Интервью	Мария ФОМИНЫХ
Владимир Поткин: «Помогая другим, учусь сам»

С известным гроссмейстером Владимиром Поткиным мы знакомы давно: часто виделись на турнирах, иногда обсуждали позиции или просто болтали. Недавно у вашего корреспондента появился хороший повод пригласить нового чемпиона Европы и по совместительству тренера чемпиона России на интервью. Мы договорились встретиться в книжном на Лубянке, а оттуда пойти в кафе и побеседовать в спокойной обстановке. В толпе ценителей литературы я издалека заметила высокого молодого человека в фетровой шляпе…

ОПАСАЛСЯ ВСТРЕЧИ С ФЕЛЛЕРОМ

– Давно стал носить шляпы?

– Недавно. Если не считать сомбреро, которые мы носили с Левоном Ароняном в Мексике. Как оценишь?

– Мне кажется, интересно. И я тебя сразу увидела, издалека.

– Мне нравится пробовать что-то новое, экспериментировать. Раньше я носил какие-то яркие костюмы, белые, оригинальные рубашки. Сейчас одеваюсь построже.

– Часы у тебя тоже необычные!

– Перед Олимпиадой в Ханты-Мансийске я решил, что капитану нужны часы, чтобы команде не опаздывать.

– И как часы, оказались счастливыми?

– Нет, конечно, нам хотелось бороться за медали, ведь команда была сильная, молодая и очень сплоченная. Безусловно, мне, как и ребятам, во многом не хватило опыта игры в столь ответственных соревнованиях. Сейчас на многие вещи смотрю по-другому. Но сказалось и то, что французы нечестно играли, а мы все-таки проиграли им решающий матч.

– Олимпиада оставила яркие впечатления?

– Да, у меня было такое ощущение, что находишься на настоящей Олимпиаде. Открытие и закрытие фантастические! Мы летели в одном самолете с шахматистами из Ямайки, Перу и каких-то стран, которые я даже не знал, многие надели национальные костюмы. Из какой-то страны были четыре тяжеловеса, – я думал, это боксеры или тяжелоатлеты, но оказалось, что и они шахматисты! И мы с ребятами стали шутить, что у них там есть просто спортсмены широкого профиля: надо ехать на шахматы – едут на шахматы, надо на бокс – едут на бокс. Но мы приехали в Ханты-Мансийск, чтобы бороться за призовые места; для нескольких команд Олимпиада – это очень серьезный турнир. Я знаю, что для Армении Олимпиада – главный турнир года. Но в этом году и для нас федерацией были созданы все условия.

– Как ты считаешь, французы действительно играли нечестно? Сомнений в этом нет?

– Ну да. И потом, как сказали сами французы, если бы Ошар не признался Вашье-Лаграву, то доказать было бы очень сложно. Есть распечатка смс-сообщений, но это не является доказательством в суде.

– Зачем тогда Ошар признался?

– Испугался, мне кажется. Боялся, что против него примут какие-то более жесткие меры. Может быть, еще причина в том, что Ошар был тренером Вашье-Лаграва. Не знаю, трудно за него отвечать.

– Вы с Феллером на Европе не встретились, хотя он входил в группу лидеров…

– Да, слава Богу!

– Но все-таки, если бы жребий свел? Стал бы играть?

– Стал бы. Но мне было бы страшно неприятно. Человек все-таки совсем недавно жульничал. Тем более, что из-за этого пострадала наша команда на Олимпиаде, когда Артем Тимофеев проиграл ему очень важную партию «в одну кассу».

Никита Витюгов играл с Феллером в последнем туре на Европе. В какой-то момент у Никиты был перевес, но после контроля позиция уравнялась. И когда Никита предложил Феллеру ничью, а тот отказался, я представляю, каким можно было покрыться холодным потом в этот момент!

Кажется, в выходной день появилось письмо за подписью нескольких участников с просьбой принять меры против возможного мошенничества; я об этом письме узнал не сразу. Наверное, могли возникнуть подозрения и во время этого турнира. Если человек один раз пользовался компьютерными подсказками, то потом его уже всегда будут подозревать. К началу чемпионата Европы Феллер был дисквалифицирован французской шахматной федерацией, но технически получилось так, что его уже зарегистрировали в чемпионате Европы, поэтому и разрешили сыграть.

– Феллер отобрался в Кубок мира – значит, там он тоже будет играть. А в чем тогда смысл дисквалификации?

– Согласен, ситуация совершенно глупая. По идее, его должны дисквалифицировать, если поданная им апелляция будет отклонена.

– А как сами игроки реагировали на эту ситуацию? Все-таки, в течение 11 дней кому-то приходилось с ним играть.

– Следили, смотрели его партии. Но как доказать, даже если возникнут подозрения? Как себя обезопасить? Ведь способов мошенничества очень много. Тем более, что правила сейчас позволяют проносить в зал электронные устройства. Можно включить телефон, посмотреть, потом выключить.

– В твоей практике бывали случаи, когда соперник вызывал подозрения?

– Во время игры я стараюсь не думать об этом. Даже на Олимпиаде, где сам не играл, а был капитаном. Когда стало известно про мошенничество французов, я начал вспоминать, что Ошар действительно как-то странно себя вел, все время куда-то бегал... Но во время матча я следил за своими и не обращал на это внимание. Уже потом, по прошествии времени, стало казаться, что его поведение выглядело, по меньшей мере, странно.

– Подобные инциденты влияют на имидж шахмат?

