На стогнах Букарешта,
обиженный судьбой,
рыдает безутешно
боярин молодой.
Он пал коллатеральной
потерею войны,
умученный морально
от тещи и жены.
Струя духи и блески,
являя знойный вид,
Катрина Барканеску
над городом парит!
Все прописи на свете -
на них она плюет,
поправши добродетель
на двести лет вперед.
В ней оценя подругу,
к рукам ее прибрал
давно знакомый Югу
наезжий генерал.
О сём седом сатире
известно всей стране,
что он искусник в мире,
а также и в войне.
Пристало им кружиться,
беся валашский свет,
и дочками дружиться,
хоть те и розных лет.
В восторге неустанном
от этого всего
Луксита Гулиано,
Элиза Хитрово!
Псковская кривь и влахи
ребячатся гурьбой
на вестерфранкском шпрахе,
довольные собой.
Потомства зачумленны,
постылые себе,
болбочут возмущенно
об эдакой собе.
А впрочем, что в убогих?
Останься, братец, рад,
что были те дороги
из Плескова в Царьград,
что добрая Фортуна
за масть и мастерство
дарила ими съюну
любимца своего.
Могултай - Георгий Иванов сегодня.
Я имею в виду, что ничего не понял.
P.S.
Вспомнил, что окружающим могут быть непонятны мои ассоциации (как мне непонятны ассоциации А.Н или Г.И.) Поэтому поясню.
Имел в виду это стихотворение.
И эту реакцию.
Michael_S: Могултай - Георгий Иванов сегодня.
Я имею в виду, что ничего не понял.
Я же давал ссылку, где всё разъяснено. И это большая редкость, ибо обычно Могултай себя разъяснениями не утруждает. Приходится самому разбираться, но даже для этого нужно иметь хоть какие-то начальные сведения об истории. Например:
Арийская баллада
Нам не прийти живыми из этого похода,
но радостью привычной похолодело сердце:
Нахрайна наготове с заката до восхода,
выходит на Пуратту пехота меннеферца.
Я больше не увижу казармы Вассокканне,
но жезлы командиров без выкриков взлетают.
Кому же неизвестно достоинство марйанне?
Марйанне не сдается, его уничтожают.
С богами перед боем прощаются солдаты,
но мне прощаться не с кем, и некому со мною.
Высокородный, арйа, ни в чем не ищет платы
и тихо исчезает, не связанный с землею.
Я могу объяснить каждое слово, но для этого пришлось поискать и, главное, знать, где искать, да.
Michael_S: Могултай - Георгий Иванов сегодня.
Я имею в виду, что ничего не понял.
Я же давал ссылку, где всё разъяснено. И это большая редкость, ибо обычно Могултай себя разъяснениями не утруждает. Приходится самому разбираться, но даже для этого нужно иметь хоть какие-то начальные сведения об истории.
В данном случае разъяснения интересные, а без стихотворения можно было бы и обойтись.
Michael_S: Интересное слово "меннеферц". Хочется вставить "текел" в середину.
Не меннеферц, а меннеферец. Скорее всего, имеется в виду фараон Аменхотеп II, уроженец Меннефера (мы этот город знаем под греческим именем Мемфис). Он вёл успешные войны с Митанни, хотя окончательной победы не добился.
Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал — и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так!.. Но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!..
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был —
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!
__________________________
Спасение там, где опасность.
jenya:Буду рад дополнительным поэтическим примерам вторжения реальности/воспоминаний в уютный созданный мир.
Раз уж форум шахматный - а нечто подобное бывает и в шахматах:
Александр Межиров
Клубится дымка в куполе глубоком.
Сирена - бокс! - и от каната боком,
Раскрытый, с приопущенным плечом,
Он без разведки наступает - сразу.
Он не бывал в нокдауне ни разу.
Дышать легко. Удары нипочём.
Всё как обычно. Всё идет как надо.
И секундант глядит из-под каната,
Надежный друг, испытанный - и вдруг
Перед глазами зал пошел кругами,
Ринг тяжело качнулся под ногами,
Крутым свинцом набрякли кисти рук.
И вот он в угол пятится - согнутый.
А между тем до гонга две минуты,
Сто двадцать пальцев, ежели на счёт.
И он уже в углу в глухой защите
(Скорей, секунды, что же вы стоите?!)
Сигнала избавительного ждёт.
Когда его прямым противник встретил,
Он самого удара не заметил
И погрузился в полузабытьё.
Усталым ощутил себя и старым,
Пропала нечувствительность к ударам
(А может, вовсе не было её?)
А может, вовсе не было и нету!
Вот он идёт к чужому табурету,
Вот к своему, шатаясь, повернул.
От полотенца веет ветер скудный,
Кончаются последние секунды,
Шаг из угла. В ушах какой-то гул.
И сразу стойку примет он по гонгу,
Защитную, глухую, не свою.
И усмехнётся секундант вдогонку
Бойцу, перерождённому в бою.
