|
|
Ко дню рождения Льва Абрамовича Полугаевского.
Лев Полугаевский:
- Для меня самое дорогое в жизни - жена... |
Льву Полугаевскому не суждено было стать чемпионом мира. Но мало найдется гроссмейстеров, к которым шахматные болельщики относились бы с такой симпатией и уважением. В многовековой истории трудно назвать шахматиста более преданного своему искусству, чем Лев Полугаевский...
- В сообщение о смерти вашего мужа поначалу отказывались верить. Для шахматного мира его уход стал сильным потрясением. Как это случилось?
- Я даже близким друзьям не говорила, что у него опухоль мозга. Только маме и нашей дочери. Лишь я знала, сколько ему было отведено. Лежала в его палате и высчитывала: "Боже мой! Сколько еще дней осталось?". Стала вести дневник, потому что надо было куда-то вылить свою боль. Писала, а потом выкидывала эти бумаги.
- Он знал, что умирает?
- Сам Лева так никогда и не узнал правду о своей болезни. Я предупредила всех врачей, не допускала в больницу посторонних, просила, чтобы ни на один звонок никто без меня не отвечал. А Лева, он же умный. Один взгляд, и все понимает. И однажды доктор как-то не так на него посмотрела. И он пытал меня пять часов. И все пять часов я ему говорила: "У тебя нет ничего серьезного. А у этой женщины просто такой взгляд".
- Как провожали в последний путь великого шахматиста?
- Я хотела, чтобы успели приехать наши самые близкие друзья. Он шесть дней лежал в морге, а я ходила к нему на свидания, разговаривала с ним. Все еще не могла смириться с тем, что его больше нет. В закрытый гроб, так хоронят во Франции, положили магнитные шахматы, на которых была расставлена позиция Варианта Полугаевского. С ней он ушел из жизни. Лева так и не дождался своей книги об этом варианте. Она вышла буквально в день его смерти. На кладбище Монпарнас, где он похоронен, эта книга запечатлена в мраморе. С дорогими похоронами мне очень помог Йоп ван Остером, иначе бы я не справилась. Этот голландский миллиардер восхищался Левой до преклонения, они были приятели и как бы коллеги.
- Вы помните, как познакомились со своим будущим мужем?
- Познакомились мы с ним случайно, в танцевальной компании. Я была с его другом, а он пришел после проигрыша какой-то партии.
- Был расстроен?
- Видимо, да, но психологическая сторона шахматных дел была в ту пору от меня очень далеко. Я была очень молодая, только окончила школу. И, короче говоря, он мне понравился. Он великолепно танцевал, был необыкновенным собеседником. Закончит один тост, тут же начинает другой. Друзья говорили: "Дайте Полугаевскому слово, он уже минуту как молчит".
Он сам всегда с удовольствием слушал свои же истории, всякие там байки. Обожал классическую музыку: Рахманинова, Бетховена. Любил напевать оперные арии.
- Как встретили Льва ваши родители?
- Мой отец - довольно известный журналист, долго работал в ТАСС. Он интересовался спортом, особенно шахматами, но никак не думал, что я преподнесу ему такой сюрприз. Папа считал, что Полугаевский - пожилой мужчина, так как он давно о нем слышал. Позвонил своему другу, который сказал: "Да, давай сходим, посмотрим чемпионат страны. Но вообще, дочери скажи, пусть держится подальше от этих шахматистов. Они разъезжают, в каждом городе по жене. Надо ее оградить". Оградить не оградить, но когда родители познакомились с Левой, то были совершенно очарованы и любили его до конца жизни.
- О работоспособности Полугаевского ходили легенды. Как это отражалось на семье?
- Если только Лева в шахматах, то ты можешь делать все, что угодно. Он все равно не реагировал. В начале, когда мы только поженились, я начинала ворчать, но у него была способность отключаться и ничего не слышать. Еще и мой папа был на страже его интересов: "Не смей его ничем допекать, он сейчас занят, он готовится к турниру".
- И такое его состояние могло продолжаться целый день?
