|
|
№1
Р.Александров
1-2 призы конкурса в честь заслуженного деятеля искусства А.Троицкого
1929 г.
Ничья 1.Bb7+ Kxb7 (иначе слон задержит проходную с а6) 2.Kg6 Nh8+! 3.Kf6 e2 4.d7 e1B! ( 4...e1Q? 5.d8Q Qh4+ 6.Kg7 Qxd8 – пат) 5.d8N+! с ничьей. То, что в ответ на превращение в слона белые ставят вместо ферзя коня, патриарх и оценил как новинку. Приведя этот этюд в своем легендарном сборнике «Шахматный этюд в СССР», Александр Гербстман написал, что «Александров – плодовитый и разносторонний композитор, немало работающий над вопросами популяризации задачного и этюдного творчества». Эту популяризацию ленинградец широко развернул на страницах «Шахмат в СССР», где с начала 30-х единолично редактировал отдел по композиции, и частенько заполнял отводившуюся ему немалую журнальную площадь и своими задачами (иногда составленными в соавторстве с секретарем ленинградской комиссии по композиции А.Ротиняном), этюдами, статьями и судейскими отчетами. Параллельно, окончив литературное отделение Ленинградского института истории и лингвистики, преподавал в ЛГУ, стал доцентом, печатался как литературный критик. В общем, все вроде хорошо складывалось у даровитого ленинградца. И вдруг над ним стали сгущаться тучи. 5 мая 1937 года на первой полосе газеты «64» появилась заметка, безусловно, заставившая встревожиться не только упомянутых в ней двух ленинградцев.
Вероятно, как только редактор отдела композиции «Шахмат в СССР» это прочел, он тут же кинулся к временно исполнявшему на тот момент обязанности главного редактора журнала Петру Романовскому. На критический выпад «Шахматы в СССР» откликнулись заметкой, озаглавленной по-деловому: «Важный вопрос».
И очевидно, со слов Александрова Петр Арсеньевич (сто процентов – он автор ответа из редакции) в отместку упомянул про благодарность «германского фашистского журнала» за присылку материалов М.М.Б. (Москва) – то есть Михаилу Михайловичу Барулину, редактору отдела задач в «64». Такая пошла между двумя советскими шахматными изданиями пикировка…
Если «Политическая тупость» вышла из-под пера Барулина, то, наверное, он не сам вызвался так боднуть коллег по композиторскому цеху, ведь этим он вызывал огонь и на себя самого. Хотя… Судя по сноске в вышеприведенном скане материала «Олимпиада по композиции», ведущему отдела задач газеты «64» уже доводилось метать стрелы в коллегу из «Шахмат в СССР».
В «Важном вопросе» врио главреда «Шахмат в СССР» совершенно справедливо возмутился – почему вину за сотрудничество многих ведущих советских композиторов (начиная с самых великих) в фашистской печати по сути перекладывают только на двух составителей-ленинградцев?! Что за «странное выдергивание отдельных имен»? И почему в «беспринципной заметке» замалчивается «роль Центральной комиссии по композиции, члены которой сами печатаются в фашистских изданиях»? Почему она, комиссия, «даже после специального постановления на этот счет Исполбюро… не приняла никаких практических мер для исправления допущенных здесь ею политических ошибок»?
Но мнение заслуженного мастера спорта Романовского, первым из советских шахматистов получившего это высокое звание, Всесоюзную Шахсекцию уже не интересовало. Александрова и Ротиняна вывели из состава Ленинградской комиссии по композиции и исключили из рядов ш.-ш организации СССР.
Доктор медицины Эдуард Биргфельд, главный редактор «Швальбе» – органа Международного союза проблемистов, тоненького журнальчика, издававшегося на 12 страницах.
Он же, Биргфельд и возглавлял этот союз, и наверняка был в курсе, каким боком вышло Александрову и Ротиняну сотрудничество со «Швальбе»… Когда бывший редактор отдела композиции «Шахмат в СССР» очутился в Германии, Биргфельда уже четыре года не было в живых. Он умер в 1939-м во Франкфурте-на-Майне в 51 год. Своей ли смертью? Александров, главный пострадавший в той истории со «Швальбе», утверждал, что по его сведениям этот журнал, «не в пример другим органам германской печати, не является фашистским»…
Фото из статьи Барулина «К новым достижениям» в №11 «Шахмат в СССР»
Звезды отечественной и мировой композиции наверняка в душе осудили решение подвергнуть остракизму двух их коллег. Ведь все они так же публиковалась у Биргфельда в «Швальбе» (но никаких санкций Шахсекции ни к одному из них не применялось).
