ChessPro

Сколько же интересных бесед и невысказанных мыслей унес чисто издательский штамп, что разговор с тем или иным человеком имеет смысл только тогда, когда для этого есть формальный повод: какая-то громкая победа или, скажем, юбилей… Я всегда сражался в редакциях за право без всякого повода «пропихнуть» интервью с интересным собеседником.

Иногда получалось, иногда – нет. И вот когда победителем «Московского блицтурнира» вышел Владислав Ткачев, я очень обрадовался: нет, не потому, что истово болел за него (в какой-то степени это было бы некрасиво по отношению к другим, не менее симпатичным мне участникам), но потому, что получил, наконец, формальный повод поговорить с ним.
Как ни странно, у Влада я никогда прежде интервью не брал, хотя знакомы мы уже много лет, и, как льстил мне сам Ткачев, в ту же редакцию «64» (когда я там работал) он заходил специально, чтобы поболтать со мной. Частенько болтали мы и на турнирах, когда оказывались в одном месте и в одно время. Но до сих пор нас никогда прежде не разделял включенный диктофон. И вот мы за столиком в ресторанчике, глаза Влада, как обычно, блестят…
Признаться, мне хотелось поговорить с Ткачевым обо всем – о его необычной жизни и весьма нестандартной шахматной карьере, пусть разочарований в ней было и больше, чем побед. Поговорить о кино и его вольной, как ветер, жизни, о многочисленных романах и искусстве расслабляться… Плюнуть на всё, плыть по течению, оказаться в водовороте пьянящих тем. И, может быть, чуть лучше понять этого яркого и такого самобытного человека.
Скорее всего, такой разговор состоится в будущем, но не сейчас. На этот раз Владислав, воодушевленный своей победой и состоявшимся чуть ранее разговором с «chemodan’ом» (о предмете узнаете довольно скоро), взял инициативу в свои руки – и активно «спихивал» беседу (почти монолог) на любимую тему молниеносной игры. Если позабыли – напомню: десять лет назад, в 1995 году, Влад (которому тогда было 22!) вместе с братом Евгением организовали в родной для них Алма-Ате турнир по «суперблицу» (каждому сопернику давалось на партию по 2 минуты). Участвовали в нем ни много ни мало Анатолий Карпов, Юдит Полгар, Валерий Салов и сам Ткачев. Турнир тот прошел с блеском, братья вынашивали уже идею провести целый цикл подобных соревнований, но по не зависящим от них обстоятельствам проект рухнул, а сами Ткачевы в скором времени уехали из Казахстана.
Как выяснилось, за десять лет энтузиазм Влада не угас, и… Впрочем, об этом расскажет лучше сам Ткачев. Мне лишь приходилось время от времени вставлять вопросы, стараясь не сбить собеседника с магистральной линии рассуждений о Его Величестве Блице.

