ChessPro

Церемония закрытия олимпиады уже подходила к концу, в небе вот-вот должны были засверкать всполохи огней салюта, как недалеко от сцены произошла короткая потасовка. Вице-президент ФИДЕ Зураб Азмайпарашвили попытался сообщить Кирсану Илюмжинову о допущенной во время церемонии ошибке (организаторы забыли упомянуть о призе имени Гаприндашвили, который за лучший совокупный результат уже получили мужская и женская сборные России), но при попытке обратиться к нему был избит и задержан местной охраной, заключен в наручники – и отправлен в полицейский участок. Он провел там больше суток и лишь 1 ноября был освобожден под символический залог в 500 евро.

Спустя день мне удалось расспросить Азмайпарашвили о сути произошедшего. Под правым глазом у него большой синяк (накануне он различал этим глазом только контуры предметов), большая шишка на лбу, ссадины на кистях и запястьях… Впрочем, вы можете всё это увидеть сами. Зураб не стесняется фотографов и не надевает темных очков.

– Зураб, хотелось бы из первых уст узнать: что же произошло на закрытии?
– Здесь мне не обойтись без короткого предисловия. Это не первая для нас олимпиада. Одни запоминаются больше, другие – меньше, но эта с самого начала отличалась тем, что уйма вопросов осталась нерешенной. Организаторы не выполняли ряд обязательств, считавшихся необходимым условием проведения олимпиады, – ФИДЕ приходилось бороться за их соблюдение буквально на каждом шагу. Например, очень плохим был игровой зал: во время тура температура в нем поднималась до 27–28 градусов, что абсолютно неприемлемо для шахматных мероприятий. Или коллективный обман с автобусным сообщением: люди заплатили деньги, а потом им пришлось доплачивать за какую-то мистическую транспортировку…
Проблемы накапливались с каждым днем, на что несколько раз указывали организаторам как главный арбитр, так и непосредственно руководство ФИДЕ. На Генеральной ассамблее мы довольно остро обсуждали возникшую ситуацию более трех часов, едва не сорвав всю повестку. По всей вероятности, директор оргкомитета г-н Рами и президент Испанской шахматной федерации г-н Очо думали о совершенно иных вещах. Им было совершенно безразлично, как пройдет олимпиада, останутся ли шахматисты довольными.
Конечно, Испания – прекрасное место, одно из самых замечательных в мире, и эти господа думали, что какая-либо организационная работа здесь не нужна, – теплый воздух, пальмы и море заменят всё остальное. Но они ошибались! С самого начала турнира я неоднократно выражал свое неудовольствие происходящим, и, видимо, на меня, мягко говоря, уже имели зуб.
Между организаторами и ФИДЕ не было никакого действенного контакта. Достаточно сказать, что на просьбу организовать прием пятикратной чемпионки мира Ноны Гаприндашвили они вообще никак не ответили! Ни да, ни нет. Ладно, этот вопрос мы решили без их участия, но когда они фактически проигнорировали вручение приза ее имени…
– Что конкретно было сделано не так?
– По правилам для вручения Кубка должна вызываться команда-победительница (вся делегация!) и объявляться итоговый результат, ведь здесь нет второго или третьего места. Кубок не должен просто передаваться одной из команд, тем более без всякого объявления!
Но испанские организаторы постарались сделать так, чтобы вручение прошло насколько возможно незаметно. И им это удалось: на вручение приза никто не обратил внимания. Те, кто сидел рядом со мной (например, почетный президент РШФ г-н Селиванов, члены американской женской команды), стали выражать свое возмущение этим фактом.
Мне же это было обидно вдвойне: с одной стороны, я вхожу в руководство ФИДЕ, с другой – руководитель грузинской делегации, тренер сборной… Все мы отлично знаем, кто такая Гаприндашвили и что она сделала для мировых шахмат, а я вспомнил еще о том, как два года назад мы специально посылали самолет, чтобы Нона Терентьевна прибыла в Блед для вручения Кубка своего имени. Да и на Мальорку она прилетела исключительно ради этого!
По всей видимости, столь вопиющее нарушение правил было связано только с тем, что моя фамилия – Азмайпарашвили и ее очень хорошо запомнили местные организаторы. А также запомнили другую грузинскую фамилию – Гаприндашвили, чтобы проигнорировать ее приз! В тот момент я еще не вполне понимал это, но видел, как несколькими минутами ранее расстроенная Нона покинула зал, в котором проходило вручение наград.