Постановление Шахсекции, опубликованное в 8-м номере «Шахмат в СССР» за 1937 год. Его утвердил тогдашний председатель Комитета по делам физкультуры и спорта при СНК СССР Александр Зеликов, позднее попавший под жернова Большого террора и расстрелянный «за террористическую деятельность».
Если Александров и Ротинян, как это отражено в постановлении, опубликовали свои «оригинальные задачи» в апрельском номере немецкого журнала (за 1937 год), то член Центральной комиссии Р.Кофман – в июне, то есть уже после обмена ударами «64» и «Шахмат в СССР» по «важному вопросу».
Тем не менее он смог оправдаться («в последний раз посылал свои задачи в Die Schwalbe в середине 1935 г. и более в нем не сотрудничал») и отделался дисквалификацией сроком на 6 месяцев. Александров же получил по полной, лишившись и поста редактора отдела композиции «Шахмат в СССР».
Что еще интересно: в постановлении ни много ни мало – грубейшей политической ошибкой признаны обвинения (со стороны ленинградцев) в адрес Центральной комиссии по композиции! А почему Шахсекция стала за нее горой – это предопределили горы!
НА ПОДНОЖИИ СМЕРТИ У «ЛЮДОЕДОВ»
Еще будучи молодым революционером, Николай Крыленко страстно мечтал стать покорителем высочайших горных вершин. Возможно, его нацелил на это сам Ильич, когда они вместе лазали (в 1914-м) по альпийским сопкам в швейцарском эмигрантстве. Позднее из-за круговерти ревтрибунальских и шахматных дел Крыленко все никак не удавалось вспомнить молодость и рвануть в горы. Но когда до него дошли сведения, что на далеком Памире, в районе труднодоступного перевала Танымас (белого пятна на всех картах мира) будто бы обитает племя людоедов, заманивающих к себе и пожирающих доверчивых местных жителей – тут уж шахматный лидер молодой страны Советов не утерпел! Вознамерившись эти ужасные слухи либо подтвердить, либо опровергнуть! С этой целью в 1928-м отряд отважных советских альпинистов во главе с ученым Николаем Горбуновым, бывшим личным секретарем В.Ленина, и Крыленко и забрался на «крышу мира».
В этом походе участвовали и немецкие альпинисты, ведомые профессором Вилли Рикмерсом. Пробираясь горными тропами к сердцевине Подножия смерти (еще одна расшифровка имени Памира – с древнетибетского), Крыленко на привалах резался в шахматы с Отто Шмидтом (позднее прославившимся в качестве руководителя легендарного рейда парохода «Челюскин») и врачом экспедиции Ефимом Россельсом. Из этого трио любителей шахмат двое чуть было не погибли на подступах к предполагаемому ареалу людоедов. При пересечении коварной горной реки Россельс был сбит мощным течением и, погрузившись с головой в воду, потерял сознание. Но случилось чудо – страховочная веревка, как лассо, захлестнула его за плечи! И за эту веревку товарищи и вытащили доктора на берег!
«Россельс шатался и валился с ног. Голова повисла. Вода ручьями стекала с платья… Жуткая минута!» – вспоминал позднее Крыленко. Через несколько минут он сам при форсировании этой водной преграды чуть было не отправился к праотцам! Его тоже подхватил мощный водоворот, как он потом напишет в книге «По неисследованному Памиру»: «Я чувствовал, что меня несет, слабеют и немеют руки, ноги не слушаются, волны перекатываются через голову… раза два меня уже захлестнуло, и я захлебывался. К счастью, как раз в этот момент тело коснулось дна». Точнее – берега, на который Крыленко выволокли проводники-красноармейцы!
Перевалочный лагерь совместной советско-немецкой экспедиции – у подножья одного из ледников Танымаса
В этих танымасских ущельях, на высоте 6000 метров, будто бы и обитало дикое племя (фото из сборника «Алайско-Памирская экспедиция 1928 г.», подготовленного немецкими участниками того легендарного похода)
Ну, а смогла ли экспедиция, прошедшая через суровые испытания, стереть белое пятно с карты Памира и разгадать тайну Танымаса (с таджикского – «ты меня не узнаешь»)? На следующий день после вышеописанных приключений наши альпинисты вдруг заприметили несущихся к ним во весь опор всадников и насторожились: «А вдруг это представители того самого дикого племени?!». Как бы они им головы не пооткусывали и не сожрали вместе с потрохами! Но ничем враждебно-людоедским приблизившиеся к ним аборигены себя не проявили. Наоборот, они начали бросать под ноги невесть откуда появившимся на недоступном перевале бледнолицым… яблоки! «Так нас встречали, – напишет потом Крыленко, – эти «дикие» люди. И стыдно стало нам за свои подозрения…».
Приключения той экспедиции доктор Россельс по горячим следам описал в книжке с веселым названием «Банда батьки Горбунова».
