Слово о Петросяне

Тигран Вартанович Петросян. "Шахматный Карузо", "человек без нервов", "железный Тигран". Вероятно, один из самых загадочных чемпионов за всю историю шахмат. Виртуоз шахматной профилактики. Гений защиты. Шахма­тист огромного природного дарования и самобытного стиля, так до конца и не понятый современниками.

С великим итальянским певцом Петросяна роднит многое. Обаяние и доброжелательность, присущие талантливым людям. Любовь к музыке. Уни­кальный талант, проявившийся уже в ранние годы и вынужденный пробивать себе дорогу в неблагоприятных жизненных обстоятельствах, долгий и тернистый путь к признанию…

Да, Петросян не был баловнем судьбы. Он рано потерял родителей: на втором году войны умерла мать, вслед за ней умер отец. Мальчик тяжело заболел. Пришлось на время оставить школу, идти работать, чтобы иметь кусок хлеба.

Человек, который сделал себя сам. Сын тбилисского дворника, выдержав все испытания, выпавшие на его долю, получил высшее образование, стал кандидатом философских наук, завоевал шахматную корону. Но, может быть, именно с того тяжелого времени человек, достигший жизненных вершин, не выносил случайностей, не любил шатких ситуаций – ни в жизни, ни на шахматной доске...

В 1989 году, в канун 60-летия Петросяна известный советский арбитр и шахматный журналист Альфред Дэуэль провел серию интервью с гроссмейстерами, которые в разное время сотрудничали с девятым чемпионом мира и встречались с ним за шахматной доской. Материал под общим названием "Слово о Петросяне" был опубликован в бюллетене Мемориала Петросяна, состоявшегося в том же году в Ереване, и до сих пор, к сожалению, не имел широкого читателя.

Так получается, что о людях известных, добившихся высот в профессии, – актерах, ученых, спортсменах – наши знания часто носят односторонний и поверхностный характер. Петросян не является исключением. Мне кажется, что и сейчас, спустя четверть века мнения коллег о Петросяне, собранные Дэуэлем, не лишены интереса и привносят новые яркие краски к портрету великого шахматиста.

Игорь Январев,

международный мастер

Алексей Суэтин

 – Вы длительное время были тренером Петросяна. С чего это началось?

 – Когда в 1950 году я впервые попал в финал чемпионата СССР, мы с Петросяном были одними из самых молодых его участников и, естественно, сблизились. Но он больше дружил с Геллером. После чемпионата наши теплые отношения сохранились, хотя у Тиграна Вартановича начался период колоссальных успехов, а у меня игра шла очень неровно. А перед матчем с Ботвинником он специально приехал в Минск, к Исааку Ефремовичу Болеславскому. В общем-то, на деловые переговоры. С Болеславским у меня были самые близкие отношения, и как помощник его устраивал именно я, поскольку он знал, что у нас будет полная гармония во взглядах – в тренерской работе очень важен внутренний контакт. Сейчас могу сказать, что первые наши совместные работы отличались, на мой взгляд, большой производительностью. Я работал с энтузиазмом, сам в то время был сильным практиком, а от такого общения и работа обогащалась.

В следующем цикле, когда Петросян играл со Спасским, у нас был уже очень хороший союз. В основном работали втроем – Петросян, Болеславский и я. Иногда привлекали кого-нибудь. В первом их матче недели три работал еще Симагин, на втором длительное время помогал Фурман. До того, как Петросян потерял звание чемпиона мира, у нас в работе не было ни сучка, ни задоринки. Но после проигрыша матча временно наступило охлаждение в отношениях со мной и с Болеславским. С Исааком Ефремовичем они вообще после этого расстались. А когда подошло время играть с Хюбнером, Корчным и Фишером, я уже был главным тренером. Перед началом цикла было ясно, что сильнейшим является Фишер. Я сказал Петросяну, что Фишера вряд ли удастся победить. Он согласился со мной и ответил, что вполне достаточно дойти до финала. До финала, как известно, Тигран Вартанович дошел без особых хлопот, а в финале – это, я думаю, помнит каждый шахматист – долго было известное равновесие. Фишер играл с постоянно нарастающей силой, Петросян не выдержал напряжения, и мы снова расстались. Почти через десять лет я опять стал его секундантом – перед поединком с Корчным, но Петросян, к сожалению, его проиграл. В этом матче Тигран Вартанович был уже не тот, может быть, чувствовались какие-то признаки болезни. Он даже внешне как-то изменился. Этот матч был нашей последней совместной работой.

 – Как протекала ваша работа?

 – Мы в основном занимались исследованием таких позиций, которые любили Ботвинник или Спасский, четко разграничивали аналитическую, информационную часть. К сожалению, у меня почти не осталось черновиков, я все отдавал Петросяну во избежание недоразумений. Насколько мог, писал старательно.

Человеческие отношения оставались, особенно на протяжении первой части, самые товарищеские. Мы жили на сборах не в таких условиях, какие имеются сейчас. Нас это не смущало. Мне кажется, в то время люди вообще были менее прихотливыми, свободное от шахмат время проводили на лыжне, играли в бильярд, ходили гулять, смотрели телепередачи. Словом, мы всегда находили общий язык. Единственное, Тигран Вартанович всегда больше увлекался футболом, хоккеем.

