Теперь почтенный LateSpring просто обязан предъявить доказательства мгновенного отупения.
Иначе зачем кому-то испытывать фильм с непроверенными терапевтическими свойствами на себе.
"...и будет дочь" я посмотрел в ночь с 29 на 30 марта прошлого года. Можете сравнить мои посты до и после. По идее, резкое снижение умственных способностей должно быть заметно.
Практически не смотрю российское кино, так как оно ( после 2008 года ) лишь деградирует. Последний российский фильм, который мне более менее понравился, это "Морфий" режиссёра Балабанова. А бесконечные российские сериалы про "ментов и бандитов", это самое ДНО российского кинематографа. Да, в девяностые годы были неплохие "Улицы разбитых фонарей" про милицию, но более поздние сериалы, такие как "Агент национальной безопасности" с Пореченковым или "Убойная сила" с Хабенским, это уже постепенное скатывание вниз.
Aleksei1984: Практически не смотрю российское кино, так как оно ( после 2008 года ) лишь деградирует. Последний российский фильм, который мне более менее понравился, это "Морфий" режиссёра Балабанова. .
Aleksei1984: Практически не смотрю российское кино, так как оно ( после 2008 года ) лишь деградирует...
Выходит классическое, не смотрел, но осуждаю.
ИМХО непритязательный российский сериал "Большая секунда" (2021) получился очень человечным и приятным. Про него тут уже писали, не одному мне понравился.
__________________________
Чем дальше общество отделяется от правды, тем больше оно ненавидит тех, кто ее говорит.
Тигран:Выходит классическое, не смотрел, но осуждаю.
Почему не смотрел? Изредка смотрю российское кино, но ни один фильм снятый после 2008 года, мне не понравился. Предпочитаю смотреть американское кино, иногда пересматриваю советские фильмы, и очень редко смотрю современное российское кино. Хотя захожу на kinopoisk и смотрю оценки российским фильмам и читаю отзывы о них. Ну, и то, что большинство российских фильмов не окупают себя в прокате, это лишь говорит о низком их качестве, только и всего.
Aleksei1984: Практически не смотрю российское кино, так как оно ( после 2008 года ) лишь деградирует...
Выходит классическое, не смотрел, но осуждаю.
ИМХО непритязательный российский сериал "Большая секунда" (2021) получился очень человечным и приятным. Про него тут уже писали, не одному мне понравился.
У Шамирова мне больше всего "Упражнения в прекрасном" нравятся. "Меньшее зло" у него последнее вышло, недавно посмотрел. Тем кому "Большая секунда" понравилась советую, в том же духе в принципе. Я наоборот в последнее время российское кино смотрел с удовольствием, много что из новинок 2022 года интерес вызвали, а с американским как то не везло. "Достать ножи.Стеклянная луковица." и "Там где раки поют" вроде и оценки неплохие, но просто скука смертная.
Здоровый человек, асфальтовое солнце, по мужски, экспресс, меньшее зло-то что вспомнилось из самых последних российских. Во всех какие то минусы на мой вкус, но по крайней мере эмоции какие то вызывали.
vvtb: Из американских за последнее время понравились старенькие
Я тоже иногда смотрю старые американские фильмы, которые не смотрел ранее. Довольно неплохие фильмы снимались в семидесятые, когда жанр "фильм-катастрофа" был очень популярен. Позднее, в восьмидесятые, этот жанр немного пошёл на спад. Видимо, народ уже насытился этим жанром.
Мне больше всего понравился "Аэропорт" 1970 года. Также неплохой фильм "Приключение Посейдона" 1972 года. Ещё неплохие фильмы "Ад в поднебесье" 1974 года и "Землетрясение" 1974 года. Также понравился "Гинденбург" 1975 года. В этом фильме вольная трактовка гибели дирижабля.
vvtb: У Шамирова мне больше всего "Упражнения в прекрасном" нравятся. "Меньшее зло" у него последнее вышло, недавно посмотрел. Тем кому "Большая секунда" понравилась советую, в том же духе в принципе.
Спасибо за наводку, "Меньшее зло" не смотрел.
__________________________
Чем дальше общество отделяется от правды, тем больше оно ненавидит тех, кто ее говорит.
Лет пятнадцать назад, впервые посмотрев фильм “Мой друг Иван Лапшин”, я вышел на свет из кинозала. Я бы не взялся тогда сказать определенно — понравилось мне или нет. Потребительская прохладца этой формулировки не годилась для моего впечатления. Увиденное попросту травмировало, не лезло ни в какие ворота. Я вспомнил, что уже испытывал нечто похожее: в отрочестве — от “Преступления и наказания”, в молодости — по прочтении “Лолиты”. Недолго думая, я завернул в кассу кинотеатра и купил билет на следующий сеанс.