- Не целый день, а днями. Быть женой гроссмейстера такого ранга непросто. Нужно очень любить и самого шахматиста, и его искусство. Я закончила иняз, работала преподавателем французского языка. Может, и нескромно так говорить, но могла бы стать неплохим журналистом или стилистом, потому что у меня вкус на многие вещи. Но Лева мне всегда говорил: "Да ладно. Ты, главное, будь ближе к мужу и всегда будешь счастлива".
Я и была счастлива, но надо было смириться и принять эту жизнь. Такая жизнь очень красива, она не обычная, не такая, как у других. Но все мои мелкие дела на работе, ссоры, то, что меня волновало, я не могла с ним обсуждать. Через год-два после замужества я поняла, что напрасно трачу свою энергию. Я находила момент между турнирами, когда видела, что его глаза реально на земле. Тогда и высказывалась. А он только отвечал: "Ну что ты, Ириша, ну о чем ты говоришь".
- Хотя бы на обед Полугаевский прерывался?
- К обеду я его могла звать и звать. Все остывало, я снова разогревала. А он наспех поест и уже не вспомнит, что именно. В семье говорили: "Ему дай подошву, он все равно съест". Хотя любил вкусно поесть. Пунктик у него, чтобы было все свежее. Я ему могла трижды в день дать одну и ту же кашу, но обязательно "свежую".
- А кто занимался воспитанием ребенка?
- Дочь Катю он любил безумно. Шахматам ее не учил. Когда увидел, что у нее нет терпения и ей хочется поскорее выигрывать, то сразу же сказал, что эта игра не для нее.
Когда Катя родилась, мы с ней жили у родителей, чтобы ему не мешать. И когда Лева звонил, то даже забывал, что у него есть дочка. Он спрашивал у моего папы: "А кто это у вас там плачет?". Отец так серьезно отвечал: "Это твоя девочка, Лева".
Катя родилась в конце года, 28 декабря, и как-то накануне ее дня рождения я поручила мужу достать хорошую елку. Лева заказал елку у знакомого. Время шло, я его стала теребить, и вот звонит он этому знакомому: так, мол, и так, Федор Иванович, еду к вам за елкой. Тот отвечает: "Да вы ж мне сами сказали, что елка вам нужна к Новому году". И тут Лева выдал: "Да я не знал, мне только что жена сказала, что наша дочка родилась 28-го. Она мне раньше никогда этого не говорила". Мы тут все под стол легли от хохота. И таких курьезов было много.
- Значит, весь быт был на вас?
- О, да! Большинство шахматистов такие. Весь быт всегда на женщинах. И надо сказать, поначалу я совсем не готова была к такому. Но жизнь закаляет, всему научилась.
- Вы были в курсе его интересов?
- Не то слово - в курсе. Я была его советчицей, и он мне все рассказывал от и до. И я его оберегала от всех этих экстрасенсов, от приятелей, которых было очень много, находила, кто с ним может по характеру сочетаться. В жизни много предателей, завистников, кого хочешь. Я, конечно, влезала не в свое дело, потому что в шахматы совершенно не играла. Но я все пять часов игры сидела в турнирном зале. Тут уж любой начнет что-то соображать. Кроме того, что-то спрашивала. А психологически я понимала его, как гроссмейстера. Его манеру, жесты. Когда не нравится позиция, это были одни и те же жесты. До партии иногда сама волновалась. Особенно, если не самый сильный соперник, а он его боится больше, чем сильного. Он всегда с излишним уважением относился к партнеру. Зато после партии мог сказать: "Фраер, ну, настоящий фраер!". Когда Лева был в поездках, мы созванивались. И потом, в Москве же была большая информация: радио, телевидение. Я сидела, дрожала или звонила в ТАСС.
- С женами других выдающихся гроссмейстеров вы общались?
- Рядом была целая плеяда знаменитых шахматистов и их жен: Лилиенталь, Смыслов, Петросян, Геллер, Штейн, Таль... Но ведь они все были конкурентами, а не только приятелями. Победивший получал право играть за границей, а проигравший - нет. А играть за границей означало идти вверх по лестнице успеха, а не просто ехать туда и смотреть мир. Если тебя не посылают за границу, ты не будешь двигаться. Тебя не будут знать, не будут приглашать. Поэтому домами мы мало с кем общались. Я со всеми старалась поддерживать корректные отношения, но делиться ни с кем не делилась.
