«Кто из нас, великих, еще остался?» – риторически вопрошал Борис Спасский на одном из своих выступлений, прекрасно зная ответ. Их осталось совсем немного, связующих звеньев Великой Эпохи и сегодняшнего дня. Гроссмейстеров, которых нынешняя молодежь воспринимает примерно так, как в свое время смотрели на Ласкера и Капабланку в прошлом столетии молодые мастера, участники предвоенных Олимпиад, «АВРО» и Земмеринга, Первого и Второго Московских международных турниров. Только теперь это уже Авербах, Тайманов, Спасский, Ульман, Горт… Считанные имена, не сходившие с первых полос шахматных изданий… И среди них ОН, сыгравший со всеми чемпионами и претендентами 50-80-х. Со многими из них – не один десяток партий. ОН и сам входил в их число и является частью той далекой славной Эпохи. Далеко не случайно в знаменитой советской «ВШМ», больше известной как «черная серия», без малого 40 лет назад вышла книжка, ЕМУ посвященная. На тот момент из иностранцев подобной чести удостоились только Бент Ларсен и Роберт Фишер. И ОН, «венгерский Ботвинник», ЛАЙОШ ПОРТИШ. Вечный труженик, крупный теоретик, выдающийся шахматист Великой Эпохи… 

Ваши детские годы выпали на военное время. Помните события тех лет?

Я родился в маленьком городке с населением приблизительно в тысячу жителей. И война поэтому не задела его так сильно, как, например, Будапешт. Но мой дедушка работал переводчиком у немцев, он прекрасно говорил по-немецки. В школе я тоже был вынужден сначала изучать немецкий, а потом русский язык. Получилось, что я могу читать и немецкие, и русские шахматные книги, кроме того, могу петь на обоих языках.

Один мой прадед родился еще во время австро-венгерской монархии в Оломоуце в Судетах. Вы помните, что там жило много немцев? Именно поэтому Гитлер ввел войска в Чехословакию. Прадед родился в этой земле, и оттуда пошла наша немецкая линия. В наше время это уже мало кто понимает.

В Залаэгерсеге я начал играть в шахматы. В возрасте 11-12 лет, как, например, Ботвинник. Мы с младшим братом Ференцем получили шахматы в подарок на Рождество. До этого я только занимался музыкой, скрипкой. Но скоро шахматы стали для меня важней.

Залаэгерсег был маленький город, и в шахматном клубе (я пришел туда через полтора года), к сожалению, было всего трое шахматных часов. Нас, детей не пускали играть в блиц, может, поэтому я так никогда и не стал хорошим блицором. Не было практики, начал активно играть в блиц только после переезда в Будапешт, когда мне было уже восемнадцать лет.

В том же году я встретился с Борисом Спасским в юношеском первенстве мира. Он уже тогда был претендентом на первенство мира, а я играл как любитель. Мастер, а он был уже гроссмейстером. Он выиграл турнир, а я взял четвертое место.

Из воспоминаний детства: в Будапеште шел претендентский турнир, который выиграли Болеславский с Бронштейном. И мы с братом пытались сами разыграть этот турнир между собой на пяти досках (в 1950 году играло 10 претендентов). Получилось, что мы давали друг другу сеанс одновременной игры, каждый играл за пятерых гроссмейстеров. У нас не было столько шахматных фигур и пришлось использовать пуговицы, а недостающие доски просто расчертили на четырех листах бумаги. Это был мой первый турнир! (улыбается).

Ваш брат, как известно, тоже стал шахматистом, международным мастером. В свое время тренировал женскую сборную Венгрии! Как он? Жив, здоров?

Спасибо, слава Богу, мой брат не жалуется на здоровье. У него хорошая семья, сын Габор также мастер ФИДЕ. Вы можете посмотреть три наших карточки в рейтинг-листе ФИДЕ (все неактивные). У Габора хорошая работа, он экономист. Моя невестка очень рада, что он не стал профессиональным шахматистом. У них также растет внучка. Да, Ференц работал в качестве не только женского тренера, но и команды Залаэгерсега. Он также много работал с детьми. У него гораздо больше терпения для этого, чем у меня (с улыбкой).

Многие известные шахматисты «ревниво» следят за успехами молодых коллег. Как воспринимал ваши успехи Ласло Сабо?