«Банда батьки Горбунова», естественно, была изъята из библиотек после исчезновения в 1938-м руководителей Памирской экспедиции.
Она была издана в 1930-м, чуть ли не одновременно с громким процессом вредителей-меньшевиков. И кто знает, может, потребовав для одного из главных фигурантов этого высосанного из пальца дела Лазаря Залкинда «максимально длительного срока изоляции», главный обвинитель тут же, на трибуне и прикинул, кем заменит «контрреволюционера-вредителя» на задачно-этюдном направлении.
И заменил на Россельса, с которым побыл в одной связке в горах, создав под него Центральную комиссию по композиции. Теперь ясно, почему эта комиссия в громкой истории с публикациями в «Швальбе» оказалась, как и жена Цезаря, вне подозрений?
Участники похода, развеявшего миф о кровожадных аборигенах Танымаса
В первом ряду слева направо: астроном экспедиции Яков Беляев (расстрелян в 1930-м), геолог и географ академик Дмитрий Щербаков, Елена Розмирович (супруга Крыленко, тоже мастер альпинизма), опустил голову – «батька» Горбунов (расстрелян, как и Крыленко, в 1938-м), далее Ефим Россельс… Во втором ряду третий слева Крыленко, Отто Шмидт, третий справа – кинодокументалист Владимир Шнейдеров.
(Оба снимка – из книги Россельса, недавно переизданной петербургским издателем, заслуженным путешественником России Игорем Балабановым).
Крыленко ничуть не смутило, что Россельс за свою жизнь не сочинил ни одной пусть даже самой завалящей задачки. Главное, его ставленник полностью разделял установку своего шефа на то, что шахматная игра (и ее ответвление – задачи и этюды) есть не что иное как орудие политики, а сторонники лозунга «шахматы вне политики» – наши враги.
Семь лет спустя протеже шахматного вождя отчитался о проделанной работе в статье «Советская шахматная композиция», открывшей одноименный сборник, подготовленный Россельсом совместно с А.Гуляевым и Р.Кофманом.
Во вступлении к сборнику «Советская шахматная композиция» Россельс в крыленковском духе обвинил Всесоюзное общество любителей задач и этюдов в «известной аполитичности, кастовой замкнутости». Впрочем, хотел он этого или нет, но из его статьи вытекало, что задел, созданный во второй половине 20-х в бытность ВОЛЗиЭ (во главе с «предателем » Залкиндом), как раз и послужил основой для дальнейшего подъема отечественной шахматной композиции в 30-е…
Московские композиторы частенько собирались дома у Россельса, и это было предтечей ставших потом традиционными композиторских встреч по понедельникам в ЦШК.
Возможно, в этом доме №22 по Печатникову переулку (фото А.Фролова, «Памятники архитектуры Москвы», 1998 г.), где в квартире №10 проживал Россельс, было принято или согласовано решение назначить соведущими отдела композиции «Шахмат в СССР» (после скандальной отставки Александрова) ленинградцев же Александра Гербстмана и Фроима Симховича. Последнему вверялся задачный раздел, хотя в анналы-то отечественной, да и мировой композиции Симхович вошел как этюдист-новатор.
«ЭТОТ ЭТЮД ПОЛОЖИТЕЛЬНО В МОЕМ ВКУСЕ…»
Не кто иной, как Симхович, ввел в обиход распространеннейшее в шахматном мире понятие «позиционная ничья»! Основные ее разновидности он подробно классифицировал в своей знаменитой статье в 3-м выпуске «Задач и этюдов» за 1928 год. Статья так и называется – «Позиционная ничья»… Вряд ли правильно, что в соответствующем разделе энциклопедического словаря «Шахматы» (М., 1990 г.) даже не упоминается имя первого систематизатора окончаний, в которых сильнейшая сторона не может использовать свой материальный перевес ввиду того, что слабейшая успевает либо построить крепость, либо навечно привязать фигуры соперника к защите чего-то для них жизненно важного, либо выкинуть еще какой-нибудь фортель в позиционном духе…
В уже не раз упоминавшейся в нашем повествовании легендарной антологии «Советский шахматный этюд» (М., 1955 г.) произведения обоих первопроходцев этюдной романтики, Кляцкина и Симховича, прокомментировал виднейший продолжатель их дела В.Корольков. Вот как он объяснил там своеобразие одного из самых знаменитых этюдов на вышеозначенную тему.
№2
Ф.Симхович
«Правда», 1927 г.