- Как шахматисты проводили свободное время?
- Они любили играть в карты: то ли в бридж, то ли в преферанс. Помню, я сидела дома, готовилась к экзаменам, а он ушел играть в карты. Его нет и нет. Уже три часа ночи, четыре. Я папе боюсь звонить, потому что он тут же поднимет всю столицу на ноги. Я в ужасе! И вдруг, в семь или восемь утра Лева шмыг в постель. Я говорю: "Это что такое?! Где ж ты был?". "А ты понимаешь, - он говорит, - полночи я выигрывал, и меня не отпускали, а вторую половину я проигрывал, и уже сам не уходил". И тут мы пошли подушками драться. Во время ссоры Лева стал выкидывать в мусор все мои драгоценности, а я его шахматные фигуры, книги, тетради. Потом каждый свое разобрал и помирились. Жена Смыслова Надежда Андреевна мне говорила: "Я бы закрылась на замок, и он бы вообще не вошел". Я, конечно, очень переживала, но я его поняла. Они все были страстные люди, которые забывали о времени. И так часто бывало.
- Занимался ли ваш муж спортом, отдыхал ли?
- Специально спортом не занимался. Ну так, теннисом, плаванием. Время от времени ходил на лыжах. Помню, он купил дачу и сидит в Москве, в жару, работает над шахматами. Моя подруга звонит и удивляется: "Лева, ты что, дома? А где семья?" - "Семья на даче. Я им купил дачу, пусть они там и будут". Когда первый видео появился, он ничего не смотрел, изредка только. Некогда было. Ничем особо не пользовался. Но он был счастлив, совершенно счастлив, потому что шахматы были его любимым делом. Это, наверное, самое прекрасное в жизни. Когда человек находит свою страсть, свою работу и в ней растворяется.
- А стресс как снимал?
- Иногда мог и рюмочку выпить. Если нервничал, то орал, кричал и вымещал все на мне. На ком же еще? Не только, когда проигрывал, но и когда выигрывал. Был кошмарный стресс после претендентского матча в Швейцарии с бразильцем Мекингом. Там так тяжело было. Столько скандальных ситуаций. И все мы победоносно прошли. Радость была нескончаемая. И вот за что-то он зацепился. Вроде, я купила несколько тяжелых предметов... Он не любил... тяжести. Я приготовилась идти на торжественное закрытие, а он начал кричать: "Завтра во всех газетах появится моя фамилия, дескать, жена скупает за границей всякое барахло". И он орал, орал так, что тренеры, когда его услышали, с испугу закрыли дверь. Я сказала: "Если ты не прекратишь, я на закрытие не пойду". Но надо было знать Леву, когда он заводился, то сразу остановиться не мог. И я не пошла. Это было для всех непонятно. Я ежедневно присутствовала, ни одной минуты не пропускала на матче, и тут не пришла. Всю жизнь я об этом жалею.
- Наверное, он не хотел, чтобы на вас обращали внимание другие мужчины?
- Я была очень кокетлива, любила нравиться, и Лева, между прочим, был очень ревнивым в этом плане. Из-за этого я машину не вожу. У нас была "Волга", но он мне не разрешил машину водить. Лева говорил: "Ты невнимательная, потому что на всех мужчин смотришь".
- Вершиной спортивной карьеры Полугаевского стал матч с Корчным в 80-м году. В случае победы ваш муж получал реальные шансы побороться за звание чемпиона мира с Анатолием Карповым. Но, к сожалению, не получилось. Как он перенес поражение?
- Это была трагедия ужасная. Тогда его надо было просто собрать по частям и слепить. Это был очень тяжелый для меня момент. Но я ему говорила, что на этом жизнь не кончается. А сама плакала, когда возвращалась домой из Аргентины. Я полюбила людей, эту страну, теплую такую. На меня это произвело огромное впечатление. В 94-м году мы снова поехали в Аргентину...
- На турнир в честь его 60-летия...
