3 ноября Леониду Зорину, знаменитому писателю, драматургу и большому поклоннику шахмат исполняется 90 лет. Наши поздравления!

Возможно, не всем читателям довелось видеть пьесы Зорина, восхищавшие публику в ХХ веке: «Варшавская мелодия», «Дион», «Декабристы», «Царская охота», «Коронация» и другие, но наверняка вы не раз смотрели фильм «Покровские ворота». Более трех десятилетий эту веселую лирическую поэму о Москве и москвичах крутят по телевизору чуть ли не каждый месяц.

В детстве Зорин жил в Баку и был вундеркиндом. В девять лет у него вышла книжка стихов, и сам Алексей Максимович Горький изъявил желание принять юного поэта, а через два месяца в центральных газетах появилась статья Горького «Мальчик». В семнадцать лет Зорин вступил в Союз писателей, а вскоре переехал в столицу, и с тех пор живет и творит в Доме писателей возле метро «Аэропорт». И сегодня он, как это повелось у него еще с юности, проводит все дни напролет за письменным столом.

По случаю юбилея Леонида Генриховича подведем «предварительные итоги» (а «основные» подведем через десять лет – к столетию писателя). В общей сложности Зорин написал 50 пьес, 12 томов прозы, 16 сценариев. Его пьесы шли в шестнадцати странах, число разных постановок перевалило за сотню.

Напомню, что Зорин страстный поклонник игры, когда-то был чемпионом ЦДЛ, написал множество эссе и размышлений о шахматном искусстве, более того, шахматисты часто становились героями его произведений. Наконец, Зорину принадлежит сценарий фильма «Гроссмейстер», одного из самых популярных, посвященных шахматам.

В канун юбилея в издательстве НЛО вышла очередная книга Зорина «Ироническая трилогия».

Немного удивлю читателей. Вот первая строчка этой книги, романа «Трезвенник».

С шахматным мастером Мельхиоровым судьба свела меня еще в отрочестве – в конце пятидесятых годов.

Как мы видим, в жизни Зорина шахматы продолжают стоять рядом с литературой. «Шахматы наряду с футболом были сильнейшим моим увлечением, – рассказывает Зорин в своей автобиографической книге «Авансцена». – С футболом однажды пришлось расстаться, но шахматы остались со мной и стали надежной опорой. Я прибегал к ним почти неизменно, так же как прибегал к стихам, как только ощущал, что в душу неслышно вползает хандра. Странно, но даже в юные годы я видел в них не просто игру, не просто захватывающее единоборство. Эта концентрация духа, которая позволяет предвидеть ваше будущее – пусть всего лишь на клетчатой доске – и просчитать варианты, уже не игра, уже не спорт. Чтоб заглянуть за опущенный полог, нужно воспарить над реальностью на новом – визионерском – уровне, войти в особое состояние, в особый эзотерический мир».

Не раз мне доводилось брать интервью у Леонида Зорина. Просматривая архивы, я обнаружил, что многие вопросы и ответы не устарели и сегодня. И, возможно, в день юбилея писателя читателю будет интересно ознакомиться с ними.

– Леонид Генрихович, как началось ваше увлечение шахматами и почему оно длится так долго?

– Мне уже трудно вспомнить, как оно началось, значительно легче ответить на вторую часть вопроса. Оно длится так долго, потому что шахматы сделали мою жизнь и радостнее, и богаче.

– А приносили они вам огорчения?

– Разумеется. Как и всякая любовь. Однажды, когда я был еще молодым, со мной произошла та же история, что и с юным Хлебниковым, героем моего фильма «Гроссмейстер». Я увлекся игрой и забыл, что меня ждет подружка. А когда наконец оторвался от доски, ее и след простыл. Утешился я лишь много лет спустя, вставив этот эпизод в сценарий.

– Шахматы часто называют искусством. В чем, на ваш взгляд, общность их и художественного творчества?

– Мне кажется, что эстетический элемент выражен в шахматах достаточно ярко. Экономия средств, грация воплощения замысла, почти колдовское взаимодействие разных элементов – это то, что бросается в глаза. Но есть и та общность шахмат и искусства, которая не лежит на поверхности, – значение интуитивного начала.