А если говорить о каких-то отдельных стычках, то у кого их не бывает: тренерская работа на таком уровне – тяжелая, ответственность очень высока. Это нормальное явление.

Было два Тиграна: один такой всегда веселый, я бы сказал, несколько легкомысленный, а в разговорах шутливый. А в работе это был очень серьезный человек, придирчивый, который, как говорится, не давал спать за доской своим тренерам, требовал от них отдачи, трудился с ними сам. Иногда он уезжал на футбол или хоккей, попросив нас посмотреть какую-то позицию. Затем активно включался в проверку итогов анализа, поправлял кое-что, соглашался, спорил, в общем, это была нормальная атмосфера.

С завоеванием титула чемпиона мира Петросян как-то внутренне заметно изменился. Я лично считаю, что у Тиграна Вартановича счастливым периодом был тот, когда он стремился к званию чемпиона мира. А внешне жизнь чемпиона обставлена лучше, это вполне естественно.

 – Что-нибудь еще изменилось в жизни Петросяна после завоевания чемпионского титула?

 – Когда он стал чемпионом мира, от него ушли турнирные успехи. Петросян только один раз сыграл на том уровне, на каком должен был играть – в 1963 году в Лос-Анджелесе разделил с Кересом 1-2 места. Не могу ответить, что послужило причиной перемен: то ли развивающаяся болезнь, которую врачи не смогли своевременно определить, то ли наоборот. Мы не знаем черт своего организма – может быть, постоянное нервное, повышенное напряжение способствовало развитию болезни, снижению результатов. Очень трудно сказать.

 – Часто ли приходилось вам встречаться за доской?

 – Конечно, мы играли, и достаточно много: в официальных соревнованиях, тренировочные партии, не считая блица. Петросян в свое время был наряду с Талем одним из лучших блицоров. Но никогда серьезно не относился к блицу, признавал его как разрядку.

Тренировочные партии мы играли на определенную тему. Перед матчем с Хюбнером играли в тренировочном турнире на даче у Петросяна. На международные турниры тогда не принято было ехать со своим тренером. Вместе играли в Сочи в 1977 году (ничья). После этого турнира Петросян в Сочи больше не играл (там он разделил 5-9 места; 3 победы при 12 ничьих), считал, что этот город не располагает к творчеству.

 – Если коснуться шахматного амплуа, что Петросяну больше нравилось – атака, защита?..

 – Это был шахматист позиционного, технического плана, с виртуозной техникой. Но интересно, что в анализе он в основном стремился к позициям головоломным, где совершенно нет критериев оценки. Он как бы накачивал себя на тактику. Поэтому Талю играть с ним было очень тяжело. Он затевал бурю, но наталкивался на очень яростное сопротивление, именно тактическое. Петросян от природы был очень одаренным, как мне кажется, комбинационным шахматистом, но в силу своего характера очень рано вступил на профессиональную стезю, в силу своих жизненных необходимостей привык не проигрывать. Я считаю, что он очень правильно определил: чтобы побеждать, надо быть шахматистом разнообразного стиля… А в игре оставался по-прежнему осмотрительным.

Петросяну легче давался миттельшпиль, он был силен в импровизации, у него были свои схемы. И эндшпиль был подвластен ему. Дебют давался хуже, именно поэтому он занимался дебютом больше всего. Впрочем, дебют – это понятие вообще растяжимое, это не есть только стадия мобилизации, это совокупность всех наших знаний в начальной позиции. Мы разрабатывали некоторые варианты до тридцатого хода. Например, к матчу с Ботвинником и первому матчу со Спасским был подготовлен большой арсенал дебютных идей. По-моему, это одна из причин его успеха. Не будь у Петросяна общей дебютной подготовки, он вряд ли бы выиграл эти матчи.

Существуют три периода в карьере Петросяна: восхождение, шестилетний период царствования и период дальнейшей борьбы. Потом, когда он уже успокоился и понял, что появилось новое поколение и бороться за первенство мира поздно, он стал лучше играть в турнирах.

 – За счет чего он взял верх над Ботвинником?

 – Если говорить чисто аналитически, основываясь на партиях, то прежде всего за счет колоссального умения использовать мельчайшие преимущества позиции. Что касается его внутреннего состояния, то Ботвинник не угадал его. Если у чемпионов мира вообще есть излишняя амбициозность, то у Петросяна наоборот – он все время боролся с неуверенностью. Ему удалось это преодолеть, и здесь не последняя роль принадлежит его супруге. Рона Яковлевна приняла его характер и все время внушала ему: «Тигран, ты можешь играть лучше, у тебя нет таких заколдованных противников, с кем бы ты чувствовал себя очень неуютно».

С Ботвинником первую партию он играл просто плохо. Многие поверхностные наблюдатели решили, что он сам себя не преодолеет.

Я вспоминаю наш разговор после первой партии. Был день перерыва, он пришел в себя, собрал нас: «Я прошу вас только об одном: чтобы вы мне не внушали, что я должен отыгрываться. На следующие 11 партий я поставил цель больше не проигрывать и не очень стремиться к победе – как получится. У меня есть еще время». И получилось так, что Ботвинник, который не усмотрел за этим хитрой тактики, решил, что Петросян, видимо, боится его. Бросился сам, затевая псевдоактивную, не совсем удачную игру, и два раза получил удары, которые в общем-то Тигран ему прямо не готовил…

Матч с Ботвинником – лучшее достижение в карьере Петросяна, хотя и со Спасским первый матч он играл хорошо. Он взял верх двумя факторами: умением использовать микроскопическое преимущество и умением потрясающе держать оборону.