Я подошел к г-ну Рами и в вежливой форме обратился к нему. Понимал, что он меня недолюбливает, но в сложившейся ситуации надо было предпринять какие-то шаги. Я сказал ему: «Во время награждения была допущена неточность. Не хОчо утверждать, что она произошла специально, – наверное, пропустили соответствующий текст, – но я бы попросил вас исправить эту ошибку». Получил ответ, что всё было сделано в соответствии с регламентом, переданным ФИДЕ организаторам. Тут же связался с секретариатом ФИДЕ, где мне сообщили, что в регламенте есть упоминание о Кубке Гаприндашвили, – и снова подошел к Рами. Сказал, что ошиблись все-таки организаторы, а не секретариат ФИДЕ, – и попросил у него разрешения подняться на сцену (все-таки я являюсь вице-президентом ФИДЕ), чтобы исправить эту обидную оплошность. На это Рами в жесткой форме заявил, что такой возможности он мне не предоставит, так как во время закрытия на сцене могут находиться только конкретные лица.
Тогда уж мне ничего другого не оставалось, как попытаться с тыльной стороны сцены позвать почетного президента ФИДЕ Кампоманеса (он был «представителем ФИДЕ на сцене»). Кампо подошел, и я изложил ему суть проблемы: мол, допущена ошибка, это важно для нас – чтобы исправить положение, пожалуйста, упомяни о Кубке в своей речи. Он, как и все прочие, возмутился и пообещал обратить на это внимание, но… видимо, Флоренсио увлекся (насколько понимаю, у него для закрытия была подготовлена совсем другая речь) и о Кубке Гаприндашвили упомянуть забыл. Что делать? Церемония продолжается, о призе никто не упомянул… Подумал, что время еще есть и я должен хоть что-то предпринять.
Тут я увидел г-на Гельфера (он сидел в пятом или шестом ряду), а неподалеку от него сидела американская делегация (когда позже я прокручивал в голове все обстоятельства вечера, вспомнил, что еще говорил о ситуации с Жужей Полгар). Гельфер сказал: «А ты попроси Рами повежливее!» Я ответил, что вежливее уже некуда, – и предложил ему попробовать поговорить с испанцами. К сожалению, он уже не имел прежних полномочий и влияния на организаторов и ответил: «Зураб, если кто-то что и сможет сделать, то только ты!»
В этот момент – на последних минутах закрытия – я увидел, что в зал входит президент ФИДЕ Кирсан Илюмжинов, и подошел к его помощнику Берику Балгабаеву. Рассказал ему об оплошности и о том, что попробую обратить внимание президента на эту ошибку.
– И что вы попытались сделать?
– Я направился в сторону Илюмжинова, но стоило мне сделать это, как путь тут же перекрыли два человека. Они были в штатском, никак не представились, я просто не обратил на них внимания. Позвал Кирсана. Он услышал меня, но то ли не понял, зачем я его зову, то ли не хотел отходить от протокола (он был вместе с мэром Кальвии) – и двинулся дальше к сцене.
Воодушевленные этим обстоятельством, люди, перегородившие мне и моей жене дорогу, начали энергично толкаться. Меня схватили за руку, потом стали выталкивать в сторону выхода. От одного из толчков моя голова ушла чуть вперед, и мы с толкавшим меня человеком (он продолжал движение в мою сторону) непроизвольно столкнулись лбами. Другого объяснения контакта я не нахожу – уже потом охрана придумала, что я намеренно ударил кого-то головой и чуть ли не выбил ему зуб! В общем, я почувствовал удар; тот человек тоже – и, судя по всему, это ему не понравилось. Через секунду ко мне подошли еще двое – и я получил удар в спину (во время освидетельствования в клинике я показал врачам ушиб). А мгновенье спустя эти двое уже держали меня сзади, а третий изо всех сил ударил меня в правый глаз.
Я не понимал, что происходит: мою жену оттащили в сторону, а меня – поволокли. Я начал сопротивляться, как сделал бы на моем месте любой… Тогда меня повалили на пол и стали давить на область сонной артерии – видимо, хотели «отключить» (от этого тоже остались следы). Я что-то крикнул жене, Марина ответила, чтобы я не сопротивлялся. «Кажется, меня убивают!» – прокричал я в ответ, после чего кричать и плакать начала уже она.
Тут же на сцене на всю катушку врубили музыку. Люди в штатском потребовали от меня прекратить сопротивление и опустить руки. Подумал, что сопротивляться в такой ситуации просто глупо (они могли сделать всё, что угодно), и подчинился. Я понимал, что тут же окажусь в наручниках. Так оно и случилось: мне завели руки за спину и нацепили наручники на максимально возможный уровень, чтобы вообще нельзя было пошевелиться. И потащили меня…

Азмайпарашвили в наручниках в кольце охранников (фото TWIC)