Я впервые встретился с Сабо примерно в 1953 году. Бронштейн тогда давал два сеанса одновременной игры с часами против шести венгерских талантливых молодых игроков, и я был приглашен в число участников. В то время я был одним из самых слабых! Я проиграл обе партии Давиду, но взял реванш позже, обыграв его в 20 ходов в Монте-Карло в 1969 году. Сабо пригласил меня на ужин в известном венгерском ресторане. Неожиданно появился художник, и Сабо заказал ему нарисовать меня. Я до сих пор храню этот портрет где-то в моей квартире. В 1955 году во время подготовки к юношескому чемпионату мира я был в тренировочном лагере на сборах в Будапеште, и у меня была возможность увидеть, как анализировали Барца и Сабо. Барца был его секундантом в турнире претендентов. Я был несколько раз приглашен в дом Сабо, также там был Асталош. В то время он был капитаном сборной страны, и я получил от него несколько уроков. Позже мы втроем: Барцa, Сабо и я сыграли два матч-турнира (в 1959 и 1960) для выявления чемпиона Венгрии. Первый «плэй-офф» был выигран мной, во втором победил Сабо. Через год мы снова играли за титул, и я обыграл его в коротком матче. Конечно, он был не очень рад этому. Тем более, что уже с 1962 года я стал игроком номер один венгерской команды. Я не могу сказать, что мы были друзьями, но наши отношения были вполне корректными. Он даже рекомендовал меня организаторам Гастингса, и я занял второе место за Ульманом в этом известном турнире на рубеже 1958/59 гг. Как вы знаете, я верующий католик, так что время от времени даже посещаю его могилу на еврейском кладбище. Их могилы с Лилиенталем находятся «бок о бок» друг с другом...

Фото: Б.Долматовский

В 1962 году вы были в шаге от того чтобы стать претендентом, но проиграли мастеру не очень высокого класса (Аарону из Индии) и вынуждены были распроститься с мечтой на 3 года. А когда вы реально осознали, что входите в число сильнейших шахматистов мира?

В 62-м году я играл в своем первом межзональном турнире. Даже если бы я случайно стал тогда претендентом, у меня еще не было достаточной силы, если сравнивать с советскими шахматистами. И Фишер, и Бенко (который стал уже американцем) были сильней… Но через два года в следующем межзональном турнире я стал претендентом. Это был Амстердам. Голландия всегда была для меня успешной страной. Я выиграл там девять турниров. После завершения межзонального мы играли короткий матч с Решевским за выходящее место (очков набрали поровну). Я выиграл, и это был для меня очень большой успех, потому что Решевский был всегда очень силен в матчах. Думаю, что это был первый раз, когда я вошел в число сильнейших шахматистов мира.

Вы известны как один из самых трудолюбивых шахматистов. Писали, что ваш рабочий день продолжался 8 часов! Как строилась ваша работа? Многие считали, что вы занимались исключительно дебютом, но ведь это не так?

Конечно, я работал по восемь часов, но не всегда. Я помню, например, разговор с Фишером. Он произошел в 1970 году на Олимпиаде, после нашей партии, когда я имел форсированный выигрыш, но затем упустил его. Он спросил: «Лайош, это верно, что ты работаешь по восемь часов в день?» – «Зачем ты спрашиваешь, – был мой ответ – говорят, ты тоже работаешь много». Он сразу сказал: «Но думают, что я сумасшедший». Фишер еще задал мне такой вопрос: «Сколько партий Стейница ты изучил?» Я ответил: «Приблизительно сто». Он сразу сказал: «А я тысячу». Я не мог поверить, откуда он мог найти так много партий Стейница? Ведь тогда еще не было ChessBase.

Среди моих соперников я всегда был известен хорошей дебютной подготовкой, потому что, изучив партии Ботвинника, я понял, насколько важно иметь хороший выбор дебюта. Не случайно, и в некотором смысле действительно лестно для меня, что в русской шахматной литературе в течение долгого времени меня называли «венгерским Ботвинником».

Конечно, я занимался не только дебютами, у меня есть огромный аналитический материал, который не должен пропасть. Я всегда даю совет молодым: нужно изучать творчество великих шахматистов. А не только дебюты и компьютер.