– На мой взгляд, в нашем блицтурнире сразу отразились твои лучшие и худшие качества: с одной стороны, огромный шахматный талант, с другой – здоровый «пофигизм».
– Не знаю, как насчет огромного шахматного таланта; вот что точно отразилось, так это черта характера, которую назвал бы «экстремизм» (или «экстремальность» – не будем задумываться об окончаниях). Почему в какой-то момент не выигрывается никакая позиция (при наличии времени и вообще всего, что угодно), а чуть погодя – выигрывается абсолютно всё, на любом времени?! Не выигрывается, наверное, из-за моей вечной тяги к «экстриму», привычки к прыжкам на дельтаплане с высотки Газпрома. И потому же потом выигрывается!
Мой результат в «Московском блицтурнире» для меня не настолько неожиданен, чтобы делать из этого какую-то сенсацию, бить в бубны и звонить в колокола. (Чуть ранее, бродя по Арбату в поисках подходящего кабачка, Ткачев стал скрупулезно подсчитывать все свои «плюсы» и «минусы», придя к выводу, что недобрал примерно 2,5 очка. – Е.А.) Достаточно вспомнить чемпионат Европы по блицу в Боснии в 2000 году, о котором хотелось бы побыстрее забыть: там из 20 туров я лидировал примерно 15 – и для первого места было достаточно сделать одну ничью в четырех партиях. И, разумеется, в этих четырех партиях не было набрано ни одного очка – вот тебе другая сторона той же медали! В тот раз мой экстремизм оказался во вред, на этот раз пошел на пользу: выползти из такой трясины…
– С годами тебя, часом, не преследует ощущение, что ты не реализовался или, может, не реализовался настолько, насколько позволял твой шахматный талант?
– Нечасто задумываюсь об этом: я слишком люблю жизнь, чтобы задумываться о столь несущественных деталях, – но если объективно подойти к этому вопросу, получается, что так оно и есть. А с другой стороны, как я вообще мог реализоваться? Условия в шахматах (с того момента, как я в них пришел, и до сего дня) не позволяли этого сделать! Что хочу этим сказать? Безусловно, я не считаюсь лучшим блицором мира, ни вторым, ни третьим блицором в мире… Но мне хочется иметь возможность доказать обратное!
Такой возможности ни у меня, ни у кого другого все эти годы не было. Сейчас, в связи с тем, что блицем реально заинтересовался сайт ChessPro.ru, у меня появилась мечта, что в скором будущем будут созданы условия, при которых жизнь поколения «проклятых поэтов» – истинных блицоров – сложится как-то иначе. Не стоит сейчас называть всем хорошо известные имена, все хорошо знают, что приходится им нелегко.
Мне кажется, что эта череда трагедий будет преломлена – и у нас появится возможность доказать свои грани таланта, которые… Честно сказать, я не думаю, что талант блицора должен цениться как-то меньше, чем талант классического шахматиста. Опять-таки, ничего не могу (и не хочу) говорить о себе, о том, как я играю, но очень хочу иметь физическую возможность доказать, что способен на что-то большее, чем мне удалось достичь до сих пор.
– Думаешь, твой талант изначально был «заточен» на блиц, на быструю игру?
– Талант, думаю, нет, а характер – безусловно. С годами мой шанс стать чемпионом мира по классическим шахматам стремительно приближается к исчезновению единицы вслед длинной серии нулей после запятой. На самом деле этой единицы никогда и не было, хотя бы потому, что я не особо этого хочу, просто не могу понять: а что мне это особенно даст?
То же самое, если представить, что я с детства попал в консерваторию, но никогда не любил играть русскую музыку на деревянных ложках. Мне всегда хотелось прорваться к бас-гитаре! И эту «бас-гитару» невозможно нигде купить, нет магазина, в котором она продается. Только сейчас пришел сайт ChessPro.ru и открыл магазин… Может, я, наконец, сумею ее купить?
А там, глядишь, и другие откроют свои «магазины» – появится настоящая сеть! Как знать, может, после этого не я один, а все вместе поймут, что рок-музыка (или, в конце концов, рэп) больше отвечает веяньям нынешнего времени, чем игра на деревянных ложках.
– В какой момент вдруг понял, что классическая игра тебя мало увлекает?
– Тенденция к этому у меня была всегда. В Казахстане мы гораздо больше любили играть в блиц, чем нудно анализировать какие-то позиции… В других «школах» это решалось как-то по-иному, но у нас любая сложная проблемная позиция всегда решалась так: давай-ка поблицуем в ней! А затем я был «травмирован» (и очень рад этой травме) турнирами из серии PCA Гран-при, которые организовали Каспаров и Intel. Эта травма до сих пор «кровоточит»: тогда, в 1994-м, я увидел, как красиво это можно сделать!
Через несколько лет, когда Гарри Кимович проиграл компьютеру, сказал: «Я увидел Бога!» Тогда на турнирах PCA я увидел своего бога. Чуть-чуть что-то подправить: в одном месте – больше имиджмейкерства, в другом – сделать чуть меньше перерывов, чуть короче контроль…