1-й приз
Ничья « 1.Bf7+ Kd7 2.Be6+ Kd6 3.Bf4+ Kc5 4.Be3+ Kb4 5.Bd2+ Ka3 (единственное поле, где черный король спасается от шахов) 6.Kb1 Qxa8 (коня необходимо брать, так как грозил вечный шах) 7.Ka1! Белые делают выжидательный ход. Попытки дать вечный шах закончились бы неудачей: 7.Bc1+? Kb4 8.Bd2+ Kc5 9.Be3+ Kd6 10.Bf4+ Ke7 11.Bg5+ Ke8! 12.Bf7+ Kd7 13.Be6+ Kc7! и выигрывают. Теперь же позиционная ничья! Легко убедиться, что любой ход черного слона запирает королю выход на свободу по черным полям, а если 7...Qe8 , то следует 8.Bc1+ с вечным шахом, так как королю теперь недоступно поле е8. Движение пешки «а» не меняет позиции. На черные поля ферзь не смеет ступить. Остается только один ход.. 7...Qb7 8.Kb1! Qa6 9.Ka1! – ничья». Завершало комментарии Королькова «примечание сост.: Идейным предшественником этого этюда является следующее произведение А.Троицкого («Новое время», 1895).
Ничья Решение: 1.Nd7 Bd6 2.f8Q Bxf8 3.Ne5! (угрожая путем 4.Be2+ и 5.Nf7(g6)+ выиграть ферзя) 3...Qg8 4.Bc4 Qh7 5.Bd3 Qh6 (здесь ферзь спасается от преследования слона, но блокирует поле для своего короля) 6.Be2+ Kh4 7.Nf3+ Kh5 8.Ne5+ – ничья». Автором «примечания» был А.Гурвич, а Симхович, как хорошо знает наш читатель – одна из главных мишеней в предварившем знаменитую антологию критическом очерке этого ярого антиромантика. И посему Абраму Соломоновичу было как-то не с руки цитировать восторженный отзыв о №2 заслуженного деятеля искусства А.Троицкого: «Этот этюд положительно в моем вкусе и я считаю его прямо великолепным. И материал, и позиция, и игра, и идея – все импонирует. Интересно, на какое же место ставит этот свой этюд сам автор в числе других своих же? Ему удалось сразу преподнести пышный «фрукт», о «семечке» которого (этюд Троицкого от 1895 года, который в качестве «идейного предшественника» приводит Гурвич – В.Н.) он, может быть, и не подозревал. В его этюде клетка е8, дающая выход ферзю, который в то же время блокирует ее, соответствует клетке h6 в моем этюде...В обоих этюдах ход ферзем (Фе8 или Фh6) и есть самый интересный ход, обуславливающий вечный шах черному королю. Маневр короля Крb1-a1-b1-a1 и т.д. в его этюде соответствует маневру слона с4-d3-c4-d3 в моем, хотя природа обоих маневров несколько различна (в его этюде тоньше). Интересно, между прочим, и то, что фигурный материал в обоих этюдах почти одинаков. Симхович прибавил коня, которым искусно завлекается ферзь на плохую позицию и который приносит себя в жертву. Затем остаются две легкие фигуры против ферзя и слона, как и у меня. О числе пешек, конечно, нечего и говорить: оно соответствует глубине замысла».
№3
Ф.Симхович
L'Italia Scacchistica, 1924 г.
1-й почетный отзыв
Ничья? Ничья! 1.Nf7 Re8 (на f8 ладья уязвима из-за 2.Rf3+ ) 2.Nd6+! exd6 3.Rf3+ Kg6 4.Rg3+ Kf7 5.Rf3+ Ke7 6.Re3+ Kd8 (иначе королю не убежать от шахов) 7.Rxe8+ Kxe8 8.a3!! (чтоб черные напрочь отбросили мыслишку найти лазейку на ферзевом фланге) 8...Bb7 (Король белых далековат от вроде беззащитного правого фланга. Может, ладья успеет там ворваться в тыл противника?) 9.Kd1 Kf7 10.Ke1 Ra8 11.Kf1 Rh8 12.Kg1! Не успевает! Теперь белые ввинтят свои пешечки на f3 и g3 и далее будут «шлындать» своим королем туда-сюда, не допуская прорыва ладьи на e1 и h1. Согласно классификации автора этюда, здесь две особенности позиционной ничьей: блокада (черному слону век воли не видать!) и крепость, которую ни за что не сломать королю и ладье черных. С сентября 1937-го Гербстман и Симхович приступили к исполнению обязанностей соведущих отдела композиции «Шахмат в СССР», однако вскоре их дуэт распался.