 – Чему могут научиться молодые на творчестве Петросяна?

 – Партии Тиграна Петросяна надо изучать обязательно, у него есть замечательные образцы, и прежде всего того плана, о котором я говорил: это умение обороняться плюс использование в простых позициях маленьких выгод.

Думаю, творчество Петросяна еще недостаточно изучено. У него было много излюбленных приемов, его партии надо разбить по схемам, и тогда учеба на примерах чемпиона для молодежи будет очень полезной.

Игорь Зайцев

 – Долгое время вы были одним из тренеров Тиграна Вартановича. Поэтому первый вопрос: немного о взаимоотношениях гроссмейстера Петросяна и гроссмейстера-тренера Зайцева.

 – Если говорить точнее, тогда еще не гроссмейстера, а относительно молодого мастера. В общем-то, для определенной части шахматистов приглашение меня в качестве тренера в команду Петросяна было непонятно, хотя фактически речь шла о взаимодействии с несколькими шахматистами, в том числе с таким известным специалистом, как Суэтин. В какой-то очень короткий промежуток времени, также оставивший много впечатлений, была и работа с Болеславским, совершенно замечательным теоретиком.

Первое предложение о работе последовало от Петросяна в период, предшествовавший подготовке ко второму матчу со Спасским. Я тогда работал в «64», был очень загружен аналитической работой, писал интересные (как мне казалось) статьи. Петросян был главным редактором, и по роду деятельности мы часто встречались, обменивались информацией по дебютам. Работа началась с того, что мы вместе с Болеславским стали анализировать один из наиболее интересных тогда вариантов испанской партии. Меня несколько подавлял огромный тренерский опыт Болеславского, его знание абсолютно всего. Я чувствовал себя неуверенно, как-то боясь предложить вариант, который уже известен.

У меня была репутация не столько аналитика, сколько мастера, который обладал каким-то творческим потенциалом, мог придумать, быть может, не всегда корректную, но интересную идею. Как показала моя дальнейшая судьба, это и было моим амплуа. С годами, как и у каждого человека, оно трансформируется. Но, в принципе, этим и объясняется мое приглашение. Годы нашего общения очертить очень трудно: на протяжении длительного времени я периодически помогал Петросяну, за исключением, может быть, последних лет, когда он обходился вообще без тренера.

Петросян произвел на меня огромное впечатление как шахматист. Примерно в 1963 году Петросян вел в ЦШК СССР группу молодых мастеров, куда входил и я. Тогда и состоялось наше знакомство. В солнечный майский день впервые пришел Петросян – молодой, артистичный, в сером костюме, со вкусом одетый и очень живой. Каждый его ход сопровождался жестами, удивительными, интересными комментариями. Мне посчастливилось не раз присутствовать на занятиях, которые вел тот или иной известный шахматист, но такого живого общения не припомню. У Петросяна это происходило как-то органично. По своему характеру он и сам был молодым, эмоциональным человеком, и нам, всей молодежи это очень импонировало. До этого я знал Петросяна только по печати и, как зритель, по выступлениям.

Что касается тренерства, то я стал работать с Петросяном в 1971 году, при подготовке к матчу с Хюбнером. Так я впервые в роли второго тренера вместе с Суэтиным оказался за рубежом, сразу в Испании, в Севилье. Финал матча оказался неожиданным. Хюбнер после шести ничьих, отложив партию в трудном положении (матч игрался из десяти партий), затем сдал и ее, и весь матч. Этот матч был характерен для Петросяна, обладавшего какой-то врожденной шахматной деликатностью. Удивительно, как он уважал своего партнера. Петросян не шел на блеф, не испытывал судьбу. Его ход должен был быть всегда со знаком качества, корректным. Если он знал, что ход по той или иной причине сомнителен, то не рассчитывал на то, что партнер может не разобраться в практической ситуации. Он считал, что даже самый сложный ход, если он недостаточен, не должен быть сделан. Это был не подход, а шахматное мировоззрение, которому он никогда не изменял. Я считаю это очень важным качеством. Петросян оставался на этих позициях, и они ему очень много дали. У Петросяна было сильно развито чувство правильного хода, он сразу видел правильное решение, правильное движение мысли.

 – Как Петросян воспринимал тренерские советы?

 – В принципе мне как тренеру всегда везло: работал с Петросяном, потом с Карповым – шахматистами, которым в шахматах если не все, то почти все понятно и известно. Не будем кривить душой – мы знаем шахматистов, для которых знание огромной массы заученных вариантов имеет очень большое значение. А есть и такие, для которых это не является первой необходимостью, и они в общем-то знают, что за доской, благодаря своему пониманию хода борьбы, они видят матрицу шахматной игры и чувствуют себя достаточно уверенно.

Не знаю, насколько эта тема вписывается в характер интервью, но прослеживаются линии родственности шахматных взглядов и подходов: Капабланка – Петросян – Карпов. Мне представляется, что здесь очень много общего: игра, исходя из здравого смысла, исходя из ситуации. Вот, пожалуй, доминирующее, что характерно для данного трио.