Братья Ткачевы: Евгений и Владислав

И потом раз: Алма-Ата – турнир, о котором сегодня мало, что известно, кроме того, что он был. Мне было тогда, смешно сказать, 22 года – возраст «питательной губки». Как шахматист я фактически только родился (ну, был два раза чемпионом Казахстана – что с того: периферия великой империи, которая к тому же развалилась). Это произошло в Лондоне в 1994 году, на турнире Lloyds-банка. Ага, все узнали: есть такой шахматист – вроде иногда неплохо в быстрые шахматы играет. Но к этому моменту я уже «прозрел», понял, что длящиеся по месяцу первые лиги чемпионатов СССР, межзональные по 25 туров и первенства мира с претендентскими матчами, которые тянутся по три года, – всё это не по мне. Никогда в жизни не мог бы заставить себя войти даже в основание этой «жерловины», попытаться мотивировать себя пройти ее «до конца». Тогда на интеловском Гран-при я прозрел, увидел, как аппетитно можно подать это блюдо! И в нашем турнире удалось пойти еще дальше: каждый день тысячный зал был полон, были блестящие а-ля футбольные комментарии в исполнении MC-Муртаzzа вкупе с прямыми телетрансляциями. И все были в восторге.
Когда мы организовывали турнир в Алма-Ате, хотели, конечно, сделать всё это куда крупнее (планы-то были грандиозные: зимой 94-го я не мог толком играть на олимпиаде в Москве: бегал, договаривался, посылал письма, факсы), но у нас, к сожалению, не получилось. Кроме того, нужна была какая-то новая, необычная идея – она выкристаллизовалась в 2-минутки.
Это незабываемое ощущение: у тебя на часах осталось четыре секунды, и ты с лишним ферзем ставишь мат голому королю Карпова, а тысячный зал, что у тебя за спиной, застыл в немом ожидании… Вроде бы только что ты был Ткачевым, и вдруг в одно мгновенье стал Гуллитом, который выходит один на один с Пфаффом – и весь стадион замер в ожидании: забьет или не забьет?! Пфафф сделал обманное движение, прыгнул, а ты все-таки извернулся – и каким-то резаным ударом отправил мяч в сетку. И тут же этот тысячный зал в едином порыве встает со своих мест: «О-о-о-о!!!» Провинциальный европейский стадион вдруг превращается в «Маракану», а ты бежишь по этому полю, вскинув руки вверх: «Yes! I’ve done this!!!»
Хорошо, прошел тот турнир, второй не получился. PCA развалилась – и ничего, пустота… Я гляжу вокруг: всё пошло по новой. Завершился Тилбург, его нишу занял Вейк-ан-Зее, начались Линарес, Монако. От всех этих турниров жизнь 99,9% шахматистов никак не меняется, да измениться и не может. Старые «традиции», которые идут от Стейница, нам, безусловно, сохранить удается: шахматисты как умирали с голоду и сходили с ума, так и продолжают умирать и сходить с ума; шахматисты как уходили из шахмат, так и продолжают уходить. Первый чемпион мира, как известно, умер в лечебнице для душевнобольных, у Эмануила Ласкера на склоне лет дела тоже были далеко не в полном порядке, и т.д. Из года в год эту «традицию» шахматам удается сохранить намного лучше, чем все остальные вместе взятые…
– Тебе, положим, не приходилось зарабатывать на ужин, играя с любителями в кафе.
– Лично мне всегда удавалось неплохо играть в нокаут-чемпионатах мира, и призрак голодной смерти передо мной не маячил, но я всегда знал: это не мое!

Влад Ткачев в смокинге на
открытии нокаут-чемпионата
мира ФИДЕ (Москва, 2001)