Князь Пётр Андреевич Вяземский принимал участие в Бородинском сражении, писал стихи (первые напечатаны в 1808-м), общался с Жуковским и Батюшковым, дружил и переписывался с Пушкиным. У него было восемь детей, и только один сын пережил его. В 70х годах Вяземский опять взялся за перо (ему уже было за 80), создал цикл "Хандра с проблесками". Вот одно из стихотворений цикла, кто помнил в 1876-м эпитафию 1803 года? Иных уж нет, а те далече.
"Такой-то умер". Что ж? Он жил да был и умер.
Да, умер! Вот и всё. Всем жребий нам таков.
Из книги бытия один был вырван нумер.
И в книгу внесено, что "выехал в Ростов".
Мы все попутчики в Ростов. Один поране,
Другой так попоздней, но всем ночлег один:
Есть подорожная у каждого в кармане,
И похороны всем - последствие крестин.
А после? Вот вопрос. Как знать, зачем пришли мы?
Зачем уходим мы? На всем лежит покров,
И думают себе земные пилигримы:
А что-то скажет нам загадочный Ростов?
Два стихотворения Кушнера. Одно про позднего Вяземского (написано примерно через сто лет после цикла "Хандра с проблесками"), а другое - на ту же тему отъезда в Ростов.
* * *
Я написать о Вяземском хотел,
Как мрачно исподлобья он глядел,
Точнее, о его последнем цикле.
Он жить устал, он прозябать хотел.
Друзья уснули, он осиротел;
Те умерли вдали, а те погибли.
С утра надев свой клетчатый халат,
Сидел он в кресле, рифмы невпопад
Дразнить его под занавес являлись.
Он видел: смерть откладывает срок.
Вздыхал над ним злопамятливый бог,
И музы, приходя, его боялись.
Я написать о Вяземском хотел,
О том, как в старом кресле он сидел,
Без сил, задув свечу, на пару с нею.
Какие тени в складках залегли,
Каким поэтом мы пренебрегли,
Забыв его, но чувствую: мрачнею.
В стихах своих он сам к себе жесток,
Сочувствия не ищет, как листок,
Что корчится под снегом, леденея.
Я написать о Вяземском хотел,
Ещё не начал, тут же охладел
Не к Вяземскому, а к самой затее.
Он сам себе забвенье предсказал,
И кажется, что зла себе желал
И медленно сживал себя со свету
В такую тьму, где слова не прочесть.
И шепчет мне: оставим всё как есть.
Оставим всё как есть: как будто нету.
* * *
Мерцанье рощиц и кустов,
Унылых дней и мрачных снов,
Всего труднее на рассвете.
Я встать с постели не готов,
Опять попасться в те же сети
Постылых дел и жалких слов.
Увы, мы в старости в ответе
За безотрадный свой улов.
Теперь одну из всех стихов
Строку держу я на примете:
"Мы все попутчики в Ростов".
В Ростове Вяземский нас встретит.
А вы могли бы Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
Человечество делится на две команды.
На команду "смирно"
И команду "вольно".
Никакие судьи и военкоматы,
Никакие четырехлетние войны
Не перегонят меня, не перебросят
Из команды вольных
В команду смирных.
Уже пробивается третья проседь
И молодость подорвалась на минах,…
А я, как прежде, отставил ногу
И вольно, словно в юные годы,
Требую у жизни совсем немного -
Только свободы.
Не было ни Иванова, ни Сидорова, ни Петрова.
Был только зелёный луг и на нём корова.
Вдали по рельсам бежала цепочка стальных вагонов.
И в одном из них ехал в отпуск на юг Семёнов.
Время шло все равно. Время, наверно, шло бы,
не будь ни коровы, ни луга: ни зелени, ни утробы.
И если бы Иванов, Петров и Сидоров были,
и Семёнов бы ехал мимо в автомобиле.
Задумаешься над этим и, встретившись взглядом с лугом,
вздрогнешь и отвернёшься — скорее всего с испугом:
ежели неподвижность действительно мать движенья,
то отчего у них разные выраженья?
И не только лица, но — что важнее — тела?
Сходство у них только в том, что им нет предела,
пока существует Семёнов: покуда он, дальний отпрыск
времени, существует настолько, что едет в отпуск;
покуда поезд мычит, вагон зеленеет, зелень коровой бредит;
покуда время идёт, а Семёнов едет.
Видно, что старик Кушнером недоволен, но в чем мысль старика неясно. Тихомиров не выдержал (c). Сам старик тоже не променял русский на иврит. Какой из этого надо сделать вывод?
Я говорил, что Лев Толстой по сути дела - обыватель. Что Достоевский сродни постимпрессионизму. Что апперцепция у Бальзака - неорганична. Что Люда Федосеенко сделала аборт. Что американской прозе не хватает космополитического фермента...
И Тихомиров не выдержал. Умышленно задев меня пологим животом, он рявкнул:
- Писатель! Смотрите-ка - писатель! Да это же писатель!.. Расстреливать надо таких писателей!..
