ее ноябрьских номерах за 1943 год я наткнулся на информацию о состоявшемся тогда в Барнауле чемпионате края по шахматам. В нем участвовало всего 6 человек, поэтому играли в два круга. «На старте, – сообщает газета, – кмс тов. Давид показал высокий класс игры, выиграв подряд две партии. Представитель г. Камня-на-Оби тов. Богатырев имел после четырех туров три очка и одну отложенную партию с т. Давидом в лучшем положении». Но из заключительной заметки о чемпионате следует, что Богатырев провел второй круг крайне неудачно и в итоге занял только пятое, предпоследнее, место, а 1-е взял не кто иной, как Давид, набравший 9 очков из 10. Какой коллектив представлял новый чемпион края, как он оказался в Барнауле – об этом газета ничего не пишет, вероятно, по условиям военного времени. Вновь обратившись к оцифровке «64», я выудил, что перед войной Давид участвовал в московских турнирах как представитель Центрального комитета профсоюза меховщиков. Может, в войну какой-то из коллективов столичных меховых фабрик был эвакуирован в столицу Алтайского края и в числе тех прибывших в Барнаул меховщиков был и Давид?

Первый послевоенный чемпионат Алтая по шахматам состоялся в 1946-м. Победил в нем некто Балакирев, также, вероятно, из эвакуированных. В том чемпионате кандидат в мастера Давид не играл. Я наводил справки – о его дальнейшей судьбе ничего не известно даже самому Юрию Львовичу Авербаху. В общем, после войны один из соперников Файна в сеансе 1937 года как в воду канул… Добавлю, что Давид сеансера из США не «задавил», и вообще неизвестен результат той его партии с Файном. Из вышеупомянутой статьи гроссмейстера в «64» – «Встречи с первокатегорниками» следует, что проиграл он тогда Слониму, Коцу и Чистякову.

«ОНИ НАЧАЛИ КРИЧАТЬ: «БИС!»

Подводя итоги своим сражениям с московскими мастерами, Файн в статье «Мои московские впечатления» («64» за 20 марта 1937 г.) отметил: «Исключительный интерес проявили на турнире зрители. Аплодисменты на шахматном турнире за границей являются большим исключением, здесь же это вошло в обычай».

А в «советских» главах своего мемуара гроссмейстер поделился запавшим ему в душу случаем, и вовсе немыслимым для заграницы: «Когда я играл с Лилиенталем, зрители пришли в такой восторг, что они не только аплодировали – они начали кричать «Бис!».

Добавим, Ройбен был настолько доволен своей игрой в этой партии, что, комментируя ее, поставил восклицательные знаки к шести ходам белых!

Файн – Лилиенталь
Турнир мастеров в Москве, 12 марта 1937
Защита Грюнфельда

1.d4 Nf6 2.c4 g6 3.Nc3 d5 4.Qb3 c6 5.Nf3 Bg7 6.e3 0-0 7.Bd2 e6 8.Bd3 Nbd7 9.0-0 Nb6 10.Rfd1! dxc4 11.Bxc4 Nxc4 12.Qxc4 Nd7 13.e4 Qc7 14.e5! Nb6 15.Qe2 f5 16.exf6 Rxf6 17.Ne4 Rf5 18.Bb4! Rd5 19.Ne5! Rd8 20.Rac1 Nd5 21.Ba3 Ne7 22.Qf3 Nd5 23.Qg3 Bh6 24.Rc2 Bf8 25.h4 Bxa3 26.Qxa3 Rf8 27.h5 Rf4 28.Re2 gxh5 29.Qg3+ Qg7 30.Rd3! h4 31.Qxg7+ Kxg7 32.g3! hxg3 33.Rxg3+ Kf8 34.f3!

Файн: «Весьма необычная позиция, что, по-видимому, и привело в восторг аудиторию. Несмотря на размен ферзей, у черных нет защиты от матовой атаки».

34...Nf6 35.Rh2! Rxe4 36.fxe4 Nxe4 37.Rg4 Nf6 38.Rf2. 1-0.

Кстати, в «Моих московских впечатлениях» (вскоре перепечатанных Горовицем в «Chess review») Ройбен весьма тактично высказался о своем сопернике в этой партии: «Гроссмейстер Лилиенталь был совершенно не в форме. Обычно его партии отличаются свежестью и смелостью. Здесь же были пассивны и неэнергичны. Вероятно, он за последнее время слишком много играл и нуждается в отдыхе».

Рисунок в №5 «Шахмат в СССР» за 1937.

Файн, «Уроки из моих партий»: «Шахматы в Советском Союзе были тогда, как и сейчас, национальным спортом, и ситуация, в которой я очутился (в первый приезд Файна в Москву, в 37-м – В.Н.), в корне отличалась от привычной мне. Казалось, здесь все играют в шахматы или знают о них что-либо, меня узнавали и аплодировали мне в самых неожиданных местах. Это было похоже на то, с каким обожанием относятся в Америке к баскетбольной звезде. Были даже письма от болельщиков с просьбой поощрить меня, когда я выигрывал, и с утешениями – когда у меня шло не так хорошо».

Страницы с содержанием «Уроков…»

«Уроки…» – подробный рассказ, как шаг за шагом развивалась шахматная карьера триумфатора многих довоенных европейских турниров. 50 глав: Успешное начало, Я уезжаю на Запад, Я встречаю Алехина, Я совершенствую стиль, Начинаю играть не глядя и т. д.

Это была 16-я (!) по счету шахматная книга Файна. А на писательскую стезю он ступил еще совсем юным, в 1934-м, когда совместно с Фредом Рейнфельдом издал работу о Ласкере («Dr.Lasker’s Chess Career»).

После «Уроков…» выпустит еще четыре книги по шахматам (не считая переизданий, допечаток), и последнюю из них будут самым тщательным образом изучать в засекреченной лаборатории одного из Всесоюзных НИИ, о чем сам Файн так и не узнает…

1 часть

2 часть

3 часть

4 часть

5 часть    6 часть  7 часть     8 часть  9 часть  10 часть   11 часть  Продолжение  следует