Во-первых, потому, что талант другого разлива, а во-вторых, потому, что в глубине души не особо этого хотел.
А блиц – это совершенно другое. Как мне кажется, сравнение с рок-музыкой удачно. Ну, не вижу я себя в смокинге (хотя, насколько помню, на открытии чемпионата мира ФИДЕ в Москве в 2001 году Ткачев щеголял как раз в смокинге, лучезарно всем улыбаясь. – Е.А.), не вижу себя и в сафьяновой рубахе-косоворотке, играющим традиционную музыку. Зато отлично вижу себя в каком-то непонятном «прикиде», играющим ритм-энд-блюз. Вижу себя так!
Мне бы очень хотелось, чтобы люди, которые видят шахматы так же, как я, объединились в какую-нибудь организацию, и нас начали бы замечать. Иначе мы так и останемся «проклятыми поэтами» – иного сравнения, как с концом XIX века во Франции, придумать не могу (я говорю от имени подавляющего большинства шахматистов, что может показать любой опрос).
– Тут, мне кажется, труднее всего преодолеть противоречие между тем, что практически все любят блиц, и тем, что сильные шахматисты при каждом удобном случае стараются повторить, что блиц – это несерьезно, и не надо, мол, по нему равнять…
– Ну, во-первых, так говорят далеко не все сильные шахматисты. Насколько мне известно, многие из них блиц очень любят и постоянно доказывают это. Во-вторых, я не параноик, но абсолютно уверен: главный мотив подобных настроений заключается в том, что большая прослойка элитных шахматистов, заботясь прежде всего о том, чтобы удержать свои места за собой, понимают, что в блице элита будет несколько иной. Возьмем, к примеру, «Московский блицтурнир». Фаррух Амонатов, если память мне не изменяет, по рейтингу Эло был одним из последних, а между тем турнир мог сложиться так, что он занял бы в нем первое место.
А если взять блиц начала 90-х, очень сильно сомневаюсь, что в первую пятерку не вошел бы Выжманавин. Абсолютно в этом уверен! Горько об этом говорить, но если бы мир в полной мере признал его выдающийся талант, это очень многое изменило бы в его жизни…
Думаю, всем ясно, что элита была бы совершенно другая. Именно поэтому, я уверен, вокруг блица такой скепсис. В большой политике на уровне крупных держав есть такое понятие, как геополитика, геополитические игры, а также термин «real politics», который означает, что друзья приходят и уходят, а интересы дела остаются всегда. Здесь та же самая ситуация. Скажите на милость, кому нужны эти новые конкуренты у «кормушки»? Так вот их и нет. Ситуацию можно легко проследить хотя бы по интервью великих: Ананд предлагает ввести рейтинг по быстрым шахматам (или сделать его составной частью Эло), Широв, который еще недавно был первым в быстром рейтинге ФИДЕ, голосует «за» – а другие не хотят. Для чего?
– Смена устоявшихся у публики имен, элитной прослойки, по-твоему, это хорошо?
– Это прекрасно! Именно потому, что в шахматах смены этой самой прослойки нет уже который год, именно поэтому в них всё не так хорошо. То, что ты сильнейший или один из сильнейших, надо доказывать каждый месяц, чем чаще – тем лучше. Эта смена позволит шахматам избавиться от имиджа игры, в которой как были Карпов и Каспаров, так до скончания века и останутся. Кто, по-твоему, для большинства по-прежнему чемпион мира? Каспаров, а для очень многих, думаю, всё еще Карпов! Ни Ананд, ни Халифман, ни Пономарев, ни Касымжанов, ни даже Крамник. Сознанием вот уже лет двадцать владеют эти двое.
Да в шахматах кинь камушек – и чтобы пошли концентрические круги для общественного сознания, должно пройти лет десять, а до этого момента будет отменено «восемь с половиной» матчей на первенство мира! По большому счету, в шахматах что ни год, так «День сурка», очень трудно избавиться от ощущения дежа вю. Почему? Да потому, что все уже привыкли: шахматы – это такая серьезная «мозговая» игра, куда лучше вообще не соваться…
Так давайте же попробуем это изменить, добавить динамики. На мой взгляд, главная беда шахматного мира состоит в отсутствии корпоративности у игроков, им не хватает чувства отношения к одной «расе». Мы постоянно выносим сор из избы, нисколько не задумываясь, какое впечатление это производит на окружающий мир. А общее мнение о шахматистах такое: это сборище людей с неплохим IQ, но которым, наверное, никогда не договориться друг с другом. Достаточно спросить об этом любого таксиста, причем в любом городе мира.
И вот мы все выносим свой «мусор», вместо того чтобы заняться организацией простого и зрелищного мирового Гран-при по блицу. Это могло бы вмиг изменить имидж шахмат.
– Но, как мы прекрасно знаем, заканчивается любой блицтурнир, и люди, оказавшиеся не наверху, находят массу причин, оправдывающих их неважное выступление…