Но с Фишером иногда мы разговаривали не очень дружески. Моя последняя партия с Корчным в «Матче века» в Белграде закончилась вничью. Ничья получилась повторением ходов, но личный матч я выиграл. Подошел капитан команды «Мира» Эйве, и я спросил, что мне делать. Хотя у меня было лишнее качество, но позиция была острая, и у нас обоих было мало времени, примерно по 20 минут. Я сказал Эйве, что Корчной играет намного лучше в цейтноте. Продолжалось еще много партий, и не был известен конечный результат матча. Я пошел на повторение ходов, а потом Фишер сказал мне: «Лайош, ты сделал эту ничью по приказу Кадара». Я сказал: «Бобби, ты абсолютно сумасшедший! Как я во время партии получу указание Кадара, что надо делать ничью с Корчным?» – «Нет, я знаю, что ты сделал ничью по приказу». Тогда я сказал: «Bobby, enough! Good bye!» Несколько дней после этого мы не разговаривали. У него были иногда идеи-фикс, проявлялась излишняя подозрительность.

За доской и вне ее Вам приходилось встречаться с многими чемпионами мира. Спустя много лет, наверное, можно оценить вклад каждого из них. Кого бы поставили на первое место? Кто из них был наиболее симпатичен Вам?

Могу сказать сразу, что я ставлю Фишера на первое место. Почти все великие чемпионы и большие шахматисты были мне симпатичны. Но только на двух чемпионов у меня осталась обида. Каспаров – он относился и обращался со мной как с врагом. Потому что я был секундантом Карпова. Он даже не разговаривал со мной полтора года после матча.

И Эйве. Он как Президент ФИДЕ некорректно повел себя в моем первом матче со Спасским. Борис, конечно, не виноват. Он просто хотел получить лучшие условия. Спасский не очень хотел играть, потому что призовой фонд матча был ниже, чем в его предыдущем матче с Гортом (речь идет о претендентском цикле 1977-78 гг. – прим. интервьюера). Тогда Эйве разыскал Спасского и предложил ему экстра-гонорар помимо тех условий, которые должны были получить участники матча. Потом мне сказал об этом сам Борис. К сожалению, я узнал об этом во время матча. Я не знаю размер суммы, но думаю, что это было некорректно со стороны Президента ФИДЕ, и еще хуже, когда такие деньги идут из бюджета ФИДЕ. Я не знаю: это были его личные деньги или из кассы ФИДЕ.

1983. Пловдив  Фото: М.Петронич

Какое дебютное открытие стало самым дорогим в вашей карьере?

Защита Нимцовича, вариант, когда черные бьют на с3 без а3. Я играл этот вариант намного раньше, чем, скажем Хюбнер. Это один из основных дебютов, и у меня он встречался и белыми, и черными. Причем, очень давно, еще на чемпионате мира среди студентов в 1957 году. Например, есть моя партия с Таймановым, которая попала в ChessBase. А белыми против защиты Нимцовича (до начала 60-х годов) я играл только Сg5 или f3, позже перешел на вариант Рубинштейна.

В двух матч-турнирах (1973 и 1976) вы играли против двух советских гроссмейстеров. Как вы настраивались на борьбу? Вы же наверняка знали, что будут играть против вас? Особенно ярко это проявилось в 1976 году в Варесе (Италия)…

В 1973 году мы играли матч-турнир с Геллером и Полугаевским. Я сразу захватил лидерство, выиграв у Полугаевского две партии. Жеребьевка была такова, что советские гроссмейстеры играли между собой в первом туре каждого круга, а в последнем свободен был Геллер. Всего четыре круга, восемь партий. Я не требовал, чтобы жеребьевку сделали именно так, просто так получилось. В третьей партии с Геллером я был вынужден защищаться, и получился коневой эндшпиль три пешки против двух на одном фланге. Явно ничейный. Тогда были правила, что на первые сорок ходов давали два с половиной часа, а на следующие 16 – по часу. Но Геллер неправильно посчитал. Вы знаете об этом случае?

Да, этот случай был описан в советской литературе. Он думал, что контроль времени завершается на 86-м ходу (к 72 прибавил 16 и получил 86!)