ЛАВ СТОРИ КАК БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ,
или ПРОСТО ПРОТИВНО И ТЯЖЕЛО СТАЛО РАБОТАТЬ
26 сентября 1936 года опоздавшего на 4 года с разоблачением троцкистско-зиновьевского блока ОГПУ Ягоду сменил на посту наркомвнудела Николай Ежов. Узнав об этом назначении, тезка крохотного зоркоглазого батыра, незадолго до этого возглавивший союзный наркомат юстиции, сразу скис: «Николай Иванович старых партийцев ни в грош не ставит». Но как раз из старой-то большевистской гвардии, ближайших соратников Ильича, когда-то ночевавших с ним в одном шалаше либо деливших досуги за шахматной доской, Николай Крыленко продержался едва ли не дольше всех.
«По каким-то причинам, в которых еще предстоит разобраться, – пишет один из первых биографов Николая Васильевича, ныне покойный Аркадий Ваксберг в книге «Неразгаданные тайны» (М., 1993 г.), – арест Крыленко готовили долго и обставляли достаточно фундаментально, хотя аресты и казни давно уже были поставлены на поток. Объясняется это, конечно, не тем, что Крыленко занимал в государстве видное положение, – тогда нисколько не церемонились и с более видными. И не тем, что он издавна был на ты с вождем всех времен и народов, – Бухарин тоже был с Кобой на ты, но это ничего не меняло. Разве что делало более обреченными…
Скорее всего, не было прямых указаний. Обличительные материалы подготовлены были на всех – буквально на всех! – членов ЦК, видных государственных деятелей, на знаменитостей в мире науки, культуры, искусства. Одни запускались в работу – сразу или чуть погодя. Другие, как бомбы замедленного действия, дожидались своего часа. Кое-кто так и не дождался – бывало, и проносило. А вот тут не пронесло».
…Весной 1922-го на международной конференции в Генуе писатель из США, редактор левых изданий Макс Истмен познакомился с секретарем заместителя наркома иностранных дел РСФСР Максима Литвинова Еленой Крыленко. Вскоре новый приятель младшей сестры первого советского Главковерха задумал сочинить трактат о марксизме. Возможно, это был просто повод приехать в Москву – к запавшей Максу в душу молодой обаятельной женщине, которая в свободное от работы в НКИДЕ время прекрасно рисовала и танцевала. Американский публицист как-то быстро, за одну зиму, выучился довольно сносно говорить по-русски, Лена оказывала другу из-за океана всяческую помощь в работе над трактатом. Лав стори стремительно развивалась, Макс сделал Елене предложение. Ее брат, влиятельный партиец, тогда ничего не имел против их брака. А почему, собственно, он должен был быть против? Истмен – социалист, работает над книгой о Троцком, влиятельнейшем в партии и армии человеке, доставшем американскому публицисту гостевой билет на 13-й съезд партии… Кто же знал, что все так повернется?
Между тем молодые уехали во Францию и вот там, в какой-то небольшой деревушке, Макс написал книжицу «После смерти Ленина», в которой превознес до небес своего кумира Троцкого, и мало того, привел искаженный текст ленинского завещания – со слов того же Троцкого. Книгу перевели на русский для избранного круга лиц, Коба, ознакомившись с ней, рвал и метал…
Жюль Паскин, «Елена Крыленко», 1927 г.
Позировавшая знаменитому французскому живописцу сестра шахматного вождя восторженно вспоминала о той поре, когда вместе с Максом молодой супружеской четой покинули большевистскую Россию: «Это было самое бурное, сумасшедшее время, когда мы, бунтующая молодежь, бегали полуголые, прикрепив к груди красную розу» (Нина Алексеева, «Одна жизнь – два мира», 2010).
В конце концов Хозяин выслал второго человека Октября за границу, а Истмен вернулся в США вместе с Еленой, сочинил новую антисталинскую книгу. Видимо, супругам было глубоко наплевать, чем это чревато для их родственника, старейшего члена ВЦИК…
Живописец, график Елена Крыленко (1895-1956) и Макс Истмен (1883-1969). Их дружба с человеком №2 русской революции, по всей вероятности, и сыграла роковую роль в судьбе брата Елены Васильевны. И уж точно – усилила подозрения вождя насчет благонадежности десятки раз побывавшего у него в кремлевском кабинете шахматиста №1.
А Истмен, начавший как ярый сторонник коммунизма, потом в нем глубоко разочаровался, став его ярым антиподом…
В 1933-м в ближайшее окружение бывшего Предреввоенсовета внедряют «крота» – Марка Зборовского. Лубянка ставит ему задачу добыть хранившуюся в институте исторических исследований на улице Мишле, 7 в Париже часть архива Троцкого. В ночь с 6 на 7 ноября 1936-го архив этого института был разграблен. Рукописи, статьи, письма, сильно интересующие вождя народов, оказываются у него на столе, в том числе – переписка Троцкого с Истменом и его супругой. Возможно, только тогда Сталин осознает, насколько тесные дружеские узы связывают его злейшего врага с сестрой Крыленко и ее супругом… А вскоре вокруг сталинского наркома начинает сжиматься кольцо. В первые январские дни 37-го в подвалах Лубянки оказывается его зам по минюсту, маститый правовед Пашуканис, незадолго до этого выдвигавшийся в действительные члены Академии наук, и его кандидатура была горячо поддержана Крыленко.
