Хотел бы высказать некоторые соображения в связи с известным решением комиссии ФИДЕ по этике о санкциях в отношении гроссмейстера Евгения Соложенкина, а равно с идущим сейчас судебным процессом по иску Асаубаевой к Соложенкину.

Прежде всего хочу подчеркнуть, что по сути данного конкретного конфликта у меня нет никакого мнения, так как я не обладаю фактическим материалом, необходимым для того, чтобы это мнение составить. Речь идёт совершенно о другом, а именно: допустимо ли вообще преследование за высказывание подозрений в читерстве, пусть и не нашедших доказательств?

Читерство — это не просто нечестная игра вроде договорных результативных партий. Читерство представляет собой экзистенциальную угрозу, то есть угрозу самому существованию шахмат как спорта. Именно так и воспринимает этот вопрос всякий честный (или даже не очень честный, но, во всяком случае, не являющийся читером) профессиональный шахматист — как страшную угрозу своей профессии, делу своей жизни, в конечном счёте — себе лично.

Масштаб угрозы определяет и масштаб необходимого противодействия. В частности, это означает, что базовый принцип презумпции невиновности должен быть ограничен, подобно тому, как в чрезвычайных ситуациях повсеместно ограничивают неприкосновенные при обычных условиях права человека. А в данном случае мы имеем дело именно с чрезвычайной ситуацией.

Как и любое другое расследование, античитерское расследование всегда начинается с высказывания подозрений в адрес того или иного игрока. В дальнейшем эти подозрения могут найти или не найти подтверждения, но если нет сформулированных подозрений — не может быть и расследования.

В настоящее время на наших глазах создаётся прецедент суровой кары за высказывание таких подозрений. Мне очевидно, что, если это не остановить, мы придём к фактическому запрету на античитерскую деятельность. И, как неотвратимое следствие, к такому разгулу мошенничества, который погребёт под собой сам шахматный спорт и судьбы людей, который связали себя с ним — в том числе и судьбу Бибисары Асаубаевой.

Разумеется, у всего на свете есть оборотная сторона. Вал безнаказанно высказываемых клеветнических подозрений точно так же может погубить шахматы. Систематическое, подчёркиваю, именно систематическое высказывание не находящих подтверждения обвинений в адрес различных игроков не должно сходить с рук тем, кто этим занимается. Проблема читерства крайне тяжела и сложна, такие проблемы никогда не имеют простых и безболезненных решений. И нужно ясно понимать, что в данном случае выбор у нас не между хорошим и плохим, а между плохим и ужасным.

В завершение скажу, как бы я сам поступил, если бы обвинение в читерстве было выдвинуто против меня. Не просто дал бы согласие, а потребовал применения полного комплекса мер, включая личный обыск с применением средств для обнаружения скрытых микрофонов, пусть даже и во время партии. Что до моего отношения к выдвинувшему такие обвинения, оно зависело бы от моей оценки его мотивов. Если бы я счёл, что имею дело с добросовестным заблуждением, я бы поблагодарил этого человека за его ответственное поведение в интересах всех шахматистов, в том числе и моих лично. Если же пришёл бы к выводу, что имела место клевета (то есть обвинение, ложность которого обвинителю заведомо известна), я бы прервал с клеветником всякие отношения, но и в этом случае не стал бы предпринимать против него никаких юридических мер. Не из всепрощения, которое мне абсолютно несвойственно, а из понимания того, что наказание клеветника в данном случае неизбежно приведёт впоследствии к огромным затруднениям для честной и добросовестной борьбы со страшным злом, каким является читерство.

Могу только выразить надежду, что такое понимание будет достигнуто и в том деле, которое послужило толчком для написания данного текста.