Сильное качество Петросяна – его удивительное комбинационное зрение. Если посмотреть партии Петросяна, то у многих может возникнуть впечатление, что Тигран Вартанович – хрестоматийный позиционный шахматист. Но вспомним партии молодого Петросяна – с какой удивительной динамикой он всегда действовал, как мог всегда вовремя перейти в контратаку, пожертвовать материал. Особенно известна его фирменная жертва качества – очень много их можно увидеть в двух матчах Петросян – Спасский.

При внешнем проявлении чисто позиционного стиля он обладал и исключительно тонким комбинационным даром, но пользовался им, когда позиция явно предрасполагала к тому, что вытекало из логики борьбы.

Нужно отметить, что Петросян обладал очень интересной шахматной философией, в чем проигрывает современное поколение сильных шахматистов. Может быть, мое мнение грешит субъективностью, но в ряде случаев мы имеем дело с очень сильными профессионалами, которые умело ведут борьбу, сильны во всех без исключения стадиях, но им не хватает гибкости при переходах, смене событий на доске. Главная причина – отсутствие у многих своей шахматной философии.

 – Сильные стороны Петросяна выглядят убедительно. А слабые?

 – Как правило, это переоценка соперника. Петросян как практик проигрывал в том смысле, что всегда считал, что играет с соперником, который видит столько же, сколько и он, хотя, конечно, в подавляющем большинстве случаев это было далеко не так. Меня потрясла партия, которую он проиграл в Биле (1976) колумбийцу Кастро, хотя в игре против уступающих ему в классе шахматистов его дарование почти всегда срабатывало безотказно.

Первая его фраза после партии была: «Ведь хотел несколько раз предложить ничью…» Мне казалось, что игра сделана, у Петросяна большой перевес. Значит, он настолько чувствовал опасность, но где-то перешел эту грань, маневр оказался ошибочным, и он предоставил сопернику возможность прямой атаки на короля.

Одно из доминирующих чувств у сильного шахматиста – это не игра на атаку, а чувство опасности. Возьмите Карпова, Каспарова – у них это чувство развито очень сильно.

 – Как Петросян относился к дебютам?

 – Он был наиболее силен не в дебюте, а в миттельшпиле. Во второй половине своей шахматной карьеры он стал испытывать некоторые неудобства от недостатка дебютных знаний. Шахматы в те годы стали очень резко меняться. В хорошо отработанных схемах трудно было свернуть с проторенных путей. И приходилось пересматривать репертуар с учетом появившихся новых веяний, чтобы не наскочить на хорошо подготовленные «рифы».

 – Подчас в графе Петросяна появлялись неожиданные ничьи…

 – Если Петросян имел в турнире, например, 6 из 8, и знал, что его никто догнать не сможет, он не шел на рекорд, а просто играл за первое место. Коэффициент Эло тогда не имел такого значения, как сейчас, и Петросян всегда очень скептически относился к этому показателю: «От лукавого все эти коэффициенты». Действительно, нельзя измерить силу великого шахматиста коэффициентами.

 – Как Петросян работал над шахматами? Вам эта сторона его деятельности должна быть хорошо знакома.

 – Работал он по-разному. Пятиминутки тоже каким-то образом входили в систему подготовки. У него был круг партнеров, с которыми ему интересно было играть. Чтобы вывести Петросяна на достаточно хорошую форму, проводили тренировочные турниры. Однажды мне довелось участвовать в таком турнире. Качество партий производило большое впечатление.

Работа над дебютом не была для него основным… У него имелись свои схемы, он старался подбирать такие варианты, в которых ему импонировали ходы и построения. Играл он, как правило, солидные дебюты и варианты – ферзевый гамбит, защиту Нимцовича, где не было кренов. Готов был пойти на острый вариант, если видел, что с позиционной точки зрения там не было никаких огрехов, т. е. он был человек с определенными шахматными взглядами, своей концепцией.

 – Когда закончились ваши тренерские контакты с Петросяном?

 – В период, предшествовавший матчу Карпова с Корчным. Сам Петросян предложил Карпову попробовать меня в качестве тренера. Был период, когда они много контактировали. Мой дебют работы с Карповым пришелся на Багио, 1978 год. А Петросян тогда не ощущал в тренере острой необходимости.

Могу еще раз отметить, что Петросян всегда чувствовал огромный груз ответственности. Каждый ход он делал не просто так, а думая, как его воспримут коллеги, многочисленные болельщики. Под таким углом Петросян воспринимал сыгранную партию, стараясь, чтобы в ней не было дефектов, чтобы она была хорошо – ход за ходом – проведена. Это важное качество Тиграна Вартановича.

Петросян как шахматист был созидателем, архитектором шахматных конструкций. Его кредо было – укрепление позиции. Все хотят иметь крепкую позицию. Но как это сделать изначально, какие пункты укрепить, как подвести фигуры, дано знать не каждому. У него всегда на первом месте были прочность и динамизм позиции. Он сохранял фигурам шахматную жизнь.

Флорин Георгиу

 

– Вы были знакомы с Петросяном?

 – Я знал Тиграна Петросяна достаточно хорошо, мы много раз играли вместе. Одна из самых памятных для меня партий была сыграна в 1965 году, когда мне удалось с ним сделать ничью в последнем туре командного первенства Европы и выполнить норму гроссмейстера. Мне всегда об этом приятно вспоминать. Последний раз за шахматной доской мы встретились в 1981 году в Москве на турнире «звезд», также в последнем туре.