Николай Васильевич, сознавая свою оплошность, страстно клеймит Пашуканиса как злейшего врага советской власти, лихорадочно ищет хорошие ходы. Усиливается верноподданническая составляющая в журнале «Советская юстиция», который он редактировал. Тряхнув стариной, руководитель союза альпинистов СССР вновь залазит на Крышу мира. И оттуда, с заоблачных памирских высей летит радиограмма в Кремль: высочайшая вершина на Подножии смерти названа именем бессмертного Сталина. Но на столь близком Николаю Васильевичу шахматном языке – это уже цугцванг. Без малейших шансов, с неизбежным финалом.
Из воспоминаний старой большевички Фарандзем Кнунянц («Знамя», №9, 1987 г.):
«В один из поздних ноябрьских вечеров 1937 года, когда я сидела у Елены Густавовны (тоже заслуженной партийки – В.Н.), вернулся с работы ее муж, Станислав Станиславович Пилявский, бывший тогда заместителем председателя Верховного суда СССР.
– Что с тобой, Стасик? – бросилась к нему Елена Густавовна. – На тебе лица нет. Что случилось?
– Ничего особенного, – отвечал он. – Просто… – Он глянул в мою сторону и продолжал: – Ладно, при Фарандзем Минаевне можно… Просто противно и тяжело стало работать. Сегодня арестовали еще двух наших работников… Крыленко не узнать, ходит словно в воду опущенный. Кавказские друзья спаивают его понемногу. Почти никого не принимает. Глаза пустые, стеклянные. Сидит в своей задней комнате, сплошь уставленной бутылками. И играет с сослуживцами в шахматы. А ведь какой был деловой, милый, отзывчивый человек…»
Уму непостижимо, как этот милый человек, которому тоже просто противно и тяжело стало работать, сидя в комнате, уставленной бутылками, мог отвлекаться на… перебазирование «Шахмат в СССР» из Ленинграда в Москву. И перебазировал – за считанные дни до ареста! Успел даже как глава исполкома Всесоюзной Шахсекции и новую редколлегию утвердить, ее состав был поименно представлен на последней странице обложки январского номера журнала. Его Николай Васильевич, увы, уже не увидел…
Крыленко в горах
Тяга Крыленко к покорению горных вершин породила после его ареста слух о том, пишет в «Неразгаданных тайнах» Ваксберг, «какие именно преступления совершил прославленный златоуст, вчера еще оспаривающий лавры первого юриста страны. Схема была такой: продавшись английской (германской, французской, польской, японской – выбор был велик) разведке, Крыленко под предлогом научных поисков и страстной любви к альпинизму бродил по Памиру, чертя топографические карты для иностранных агентов и подбирая шпионам посадочные площадки…». Но в «следственном деле», с которым смог ознакомиться Ваксберг (ныне такие дела дают посмотреть только родственникам репрессированных), обвинения сочинили по привычной схеме – «был агентом иностранных разведок, готовил убийство советского руководства и сговаривался с фашистами, подстрекая их к интервенции…».
Обложка №1 «Шахмат в СССР» за 1938 год
Итак, в связи с переездом старейшего советского шахматного издания из города на Неве в Белокаменную зав. отделом задач вместо Симховича стал Барулин. Но Фроим Маркович продолжал сотрудничать с «Шахматами в СССР» и мелькал на журнальных страницах даже тогда, когда его след потерялся на Литейном! В 9-этажном здании Ленинградского управления НКВД, неофициально – Большом доме.
ДИАБЕТИЧЕСКАЯ КОМА… ВО БЛАГО
О том, что Симховича то ли в 37-м, то ли в 38-м «забирали», но через какое-то время освободили вроде без всяких для него плохих последствий, я еще в 70-е слышал от обоих своих наставников – однофамильцев Александра Петровича и Анатолия Георгиевича Кузнецовых. А им об этом рассказывал кто-то из ленинградских коллег (кажется, Александр Иосифович Гербстман), но, как я понял, без каких-либо подробностей.
«Симхович Лев (при рождении будущий композитор получил имя Фроим-Лейба – В.Н.) Маркович (род. 1896 г.) – выдающийся русский проблемист и этюдист. Жил в Бессарабии (Кишинев), в 1925 г. переселился в СССР». Так был представлен герой нашего рассказа в изданном в 1929-м в Ленинграде «Словаре шахматиста».