– Безусловно. Нужно принимать какие-то меры, может быть, сокращать контроль. Паша Трегубов, например, говорит, что пора переходить на быстрые шахматы, потому что подсказки невозможно пресечь. Хотя я считаю, что классические шахматы нужно оставить, но создать комиссию по борьбе с читерством. ФИДЕ и Европейский шахматный союз, я думаю, могут что-то сделать.

Когда проводят матчи на первенство мира, то ставят экраны, создают специальную систему безопасности, а в крупных швейцарках нет никакой защиты. Хотя, конечно, создать защиту в турнире, где играет огромное количество людей, сложно.

– Значит, придется перейти на быстрые из-за читеров?

– Да нет, не хочется верить, что нет других решений. Для начала надо, чтобы запретили проносить любые электронные устройства в зал. За это ставить поражение, даже если устройство выключено. Принес телефон, забыл его выложить – получаешь ноль. Потому что точно так же можно забыть выключить телефон. Это, по крайней мере, отнимет у читеров хотя бы часть возможностей.

КЛАССИКА – ЭТО НАШЕ ВСЁ

– Как считаешь, сохранятся в будущем классические шахматы или постепенно их вытеснит рапид или даже альтернативные шахматы? Если такое произойдет, будешь с сожалением вспоминать классику или сочтешь, что это нормальное развитие игры?

– Мне будет жалко, ведь классические шахматы – это наше всё: мы на них выросли, и хочется верить, что они сохранятся. Но в то же время, мне интересны и другие виды, например, шахматы Фишера. Я играл в Майнце, и было безумно интересно. Если шахматы Фишера разовьются, будет здорово. По возможности, я бы играл в самых разных турнирах. Шахматы Фишера «рассеивают» преимущество в знании дебютной теории. В современных шахматах иногда практически невозможно играть черными на победу, если соперник хорошо выучил вариант, и это большая проблема.

– И это говорит один из лучших современных теоретиков!..

– Да, отчасти я тоже внес свой вклад. Но шахматы Фишера – это что-то новое, возможно, они смогут заинтересовать спонсоров.

– Если говорить о развитии теории – что за последние годы изменилось в подходе к дебютам?

– Сейчас приходится сильно расширять свой репертуар. Раньше можно было выучить пару дебютов, оттачивать их, следить за развитием, искать какие-то новинки и за счет этого нормально жить. Сейчас это практически невозможно, поскольку тебя может выловить абсолютно любой шахматист. Он возьмет твой вариант, полчаса поанализирует с «Гудини», «Рыбкой» или другой программой и сможет поставить за доской серьезные проблемы. Поэтому необходимо все время варьировать дебюты, должен быть очень широкий кругозор. Это тенденция последних лет, и она только усиливается. Дебютные знания растут не столько вглубь, сколько вширь. Нужно пытаться удивить соперника. Да, где-то требуются глубокие знания, но часто необходимо знать больше позиций, на которые можно пойти, чтобы удивить соперника.

Есть и другой момент: нередко случается, что ты готовишься к сопернику, а он идет на совершенно новый для себя вариант, который до этого никогда не играл, а подготовил непосредственно к турниру. Освоить новую схему стало значительно проще, поскольку вся информация доступна.

– При подготовке больше ориентируешься на то, насколько схема подходит тебе, или насколько она будет неприятна сопернику?

– В первую очередь, ориентируюсь на себя, чтобы было удобно играть. А потом уже, когда схема выбрана, начинаешь думать, какое разветвление может стать сюрпризом, какое продолжение будет неприятно сопернику.

– На чемпионате Европы часто угадывал с дебютом?

– Да, часто удавалось угадывать. Особенно в первых турах, когда выигрывал, применял интересные, свежие идеи. Но в партии с Волокитиным уже мой соперник применил очень сильную новинку и сразу выбил белый цвет.

– И получилась ничья.

– Да, я еще был доволен, что партия завершилась вничью. Он применил новую идею в актуальном варианте, где я рисковал, пожертвовал пешку, и назад пути уже не было. И еще румынский гроссмейстер Пырлиграс за три тура до конца избрал схему, которую я не ожидал. Я отреагировал очень неудачно, и моя игра сразу зашла в тупик. Я не видел плана борьбы на победу, и понимал, что при спокойной игре, скорее всего, получится ничья. Стало немного обидно. Я предложил ничью, чтобы сэкономить силы на финиш. С другой стороны, накопилась какая-то злость. Может быть, поэтому следующая партия с Джобавой получилась такой боевой. Конечно, я понимал, что Баадур – очень агрессивный шахматист и будет играть только на победу, бороться за медали. Так что мы нашли друг друга!

– С шахматистами какого стиля легче играть?

– Это во многом зависит от цвета. Когда у меня белые, то предпочитаю сам навязывать игру, а черными стараюсь играть по позиции. Я доверяю своему дебюту, поэтому если соперник начинает «зарываться», то я его часто ловлю. Фактически, с Джобавой так и получилось.

– Партия с Джобавой, наверное, самая запоминающаяся?

– Если говорить о качестве, то мне больше понравилась партия с Тер-Саакяном, которую я играл в четвертом туре черными. Там я пожертвовал фигуру за две пешки и постепенно получил нарастающую инициативу. Жертва совсем неочевидная, он вовремя не почувствовал опасности. Может быть, ему следовало отвести коня на защиту позиции длинной рокировки, а он сам пошел в атаку, и мне удалось победить. Получилась неплохая партия.