– Прямо по полу?
– Да, по полу. Это очень болезненно, руки ныли, по дороге я потерял одну туфлю… Но когда они вытащили меня на улицу, я понял, что ничего страшнее в моей жизни еще не было: один, никаких свидетелей, а вокруг – шесть головорезов… Меня поставили к стене, и охранник, с которым мы столкнулись лбами, произнося испанские ругательства, чуть ли не с разбега еще раз ударил меня в тот же глаз. Попытался обратиться к ним по-английски: «Я связан, не оказываю сопротивления, жду вашего решения. Почему же вы бьете меня?»
На это последовала еще одна порция мата – и еще удар в глаз. Затем подошел второй охранник и тоже ударил меня. Это повторялось раз шесть или семь… Через некоторое время правым глазом я уже ничего не видел – и от боли и беспомощности повалился на землю.
Через пару минут появилась машина и меня – лицом вниз – уложили на пол, а двое сели прямо на меня. Ехали минуты две. Затем меня подняли и привели в полицейский участок, где тут же посадили в камеру. В последующие десять минут она открывалась раз пять: кто-нибудь заходил, наносил удар и тут же уходил. Затем принесли какую-то бумагу, сказав, что это «мои права», – и потребовали подписать. Прав было немного: на врача, на встречу с любым человеком. Доктора я требовал с того самого момента, как перестал видеть правым глазом, а пригласить ко мне попросил Георгиоса Макропулоса (сначала хотел позвать жену, но вспомнил, что она не говорит по-английски).
Они записали фамилию Макро. Перед тем как подписывать этот лист, я заметил, что там еще что-то написано по-испански, спросил: «Что это такое?» – «Здесь написано, что ты ударил его головой». Услышав это, я отказался подписывать бумагу, на что тут же получил ответ: «Ну, тогда ты вообще не увидишься ни с кем!»
– И тогда вы подписали ее?
– Нет. Но когда через некоторое время ко мне опять пришли с этой бумагой, я понял: меня просто хотят задавить, я никогда не смогу выбраться отсюда – и подписал ее… Но на следующий же день отказался от своих «показаний», заявив, что на меня оказывалось давление. Ведь от меня требовали признания, что я был инициатором потасовки!
Потом пришел врач. Он обследовал меня, сказал, что я нуждаюсь в заключении офтальмолога, – и около двух часов ночи меня увезли в госпиталь. Как потом оказалось, жена ждала меня в участке до четырех утра. Но мне, чтобы я ни с кем из знакомых не мог увидеться, сообщили, что в участке мне будет «опасно находиться», – и порекомендовали остаться в госпитале. Однако я настоял на том, чтобы меня отправили обратно в участок: хотел хоть мельком увидеться со своими (понимал, что они обязательно будут искать меня именно там).
Но меня отвезли не в Кальвию, а в Пальму. Что сказать? Я думал, что плохие тюрьмы существуют только в Советском Союзе. Мне было трудно представить, что когда-нибудь придется спать на каменной плите без подушки и одеяла; вместо воды придется пить неизвестно что из принесенной бутыли; а чтобы сходить в туалет, потребуется полчаса орать и колотить в дверь. В этой тюрьме за несколько часов меня заставили испытать все доступные унижения…
И это цивилизованная страна! После такого мне просто обидно, что у меня столько друзей в Испании. Я в первый (и, надеюсь, в последний) раз в жизни столкнулся с такими вещами. В большинстве своем испанцы – хорошие люди, но, видимо, встречаются и такие.
– Сколько времени вы провели под арестом?
– Ровно 38 часов.
– На каких условиях вас освободили?
– Сначала прокурор, представлявший интересы полиции, предложил, что в случае, если я признаю себя виновным, с меня будут сняты все обвинения в «хулиганстве». Останутся незначительные нарушения, я извинюсь, уплачу символический штраф – и буду освобожден. Разумеется, я отказался от такого предложения! Заявил, что не чувствую за собой никакой вины, – у меня есть контробвинения, а поэтому процесс должен продолжаться.
Потом меня вызвали на встречу с судьей и прокурором. В присутствии моего адвоката задали несколько вопросов. Всё записали, и вдруг судья объявляет: «Я вас освобождаю! Вы выпускаетесь под залог в 500 евро – на судебные издержки, так как первый иск поступил со стороны полиции. Вы можете свободно передвигаться в любом направлении, суд сообщит вам, когда и где будет назначено слушание по вашему делу, а также, кто его будет вести…»
– Адвокату ФИДЕ не позволили вас защищать…
– По испанским законам интересы в суде может представлять только адвокат, зарегистрированный в испанском реестре. На данный момент мои интересы будут представлять международный и местный адвокаты. Моей стране тоже было не все равно: МИД Грузии готов предоставить мне адвоката. Меня радует, что в сложившейся непростой ситуации большую солидарность проявила и ФИДЕ. Да, кажется, в мире не было ни одного шахматиста, который не следил бы за развитием сюжета и не поддерживал бы меня… Мне очень приятно, что свою поддержку оказал Сергей Тивяков, что откликнулся Гарри Каспаров, что активное участие в моем освобождении приняли ребята из моей команды. Вашему сайту тоже спасибо!