С 1995-го в Питере ежеквартально выходит журнал «Задачи и этюды», преемник легендарного «тезки», издававшегося как орган Всесоюзного объединения проблемистов также в городе на Неве. Издателем и редактором «ЗиЭ» является известный мастер-международник (специализирующийся на составлении задач), кандидат технических наук Яков Россомахо, опубликовавший в своем детище немало ценных материалов о жизни и судьбах тех, кто стоял у истоков отечественной композиции. В интересной статье Якова Вульфовича к столетию Симховича (с большой подборкой лучших задач и этюдов Ф.М.) приводятся сведения из его личного дела, сохранившегося в архиве предприятия, на котором он работал. В 1-ю мировую в составе ладожского полка сражался против австро-венгерской армии, был ранен и эвакуирован в Кишинев, в 1918-м его родной город, как и вся Бессарабия, становится частью Румынии… В 1921-м Фроим поступает в Ясский университет на фармацевтическое отделение, но из-за антисемитских гонений по окончании первого курса вынужден бросить учебу. Переселившись в середине 20-х в СССР, оканчивает в Ленинграде химико-технологический вуз, трудится на заводе литеры «Б», будущем НИИ синтетического каучука им. Академика С.В.Лебедева. О самом тяжелом испытании в жизни выдающегося русского композитора в статье говорится следующее: «1 мая 1938 года он был арестован органами НКВД. Скорее всего, это был арест по разнарядке. Во всяком случае, ему удалось не сознаться в том, что он шпион, диверсант и т.п. Это «удалось» досталось дорогой ценой. Дело в том, что Ф.Симхович уже с начала 30-х болел сахарным диабетом. Как говорит его сын, передавая рассказы отца, когда дело доходило до «серьезных допросов», он глотал кусочек сахара и в состоянии комы попадал в тюремный лазарет. Так он, периодически попадая в лазарет, продержался до марта 1939 года и был освобожден в связи со сменой Ежова на Берию и временным смягчением репрессивного процесса. Освобожденный (к тому же ни в чем не признался!) по прекращению дела, он был восстановлен и на работе».
НЕОБЫЧНАЯ ИГРА СО СЛАВНЫМИ НАРКОМВНУДЕЛЬЦАМИ
В 8-м номере за 1938 год «Шахматы в СССР» начали публиковать «Результаты Всесоюзного конкурса этюдов Клуба шахматно-шашечного мастерства ВЦСПС»
Смотрим в выходных данных этого номера на дату, когда он был подписан к печати: 19 августа. А Сергей Каминер, судья конкурса, за два дня до этого был арестован, по сценарию энкавэдэшных «писателей» – как один из главных организаторов террористической группы, собиравшейся в день авиации, 18 августа совершить на Тушинском аэродроме террористический акт «над тов. Сталиным»!
То, что цензура еще была не в курсе случившегося с Каминером – это ясно как день, иначе процензурили бы… А вот Михаил Барулин, в то время главный ответственный за выпуск полос по композиции как в «Шахматах в СССР», так и в «64» (оба издания находились в одном здании, а может, и в одних кабинетах по адресу площадь Дзержинского, 3/2) знал ли, что ведущий этюдного раздела в шахматно-шашечной газете уже третий день как арестован? Думается, не мог не знать… В ту пору они вообще часто общались: в редакции «64» были организованы, как следует из нижеследующего объявления, «постоянные дежурства консультантов по всем вопросам шахматной и шашечной композиции». По этюдам консультировал Каминер, 20 августа он должен был прийти в редакцию к 6 вечера.