 – Как вы относитесь к творчеству Петросяна, его стилю?

 – Вообще, особенно сейчас, для юных шахматистов стиль Петросяна достаточно труден для понимания – все стремятся к победам посредством резкой, атакующей игры.

Петросян играл позиционно очень хорошо, даже, может быть, близко к совершенству, и поэтому, на мой взгляд, он, а также Капабланка и Фишер были самыми лучшими позиционными шахматистами в мире. Конечно, многие из его партий могут быть уроками для любого шахматиста. Я думаю, что если кто-то хочет стать очень хорошим шахматистом или сильным гроссмейстером, тому без изучения его партий не обойтись.

Петросян всегда играл по позиции, и его можно сравнить с Ботвинником. Но можно отметить, что если он имел возможность атаковать, то делал это превосходно, весьма неприятно для соперников. На мой взгляд, матчи 1960-x годов были очень интересны, потому что тогда шахматная теория была меньше изучена, и шахматисты имели возможность больше играть сами, без помощи компьютеров и книг, как теперь. Современные шахматы, может быть, интереснее для зрителей, телевидения, но не для гроссмейстеров. Сравнивать шахматы во времени, конечно, очень трудно. Но можно точно сказать, что Петросян сделал для шахмат очень много.

 – Помогли ли вам партии Петросяна?

 – Я очень быстро стал гроссмейстером, вскоре после победы в чемпионате мира среди юношей. Чтобы быстрее расти, я изучал самые интересные, красивые партии всех крупных шахматистов, и конечно, партии Петросяна были хорошим примером, особенно для изучения позиционной игры.

 – Какой счет ваших встреч с Петросяном?

 – Тигран выиграл две партии. Остальные – их было достаточно много – ничьи. Я у него не выиграл ни одной.

Ян Смейкал

 – Расскажите, пожалуйста, о ваших встречах с Петросяном.

 – С Петросяном я встречался за доской много раз. Если говорить о результате, то одну выиграл, остальные, насколько помню, шесть – ничьи. (Смейкал запамятовал свой проигрыш Петросяну в Амстердаме в 1973 году – И. Я.)

Я считаю это большим успехом, потому что выиграть у него было трудно. В Петросяне меня всегда удивляло спокойствие, с которым он делал ничьи в таких ситуациях, когда другие об этом и не думали. Вспоминаю межзональные турниры в Биле (1976 г.) и Рио-де-Жанейро (1979 г.). Он просто знал, чувствовал, сколько ему должно хватить "плюсов" для выхода, и оба раза вышел в соревнования претендентов и спокойно играл до конца. В профилактической борьбе Петросян, наверное, был лучшим шахматистом мира.

– Повлияло ли творчество Петросяна на ваш шахматный рост?

 – Когда я учился играть в шахматы, Петросян играл свои матчи с Ботвинником, Спасским. В 1963 году мне было 17 лет, я был на подъеме. Творческое направление Петросяна оказало на меня определенное влияние, но не только его, конечно. В то время, как и все молодые, я очень болел за Таля. Его стиль был привлекательнее.

Общее мнение таково, что Петросян был большим стратегом. Однако я думаю, что он был блестящим тактиком. Когда перед ним ставили тактические проблемы, он решал их блестяще. На самом деле, шахматист не может стать чемпионом мира, одним из лучших в мире, не будучи хорошим тактиком.

У Петросяна был замечательный стиль игры. Я думаю, что другого похожего на него шахматиста не было. Петросян как будто стоял на месте, но в конце игры у партнера вдруг появлялись слабости, и Петросян побеждал. Это было удивительно. Я не играл в его манере, но всегда было интересно следить за игрой Петросяна.

– Когда вы познакомились с Петросяном?

 – По-моему, на Олимпиаде. В турнире впервые играли в 1973 году в Голландии. Он из другого поколения, но у нас были хорошие отношения, а сейчас остались хорошие воспоминания. Очень жаль, что его так рано не стало. Это трагедия не только для его семьи, но и для шахмат.

Андраш Адорьян

– Вам доводилось играть с Петросяном?

 – Да, в Сочи в 1977 году, спустя два года в Баня-Луке. Я очень уважал Петросяна, хотя некоторые считали его стиль пассивным. Он был очень своеобразен, не похож на других. А когда у него была возможность пожертвовать, например, качество, он никогда не упускал случая. Мне также нравились его оценки. Он как-то сказал: «Когда я был чемпионом мира, то не думал, что я лучше всех. Но я не видел, кто лучше меня». Вы понимаете, какая разница в словах.

Я не был хорошо знаком с Петросяном. Знающие его шахматисты говорили мне, что у него был тяжелый характер. Может быть… Я с ним только играл, очень мало разговаривал. Две партии – две ничьи, первая почти без борьбы, вторая была очень интересной.

– Работая над шахматами, изучали ли вы творчество Петросяна?

 – Пожалуй, нет. Но очень много его партий знаю. Читаю советские шахматные издания лет 15 как минимум. Плюс его партии в «Инфор­маторах».