Но вы не знаете, что было дальше. На 87-м ходу он спокойно думал и у него упал флажок на часах. Я не хотел выигрывать таким образом и предложил ничью. Об этом тоже было написано или нет?

А вот об этом ничего не было.

Я сразу предложил считать партию ничьей, и даже главный арбитр не знал, как поступить. Но тут на сцену быстро поднялся Полугаевский и закричал: «Нет, нет! Партия закончилась!» (смеется) Но, конечно, он имел право так поступить, было уже ясно, что русские гроссмейстеры боролись за одно оставшееся место между собой. Но мне было очень неприятно, потому что у меня с Геллером были очень хорошие отношения. В Венгрии он был у меня в гостях пару раз, мы сидели вместе и анализировали.

О другом матч-турнире. Я сразу попросил, чтобы жеребьевку сделали так, чтобы Таль и Петросян в каждом круге начинали с первого тура. Миша сразу сказал мне: «Лайош! Но три года назад ты так не говорил!» Я ответил: «Да! Но тогда и противники были другие!» И я оказался прав, потому что во всех партиях они делали между собой быстрые ничьи. В отличие от Полугаевского и Геллера, которые боролись. У меня был худший Бергер, и я знал, что должен играть остро. Получилось так, что я форсировал события в партии с Петросяном и проиграл. В следующем круге Таль думал, что мне конец, но я преподнес ему сюрприз. Я сыграл сицилианскую защиту, Найдорфа (после этого я стал часто применять этот вариант), и выиграл одну из самых лучших партий в своей карьере. Таль был сам виноват. Они вообще не играли, и мою последнюю партию я должен был играть с Петросяном.

Говорили, что Батуринский… Знаете, кто это был такой? Ему позвонили… Как его называли советские шахматисты? «Черный полковник»? Но это они, конечно, не могли сказать в открытую. Хотя он уже умер. Есть поговорка «о мертвых или хорошо, или ничего»...

Петросян обещал, что будет играть на выигрыш даже черными. Но во время обеда он подошел к нашему столику в ресторане. Мы кушали в одном и том же ресторане. Форинтош был тогда моим секундантом, и я спросил его, когда увидел Петросяна: «Как ты думаешь, что он хочет?» Он подошел и сказал: «Лайош, я предлагаю ничью». Я улыбнулся и, конечно, не мог ему отказать.

С кем из великих шахматистов вас связывали самые доверительные отношения?

Со Спасским были настоящие дружеские отношения. Как и Геллер, он бывал у меня в гостях. Но он был один из наиболее трудных для меня противников. Видимо, это шло со времен нашей молодости. Мы родились в одном году и, как я уже говорил, он был гроссмейстером, когда я был почти никем.

Тогда часто игрались товарищеские матчи в Ленинграде и Будапеште между командами этих двух городов. Один раз у нас было две отложенных партии. В одной его шансы были лучше, в другой – у меня. Капитаны команд, венгерской и русской, предложили сделать две ничьи. Я отказался, говоря при этом, что «теперь у меня есть реальный шанс выиграть, по крайней мере, хотя бы одну партию у Бориса». Так и случилось! Когда я был в зените, выигрывал у него уже много раз. Особенно важную партию выиграл в межзональном турнире в Мексике в 1982 году. Я разделил первое место с Торре, Спасский был только третьим. Во втором нашем матче 1980 года я победил в первой партии и, хотя матч закончился с равным счетом, прошел в следующий этап, потому что выиграл черными. Тогда действовало это интересное правило. К сожалению, потом я проиграл Хюбнеру. Это был лучший шанс сыграть матч с Карповым. В это время Корчной играл слабей, чем три года назад, даже у Хюбнера он выиграл «на счастье». Но я сделал одну из больших ошибок в моей шахматной карьере, на матч с Хюбнером я взял с собой троих секундантов. А они не ладили между собой.

Я должен сказать, что вообще в турнирах я играл всегда лучше, чем в матчах. Вероятно, это объясняется психологией. В турнире много людей, а в матче один противник, всегда видишь одно и то же лицо. Единственный турнир претендентов я играл в 1985 году, но тогда я уже не был на подъеме.

Вспомните свой лучший турнир!

Мои лучшие годы – от 1972 до 1980. В 1972 году я взял первое место вместе с Петросяном и Карповым в Сан-Антонио и был лучшим по Бергеру, но его тогда не считали. В 1975 году я занял первое место в Милане впереди Карпова и Петросяна, которые разделили второе-четвертое места.