Не все поддается точному расчету, даже в век компьютеров, не всегда есть твердая уверенность в конечном результате, но наступает миг озарения, и он наполняет верой в истинность решения, пусть даже нельзя обосновать его сразу. Это озарение и составляет тайну и радость творчества. Вспомним пушкинское: «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал». Этот «магический кристалл», сквозь который еще «не ясно» различима конечная истина, знаком только подлинному художнику – на сцене, за письменным столом или за шахматной доской. Думаю, что мышление гроссмейстера подчинено не только логическим схемам – в известном смысле ему свойствен и образный характер. Безусловно, глубинное содержание шахматной борьбы на свой, очень специфичный манер отражает жизнь человеческого духа, а форма этой борьбы способна доставить чисто художественное наслаждение.

Что я имею в виду, когда говорю о жизни человеческого духа, выраженной в партиях больших мастеров? Речь идет об испытании вашего интеллекта, воли, способности к отвлеченному мышлению и одновременно вашей стойкости.

Что я имею в виду, когда говорю об эстетическом воздействии той формы, в которую заключены мысли крупного шахматиста, – его ходы? Речь идет о создании романтических образов на различные темы, часто путем нарушения привычного соотношения сил, когда та или иная фигура, а то и несколько сразу, приносят себя в жертву.

Шахматы, как и всякое искусство, есть вечный поиск нового в обыденном. Когда на доске возникают хорошо знакомые варианты, не однажды повторяющиеся ситуации, в них нужно вдохнуть новую жизнь. Эта повседневная борьба с рутиной, неустанный поиск свежести – не они ли составляют самую суть творчества?

И наконец, шахматная партия, комбинация, как и любое художественное произведение, невозможны без некой руководящей идеи, которая не формулируется, не дается в обнаженном виде, а возникает как неожиданный эмоциональный итог.

А в чем же общая руководящая идея шахмат? Не в том ли, что они являют собой гениально созданную модель жизни с ее вечной борьбой, с ее взлетами и падениями, с неизбежной необходимостью все начинать сначала, упав, подняться и идти дальше? Не в том ли, что они закаливают души, шлифуют умы и учат заново увидеть привычное?

Не берусь ответить. Иногда мне кажется, что в шахматах таится великая загадка, которую еще предстоит разгадать.

– В свое время вы часто посещали крупнейшие шахматные состязания. Какие партии из виденных вами произвели на вас наиболее сильное впечатление, оставили неизгладимый след?

– В прежние годы, когда в Москве проводился какой-нибудь интересный турнир, тем более матч за корону, жизнь моя преображалась, становилась прекрасной и полновесной. Не было ничего приятнее провести время в зрительном зале среди других, столь же одержимых людей. В такие вечера куда-то далеко уходили повседневные дела, заботы и огорчения. Возникала удивительная душевная неуязвимость. Жаль, что интернет практически убил эту замечательную традицию шахматных встреч в театрах и концертных залах – приникаешь к экрану компьютера и уже ленишься выйти из дома.

Пресс-центр (Колонный зал, 1984). С одной стороны от Зорина сидит покойный ныне профессор Марк Смолянский, зам. редактора журнала "Квант", с другой – Борис Гуревич (Борисов), ленинградский журналист (ныне живет в Нью-Йорке)

Но какие партии выделить? На первое место я бы, пожалуй, поставил поединок моего друга Марка Тайманова с Анатолием Лутиковым из последнего тура чемпионата страны, состоявшегося в 1969-м... Пока игралась эта партия, я жил, что называется, полной жизнью. Было и напряжение мысли, и сопричастность таймановскому вдохновению, и азарт борьбы, и надежды, сменявшиеся смятением, и, наконец, душевный подъем, когда прозвучал последний аккорд этого поистине полифонического произведения. Эпилог этой уникальной схватки до сих пор стоит перед моими глазами...

Этот снимок сделан как раз во время партии Лутиков – Тайманов из последнего тура чемпионата СССР 1969 г.

– Я тоже хорошо помню эту феерическую партию, достойно увенчавшую чемпионат, ведь был тогда секундантом Тайманова... Когда она закончилась, зал гремел овацией, а на лестнице друзья (среди них были и мы с вами!) обнимали Марка Тайманова, в тот день самого счастливого человека на свете...