– Я же говорю: Гран-при! По одному блицтурниру делать какие-то выводы совершенно невозможно. По большому счету, нельзя судить даже по двум. Можно судить только по серии. На данный момент судить вообще ни о чем нельзя: нет ни турниров, ни рейтингов, ничего. Только когда блицтурниры пойдут один за другим, пойдет «волна», о приближении которой я проповедую уже не один год, можно будет составить более-менее четкое представление, кто на что способен и кто входит в круг избранных. Причем, в отличие от классических шахмат, войти в этот круг будет намного проще. Это не будет «Урга, территория любви», закрытая балкой для всех остальных, – это будет открытое соревнование, в котором сможет участвовать каждый желающий. И это сможет открыть очень много новых имен.
– Как же свести воедино рейтинги по рапиду и классике. И как сюда вообще включить блиц?
– А я считаю, что это должны быть три совершенно разных рейтинга! Исходя хотя бы из того простого обстоятельства, что при разных контролях шахматист играет в разную силу.
Моя мечта, чтобы я и мои единомышленники вышли из андеграунда. Что мы сегодня из себя представляем? Каких-то негритянских джазовых музыкантов начала XX века из Нового Орлеана, которые поигрывают в каких-то полуподпольных ночных клубах, но о которых пока никто не знает, и знать ничего не хочет. Так давайте выйдем на широкую сцену!
– В чем, на твой взгляд, основная разница между шахматистами, которые привыкли играть медленно, и теми, что хотят (и умеют) играть быстро?
– Наверное, у нас задействована несколько иная сторона шахматного таланта. По большому счету, выигрывать всегда будет тот, кто играет сильнее в шахматы (иными словами, у кого класс выше). Страшно не люблю слово «элита», но сейчас оно уместно: понимаю, что при прочих равных те, кто сейчас находится наверху, оккупируют первые места блиц-рейтинга. Условно говоря, если Ананд или Каспаров рассчитывает в секунду какое-то число вариантов, ясно, что он все равно будет делать это быстрее, чем любой супер-пупер-блицор. Но все равно у блицора остается свое преимущество. Это преимущество заключается в… темпераменте.
Если взглянуть на блицоров, которые в свое время «присягнули» идеалу и остались ему верны, легко заметить: характеры их в большинстве своем очень схожи. Схематически – это пристрастие к бурной жизни (не детализируя), постоянный адреналин в крови, который не дает спокойно спать и несколько подрывает нервную систему, но каким-то странным образом позволяет быстро ориентироваться на доске и лучше играть при нехватке времени! Это совершенно иной темперамент, совершенно иной характер, который я бы оценил ничуть не ниже таланта играть долгие эндшпили и способности высиживать на месте по семь часов.
– Прирожденный блицор обладает какими-то особыми качествами, которые встают в противоречие с классическим представлением о сильном шахматисте?
– Нет. Считаю, что блестящий блицор – это, прежде всего, очень талантливый шахматист, конституция менталитета которого… требует, чтобы всё это происходило быстрее. Больше ничего! Но мы никогда не узнаем, до каких высот в обычных шахматах он мог бы подняться, хотя бы потому, что он к этому не стремится, а скорость игры нужна ему потому, что иначе он не может.
Прирожденный блицор – это шахматист, которому, как воздух, нужен темп игры, он словно рыба, которая задыхается на высушенном полуострове классических шахмат…
– И все-таки выходит, что на первом месте стоит скорость мышления?
– Нет-нет, считаю, что на первом месте все-таки темперамент, который не дает возможности усидеть за доской во время длинной партии. Да что говорить, посмотри на блицоров во время турнира – они же никогда не сидят за доской! Они делают ход и убегают. Они могут даже оказаться в цейтноте, но совсем по другой причине: им просто не подходит «это».
Мы другие – менталитетом, телом, головой… Опять прибегну к музыкальной аналогии. Это примерно то же самое, как спросить у Пейджа (лидер Led Zeppelin. – Е.А.), хороший ли у него музыкальный слух? Но если бы тот же самый вопрос задали, скажем, Шнитке, он бы, наверное, засомневался. Хотя большинство скажет: слух у него был блестящий. Поэтому суть не в том, что у тебя что-то есть, а в том, как ты показываешь это! Ну, не любил он смокинга, играл в пропитых, прокуренных барах портового города Гамбурга. Он видел жизнь именно так… То же самое и у блицоров! Это особая порода шахматистов.