– Зураб, может, вопрос не к месту, но расскажите, что это за история с двумя комнатами? Как только вас арестовали, об этом тут же написал официальный сайт олимпиады.
– Мне скрывать нечего. Это оплошность со стороны организаторов или со стороны ФИДЕ. Я требовал две комнаты: одну – как лидер сборной Грузии, другую – как вице-президент ФИДЕ. Но вовсе не потому, что я такой важный: просто в Кальвии проходила не только олимпиада, но и конгресс. Я думал менять номера (ведь заседания конгресса и игра проходили в разных местах) – это-то и вызвало недовольство организаторов! Хотя что им не понравилось, мне непонятно: все расходы по проживанию моей жены я собирался оплачивать из собственного кармана. Когда мне ответили отказом, я попросил предоставить положенную мне комнату Ноне Гаприндашвили, которая должна была приехать на закрытие турнира. В этом мне тоже отказали. Я обратился в секретариат ФИДЕ с просьбой принять Нону (они были обязаны принять ее, как обязаны принимать Смыслова или Бронштейна, Спасского или Корчного), и они – а не организаторы – тут же уладили все формальности. Но уже наступил вечер – и Гаприндашвили просто выселили из номера, потому что гостиница требовала немедленного перевода денег на счет. В итоге Нона до двух часов ночи просидела в холле…
– Что вы намерены предпринять и как ситуация будет развиваться дальше?
– Процесс, уверен, будет долгим. С моей стороны будет подготовлен не только уголовный, но и гражданский иск. Люди, которые калечат других, должны быть изолированы от общества – не важно при этом, где и кем они работают. У инцидента была масса свидетелей, есть даже видеоматериалы – необходимо собрать показания… По предположению моего адвоката, дело будет длиться по меньшей мере год. Потом соберут свидетелей, будет суд.
– Насколько знаю, ваша жена тоже пострадала во время инцидента?
– Испанцы утверждают, что она тоже ударила полицейского. А как на ее месте поступила бы любая другая жена, если бы у нее на глазах убивали мужа? В какой-то момент ее просто снесли.
– У вас очень мужественная спутница жизни…
– Она молодец! Я очень благодарен ей. Благодарен также г-ну Макропулосу, который, несмотря на важное мероприятие в Греции (юношеский чемпионат мира), остался на Мальорке, пока меня не выпустили. За то же должен выразить признательность и г-ну Низару.
– Во время ареста вы виделись только с Макропулосом?
– Мне не дали возможности не только поговорить, но даже увидеться с ним. Единственный раз я видел его, когда меня завели в комнату, а он находился там вместе с полицейскими. Успел только услышать фразу, сказанную им: «Я же говорил, что они пытались его убить!»
– Насколько серьезны травмы, нанесенные вам во время задержания? В каком состоянии вы отправляетесь домой?
– Не люблю плакаться, но меня очень волновало: когда и в какой степени восстановится мое зрение. Надеюсь, что на этой олимпиаде сыграл не последние партии в жизни! Врач, который обследовал меня, дал довольно оптимистичный прогноз: дней через десять зрение должно восстановиться. Я могу по-прежнему считать себя шахматистом – в результате побоев важные нервные окончания затронуты не были… Конечно, у меня болит тут и там, но в основном я пострадал психологически: не привык к тому, что меня связывают и бьют! Всё это требуется осмыслить. Насколько возможно, постараться об этом забыть. Человек я в принципе здоровый, физически не слабый – надеюсь, смогу восстановиться достаточно быстро.
– И последнее. После всего произошедшего на олимпиаде будет ли ФИДЕ применять какие-то санкции по отношению к шахматной федерации Испании?
– Не могу точно ответить на этот вопрос, но то, что руководство ФИДЕ и Европейский шахматный союз предпримут определенные меры воздействия к испанцам, вне всяких сомнений. Думаю, что таких, как Рами, выдвигают такие руководители федераций, как Очо. Когда я узнал, что Испанская шахматная федерация практически изолирована от проведения олимпиады, то очень удивился. Но потом, проанализировав все факты, понял: им так было удобней. Чтобы на любое организационное недоразумение ответить ФИДЕ: «Мы тут ни при чем!»
По итогам XXXVI шахматной олимпиады будет собрана комиссия и созван внеочередной президентский совет. Ситуация будет расследоваться…

Последние турниры

Чемпионат России
СуперФинал

Крамник - Fritz

Мемориал Таля

Топалов - Крамник

Томск. Высшая лига

Майнц

Россия - Китай

Все материалы
ChessPro

Зураб АЗМАЙПАРАШВИЛИ:
«Не было шахматиста, который не поддерживал бы меня!»

Азмайпарашвили в наручниках в кольце охранников (фото TWIC)