Стиль Петросяна очень крепкий, надежный. Я считаю, мне ближе стиль Таля, Каспарова, чем Петросяна или, например, Карпова. Хотя, когда человек становится старше, он больше понимает в шахматах. Чтобы понимать игру Петросяна, надо иметь высокий шахматный уровень – там столько нюансов. Это как популярная музыка и классическая. Жертвы, активность, риск, борьба – видны всем. А в борьбе профессиональных шахматистов многое остается за кулисами.

У сильных шахматистов фигуры на доске очень много работают, и кажется, что почти ничего не происходит. Никто не хочет пропустить удар. Почти как в футболе. Раньше все атаковали, гол туда – гол обратно, еще один… Кто больше забьет… Сейчас больше хотят не забить, а не пропустить. Много матчей заканчивается с минимальным счетом.

Петросян был сильным шахматистом, он почти не пропускал голов, забивал тоже не очень много, но забивал, причем иногда в очень важных партиях.

Артур Юсупов

 – Ваши ощущения от общения с Петросяном?

 – С Тиграном Вартановичем я сыграл две, увы, всего две партии, обе – белыми, и очень хотел хотя бы в одной добиться победы. Встречи для меня складывались удачно, я владел инициативой, но потом на своем опыте убеждался, почему Петросяна называли железным, непробиваемым. Действительно, он защищался замечательно, виртуозно и обе опасные позиции спас очень красиво.

Общался я с ним мало. Могу только сказать, что это был интересный человек с очень тонко выраженным чувством юмора.

– Вам приходилось использовать какие-то идеи Тиграна Вартановича? Дал ли что-нибудь гроссмейстер Петросян для становления гроссмейстеру Юсупову?

 – Конечно. В детском возрасте я изучал книжку его партий, что, несомненно, оказало на меня влияние, повлияло на мое формирование как шахматиста.

Я считаю, что Петросян, если проводить какие-то параллели, – продолжатель линии Нимцовича, один из ярких его последователей. У Тиграна Вартановича было, конечно, яркое позиционное дарование и очень своеобразная манера игры. Прежде всего, его, на мой взгляд, отличало большое уважение к сопернику, уважение, выражающееся прежде всего в шахматном плане. Чему я внимательно учился на партиях Петросяна, так это профилактическому мышлению, и ряд партий оставили с этой точки зрения громадное впечатление. Борьба с замыслами соперника, пресечение этих замыслов на корню, в самом зародыше – поразительная черта. В первую очередь он боролся с замыслами соперника и лишь затем проводил свои. Вот эта редкая черта, особенность стиля и запомнилась. Этим компонентам, я думаю, многие шахматисты учились у Петросяна. Карпов, например, проводит эту же линию по-своему. Не могу сказать, что внимание к замыслам соперника – моя сильнейшая сторона, скорее, это мое слабое место. Тем полезнее было для меня изучение партий Петросяна, его творчества. Сожалею, что в свое время знакомство ограничилось книгой «Жизнь шахматиста».

Естественно, нельзя не учитывать вклад Петросяна в дебютную теорию, особенно в таком дебюте, как староиндийская защита. Я не раз играл его системы. Шахматная теория без Петросяна невозможна. Хотя он не считался ярко выраженным теоретиком, но тем не менее его вклад огромен.

Владимир Багиров

– Как отразилось творчество Петросяна на вашем?

 – Мне неудобно говорить, но мой стиль в какой-то степени напоминает стиль игры Тиграна Вартановича. Думаю, что это произошло не от того, что я специально подражал ему. Когда я начинал играть, своим негласным тренером считал Владимира Андреевича Макогонова, у которого много общего с Петросяном. Первой книгой, которую я штудировал, была «Избранные партии» В.Смыслова, и я много извлек из нее. А стили Смыслова и Петросяна в чем-то схожи, и поэтому мне всегда нравились шахматисты, играющие в строго позиционном стиле и не нарушающие законы шахмат. Мне кажется, что в силу этого моя игра стала похожей на игру Смыслова и Петросяна.

– 1963-69 годы – период нахождения Петросяна на «троне». В ту пору шесть лет на вершине считалось немало, ибо Смыслов и Таль были чемпионами по году, не сумев в матчах-реваншах отстоять свое звание. Что вам видится причиной успеха Петросяна в двух циклах?

– Думаю, когда Петросян выиграл турнир претендентов на Кюрасао, многим это показалось случайным. Почему? Петросян – шахматист непробиваемый в полном смысле слова – всегда играл очень сильно. В пору, когда у него не было абсолютного взлета, он занимал чаще 3-4-е места, иногда вторые, но крайне редко – первые. Шахматист аккуратного, непробиваемого, спокойного направления, он постепенно перебирался на третьи позиции, затем на вторые, и достиг, наконец, апогея, выиграв колоссальный по силе турнир претендентов. И поверил в себя, в абсолютный успех. Не знаю, в какой момент пришла эта уверенность. Его манера игры, которая всегда годилась для хорошего места, обернулась первым местом в самом важном турнире, а затем и победой над Ботвинником.

Это были впечатляющие достижения. Мне видится, что его восхождение началось гораздо раньше. Более того, Петросян подтвердил свой успех три года спустя, выиграв у очень сильного претендента Спасского. Тигран Вартанович победил в двух матчах подряд на первенство мира. До него, на протяжении более трех десятилетий, это не удавалось Эйве, Ботвиннику, Смыслову, Талю! Уверен, что если бы Ботвинник имел право на матч-реванш, Петросян отстоял бы звание чемпиона.