Регламент турнира был очень тяжелый. После турнира игрались полуфинальные матчи из четырех партий. Я должен был играть с Любоевичем, а чемпион и экс-чемпион мира сделали четыре коротких ничьи между собой. Не хотел проигрывать и старый экс-чемпион, и новый чемпион мира. Надо помнить, что это был год, когда Фишер отказался защищать титул. Я проиграл финальный матч Анатолию Карпову, но сказал в прессе, что Фишер все равно первый в мире. Но нельзя забывать, что Анатолий Карпов самый результативный из всех чемпионов мира. Если я не ошибаюсь, он выиграл больше ста турниров! Это рекорд. Я, например, выиграл всего тридцать (может, чуть больше) турниров, не считая венгерских чемпионатов…

Четыре раза побеждал в Вейк-ан-Зее, 9 раз выигрывал чемпионат Венгрии, но это уже не так важно…

Ваши памятные претендентские матчи? О встречах с Борисом Спасским вы уже рассказали. Вы сыграли два четвертьфинала с Бентом Ларсеном?

Так же, как и со Спасским, с ним я сыграл наибольшее количество партий. Он выиграл наш первый матч в 1968 году, но нельзя забывать, что в шестидесятых годах он был признан лучшим западным шахматистом (Фишер был практически неактивен). Позже в 1977 году уже наступило мое время, и я убедительно «отомстил».

Наши отношения с Ларсеном были действительно дружескими. В своей жизни я очень редко просил взаймы, и он был один из немногих, кого я об этом попросил. Это было после завершения межзонального турнира в Сусе в 1967 году. Организаторы выдали мне чек на мой приз, но я мог его «обналичить» только в Венгрии. Таково было соглашение между Тунисом и Венгрией. Мы были в очень дружеских отношениях в то время с арабами! У меня не было зарубежного счета, это было категорически запрещено! Это был глупый мир! Я должен был лететь в Пальма-де-Мальорка сразу после межзонального, и Бент выдал мне небольшой кредит. Он был единственным, к кому я мог подойти с такой просьбой. Конечно, я немедленно рассчитался с ним сразу в Пальме.

В последний раз мы встретились в Москве на Мемориале Петросяна в 1999 году. Мы очень часто обедали вместе и много разговаривали. Он говорил бегло по-английски, даже лучше меня. Было грустно: он уже выглядел не вполне здоровым.

Москва 1981. За партией Лайоша Портиша и Ульфа Андерссона наблюдает Ян Тимман. Фото: В.Кутырев

Портиш – Доннер. Вейк-ан-Зее 1975 (Амстердам 1981?)

1983. Пловдив, командный чемпионат Европы. Энтони Майлс против Лайоша Портиша

Продолжают вас сегодня узнавать на улице? Приглашают на телепередачи?

Меня, конечно, узнают на улицах, часто выступаю по телевидению, в газетах. Можно отметить, что я являюсь одним из так называемых 12 лучших спортсменов страны. Так что у меня есть много обязательств, особенно сейчас, как Венгрия является кандидатом для проведения Олимпийских игр в 2024 году. Конечно, я надеюсь, что мы победим!

При такой загруженности удивительно, что вы находили возможность заниматься музыкой. Шахматистам известна фотография, где Вас можно увидеть играющим на скрипке. Также известно ваше увлечение классическим оперным репертуаром. Как все начиналось? Не мешало работе над шахматами?

Известно мое увлечение музыкой. Я никогда не мог с ней порвать. В 1985 году, когда я понял, что у меня нет серьезных шансов в борьбе за первенство мира, я решил снова серьезно заняться музыкой. Голос у меня всегда был, я любил петь, даже когда у меня еще не была поставлена техника пения. Но потом я брал уроки и с тех пор пою регулярно, почти каждый день. На итальянском, немецком, французском и русском языках. И, конечно, на венгерском. Из русского репертуара дал в Венгрии уже четыре концерта. Пою арии и романсы, очень люблю, например, романсы Чайковского и Рахманинова. Из опер самые любимые арии – ария князя Игоря, Эпиталама из «Нерона» и ария Демона Рубинштейна, ария Томского из «Пиковой дамы» Чайковского, ария Мизгиря из «Снегурочки» Римского-Корсакова. Эти арии я исполняю всегда. Те, кто знает и понимает оперу, догадались, что у меня героический баритон или бас-баритон. Также пою многие арии из Вагнера.