Встреча с Джобавой оказалась самой важной с точки зрения турнирной борьбы. Я немного рискнул в дебюте, мог получить очень опасную позицию. Но Баадур не прочувствовал критический момент. Он думал, что Nd5 – очень сильная идея, но недооценил жертву ферзя, после которой у меня просто шикарная позиция.

– Какую цель ставил на турнир?

– В прошлом году я уже отобрался в Кубок мира. Играть было легко, поскольку не приходилось задумываться о том, стоит ли бороться за медали или важнее получить путевку в Ханты-Мансийск. Когда после первых туров я понял, что игра идет, то появилась уверенность в своих силах, я начал больше себе доверять, идти на риск.

– Организация чемпионата была достойной?

– Мне все очень понравилось. Я решил поехать на этот чемпионат еще и потому, что соблазняло место его проведения – Франция. Очень люблю эту страну! Раньше много раз бывал на севере Франции, там очень красиво. Никаких претензий к организаторам у меня нет, для шахматистов было сделано все возможное. Думаю, во многом благодаря тому, что одним из главных организаторов был Павел Трегубов, который сейчас работает на французскую федерацию. Все-таки он знает, как правильно должен быть организован турнир. Я видел, как Паша бегал ночью, названивал по телефону, пытался найти оставшихся игроков для регистрации. Чувствовалось, что он по-настоящему переживает за дело.

– Но он же еще и сам играл?

– Да, что удивительно. Это очень тяжело, потому что много организационных забот. Даже перед партией он иногда куда-то убегал, что решить какие-то вопросы. Это безумие!

– Какие слагаемые успешного выступления в такой огромной и сильной швейцарке?

– Чтобы выиграть большую, сильную швейцарку, нужно находиться в хорошей форме, чтобы каждую партию играть с боевым настроем, пытаться выиграть любым цветом. Очень важно не упускать шансов. Для меня большой школой оказался Суперфинал. У меня часто получались перспективные позиции, например, с Малаховым имел лишнюю пешку в эндшпиле, большой перевес против Свидлера. Но я почувствовал, что раньше играл в турнирах, где был совсем другой уровень сопротивления. В подобных позициях соперники часто уже позволяли выиграть партию на автомате. А на Суперфинале все происходило наоборот. Тот же Малахов собирается и без пешки играет на равных, а Свидлер пытается искать какие-то тактические ухищрения.

Победить Малахова не удалось

Я сделал определенные выводы. На Европе в партии с Панцулая из 3-го тура я добился выигранной позиции, но потом подвыпустил перевес. Тогда я задумался и понял, что надо собраться и реализовать оставшееся преимущество, надо обязательно выиграть, то есть нужно бороться за каждые пол-очка, не упускать шансы, которых потом не будет.

– Когда играешь партию, стараешься найти сильнейший ход или подходишь более практично, ограничиваясь просто хорошим?

– Несколько лет назад Левон сказал мне, что в позиции надо искать наиболее жесткий ход. Я стараюсь следовать его совету. Кстати, этот подход присущ также Иванчуку, за счет чего он часто обыгрывает сильных игроков. Он старается сделать наиболее жесткий ход, после которого сопернику становится трудно играть.

– Жесткий – это значит объективно сильнейший или наиболее принципиальный?

– Наиболее принципиальный. Когда размышляешь над позицией и рассматриваешь различные возможности, то часто начинаешь думать: сделаю пока обычный ход, потому что потом еще понадобятся время и силы; это отношение посредственного игрока. Иванчуку и Ароняну это не свойственно, и я в какой-то момент тоже стал пытаться вырабатывать у себя такой подход. Сейчас стараюсь играть максимально жестко.

– Но ведь тенденция такова, что контроль все время сокращается и времени на поиск жестких ходов не так много. Тут, наверное, нужен какой-то баланс?

– Когда все время играешь в сильных турнирах, то постепенно начинаешь чувствовать критические моменты борьбы, в которых необходимо принять наиболее принципиальное решение. А в какой-то момент нужно играть рукой, просто доверять интуиции. Если с самого начала захватываешь инициативу, навязываешь свои условия, то потом уже легче играть.

– К быстрым шахматам и блицу относишься так же серьезно, как и к классике?

– Я знаю, что некоторые относятся к блицу как к партии жизни. Но я всегда считал блиц скорее развлечением. Хотя всегда играю с удовольствием, и если шахматист в хорошей форме, то он должен играть хорошо при любом контроле.

– Изменилось бы твое отношение, если бы ввели обсчет рейтинга?

– Дело в том, что сейчас почти нет серьезных турниров по быстрым и блицу. Правда, создается Гран-при по быстрым шахматам. И это здорово! Чемпионат мира по блицу проводится раз в год, и в него очень тяжело отобраться. Если бы проводили чемпионаты России по блицу сразу, например, после классического, потом чемпионат Европы, то было бы лучше. Пока что все проводится отдельно и из-за этого много сложностей. Сейчас после клубного будет как раз чемпионат по быстрым шахматам и блицу, так что возможно, что дело движется, хотя и многого не хватает в этом аспекте.

ИГРОК ИЛИ ТРЕНЕР?

– С каких пор дебют стал одной из твоих сильных сторон? Когда пришло осознание того, что дебют имеет большое значение?