- Да, это они вместе с ван Остеромом придумали. Тот дал идею, а Лева - как разыграть: что это будет только сицилианская защита. У него было как раз просветление. Дальняя поездка. Для меня это было уже сложно, чтобы он выглядел как обычно. Он говорит: "Еду. Привык быть мотором, а буду, как визитер". Он привык быть рабочей лошадкой. И очень уж добрый... Я ему всегда ставила в пример Корчного, его злость. И этой злости очень не хватало Леве. Чтобы вообще быть самым большим чемпионом в мире.
- Смог бы?
- А почему нет?! У него талант был не меньше, чем у любого чемпиона. И понимание игры, и знания. Но, к сожалению, мягкий характер. У него не было врагов, он никого никогда не обидел. Он был как ребенок. Если Лева встречал человека озлобленного, завистливого, то всегда находил тому оправдание: у него, мол, жизнь не сложилась, он, вероятно, в чем-то нуждался... Порой мужа надо было разозлить, чтобы он стал беспощадным за шахматной доской.
- Что было самым радостным в жизни Полугаевского?
- Если он три месяца готовил новый ход и благодаря ему выигрывал партию, то радость была громадная. И когда он выигрывал турниры - радость непередаваемая. Мы приглашали друзей. Тут же всех собирали и праздновали.
- Какой был достаток в семье?
- Когда Лева ездил на турниры, я даже не знала, какой там приз. Только спрашивала потом: "Какой приз ты получил?". Про деньги он, бесспорно, знал. Он достаточно умный человек, реалист. Какой был самый большой приз, сказать не могу. Какие бы ни были призы, большая часть ведь тут же отдавалась государству.
- Спасский рассказывал, что как только он выезжал из квартиры, туда вселялся Полугаевский.
- Мы действительно два раза жили в квартире, где до нас жил Спасский. Борис оставлял квартиру, которую ему в Москве предоставляло общество "Локомотив", и мы туда въезжали. Один раз была однокомнатная квартира возле Белорусского вокзала. А потом была двухкомнатная на Новослободской, улучшенный вариант. В конце концов, мы ее обменяли на роскошную квартиру на набережной Москвы-реки.
- Почему вы решили перебраться в Париж?
- Были разные периоды. И несправедливые, и тяжелые. Какие бы ни были трудные моменты, я в него верила. Он талантлив, мы любим друг друга. Вылезем! Никакой поддержки сверху у Левы не было. Когда его выперли из олимпийской команды, он мне только одну фразу сказал: "Ириша, единственное, что мне поможет в жизни, - это выигрывать". Я хотела, чтобы Катя училась в Париже, хотя Лева всегда говорил, что жить нужно в России. И в начале 90-х мы по тренерскому контракту все же уехали во Францию.
- Не жалко ли было оставлять налаженный московский быт?
- Как же не жалко?! С нашей помощью тоже поменяли квартиру (точно над нами!) Рошали - Алик, которого Лева всегда любил, и его жена Иришка, ставшая моей задушевной подругой. Мы жили будто одна семья, делили все радости и горести. Потом они приезжали к нам в Париж и первыми же прилетели навсегда провожать Левушку. Когда вспоминаю, сердце обрывается, что все это позади. В Москве у нас остались и другие друзья, они и сегодня все мои самые дорогие и любимые. Мы ездим друг к другу.
- Удалось ли вам вписаться в незнакомую жизнь?
- В западную жизнь нам удалось вписаться легко. Катя сразу же поступила в высшую коммерческую школу. Лева был по горло занят шахматами. В тот период мэром Парижа был Жак Ширак, и он очень ценил работу мужа. А я была занята бытом и служила Леве переводчиком. Он только пять лет в Париже прожил. И настоящие деньги, практически, заработал только здесь. Он умер накануне подписания всех контрактов. Наконец-то всего достиг. Должен был стать миллионером. Может быть, нашел бы еще лучшую квартиру. Но я так ее люблю, так люблю этот район, что мне было бы трудно отсюда уйти. Мы рассчитывали на долгую жизнь. Мне казалось, что такого человека потерять невозможно. Для меня это был гений. Я всегда считала, что главное для него - шахматы. Но медсестра в больнице мне поведала, что перед самой кончиной Лева сказал: "Для меня самое дорогое в жизни - жена"...
Дмитрий Комаров,
украинский гроссмейстер.
Интервью с женой выдающегося шахматиста |
 |
|