Художественная мощь искусства Алексея Германа такова, что только задним числом до зрителя доходит, насколько пустячен предлог для столь страстного извержения изобразительности. В основе “Ивана Лапшина” — тривиальный, как “чижик-пыжик”, сюжетец из “героических будней советской милиции”. Рутина рутиной. Сценаристы не потрудились придать соцреалистической фабуле “современное звучание”, уважить зал, подмигнуть просвещенной публике. Исходные сценарные данные кинофильма “Хрусталев, машину!” не многим лучше. Кухонный фольклор, почти анекдот, очередная рассказываемая с особым здешним сладострастием байка, как во время оно большой начальник (генерал, директор, академик) попал в историю. Но захваченные зрелищем, мы тотчас теряем из виду знакомые жанровые ориентиры, плутаем в трех соснах.
Если в “Двадцати днях без войны” и в “Проверке на дорогах” пренебрежение стилем соответствующего канона (в данном случае военно-патриотического) еще не становится нормой, то в “Лапшине” и “Хрусталеве” Герман берет за правило нарушать традиции отправного жанра. Режиссер заводит зрелище на не предусмотренные инструкцией обороты. И случается эстетическое чудо: искусство рождается из ширпотреба. Кстати, подобную же метаморфозу претерпели: у Достоевского — детектив, у Набокова — порнография.
Алексей Герман гнет свое и за это расплачивается одиночеством — эстетическим и гражданским. Ко времени выхода в свет “Ивана Лапшина” либеральная фронда сделалась в интеллигентных кругах признаком хорошего тона, и были пуристы, заподозрившие фильм в конформизме и лакировке минувшего; тогда как режиссер лишь проявил человечность и вступился за достоинство старшего поколения. Мало того, что оно попало под паровой каток эпохи, — более удачливые потомки-вольнодумцы задевали отцов и дедов своим фамильярным состраданием. Их прошлое казалось нам из прекрасного брежневского далека незавидной участью “колесиков и винтиков общепролетарского дела”. Фильм возвращал судьбам предков приватный драматизм.
“Хрусталев, машину!”, напротив, могут обвинить и уже обвиняют в очернительстве. Настроение в стране сменилось, как по команде “кругом”, но Герман снова идет не в ногу. В последние годы общество косит эпидемия ностальгии: болезнь поразила представителей всех сословий — будь то люмпен, скучающий по барачному братству, или отец семейства, обижающийся “за отечество”, или высоколобый, смакующий “большой стиль”. И Герман показывает в течение двух часов двадцати минут, какой ценой оплачивается египетское величие — территориальное, социальное, эстетическое.
Этот фильм гораздо мрачнее “Ивана Лапшина”. За плечами персонажей “Хрусталева” — четверть века террора. Почти все они — от столичных сановников, жильцов высотных зданий, до обитателей медвежьих углов и лагерей заключения — стоят друг друга. Противоестественный отбор завершился — и выжил тот, кто выжил. Энтузиаст Лапшин и его порывистые друзья ко времени действия последнего фильма Германа давно стали лагерной пылью или приспособились до неузнаваемости. Корней Чуковский записал в дневнике, что к середине двадцатых годов у соотечественников заметно оскудела мимика и жестикуляция — живость поведения, иными словами. Надо думать, за последующие десятилетия физиономии граждан только окаменевали. И если в “Лапшине” актеры могли наиграться вволю, то в “Хрусталеве” уже не до баловства; режиссеру требуется в первую очередь фактура. Экран населен не действующими лицами, а испуганными куклами, пока не знающими, что главный кукловод напоследок обделался и вот-вот испустит дух. Протагонисты-родственники, страх и насилие, хозяйничают в фильме.
Ближе к началу картины мальчик, авторское alter ego, плюет в зеркало по какому-то своему мальчиковому поводу. Но когда исподволь фильм разрастается до своих неимоверных размеров, становится ясным, что эта плевая, вроде бы, частность адресована и прочим зеркалам страны со всем их содержимым. А в узко-цеховом смысле Герман целит в патриотическое зеркало Андрея Тарковского. Герман не раз вызывает в “Хрусталеве” знаменитую тень, вновь и вновь расписываясь в своем идейно-художественном несогласии. Оба режиссера музыкальны — но у Тарковского великая музыка призвана задать собственный масштаб происходящему, скажем, истории “челюскинцев”, а Герман способен перевести в трагедийный регистр и заурядную мелодию. И зритель впадает в катарсис под звуки видавшего виды марша ничуть не хуже, чем от гула органной мессы или реквиема.