– Моим первым тренером был отец, он заложил основу. Потом я стал заниматься с Игорем Аркадьевичем Зайцевым – у него аналитический склад ума. И еще у него высокие способности находить свежие идеи, свежие мысли, которые могут заставать соперника врасплох. Мне кажется, он привил мне основы работы над дебютом. Потом пошла более серьезная работа, которая развилась с Левоном Ароняном, когда я ему помогал.

– Насколько мне известно, тебе приходилось заниматься также с Марком Израилевичем Дворецким и с Евгением Эллиновичем Свешниковым.

– Да, так и было. У нас в Рыбинске существовала шахматная школа, куда приезжали Авербах, Дворецкий, Свешников и Панченко. Удалось с ними пообщаться; конечно, это тоже помогло моему развитию.

– Но ведь у Дворецкого к дебютам не столь уж трепетное отношение, не так ли?

– Да, получилось удачное сочетание, потому что дебют у меня уже тогда был хороший, а с Марком Израилевичем на сессиях, а потом и персонально мы занимались эндшпилем и другими компонентами игры. У него очень грамотная постановка вопросов, связанных с игровой практикой. Такие темы, как расчет вариантов, профилактика, типы позиций.

– Значит, дебютами всерьез стал заниматься еще в детстве. «Левые» варианты типа a6, b6, d6 играть не приходилось?

– Нет, у меня более классический подход. Но раньше я применял, в основном, 1.e4, а после работы с Левоном стал чаще играть закрытые дебюты – 1.d4. Я почувствовал, что мне это больше подходит по стилю.

– Как началось твое сотрудничество с Левоном Ароняном?

– Мы с ним давно подружились, стали часто общаться на турнирах. Потом он позвал меня в гости. Там мы хорошо общались и даже занимались шахматами. У нас сложились очень хорошие отношения. Начали совместную работу, а потом Левон позвал помочь в его первом Линаресе. Тот турнир он выиграл, так что проба оказалась успешной.

– Потом, я помню, в 2007 году ты приезжал в качестве секунданта Левона в Элисту на претендентские матчи.

– Да, помогал ему и в Элисте, и на других турнирах.

– Сейчас ты опекаешь Яна Непомнящего. В этом нет проблемы, все-таки они оба – элитные шахматисты, прямые конкуренты. Левон не ревнует?

– Так получилось, что я помогал Левону, а потом три года назад федерация предложила мне взять Яна под опеку. Я согласился. У Левона не было претензий: все-таки, на него всегда работала большая команда друзей из Армении, были постоянные сборы, все, что нужно. Я стал работать с Яном уже после того, как перестал активно помогать Левону.

– Работа с Яном и Левоном в психологическом плане, наверное, совсем разная?

– Конечно. Когда я начал сотрудничать с Яном, то стал и тренером, и наставником, который, можно сказать, ведет его по жизни. У Яна взрывной характер, который ему, с одной стороны, добавляет сил в игре, а с другой – создает трудности. Он может провести стремительную атаку, создать какой-то взрыв на доске и выиграть партию на одном дыхании. Не думаю, что кто-то еще в мире способен так обыграть Карлсена. Левон тоже очень творческий шахматист, но он, может быть, более концептуален. Ему больше свойственны интересные замыслы, чем взрывные атаки; он, безусловно, творец. Когда Левон увлекся джазом, то стали говорить, что он пытается играть джаз за доской. Я тоже поклонник этого направления в музыке, и буду только рад, если мне удастся воспроизвести его за доской. Ян же играет какое-то новое направление, очень современное.

– Увлекаешься музыкой?

– Да, но если раньше слушал все подряд, то сейчас стал более разборчивым и стараюсь слушать качественную, приятную музыку.

– Как удается оттаскивать подопечного от компьютерных игр?

– Не всегда удается это сделать полностью (смеется). Но для Яна это переключение внимания. Он так расслабляется после игры, сбрасывает отрицательную энергию.

– Работа тренера влияет на тебя как игрока явно положительно. Благодаря чему?

– Я нашел для себя удачное сочетание. За счет тренерства я делаю какие-то выводы и для себя, вношу коррективы в свою игру. Когда еду с Яном на супертурнир, то подмечаю определенные моменты. Может быть, мы с Яном еще неплохо дополняем друг друга.

– Сейчас работаешь только с Непомнящим? Или среди твоих учеников есть и не такие гениальные, как Ян?

– Если я скажу, что они менее гениальные, то могу, наверное, их обидеть! У нас очень хороший круг общения. Рядом со мной живут верные друзья Женя Наер, Сергей Григорьянц, Саша Мотылев, Миша Кобалия, и мы часто вместе занимаемся, общаемся.

Владимир Поткин и Александр Мотылев у минерального источника в Джермуке. Фото Марка Дворецкого.

– Кем себя больше ощущаешь – тренером или игроком?

– В каждый момент я могу ответить по-разному. Сейчас, после такого крупного успеха я чувствую себя игроком в полном смысле этого слова. Но когда мне выпала возможность поехать тренером с нашей олимпийской сборной, это был колоссальный опыт для меня и для ребят, тогда я чувствовал себя тренером. Я к этому тоже отношусь очень серьезно. На Олимпиаде часто работал по ночам, а после турнира несколько недель, если не месяц приходил в себя. Даже заболел – видимо, сказалась усталость. Когда ездил в Вейк-ан-Зее, там тоже был очень тяжелый турнир, напряжение буквально витало в воздухе. Когда тренируешь, то ты все время в этом: и готовишь, и во время партии все время в процессе. Когда сам играешь турнир, то можешь отдохнуть после партии или до партии, а тренер остается в напряжении почти весь день.