Когда Ткачев играет в блиц, мир перестает существовать

И еще один фактор: практически все блицоры – это игроки «на публику». Присутствие публики для них не обязательное условие, но я никогда не видел профессиональных блицоров, которые не играли бы лучше при наличии зрителей. Взять хотя бы моего друга Цвитана: если есть аудитория, если можно по ходу игры «звонить» на перемешанном сербско-русско-английско-немецком языке, он играет во сто крат лучше! А вот некоторым элитным игрокам (ни в коем случае не хочу бросить камень в чей-то огород) по темпераменту не трудно выдавать образцы ювелирного шахматного искусства для абсолютно пустого зала где-нибудь в Линаресе или Монако. А настоящему блицору это было бы трудно, он устроен иначе.
Блицор с самого детства приучен, что если здесь играют блиц, тут же слетаются зрители! Я думаю, если бы в этой кафешке сейчас рядом со мной был Цвитан и мы достали доску с часами, через некоторое время вокруг нас образовался бы кружок из 10–15 любопытных. Кто-то бы критиковал (тем лучше), кто-то бы подкалывал (тем лучше), кто-то бы смеялся (тем лучше), а рядом (совсем было бы великолепно) сидела бы романтическая девушка: пила бы кофе и, придя потом домой, заинтересовалась бы шахматами или шахматистами…
– На твой взгляд, существует ли образ идеального блицора? Может, это Таль или Бронштейн, которые во время игры создавали какой-то особый магнетизм вокруг доски?
– Насколько мне известно, их круг не так уж и узок. Прежде всего, конечно, вспоминаются Таль, Бронштейн (он, кроме всего прочего, великий идеолог молниеносной игры), Петросян, Фишер, Карпов, Каспаров… По большому счету, блиц – это совершенно уникальная сфера: не мы модифицируем его, а он нас. Блиц модифицирует окружающую реальность! Во время игры кажется, что и свет горит ярче, и пиво слаще…
Говоря о великих игроках, приходится признать: дело было даже не столько в их талантах, сколько в смешении талантов с грандиозным медийным потенциалом блица, который за все эти годы до сих пор так и не реализовался в той мере, какой заслуживает. Прежде всего, из-за того, что шахматы облачили себя в тогу хранителя традиций, и… Это то же самое, как если бы в теннисе все, как и сто лет назад, выходили бы на корт только в белых штанах, рубашках и туфлях. «Давайте будем похожи на концерт классической музыки!» – говорили бы они себе, и теннис тут же уронил бы свой высокий телевизионный рейтинг. Нет же: они играют в банданах и новомодных шортах, как Агасси (говорю об одежде не как таковой, а как о подходе к организации дела). Поэтому они богатые, знаменитые и их любят девушки.
Разве это не прекрасно? Почему же мы не хотим быть похожими на них?
– Но ведь блиц – это не только «волшебство» Таля, но и техника Фишера…
– Да, конечно. Мы просто говорим об эстетическом восприятии шахмат.