– Вспоминаю и другую встречу, также состоявшуюся в чемпионате страны и также в последнем туре, но двадцатью годами раньше. В том далеком, 1949-м впервые ярко засверкала звезда Ефима Геллера. Он лидировал перед финишем, и все ожидали рождения нового чемпиона и нового гроссмейстера (в те времена гроссмейстеры рождались весьма редко). Помню тот вечер, помню Геллера, надевшего ради торжественного дня синий костюм, белую рубашку и ярко-синий галстук. Помню, как в своей любимой испанской, попав против Ратмира Холмова в тяжелое положение, он тщетно пытался изменить ход борьбы. Но сенсации не произошло, Геллер проиграл. С трудом вырвавшись из гудевшего человеческого улья, медленно шел я к метро, ошарашенный разыгравшейся передо мной драмой. «Ничего, – сказал мой спутник, – у этого парня крепкая челюсть, выдержит». И в самом деле, на протяжении нескольких десятилетий Геллер был одним из претендентов на шахматную корону, вышел победителем десятков турниров...

– Почему, на ваш взгляд, шахматы захватывают огромное множество людей?

– Здесь наличествует много факторов, в том числе уже упомянутые. Шахматы – одно из великих творений человеческого духа. Они дают радость общения, радость самопознания, помогают в трудный день. Каждый поклонник игры имеет возможность испытать подлинный творческий подъем, почувствовать себя одновременно и аналитиком, и художником, и борцом. Шахматы делают нашу повседневность полнее, мы обязаны им прекрасными часами, а если они приносят нам горести, то это следствие наших несовершенств, шахматы в этом не виноваты.

Леонид Зорин и Евгений Гик за анализом

– В искусстве или науке человек всю жизнь движется вперед. Авторитет ученого с годами растет, прибавляются научные труды и звания. Художник, достигнув зрелости, создает эпохальные произведения. Борис Пастернак свои лучшие стихи написал на седьмом десятке лет... Что же касается шахмат, то рано или поздно и у выдающихся гроссмейстеров наступает творческий и спортивный спад, и они отступают на вторые роли. Это значит, что и великим мастерам шахматы могут принести немало страданий...

– Вы правы. Но у шахмат есть одно специфическое свойство, выгодно отличающее их от других видов искусства, а именно объективный критерий. Если вы взяли верх в партии, это невозможно опровергнуть... Да, наука старения нелегка. И в любой сфере важно уметь с достоинством встретить ту горькую пору, когда в силу естественного хода вещей творческий потенциал скудеет. Что делать, таков печальный круговорот. Мне уже как-то привелось заметить по этому поводу: «Победа показывает, что человек может, а поражение – чего он стоит».

– Вы автор многих пьес и романов. Значит, для вас особую цену имеет богатство человеческих характеров. Обогащало ли вас как писателя общение с шахматистами?

– Могу сказать, что все встреченные мною в ХХ веке большие мастера были людьми своеобразными, самобытными, что называется, с изюминкой. Одни добрее, другие ершистее, одни отличались душевной щедростью, другие казались более сосредоточенными на себе. Но среди них не было людей скучных, пресных. О шахматистах интересно и писать, и размышлять.

– Ваш сценарий «Гроссмейстера» в свое время получил первый приз на международном фестивале спортивных фильмов. Вы посвятили его гроссмейстеру Симагину – он был весьма оригинальным шахматистом, но выдающихся результатов не показывал. Можно ли говорить о таланте шахматиста, если он не достиг больших высот?

– Масштаб таланта не обязательно определяется спортивными результатами. Владимир Симагин продемонстрировал такое богатство идей, такое нешаблонное чтение позиций, что сомневаться в его таланте не приходилось. Впрочем, дело не столько в безупречности открытий Симагина, сколько в их свежести. В любом виде творчества, будь это наука или искусство, новаторские идеи вызывают живые дискуссии и в конечном счете способствуют его развитию.

Вспоминая Симагина, стоит отметить, что в этом человеке было что-то свое, особое, «лица необщее выражение...». Подлинное ощущаешь шестым чувством, словно принимаешь некий сигнал. Не всегда легко объяснить себе его воздействие, но зато определяется оно безошибочно... У каждого своя судьба: один вызывает интерес, другой – симпатию, третьего опасаются. Владимир Симагин внушал уважение. Это самое прочное чувство, оно сохранит его от забвения.

– Что дороже всего?

– Нет ничего дороже времени. Как сказала Цветаева, «сперва писателю важен успех, потом – успеть». Надо стремиться осуществить все, что задумал. Но это относится не только к литераторам – ко всем. Так что не теряйте ни единой минуты.