В этом году я уже исполнил оперные арии на немецком и французском языках. Когда пою на русском, вспоминаю, как вместе со Смысловым мы пели дуэтом знаменитую «Эпиталаму».

1980. Сборная Венгрии – серебряный призер Олимпиады на Мальте. Справа налево: Лайош Портиш, Золтан Рибли, Дьюла Сакс, Иштван Чом, Иван Фараго, Йожеф Пинтер

Говорили, что результат венгерской команды зависит от того, в какой форме находится ее лидер, то есть вы. В 1978 и 1980 годах венгерская сборная считалась основным соперником СССР. Как случилось такое уникальное явление?

В 78 году мы выиграли Олимпиаду, но менее известно, что на Мальте в 80-м мы играли еще лучше, чем в Буэнос-Айресе. Ведь за советскую команду играл и Карпов, и впервые – молодой Каспаров. Я, как и в Аргентине, набрал «+6» на первой доске, но теперь без поражений. Решающим был последний тур. Вы помните, что было в последнем туре?

Знаю, что ваша команда играла с Исландией. И советская, и венгерская команда выиграли с одинаковым счетом 3,5 на 0,5.

Судьбу первого места решал Бухгольц и результат матча Шотландия – Греция. Бухгольц был одинаковый, но мы раньше сыграли с Шотландией, а СССР с Грецией. Первый номер Шотландии Притчетт за два тура до конца уехал домой, и шотландцы вышли в ослабленном составе. Конечно, это невозможно было предвидеть заранее. Кто мог знать, какова будет жеребьевка в последнем туре? Греция выиграла матч, и, таким образом, советская команда заняла первое место.

Приходилось вам встречаться с Гезой Мароци? Каковы были ваши взаимоотношения с шахматистами старшего поколения, например, с Андрэ Лилиенталем?

С Мароци нет, тогда я был очень молод и жил в маленьком городе. В те времена было непросто путешествовать, автобусы ходили редко, а машины своей у родителей не было. Так что я попал в Будапешт, когда он уже умер.

Конечно, с Андрэ я был в дружеских отношениях. Интересно, что я много играл в Москве, в турнирах в 59, в 61 годах... Венгерские шахматисты вообще не хотели ехать в Союз. Думаю, потому, что призы были маленькие, а турниры очень сильные. Но я всегда с удовольствием принимал эти приглашения, потому что хотел играть с сильными шахматистами. И мы подружились с ним с первого моего приезда. Он возил меня на своей машине, кажется, это была «Победа»? Нет, «Москвич»!

И когда он переехал в Венгрию, часто встречались. Международный мастер Липтаи, который много работал со мной, также подружился с Лилиенталем и анализировал с ним. Даже Фишер частенько заходил к Лилиенталю… Я продолжаю до сих пор общаться с его вдовой…

В Советском Союзе была издана только одна ваша книжка «600 окончаний», которую вы написали с Шаркози.

Шаркози был старый мастер. Во время первой мировой войны он потерял ноги. И я хотел просто ему помочь. У него было четыре тетради с анализами, которые я должен был переработать и исправить ошибки. Но я участвовал в написании этой книжки просто, чтобы помочь, никаких других интересов у меня не было.

Нравилось заниматься тренерской работой? Как вы попали в штаб Анатолия Карпова в 1990 году?

Конечно, я был очень горд, когда Карпов пригласил меня на должность секунданта. Я был вместе с Карповым и его командой четыре месяца и разговаривал только по-русски, потому что только один Карпов владел English и больше никто. Но должен сказать, что пою я на русском лучше, чем говорю.

Там была смешная история. Я сказал Анатолию: «Извините, но я каждый день буду петь! Но только, когда вы пойдете на игру». Но вот повару Карпова мой голос не очень нравился. И когда я начал свои репетиции, он был очень недоволен. Ему не нравилась моя распевка, он спрашивал: «Что это? Это не пение!» Но я сказал ему: «Когда вы готовите суп, вы ведь тоже должны сначала разогреть воду?» Он рассмеялся, конфликт был исчерпан. Я работал с удовольствием, но так получилось, что матч Карпов проиграл.