– По-твоему, тренировать сложнее?

– В моем понимании – сложнее.

– В этом году предстоят два командных турнира – чемпионаты мира и Европы. Поедешь в качестве тренера?

– Еще не знаю. Возможно, если буду здорово играть, то будет шанс выступить и в качестве спортсмена. В прошлом году я играл в матче с Китаем. Поехал в качестве тренера, но Саша Мотылев неожиданно заболел, и мне пришлось играть.

Открытие Суперфинала-2010. На демонстрационной доске – концовка партии с Чжоу Цзяньчао из матча Китай – Россия.

Это был интересный опыт, хотя турнир оказался очень тяжелым – много партий, сначала в классику, потом рапид.

– Тебе помогали наши лучшие тренеры, а сейчас ты тренируешь сам. Как тренер, чью методику используешь, какая из школ тебе ближе? Или, может быть, берешь у каждого что-то свое?

– Мне кажется, что я от каждого впитал что-то хорошее. У меня есть такое положительное свойство – мне удается впитывать лучшее от тех людей, с которыми я общаюсь. От Зайцева я впитал аналитический подход к дебюту. От Дворецкого – технику эндшпиля, подход к шахматам. Сейчас я пытаюсь это реализовать. Мне кажется, когда я прогрессирую как игрок, то становлюсь сильнее и как тренер.

ДАЧА – МОЙ ЛУЧШИЙ КУРОРТ

– Видела в интернете, что ты еще ведешь какие-то лекции для детей?

– Да, иногда бывает. Еще в Рыбинске мы сейчас организуем шахматную школу, которую я курирую. Главный тренер у нас – Сергей Григорьянц. Он приезжает туда раза три-четыре в год и по несколько недель занимается с детьми.

– В Рыбинске сейчас проводятся турниры?

– Раньше у нас был очень большой шахматный клуб, там постоянно проходили турниры. Даже Таль приезжал на открытие шахматного клуба. А сейчас работает шахматная школа, проводятся детские турниры типа «Белой ладьи».

– Часто бываешь в родном городе?

– По возможности пытаюсь, мои родители живут там, отец возглавляет местную шахматную федерацию. Иногда приезжаю зимой, но там особенно красиво летом, я очень люблю жить на даче. Как ни странно, я за последние годы побывал в Америке, в Испании, на Кубе и где-то еще, а потом оказался на даче и понял, что чувствую себя там лучше всего. У нас там река Волга, сосновый бор – можно спокойно отдыхать и наслаждаться жизнью. Очень люблю, когда есть река или море, может быть, потому что по зодиаку я водный знак – рак.

– Расскажи о своем переезде в Москву. Трудно было поначалу?

– Я переехал, когда поступил в институт в 1999 году. Вначале было трудно привыкнуть к ритму Москвы. У меня всегда было ощущение, что в Москве безумное вождение на дорогах и такой же ритм жизни. Народ куда-то бежит, спешит и все постоянно в дороге. Если в Рыбинске ты можешь за день повидаться со всеми друзьями и еще кучу дел переделать, то здесь успеваешь съездить только в пару мест и потом уже без сил возвращаешься домой. Москва отнимает много сил и энергии, но здесь и возможностей больше.

– Сейчас, по прошествии нескольких лет, уже чувствуешь себя москвичом?

– Смотря что вкладывать в это слово. Если считать, что москвич – это тот человек, который постоянно работает в Москве, каждый день ходит на работу – то, скорее, нет. Я человек более спокойного ритма жизни. Я себе с трудом могу представить, что я бы каждое утро вставал и ехал через всю Москву в офис.

– Ты вырос в шахматной семье. Профессия шахматиста была для тебя предопределена?

– Нет, скорее так совпало. В детстве одновременно я начал заниматься хоккеем, настольным теннисом и шахматами. С профессией определился, когда пришло время выбирать университет. Я мог остаться в Рыбинске и поступить в любой вуз, но тогда у меня было бы намного меньше возможностей для роста, и, скорее всего, не удалось бы добиться больших успехов. Я поступил в университет физкультуры, где у нас оказалась очень сильная группа. Вместе со мной учились Саша Грищук, Саша Костенюк, Володя Добров, а Оля Зимина, Паша Смирнов, Володя Белов в тот год не смогли поступить – конкурс оказался очень большой, поток фантастически сильный. Володя Белов, например, поступил только на следующий год.

– И каково было учиться вместе с такими звездами?

– Здорово! Я тогда еще не ощущал, что Грищук и Костенюк – это такие звезды. Мы были ровесниками, которые вместе приходят в институт, общаются. С Сашей Грищуком мы часто блицевали на кафедре. Разделение произошло уже потом, когда Грищук стал выступать в Линаресе, а я в опенах.

Снова вместе. Сокурсники показывают свою партию из Суперфинала (закончившуюся вничью).

У него произошел резкий скачок, а у меня рост шел более плавно. Может быть, это еще связано с тем, что у меня характер достаточно спокойный, и поэтому не было резких скачков ни в шахматах, ни вообще в жизни.

– Тем не менее, довольно быстро стал гроссмейстером?

– Да, мастером стал еще на первом курсе, а через пару лет, в 2001 – гроссмейстером.

– Одни становятся гроссмейстерами достаточно быстро, другим требуются годы. Между мастером и гроссмейстером большая разница?