Петросян придал шахматам классическую направленность, позволил надеяться на успех, на большие достижения и взлеты в будущем и тем шахматистам, которые играли в аналогичном стиле. Кстати, манера игры Карпова во многом схожа со стилем Тиграна Вартановича.

– В чем Петросян превосходил Ботвинника и в первом матче – Спасского?

 – Сказать только, что он был моложе Ботвинника, мало. Совершенно ясно, что Петросян превосходил своего соперника во многих компонентах, а в строго позиционной манере игры его превосходство было несомненным. Анализ отложенных партий всегда считался привилегией Ботвинника, но и здесь Петросян был прекрасно эрудирован. Дебютная подготовка претендента также была на должном уровне.

А теперь посмотрим, как он провел матч со Спасским. Претендент был моложе, и, казалось, фактор возраста должен играть на него. Но выяснилось, что Петросян не только хороший позиционный шахматист! И в счетных позициях Петросян был сильнее. Вспомним партии с жертвами качества, фигур и даже ферзя, не позиционные, а основанные именно на счете. Другое дело, что по своему стилю, характеру он сам не стремился к таким позициям, но когда противники их ему навязывали, тактический талант Петросяна проявлялся во всем блеске.

Можно констатировать, что в тех матчах Петросян был сильнее партнеров.

 – Немного о ваших встречах с Петросяном за доской.

 – Я с ним играл, в общем-то, не так много, всего пять партий. Мне больше всего запомнилась последняя: 1975 год, Рига, Спартакиада народов СССР. Я играл черными. В меранской системе партия вступила в тактическое русло, и мне удался ход, совершенно неожиданный не только для Тиграна Вартановича, но и для меня самого – поставил ладью под четыре удара. И что интересно: чем бы белые ее ни брали, моя позиция становилась значительно лучше. Петросян избрал любопытный план: отдал ферзя за ладью и слона. Внешне компенсация недостаточная, но возникла ситуация, когда для выигрыша необходимо было очень точно играть. Но магическая сила Петросяна настолько давила на меня (могу выиграть у самого Петросяна!), что я в какой-то момент сделал не лучший ход, и Тиграну Вартановичу удалось скоординировать свои силы и сделать ничью. На такое способны только великие шахматисты. Они одним своим присутствием давят на партнера. Эта партия произвела на меня огромное впечатление. Я был доволен результатом партии и восхищен его умением изобретательной игрой спастись из очень трудного положения.

Я всегда с большой опаской шел на игру с Петросяном. Белыми играть было легко: черным цветом он, как правило, больших задач перед собой не ставил, не насиловал позицию. Но когда сам играл белыми с шахматистом, уступающим ему в силе, и хотел эту партию выиграть, тогда его партнерам приходилось нелегко. Мне трижды приходилось играть черными, и каждый раз я испытывал волнение и боязнь, что попаду в позиционные петросяновские тиски, и он сумеет меня «зажать». Однажды это ему удалось, но в двух других партиях я выстоял.

Мне удавалось выиграть у многих больших шахматистов хотя бы одну партию. А вот у Петросяна – нет. Но я вполне доволен приличным счетом 2:3!

Юрий Разуваев

 –Чем вам запомнился девятый чемпион мира?

 – О Петросяне, как и о любом шахматисте его поколения, я знаю с детства. Время было такое, что все гроссмейстеры-москвичи приходили в Центральный шахматный клуб СССР. С детских лет я видел Тиграна Вартановича рядом. Он был очень доброжелательным – это первое, что хотелось бы отметить. Приходя в ЦШК, он с удовольствием смотрел, анализировал партии даже юных шахматистов и был очень демократичным, никогда не навязывал своего мнения.

Что поражало – это его чисто шахматная и чисто человеческая глубина. Если говорить о большом природном уме, то, безусловно, Петросян был им наделен с лихвой. Тигран Вартанович был очень острый человек, невероятно острый и… тонкий. Представление о нем, основанное на шахматах, как об очень спокойном, уравновешенном человеке, неправильно. Дело в том, что по восприятию искусства Петросян был классиком, его интересовали стабильные истины. И поэтому, когда он играл, его интересовали глубинные мысли, он не удовлетворялся случайными находками. В шахматах его интересовали структуры прежде всего, и он проникал в них глубоко, как никто другой. Именно поэтому игра Петросяна была порой не совсем понятной даже весьма искушенным шахматистам. Может быть, это вообще был самый глубокий шахматист в истории шахмат.

Что касается его стиля, ничьих, которые он делал, то сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что дело не только в его доброте. Действительно, играть каждую партию на выигрыш, эмоционально очень тяжело. А чисто спортивные качества у него были не очень высокие, может быть, просто здоровья не хватало. Во всяком случае, он не мог, в отличие от некоторых других ведущих гроссмейстеров, играть каждую партию с большой выкладкой.

У меня лично с Петросяном были очень хорошие отношения, возможно, потому, что мы были болельщиками одного футбольного клуба – московского «Спартака». Тигран Вартанович был страстный болельщик, очень живой. Он был очень привязан к дому, на даче у себя все делал сам. Любил цветы, выращивал чудесные тюльпаны.