На мой взгляд, тонко проведенный эндшпиль может доставить не меньше удовольствия, чем какая-то сногсшибательная комбинация. Я видел, как Арбаков однажды играл с форой против очень неплохого хорватского гроссмейстера Шулавы. В какой-то момент на доске возник ладейный эндшпиль, где у Арбакова был слон за четыре пешки. То, с какой ювелирной точностью он «реализовал» фигуру, до сих пор остается одним из самых ярких моих шахматных впечатлений в жизни. А ведь он проделал это в считанные секунды! Да, Шулава играл не сильнейшим образом, уверен, что и Арбаков ошибался, но то, как он на падающем флажке орудовал своей немногочисленной армией, осталось у меня в памяти так же твердо, как ладейные эндшпили Рубинштейна или сюрреалистическая манера игры Корчного…
Всё дело в том, что в блице всё происходит намного быстрее, веселее! Мы знаем, как проходят классические турниры: зрители пришли в зал, мрачно оценили дебюты (ага, сегодня будет одна интересная партия; тут скорее всего – быстрая ничья; а сумеет ли Каспаров обыграть аутсайдера?), поболтали минут 15–20 и… отправились в буфет! Те, кто горячее, пьет горячительное, те, кто спокойней, – чай с кофе. Что это такое? Вы когда-нибудь видели, чтобы во время блица кто-то отправился в буфет?! Да люди место у столика «забивают».
Спрессованность эмоций, спрессованность шахматного действа, спрессованность той алхимии, что возникает между деревянными фигурками, игроками, которые становятся более взвинченными, чем когда-либо в жизни, – и зрителями. И это не позволяет никому из соучастников уйти от доски!
Блицу пора занять ту нишу, для которой он создан, надо брать то, что причитается. А причитаются лавры лидеров шахматной масскультуры. Я не боюсь этого слова (если вспомнить французский, то глагол «vulgariser» не имеет отрицательного оттенка!), вульгаризировать – это то же самое, что популяризировать. Так что давайте вульгаризировать шахматы!
– Ты считаешь, блиц способен изменить лицо шахмат для простого обывателя?
– Мне кажется, если что и способно изменить нынешний неважнецкий имидж шахмат, так это только блиц. Но многие о существовании этой «волшебной палочки» даже не подозревают. Поверь мне, так оно и будет. Не знаю только, будет ли это при нас и произойдет ли с нашей помощью. Но это неизбежно. XXI век не выдержит таких скоростей, семичасовой «Запорожец» не доедет до его второго квартала! Нужны другие, космические, скорости. И когда человек долетит до Марса, шахматисты станут самыми популярными людьми на планете. Желательно только как-то ускорить этот процесс, поучаствовать бы в нем.
Без блица, и это мое твердое убеждение, шахматам не удастся подняться никогда. Блиц – это та самая Золушка, у которой из всех шахматных сестер достаточно мала ножка, чтобы надеть туфельку телевизионного Принца. Взять тот же интернет – прекрасное средство коммуникации, в нем шахматы уже сегодня занимают видное место. Но в каком виде? «Классику» там никто не признаёт. На фоне миллионов людей, играющих блиц, вижу там поклонников «медленных» шахмат, главным образом, в качестве участников клуба по интересам. Люди для удовольствия разбирают какие-то красивые эндшпили, комбинации, обсуждают тот или иной маневр из давней партии Каспарова…
– Влад, а не утрируешь ли ты? Как бы я ни любил блиц, у всякого здания должен быть фундамент, а он во все времена строился на классических шахматах…
– Никто же не предлагает отменять классическую музыку! Милости просим: 2010 год, Линарес, Карлсен – Карякин, $120 за вход и… вы насладитесь тонкостями «белопольной рапсодии». Никуда не денется и «рапид», который, признаться, не очень понимаю и не очень люблю (по мне, это остановка на полпути к спектаклю, как стрела, не долетевшая до берега). «Рапид» останется как art-music, или, как это любят называть, «альтернативной» музыкой. Когда-то в XX веке он породил жанр театрализованного шоу – да тот же Гран-при PCA.
Всё это будет иметь право на существование и достойное финансирование, но… только когда в шахматах возникнет масскультура, которую, на мой взгляд, должен олицетворять блиц.

«Успешность того или иного вида спорта определяет
телевидение. Блиц способен стать тем локомотивом,
который cможет вывести шахматы на иной уровень!»