– Стать мастеров в юном возрасте и в зрелом – это разные вещи. Если выполнил мастера в зрелом возрасте, то между мастером и гроссмейстером лежит пропасть. Чтобы стать гроссмейстером, ему нужно полностью переосмыслить свою игру и вообще жизнь, всё бросить ради этой цели. А если ты молодой шахматист, то растешь очень быстро и даже не замечаешь этого перехода. Бывает, что уже играешь в силу гроссмейстера и при этом не выполнил еще даже нормы мастера. Морозевич, кажется, стал сразу гроссмейстером, даже не выполняя мастера.

– Есть такое мнение, что если к определенному возрасту не станешь гроссмейстером, то лучше заняться чем-то другим. Согласен с этим?

– Нет, я считаю, что при желании можно добиться успехов в любом возрасте. Просто с годами это становится всё сложнее. Сейчас пришло другое поколение, типа Карлсена или Янчика, у них «клиповое» мышление – они могут очень быстро схватывать информацию и тут же ее применять. Они не оглядываются назад, не опираются на классическое наследие, а часто сами начинают творить. Карлсен, Карякин и Непомнящий – шахматисты одного поколения, и пока еще не понятно, кто из них в итоге добьется большего. Потому что рост у всех идет по-разному, и возможности у всех тоже разные.

Складывается такое ощущение, что в скором времени молодежь захватит шахматный Олимп, но пока этого почему-то не происходит. Если взять предстоящие претендентские матчи, то там самые молодые – это Аронян и Грищук, шахматисты моего возраста.

– Когда почувствовал себя профессионалом? Уже после института?

– Мой учебный путь оказался длинным, я еще не закончил учиться. Сначала основные пять лет, потом два года в магистратуре, потом три года в аспирантуре. Сейчас планирую защитить диссертацию. Тема связана с подготовкой шахматистов высшей квалификации.

– Расскажи поподробнее! На твой взгляд, каковы основные компоненты такой подготовки?

– Мне всегда казалось, что подготовка – это секрет двух людей: искусство тренера и ученика. Но, тем не менее, есть какие-то общие принципы. В институте я общался с самыми разными спортсменами – у нас в группе занимались баскетболисты, гольфисты, теннисисты. Я еще помню, как гольфисты хвастались, что у них, к сожалению, нет возможности проводить сборы в России, и поэтому они ездят на Канарские острова – там хорошие поля.

Так вот, мы обсуждали проблемы, которые возникают у нас при подготовке, и я понял, что виды спорта разные, а принципы подготовки часто одни и те же. Специфика шахмат – умственная деятельность, и нужно акцентировать внимание на том, чтобы мозги были свежими и лучше работали. Скажем, у легкоатлетов важнее, чтобы ноги быстрее работали. Но физиологически организм подчиняется тем же биоритмам, и можно составить календарь на основе общих законов. Я скептически отношусь к методикам типа «Как стать гроссмейстером за какое-то количество лет».

ПОРА ЗАВОЕВЫВАТЬ МИР!

– Твое самое сильное качество?

– Твердость характера, которая сочетается с мягкостью, доброжелательностью к людям. Поэтому я легко нахожу общий язык в разных компаниях.

– А в чем слабость?

– Я часто бываю излишне доверчив, иногда мне трудно отказать человеку. Хотя сложно говорить о своих собственных слабых чертах характера.

– Что хотелось бы в себе изменить?

– После победы на чемпионате Европы это, наверное, прозвучит немного странно, но хотелось бы больше работать, а какая-то внутренняя лень иногда говорит, что лучше отдохнуть.

– Со стороны абсолютно не производишь впечатление ленивого человека!

– Да, наверное, говорить о том, что во мне много лени, было бы лукавством.

– В чем находишь мотивацию для занятий шахматами?

– Когда меня на прошлый Кубок мира Женя Наер позвал помогать ему, и я впервые там оказался в роли секунданта, то понял, что очень хочу сам сыграть в подобном турнире. Нокаут – очень интересное зрелище, такой накал борьбы! Я поставил себе цель отобраться на Кубок мира и сыграть там максимально хорошо, а не просто приехать в качестве туриста. С того момента начался мой успешный двухгодичный цикл, я стал хорошо играть в турнирах, повышать рейтинг. На прошлогоднем чемпионате Европы отобрался, а сейчас стал победителем.

– Может быть, тебе в качестве секунданта съездить на матч за мировую корону?

– Почему бы и нет? Но это будет уже другой этап. Сейчас моя главная мотивация – Кубок мира, в котором я очень хочу успешно выступить. Европа уже позади, теперь пора завоевывать мир!

– Твой круг общения, в основном, шахматисты?

– С шахматистами, конечно, общаюсь больше всего. Когда вернулся из Франции, мы устроили банкет в шахматной школе в Рыбинске. Мне постоянно звонили, поздравляли; оказывается, в родном городе за меня очень многие болели! Вообще, я не делю людей на шахматистов и не шахматистов. Шахматист – это такая же профессия, как и другие. Шахматисты тоже бывают разного склада мышления, поэтому обычно образуются группы по интересам. На турнирах чаще всего шахматисты общаются небольшими компаниями.

– Мог бы стать хоккеистом или теннисистом, если бы не шахматы?

– Хоккеистом вряд ли; скорее, занимался бы настольным теннисом. Я до сих пор с удовольствием играю, и на достаточно неплохом уровне.

– Кто из вас с Сашей Мотылевым сильнее?