Доводилось вам встречаться с Яношем Кадаром?

Конечно, он очень любил шахматы. Он часто приходил за меня поболеть, например, когда я играл матч за третье место в межзональном турнире с Нанном, серьезно следил за моими результатами. Расскажу вам интересный случай, который не очень известен. Когда Карпов в первый раз приехал в Венгрию, не помню, когда это было, в 72-м или 73-м году (я не играл в турнире, где играл он, не знаю, как это получилось), в советском посольстве устроили прием. Я был приглашен, и там неожиданно появился Кадар. Никто не ожидал, что он придет. Разумеется, последовало сразу предложение сыграть шахматную партию. Какую партию? Там было много шахматистов, но мы с Карповым не хотели играть между собой. Тогда (не помню от кого) последовало предложение сыграть пара на пару. Моим партнером стал советский посол в Венгрии, а Карпову достался Кадар. Ходы делали по очереди. Мы сыграли, как я помню, три партии. Две закончились вничью, третью выиграли Карпов с Кадаром. Я в шутку сказал (Карпов тогда еще был не сильней меня), что мы проиграли из-за того, что Кадар играл лучше советского посла.

Москва 1977. За партией Портиша с Анатолием Карповым наблюдает Любомир Любоевич. Фото: В.Кутырев 

Знаю, что когда в последний раз играли в Петербурге на Мемориале Чигорина, вы так хотели посмотреть, как изменился город, что даже не стали играть в последнем туре.

Да, когда я получил приглашение, сказал, что 50 лет назад был в первый и в последний раз в Ленинграде. Алмаши, с которым мы иногда вместе обедали, сказал мне за три тура до конца, что не хочет играть последние партии, потому что все играют против него на ничью. Я спросил его: «Как не хочешь?» Он сказал: «Ничего, по правилам можно. Надо только предупредить главного арбитра». Он все-таки доиграл турнир, а я в последнем туре подошел к главному арбитру и сказал: «Извините, не могу играть последнюю партию, потому что хочу посмотреть Санкт-Петербург!» Мы жили в гостинице в очень тихом и красивом районе, но это было очень далеко от центра. Во время турнира у меня не было никаких шансов посмотреть город, а на другой день после турнира у меня был самолет. Главный арбитр был, конечно, очень удивлен и сказал: «Лайош, вы можете выиграть приз среди сеньоров!» Я засмеялся и сказал: «Извините, этот приз меньше, чем я получаю за сеанс одновременной игры! Мне интереснее и больше хочется посмотреть город!»

Но вообще-то я редко участвовал в открытых турнирах, в первый раз я сыграл в таком турнире в Австралии в 71-м году. Я его, конечно, выиграл, но даже тогда не знал, что означает «Бухгольц». Потом узнал, но сыграл не очень много таких турниров. Поэтому и сейчас не очень хочется.

Вы пишете книгу о своей жизни, может быть, сборник избранных партий?

У меня есть много вещей, которые я должен сделать. Работаю над книгой. Она выйдет, скорей всего, в следующем году, конечно, там будут мои партии, и она называется «Тайна одного варианта». У меня много анализов, которые я должен рано или поздно опубликовать, иначе они потеряются, и будет очень жалко.

В турнирных шахматах я уже вышел на пенсию, однако не могу сказать, что никогда не начну играть снова.

Я сыграл свой последний открытый турнир два года назад в Залакароше, который известен своим термальным источником. Поехал туда только затем, чтобы вылечить мою неработающую ключицу, которую сломал, когда упал, поскользнувшись на улице. Но теперь со здоровьем, надеюсь, все в порядке.

Как вы относитесь к современным шахматам?

Компьютеризированный мир не то, о чем я мечтал. Я не имею шахматных программ, и мне не нравятся компьютеры. Разумеется, когда я пишу книгу, как сейчас, то ради читателей анализ должен иногда проверяться. Я не могу справиться с этими дьявольскими программами, которые, грустно сказать, убьют мои любимые шахматы рано или поздно. А молодые гроссмейстеры помогают всему этому…

Беседу вел Сергей КИМ