Он, как локомотив, способен вытащить все шахматы. Все знают, что, пока в России не были сняты «Брат», «Брат-2» и «Антикиллер», не было и такого фильма, как «Возвращение»!
Если не создать масскультуру, как ни печально, не будет ни того, ни другого, ни третьего.
– Неужели до тебя никто не приходил к этим выводам? Пытались же вытащить на ТВ быстрые шахматы, ФИДЕ ради телевидения даже «обкорнала» классический контроль!
– Всё это было не совсем то. Шахматы были совсем близки к тому, чтобы вытащить счастливый лотерейный билет в 1988 году, когда в Сент-Джоне с грандиозным успехом прошел первый чемпионат мира по блицу… В прекрасном зале, уже тогда с электроникой! Тем более победил в нем шахматный святой Михаил Таль. Насколько мне известно, канадцы были готовы спонсировать этот проект на долгие годы вперед – им это было выгодно, но…
Вскоре появилось «Открытое письмо» советской шахматной федерации, в котором говорилось о грядущей опасности исчезновения нашей древней и мудрой игры под натиском уродливых современных форм шахмат и о том, что такой чемпионат ни в коем случае нельзя проводить. Ни для кого не было секретом, кто стоял за этим письмом, кому всё это было нужно.
В результате в следующем чемпионате советские гроссмейстеры участия уже не принимали, и чемпионат почил в бозе. Страшно обидно, что так получилось. Вообще, мне страшно жаль, что в свое время шахматы пошли по пути, «предписанном» Ботвинником. Мне же всегда гораздо больше нравилось, что пророчил для шахмат будущего Бронштейн! Мне кажется, что в комментариях к любой партии из его книги «Давид против Голиафа» больше живой мысли, света и воздуха, чем в многостраничных выкладках шахматных аналитиков.
– Вопрос, который нельзя не задать: как относишься к игре в сети? В блиц больше всего играют в интернете, там должна быть основная масса твоих единомышленников.
– Всю свою жизнь я с большим скепсисом относился к интернетовским технологиям, хотя прекрасно понимал, что не прав. Возможно, онлайновский блиц тоже имеет большое будущее (контуры которого я пока до конца не понимаю), однако будем объективны: пока не будет найден эффективный способ борьбы с «шалостями» в сети, говорить о каком-то реальном его влиянии на всемирный процесс создания шахматной масскультуры бессмысленно. Сегодня не составляет труда по ходу партии обратиться за дебютной справкой или сделать три-четыре ключевых хода с помощью компьютера, а остальную часть партии играть самому. Эффект от такого рода подсказок весьма велик, контролировать же их практически невозможно…
Только когда изобретут действенную систему контроля за «advanced-шахматистами», мы сможем вернуться к этому разговору, и наверняка интернет-аудитория будет составлять не меньшую, если не большую, часть от общей массы игроков. Пока это пустой номер. Сегодня флагманом нашей «революции» должен сделаться живой – оффлайновский – блиц.
Отчасти скептически отношусь к блицу в интернете еще и потому, что при игре по сети не может быть задействовано телевидение с его огромными финансовыми возможностями.
– Что ж, каков твой прогноз на ближайшее будущее шахмат?
– Думаю, в считанные годы можно сделать грандиозный шаг вперед. Только, как выражается господин Чубайс, «надо действовать агрессивно, быстро и с чувством: всё, что мы возьмем, – то нам и принадлежит!» Так и есть на самом деле, за любую идею надо сражаться!

Последние турниры

Чемпионат России
СуперФинал

Крамник - Fritz

Мемориал Таля

Топалов - Крамник

Томск. Высшая лига

Майнц

Россия - Китай

Все материалы
ChessPro

Владислав ТКАЧЕВ:
Никогда не любил играть на деревянных ложках!

Братья Ткачевы: Евгений и Владислав

Влад Ткачев в смокинге на
открытии нокаут-чемпионата
мира ФИДЕ (Москва, 2001)

Когда Ткачев играет в блиц, мир перестает существовать

«Успешность того или иного вида спорта определяет
телевидение. Блиц способен стать тем локомотивом,
который cможет вывести шахматы на иной уровень!»