– Думаю, что играем примерно одинаково, мы часто друг друга обыгрываем. В шахматном мире еще сильно играет Мачея – он даже в профессиональной лиге выступает. Мачея говорит, что он легко может играть книжкой вместо ракетки, зато у нас с Сашей Мотылевым есть опыт игры тапкой, что тоже неплохо!

В МЕНЯ ВЕРЯТ ГРИЩУК И АРОНЯН

– Как думаешь, чего не хватает шахматам в нашей стране, чтобы стать популярным видом спорта?

– Шахматам сейчас, безусловно, не хватает пиара. Мне кажется, у нас не меньше прав, чем у покера, на то чтобы транслироваться по телевидению. Я думаю, сейчас в руководство федерации пришли именно те люди, которые, может быть, смогут продвинуть шахматы на телевидение. Если не сейчас, то когда? Очень важно привлечь в шахматы любительскую массу. В советское время был шахматный бум, существовало много клубов, где многочисленные любители могли общаться, участвовать в турнирах. Я видел, что сейчас у ЦДШ появился свой сайт www.gogolevskiy14.ru, в клубе снова стали проходить турниры. Может быть, это вернет часть аудитории. Когда идет трансляция в интернете, то количество зрителей огромно, но мне кажется, нужно, чтобы люди снова стали ходить на турниры, чтобы залы наполнялись болельщиками. Вот здорово, если бы Суперфинал провели в Большом театре или где-то в подобном месте. Может быть, в Москве это не так просто, а в регионах, возможно, легче организовать. Мне нравится, как в Лондоне проводится турнир Chess Classic. Там всегда полный зал зрителей. И в Дортмунде люди заранее покупают билеты, несмотря на то, что вход платный – зал полный. В Москве на Мемориале Таля была интересная идея живого вещания, когда Марк Глуховский приглашал гостей, и они пытались вести трансляцию в режиме радиоэфира. Это было здорово. Но не хватало места, где бы зрители могли сидеть с наушниками, слушать и сами общаться. В этот момент мог бы еще проходить сеанс одновременной игры. Зрителей нужно развлекать, им нужен живой контакт. Может быть, ввести конкурсы с символическими призами – например, угадывать ходы гроссмейстеров. Я думаю, что на турниры в Москве можно собирать большую аудиторию.

– Какие еще есть идеи?

– Мне кажется, шахматам имеет смысл кооперироваться с другими видами спорта. Скажем, футболистам часто не хватает стратегического мышления. Если ввести урок шахмат пару раз в неделю для футболистов, то это могло бы дать положительный эффект, помогло им прогрессировать. Чтобы футболисты были не только бегающими, но еще и думающими. Аршавина не случайно называют гением футбола, поскольку сразу видно, что он мыслит схемами, улавливает ситуацию на поле. Особенно это актуально в преддверии чемпионата мира 2018 года, который будет у нас проводиться.

– Предлагаешь устроить культурный обмен: мы футболистов будем учить шахматам, а они нас футболу?

– Для шахматистов физическая подготовка важна, конечно. Но важнее, что это может прибавить шахматам популярности. Были же даже мысли объединять виды спорта, но, на мой взгляд, шахбокс – это довольно грубая идея.

– Что тебя в детстве привлекло в шахматах? Чем они тебя поразили?

– Меня всегда привлекало, что шахматы – это единоборство, которое выявляет умнейшего. В других видах спорта ты можешь быстрее всех бегать, лучше всех кидать мяч в корзину, а здесь на кону интеллект. В шахматах, когда обыгрываешь соперника, то чувствуешь себя умнее.

– У тебя были кумиры в шахматном мире?

– Не могу сказать, что у меня были кумиры, но меня поражала энергетика Каспарова.

– Если бы у тебя была возможность сыграть с любым шахматистом, с кем бы сразился?

– С Каспаровым и с Талем. С Талем было бы очень интересно пообщаться, мне отец про него много хорошего рассказывал.

– Сейчас у тебя есть наставник?

– Нет, но есть люди, которые мне дают советы. Например, Саша Грищук и Левон Аронян. Они мне говорят, что я еще не раскрыл свой потенциал как шахматист. Мне кажется, к их мнению стоит прислушиваться. Всегда помогают с рекомендациями и советами Игорь Аркадьевич Зайцев и Марк Израилевич Дворецкий, и я всегда это очень ценю.

Вообще в моей жизни всегда есть рядом близкие люди и замечательные друзья, и всегда доверяю им, когда они хотят что-то мне посоветовать.

– Кроме спорта, чем интересуешься? Какие любишь книги, фильмы?

– Люблю читать, например, философию. Мне нравится, когда в одной фразе можно найти больше, чем в целой книге. Еще мне всегда нравились неординарные истории. Из последнего, что запомнилось, прочитал Билла Мэйсона. Фильмы смотрю часто, в основном иностранные, но в последнее время они часто разочаровывают. Из русских посмотрел не так давно фильм «Елки». А из того, что нравится – фильм «Игра» с Мэлом Гибсоном. Весь фильм держит в напряжении, а в финале там неожиданная развязка. Из актеров еще нравится Николас Кейдж.

– А из актрис?

– Французские актрисы – Одри Тоту, Летиция Каста. У них есть обаяние и какая-то легкость. Еще вспомнил классный фильм – «Афера Томаса Крауна».

– О, помню, как там Пирс Броснан всех обвел вокруг пальца!

– Он там как раз надевал шляпу, входил в музей и говорил: «Let’s play»! Мне этот момент запомнился.

– Вот откуда пошла любовь к шляпам!