Полемикой с классиком выглядит и цитирование, тем более что оба режиссера отсылают нас к одной и той же — голландской — живописи. Любуясь заимствованием и выставляя его на показ, Тарковский цитирует игрушечные пейзажи. Герман — бытовые сцены: кабацкие потасовки и нищету; но начисто лишает их изначального приязненно-юмористического оттенка, не стилизует, а нарочно приближает к отталкивающей натуре. “Это... Голландия?” — спрашивает озадаченный зритель, с трудом различая во фрагменте с кровавым мордобоем на снегу намек на Брейгеля или Остаде. “Хуяндия!” — слышится утвердительный ответ.
Герман поражает, а не шокирует. Присущий ему дух противоречия есть следствие разборчивого вкуса, а не снобизма. Автор “Лапшина” и “Хрусталева” выше этой слабости и не боится банальностей массовой или элитарной культуры, реанимируя штампы и присваивая их по праву сильного. Похожим делом занята поэзия.
Два последних фильма Алексея Германа запечатлеваются в памяти именно как поэтические шедевры. Режиссер пренебрег условностями прозаического повествования. (Скорей всего, художественные открытия и делаются-то не ради сближения с жизнью, а во избежание шаблонов художественного ремесла.) Кажется, что события лезут на экран без очереди, а герои устраивают в кадре давку. Но эта кажущаяся вольница на деле подчинена жесткой лирической дисциплине. Действие развивается по большей части за счет ритма, метафоры, интонации, ассоциативного изобилия и символичности. Возьмись кто-нибудь составить свод изощренных кинорифм Германа, перечень получился бы длинным: едва ли не каждый второй эпизод имеет соответствующий отзвук. Такими средствами Герман добивается драматизма и свойственной прежде всего поэзии иррациональной многозначительности, которая в переводе на любой нехудожественный язык катастрофически обедняется, если не вовсе сходит на нет. Удерживая равновесие “лишь на собственной тяге” киноискусства, Герман с неизбежностью делает шаг “назад” — к немому кино. Фонограмма “Лапшина” и особенно “Хрусталева” почти не служит утилитарной цели — помочь зрителю следить за ходом событий, а решает эстетическую сверхзадачу: вызвать у зала эффект присутствия. Поэзия в ее лучших образцах умеет прикинуться сиюминутной речью — кино Германа мастерски имитирует зрение соглядатая. В результате публика видит происходящее на экране не через объектив, а — вынужден скаламбурить — субъектив. Это, понятное дело, идет во вред кассовому сбору..., но какое искусство!
Герман сочетает гармонию с алгеброй ровно в тех пропорциях, от которых дух занимается. Будто тянет смертельной свежестью из разбитого окна и застываешь на полуслове, забывая дальнейшие намерения. Достоверность зрелища граничит с гипнозом, и почти мерещится, что где-то за кадром, в одном из коммунальных лабиринтов, ты сам, трехмесячный современник экранных событий, заходишься от крика, взбивая ногами мокрые пеленки.
“В настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор”, — сказал Бродский. В литературе описать такую трагедию не извне, а на языке самого явления удалось как никому Андрею Платонову. Нечто подобное делает Герман в кинематографе.
Последние кадры фильма “Хрусталев, машину!” — сквозь знакомую до боли мерзость запустения едет поезд. На открытой платформе в хвосте состава расположилась поездная бригада: выпивают, закусывают, развлекаются как умеют, напевают “На муромской дорожке...”. Но что бы там ни звучало — хоть “чижик-пыжик”, — слышится окаянный реквием по обреченному на гибель хору.
21 июля 1963 года, фильм Феллини «Восемь с половиной» получил главный приз III Московского международного кинофестиваля. Наум Клейман рассказывает, как это было:
О том, что среди присланных на конкурс Московского международного кинофестиваля 1963 года картин есть новый фильм Феллини и что будет его просмотр на отборочной комиссии мы, тогда молодые сотрудники Госфильмофонда, узнали заранее. Наш негласный лидер Виктор Демин был "главным феллинистом" Советского Союза — писал о нем, мечтал издать сборник статей и интервью Федерико Феллини. И конечно же, мы бросились узнавать, кто там в комиссии, чтобы нас туда пропустили. Нам помогла Изабелла Германовна Эпштейн, работавшая в международном отделе Союза кинематографистов. Она сказала, что просмотр начнется в такой-то день в 11 утра и чтобы мы приходили, только никому об этом не говорили. Мы прибежали в 10 часов, она нас провела, и вот мы сидели в зале, очень далеко от экрана, и в абсолютном потрясении смотрели "Восемь с половиной".