Начало 30-х, площадь Дзержинского (с 1990-го вновь Лубянская)… Где-то здесь находился дом 3/2 (вероятно, в последующем попавший под реконструкцию) с кабинетами центральных шахматных изданий – неподалеку от дома №2 на Большой Лубянке, Наркомата внутренних дел, куда в ночь с 16 на 17 августа 1938 года доставили «террориста» Сергея Каминера…
Газета с этим объявлением как раз и вышла 20 августа…
Похоже, Барулин вел необычную такую игру с карающими органами, чтоб выяснить – какова будет их реакция на появление в печати фамилии человека, ими арестованного? Зондировал ситуацию: если цензура даст указание эту фамилию больше не печатать – значит, участь арестованного постигла тяжелейшая. Хотя, бывало, ограничивались и избиением арестованного, после чего выпускали, заставив подписать бумагу о неразглашении случившегося (с этим ваш покорный слуга сталкивался, изучая кровавые следы Большого террора на Алтае). По Каминеру указание от лито поступило: в окончании присуждения конкурса в следующем номере журнала фамилия судьи отсутствует! Тяжелый вывод напрашивался…
Безымянная завершающая публикация Конкурса ВЦСПС по этюдному разделу. Этот, 9-й номер «Шахмат в СССР» подписан к печати 25 сентября. Когда его тираж сошел с печатного станка, Каминера уже не было в живых…
А что дала игра с карательными органами в связи с арестом Симховича? В №5 «Шахмат в СССР» (1938 г.) появляется статья Фроима Марковича «О перемене плана в этюдах», а ведь ее автор уже почти месяц как на тюремных нарах (№5 подписан к печати в конце мая!), вероятно – в одной из камер Дома предварительного заключения на ул. Шпалерной (рядом с областным управлением НКВД). Как отреагировала на появление статьи узника Большого дома цензура? Видимо, никак! Иначе через пару месяцев, в седьмом номере не появилось бы объявление о конкурсе по составлению задач журнала «Шахматы в СССР» на 2-е полугодие 1938 г., где судьей по четырех- и многоходовкам значится не кто, иной как Симхович! Тогда столько людей сажали, что «цензурщики» могли и не доглядеть…
Главред «Шахмат в СССР» предвоенных лет Владимир Герман
Интересно, когда Владимир Евгеньевич подписывал к печати тот самый 7-й номер, был ли он поставлен Барулиным в известность, что один из судей объявленного журналом конкурса на новое полугодие находится в следственной тюрьме и неясно, когда он оттуда выйдет? И выйдет ли вообще?
В следующий раз Симхович обозначится на страницах журнала уже не скоро, как автор этюда, в котором все заканчивается, конечно же, позиционной ничьей. Возможно, эта идея обмозговывалась им еще в СИЗО…
№4
Ф.Симхович
«Шахматы в СССР», №8, 1939 г.
Ничья 1.e7+ Kxe7 2.Bh4+ Rg5 3.Bc2 Nbd2 4.Ke3 Kf6 5.Kf4 Bc6 6.Bd3 =, а поле g6 запретно для черного короля из-за 7.Bxg5! ..В начале апреля 1938-го на пленарном заседании Шахматно-шашечной секции было утверждено новое бюро из 9 человек, а председателем избрали Михаила Ботвинника. Немного погодя Ростислав Александров обратится к своему 27-летнему земляку с прошением о восстановлении в рядах Всесоюзной шахматной организации. Его просьбу удовлетворят, о чем Михаил Моисеевич наверняка впоследствии глубоко сожалел.. Будущий перебежчик вновь косяком поставляет в «Шахматы в СССР» свои задачи и этюды, ему вновь вверяют там и судейство композиторских конкурсов. Но возвращение в лоно (в котором он пребывал до жесткого решения крыленковского исполбюро) ленинградцу не светит. Задачную тематику в журнале изобретательно ведет выдающийся проблемист Барулин (он вообще дневал и ночевал в редакционном кабинете на Дзержинского, возглавив в «64» и отдел писем). Этюдный же раздел по предложению Барулина вверили Евгению Сомову-Насимовичу, и тот в предвоенный период развивает бурную активность, печатает свои опусы из номера в номер, в ином даже по два! Возвращается в ряды активных составителей и бывший узник Большого дома на Литейном.
№5
Ф.Симхович
«Шахматы в СССР», 1940 г.
Ничья 1.b7 Nxb7 2.Bc6 Nd6 3.Bxd5 Nf5+ 4.Kh5 Be2+ 5.Kg6 Ne7+ 6.Kf7 Nxd5 7.g6 Bh5 8.Kf8! Bxg6 – пат, или 8...Nf6 9.g7+ Kh7 10.g8Q+ Nxg8 – вновь пат. «Живой этюд с исключительно гармоничной игрой всех фигур, завершающийся двумя патами» – таким комментарием снабдил №5 ленинградского коллеги в «Шахматах в СССР» Сомов-Насимович. Навряд ли два этих замечательных мастера когда-либо встречались...Но могилы их, возможно, находятся совсем рядом. Из цитировавшейся выше статьи Якова Россомахо: «В 1941 году Симхович вместе с заводом и всей семьей, включая мать и племянницу (его брат Меер Меерович ушел добровольцем в ленинградское ополчение и погиб) был эвакуирован в Казань. С собой он берет часть своих задач, пару тетрадей с набросками и несколько выпусков сборника «Задачи и этюды». Но к шахматам больше вернуться не удалось. Да и со здоровьем было не все ладно. Умер Фроим Симхович за два дня до Победы 7 мая 1945 года от воспаления легких, но при вскрытии была определена опухоль гипофиза». В начале лета 1943-го в Казань был этапирован Сомов-Насимович. Осужденный Особым совещанием по политической 58-й, он был направлен сюда на принудительное лечение в специализированной психбольнице. Почему же и в этюдных антологиях, и в Википедии говорится, что он погиб в 1942-м при обороне Москвы?
Продолжение следует
|