– Да, наверное, подсознательно.

– Как люди обычно реагируют, когда узнают, что твоя профессия – шахматист?

– Реакции бывают самые разные. В детстве меня удивляло, когда в школе кто-то говорил, что шахматисты просто фигуры переставляют; часто отношение было скептическим. А потом ситуация изменилась, взрослые люди обычно проявляют уважение. В разных странах разное отношение. В Мексике, например, после партии можно было целый час только раздавать автографы. Можно было почувствовать себя местной звездой и решить, что шахматы – это просто что-то невероятное!

- Шахматы – это только спорт, или заниматься шахматами полезно просто для развития?

– Могу судить по примерам из своей жизни. Я поддерживаю хороший контакт с теми ребятами, с которыми занимался в детстве шахматами. Один из них стал великим математиком, работает сейчас в Америке. Это Алексей Поярков, с ним был забавный эпизод. Он как-то поехал на командный чемпионат мира в Китай решать задачки. Там было пять задач, одна из которых – нерешаемая. Это нормально для математики, в одной просто нет ответа; смысл в том, чтобы понять, какая задача не решается, и решить все остальные. Когда мой друг вышел к представителю делегации и сказал, что решил все задачки, тот воскликнул: «Леша, как же так, ты нас подвел! Ты же знаешь, что одна из задач нерешаемая, а говоришь, что решил все». Он ответил, что ничего не мог поделать – получилось, что все решил. А потом на закрытии ему дали специальный приз как человеку, который решил «нерешаемую» задачу!

Еще один парень из нашей группы стал успешным бизнесменом, другой – хорошим менеджером. Мне кажется, шахматы им помогли. Поэтому хотелось бы, чтобы шахматы вошли в массы как инструмент развития.

– Какого уровня, на твой взгляд, нужно достичь в шахматах, чтобы считать, что этого достаточно для общего развития, для тренировки мышления? Стать третьеразрядником?

– Каждому свое. Когда я увлекся настольным теннисом, то старался заниматься и играть как можно лучше. Сейчас я играю примерно в силу кандидата в мастера и не собираюсь останавливаться. Также и в шахматах. Нужно расти, пока получается.

– Что тебя может вывести из себя?

– Обычно я стараюсь сдерживать эмоции. Как и все люди, я не люблю низкие поступки. Ложь, наверное, может вывести из себя, если чувствую, что человек неискренен.

– Как воспринимаешь поражения?

– У меня было, наверное, самое обидное поражение, когда я играл в турнире «B» в «Аэрофлоте» и в последнем туре проиграл китайцу. Позиция была абсолютно выигранной, а он еще находился в цейтноте. Если б я победил, то занял бы первое место и выиграл крупный приз. Я тогда проиграл, в сердцах выкинул ручку и был страшно расстроен.

– Не в соперника, надеюсь?

– Нет, где-то на улице. Но потом я осознал, что поражение – часть игры и надо относиться к этому философски. Когда я играл с Джобавой, меня приятно удивило, что он по-джентльменски меня поздравил после игры, мы с ним обсудили партию, и он пожелал мне удачи на завтра. Мне кажется, это правильный подход. Мне всегда внушали, что шахматы – это королевская игра, и я стараюсь про это не забывать.

– В последнее время часто слышишь о том, что далеко не все ведут себя достойно и шахматы уже перестают быть джентльменской игрой. Как считаешь, имеет ли смысл ввести в шахматах правила этики?

– Сложный вопрос. Каждый должен решать сам за себя. Как можно прописать, например, то, что нельзя после партии нагрубить сопернику в коридоре? Мне кажется, в блице стоит пересмотреть некоторые правила. Сейчас, например, можно выиграть партию с помощью вечного шаха. Или абсурд, когда играется позиция ладья против ладьи, конь против коня или по три пешки на фланге. Было бы неплохо, если бы такие моменты были прописаны в правилах. Может быть, разрешить в таких случаях требовать ничью.

– Сейчас РШФ приняла решение не пускать в официальные турниры представителей других федераций. Это вызвало протесты нескольких наших известных шахматистов. Как считаешь, на чьей стороне правда?

– Да, я слышал про Свешникова и Манакову. В целом, мне кажется, правило нормальное. Наверное, и в других видах спорта спортсмен играет только в одном чемпионате, что кажется весьма логичным. Но можно сделать исключение для заслуженных людей, которые давно здесь живут и внесли большой вклад в российские шахматы.

– Сам когда-либо задумывался о смене федерации или просто переезде в другую страну?

– Я очень люблю путешествовать, мне очень нравятся Франция и Испания. Но я не могу представить, что жил бы где-то в другой стране и тем более играл бы за другую страну. На закрытии чемпионата Европы парнишка вышел с российским флагом, потом заиграли гимн России в честь моей победы, – меня это тронуло.

– Были моменты, когда испытывал подобные эмоции?

– Похожие ощущения возникали, когда выполнил норму гроссмейстера, когда выигрывал турниры, когда Левон выиграл первый Линарес и когда Ян выиграл чемпионат Европы, «Аэрофлот» и Суперфинал. Но осознание победы приходит уже потом, а вначале радость смешивается с чувством усталости. Сейчас после окончания чемпионата Европы мы с друзьями выпили бутылку шампанского и пошли спать, – настолько организм устал. Сейчас хочется отдохнуть, но скоро уже начнется новый турнир, я буду играть в клубном чемпионате России за команду Москвы. Немного жаль, что Ян играет за другую команду.