 – По вашей версии, у Петросяна были не очень сильные спортивные качества. Как же он осилил Ботвинника, Спасского?

 – Это интересный момент. Я думаю, он был очень увлеченный человек. Любовь к шахматам была в нем велика, он жил ими. В матчах с ним было очень тяжело, матчевый боец он был просто фантастический. Но я думаю, и ему было трудно выиграть турнир претендентов. У меня сложилось впечатление, что экстремальный характер борьбы ему претил.

У меня больше представление о Петросяне как мэтре XIX века: он любил камерную обстановку, дружескую, но глубокую борьбу; сама атмосфера XX века, ажиотаж страстей – ему претили.

 – Кроме общей приверженности «Спартаку», вы, по-моему, еще выступали за одну команду?

 – Несколько раз. Как участник команды он был коллективистом. Ему нравилось участвовать в общих делах. Последние годы мы много общались, и меня поражало, с каким интересом он относился ко всем делам, которые касались не лично его, а развития шахмат в стране. Он очень лично их воспринимал. Будучи по природе человеком острого ума, он очень быстро схватывал проблему, с которой раньше никогда не был знаком.

Лев Полугаевский

– Вы были в числе немногих, кто встречался с Петросяном и в турнирах, и в матче. Чем запомнились эти встречи?

 – Несомненно, это был не только выдающийся шахматист, но и выдающийся чемпион мира. Возможно, стиль игры, который исповедовал Тигран Вартанович, внешне не был таким красивым, как у Таля, или таким современным в смысле выбора дебютных схем, как у некоторых других чемпионов мира, но по своей манере игры, по тому, что он делал за доской, я думаю, это была уникальная шахматная личность. Петросян всегда считался защитником, шахматистом, который играет от своей позиции, как бы на своей половине поля. Но чем такое качество, как предельная осторожность, чувство опасности, уступает другому: играть красиво, жертвовать, создавать комбинации? Для меня, к примеру, красивая эластичная защита столь же эстетически изумительное искусство, как и красивая комбинация. То, что делал Петросян на шахматной доске, мне кажется, мог делать только он один. Подражать ему невозможно, и понимать его ходы дано отнюдь не всем. У него была удивительная способность совершать внешне завуалированные маневры, иногда даже просто отдельные ходы, значимость которых проявлялась значительно позже. Петросян это чувствовал, он даже сам порой не мог объяснить – просто он интуитивно понимал, что пригодится ему в этой партии. И противники в этом убеждались неоднократно.

Я с ним играл матч за звание чемпиона страны и проиграл. Но ничуть не переживал, что проиграл такому шахматисту. Думаю, это поражение положительно повлияло на мои дальнейшие успехи. Потому что даже пять партий, сыгранных не в тренировочном, а в официальном, ответственном матче позволили почувствовать на себе всю глубину, изумительное своеобразие и самобытность его шахматного почерка.

Когда появилась возможность сыграть матч, еще не было ясности – состоится ли он. Для меня было неожиданностью, когда Петросян дал согласие играть этот матч. При этом он сказал: «Давай потренируемся перед предстоящими соревнованиями». Я был страшно обрадован самой возможностью сыграть матч именно с Петросяном. И хотя в некоторых партиях я безропотно «лег», думается, в этом было не только мое недостаточное умение, но и заслуга Тиграна Вартановича, который заставил меня играть в непривычной и неудобной для меня манере.

Я много раз встречался с Тиграном Вартановичем и помимо пяти матчевых партий. Счет не в мою пользу, хотя в последние годы кривая побед явно пошла в мою сторону.

Ни в один момент биографии Петросяна – ни когда он блистал как чемпион мира, ни когда лучшие годы были уже позади, – нельзя было усомниться в его удивительном шахматном искусстве.

– Шахматное кредо Тиграна Вартановича?

 – Кратко: умение отнимать, лишать соперника шансов. Петросян, как никто другой в те годы, умел это делать. Потом уже это искусство мы увидим и у других шахматистов, в частности, у Карпова. Кстати, сейчас и Каспаров демонстрирует умение отнимать лишать соперника контригры. Повторюсь, раньше, пожалуй, этим качеством владел в совершенстве только Петросян. Он играл в ключе таком своеобразном, что зачастую как-то незаметно соперник лишался шансов. Когда это происходило, Петросян уже одерживал победу. Это редкостное мастерство чувствовалось и при игре в обычные шахматы, и в блице.

Он любил шахматы. И любил смотреть чужие партии. Он не столько предпочитал смотреть дебюты, сколько всю партию соперников. Я знаю, что он всегда восхищался Талем, любил его творчество, его красивые комбинации, которые доставляли ему истинное удовольствие.

– Чем, по вашему мнению, превосходил Петросян коллег-гроссмейстеров в начале шестидесятых годов, когда победил на Кюрасао, а затем Ботвинника?

 – Он превосходил тем, что не проигрывал. А не проигрывал потому, что у него было удивительное чувство опасности, необыкновенное чувство позиции. Ведь в борьбе равных очень трудно осуществить какую-нибудь красивую эффектную комбинацию, пожертвовать фигуру – противники не дают. А искусство защиты, интуитивное чувство позиции, умение поставить фигуру на то поле, которое является единственно правильным – этим он владел в совершенстве.

 

Фото Бориса Долматовского и из архива "64"