Когда фильм закончился, встал Ростислав Николаевич Юренев, главный официозный критик страны, и громко, на весь зал, сказал: "Я сделаю все, чтобы этого фильма на фестивале не было!" И дальше про формализм, пропаганду индивидуализма, измену всем традициям неореализма — ни образа народа, ни социальных проблем, одни непрогрессивные внутренние проблемы режиссера. С ним спорили, но мы слышали только его — и понимали, что фильм, скорее всего, не допустят до конкурса. Он был достаточно образованный человек, говоривший по-французски, переводивший в молодости Превера, но всю жизнь боявшийся, что ему припомнят дворянское происхождение, и это определило его позицию: "фильмы Бергмана отмечены упадничеством и безнравственностью" и тому подобное. Наверное, он испытывал от этого внутренний дискомфорт, но на его оценках это не отражалось. У него были подпевалы, совсем бездарные, их все презирали, даже те, кого они поддерживали.
Но были и сторонники Феллини, и их невероятными усилиями фильм все-таки допустили до конкурса. В частности, большую роль сыграл Сергей Аполлинариевич Герасимов. Он был весьма могуществен и, хотя, конечно, был совсем другого направления режиссер и актер, просто молился на Феллини. Позже, когда Феллини уже приехал на фестиваль, Герасимов позвал его в гости и угостил своими замечательными уральскими пельменями — потом долго ходил анекдот, будто Феллини сказал: "Господин Герасимов, я, к сожалению, не видел ваших фильмов, но в пельменях мастер".
В день присуждения призов откуда-то пришла утечка, что должны обязательно дать главный приз советскому фильму — иначе вообще закроют московский кинофестиваль. Якобы такая угроза исходила от Суслова. И главный приз намеревались вручить картине "Знакомьтесь, Балуев!", абсолютно глупой и неумелой. Но жюри тогда возглавлял Григорий Чухрай, который был не просто крупный режиссер, честный человек и фронтовик, но и лауреат Ленинской премии за "Балладу о солдате", и он не боялся демагогов. Он заявил, что если не сможет наградить фильм Феллини, то подаст в отставку — это был бы скандал на весь свет. В итоге гран-при дали "Восьми с половиной", а советский фильм наградили с издевательской формулировкой типа "за лучшее воплощение образа Балуева".
Не могу передать, как мы все ликовали. Для нас это была не просто победа Феллини — мы думали, что вообще наступил переломный момент. В конце хрущевской эры очень обострилась борьба наверху, и мы все надеялись, что оттепель будет развиваться, что продолжится либерализация. Даже после выступления Хрущева в Манеже на выставке авангардистов, даже после того, как на XXII съезде не были обнародованы обстоятельства убийства Кирова, чего все ждали, мы все равно верили в дальнейшую десталинизацию. И вдруг такая победа. Все надеялись, что эта линия все-таки продолжится. Через год мы уже поняли, как наивны были наши надежды. Но резонанс фильма "Восемь с половиной" действительно вышел за рамки кино, чего Феллини, тогда совсем далекий от политики, совершенно не имел в виду.
а советский фильм наградили с издевательской формулировкой типа "за лучшее воплощение образа Балуева".
На III Фестивале после Гран-при шли три золотые премии, потом специальная серебряная, потом, скопом, 4 серебряных, в т.ч. советский "Порожний рейс". Потом еще награды за роли и прочее.
"Знакомтесь, Балуев" не получил ничего.
Даже не заглядывая в интернет, очевидно, что это ("за лучшее воплощение образа Балуева") лихая байка. Но мне понравилось наблюдение, что фильм про частную жизнь вызвал общественную и даже политическую дискуссию.
jenya: Даже не заглядывая в интернет, очевидно, что это ("за лучшее воплощение образа Балуева") лихая байка.
Как сказать, байка. В другой версии претендует на достоверность, что-то вроде: "мы ворвались в кабинет министра и предложили ему дать премию за "лучшее воплощение образа Балуева". Министр нас прогнал".
Хотя если бы министр протежировал Балуеву, нашелся бы способ хоть как-то его отметить.
Писатель Анатолий Кузнецов о фильме "Знакомьтесь, Балуев!"
Пошёл сам высочайше идейный, вершина социалистического реализма кинофильм "Знакомьтесь, Балуев!" - о положительном коммунисте-хозяйственнике, прокладке трубопровода, с перевыполнением заданий, с борьбой за досрочное выполнение пятилетки... На фестивалях аплодируют по ходу фильмов в лучших местах. Этот фильм прошёл при гробовом молчании зала. Когда он кончился, жидкие вежливые аплодисменты ознаменовали полный провал. Я взглянул на членов жюри, у иностранцев были по-детски ошеломлённые физиономии, а председатель жюри Григорий Чухрай прятал глаза.
