Памяти Хуциева. Из передачи Радио Свобода 2001 года
Александр Генис:
"Июльский дождь" и в самом деле кажется сколком эпохи, открывшем все ее достоинства и недостатки. Начать стоит с последнего. Худшее в "Июльском дожде" - текст. Больше всего фильм Хуциева портит диалог. Он весь построен на литературном шлаке эпохи, утомительном арго 60-х, состоящим из иронического обыгрывания штампов. А лучшее в этой истории неудавшейся любви то, что к ней не относится. Знаменитые долгие проходы по Москве, случайная жизнь, попавшая в камеру и оставшаяся в фильме без объяснений и оправданий. Она-то и делает задний план передним. Эти длинные планы, положенные как было модно в то время для значительности, на музыку Баха (она сопровождает нашу сегодняшнюю передачу), обладают некоей кинематографической магией, которая, впрочем, пропадает всякий раз, когда герои открывают рот. "Июльский дождь" не похож на обычный рассказ, скорее это зарисовки, очерки, наброски. Здесь нет ничего обязательного, ничего необходимого. Камера легко отвлекается от истории ради введения посторонних линий, ради интересного лица или интерьера. Такая композиция, по касательной, соотносит "Июльский дождь" с фильмами новой волны, родившейся в начале 60-х годов во французском кинематографе. Речь идет не о заимствовании, а о стилевом родстве. Об этом специально предупреждает критик "Нью-Йорк Таймс" Хоберман. В 60-е новая волна прокатилась по всему миру от Японии и Бразилии до Чехословакии и Советского союза. Французам просто удалось дать ей имя, теорию и такие непревзойденные шедевры как "На легком дыхании" Годара. Франсуа Трюффо, отец-основатель новой волны, объяснял ее через эстетику случайности. Мечтая разорвать рабскую зависимость кино от литературного сценария, он хотел дать портрет настоящей, а не организованной замыслом жизни. В советском кино этим же путем шел не только Хуциев, но и Андрон Кончаловский в своем лучшем фильме "Ася Клячина", который был снят в том же году, что и "Июльский дождь". "Ася" не попала на этот фестиваль лишь потому, что несколько лет назад ее уже показывали в том же "Линкольн Центре" на ретроспективе Кончаловского, устроенной той же Аллой Верлоцкой. В обоих фильмах эстетика случайности должна была принести на экран, как говорил Кончаловский, "аромат непреднамеренности, свободы, ощущение правды, стихийности подсмотренной живой жизни". Кончаловский выиграл. Потому что доверился своим героям, дал им не играть, а жить перед камерой. И жизнь эта, не нагруженная авторским подтекстом и сверхзадачей, оказалась и живописной и мудрой, поэтому "Ася" Кончаловского не состарилась, чего про кино Хуциева, пожалуй, не скажешь. Оно выветрилось, потеряло ощущение живой непреднамеренности, стало памятником эпохи, обремененным несколько натужной значительностью. Что делать? Свежесть в искусстве пропадает первой. Тут и Годар не смог достичь ничего, сравнимого со своим гениальным дебютом. Как бы там ни было, Марлен Хуциев был на фестивале в центре внимания. Окруженный давними поклонниками, он охотно отвечал на вопросы, чем и воспользовалась наш корреспондент Рая Вайль, спросившая Хуциева о влиянии на него французов.
Марлен Хуциев:
Да никакого. Это чистое формальное сравнение. Просто очевидны одни и те же проблемы, вот это только сближает. Мне не раз об этом говорили, и я даже помню, у нас был на фестивале в Белых Столбах разговор об этом, и я решительно сказал, что мы шли своей дорогой, никому не стараясь подражать. Почему нам всегда стараются пришить, что мы из кого-то выросли? Мы вышли из своего собственного кинематографа 30-х годов, если говорить об эстетике. Потом она как бы утратилась, она стала слишком официозной. Вспомните кинематограф 30-х годов - какие были мощные художественные свершения.
Не стало еще одного из великих: ушел из жизни режиссер Марлен Хуциев.
Когда уходит великий шестидесятник, обычно легко представить, как его Там встречают. Накрываются столы (не может быть, чтобы там не было столов, хоть бы и с духовной пищей), подтягиваются друзья и враги, начинаются воспоминания, поют, естественно... Применительно к Марлену Хуциеву такие утешительные мысли не являются. Хуциев был одиночка.
С Геннадием Шпаликовым, с которым они делали «Заставу Ильича», поссорился (думаю, шпаликовской вины тут было больше — он быстро остыл к фильму, и калечить его подцензурный вариант Хуциеву приходилось самому). Счастлив был в учениках, но их держал на дистанции. Вообще ему подходят слова, сказанные про Окуджаву — и самому Окуджаве очень понравившиеся: «С ним не пообедаешь».
При этом он был дружелюбен, лишен патетической серьезности (в том числе по отношению к себе, что вовсе уж редкость), насмешлив — не зря все его кинороли, неизменно крошечные, были комическими и даже гротескными. Но как-то он всю жизнь снимал про некоммуникабельность, про прелесть мира и про то, как трудно среди этой прелести выжить, как прекрасны и как невыносимы люди.
Поэтом некоммуникабельности называли Антониони, но Хуциеву это определение подходит даже больше. Весь Хуциев про тревогу, про то беспокойство, которое охватывает в Москве на летнем рассвете, с которого начинается «Бесконечность», самый масштабный из его поздних замыслов: все невыносимо прекрасно, так прекрасно, что хочется немедленно что-то сделать, как-то этому соответствовать. Но сделать ничего нельзя, мир в себя не пускает, он даже выталкивает человека. Больше того — человек в процессе жизни все дальше отходит от себя самого, что и явлено в финале той самой «Бесконечности»: вот герой со своим молодым двойником идут вдоль истока реки, сначала они совсем близко, вот уже рукой не дотянешься, а вот уже они на двух разных берегах, между которыми огромное, прекрасное, но непреодолимое пространство.
И «Застава Ильича» была тревожным фильмом. Она была не о счастье жить, не о радости оттепели, а как раз о чувстве тревоги и растерянности, которое охватило многих после первых восторгов и разочарований. Герой вернулся из армии, где ему все время говорили, куда пойти и что сделать, и теперь вынужден определяться — а в рамках так называемой советской действительности, которая уже затрещала по швам, это сделать не удавалось. Приходилось все время недоговаривать, врать и уклоняться.
И там впервые появилась у Хуциева настоящая девушка оттепели — ее играла Марианна Вертинская: та, которая все время смотрит мимо собеседника, та, которая и в любви все время думает о чем-то другом, которая уже понимает, что все это скоро кончится, что все вообще шатается. И простой, еще очень советский, добрый и ясный человек никак не мог ей понравиться, хоть в лепешку расшибись.
Хуциев открыл этот тип и это чувство. Оно есть уже в первых его картинах — «Весна на Заречной улице», «Два Федора», — но в полный рост эта тема зазвучала в «Заставе», обозначившей хрупкость и половинчатость всех завоеваний оттепели, всю неопределенность советского будущего и его, так сказать, духовных скреп. Этот фильм и сейчас не утратил актуальности, сейчас, когда навык смотрения хуциевского кино утрачен начисто. Есть люди, которые ни одного его фильма не видели. И они как бы ничего не потеряли — просто у них на одну опору меньше.
Хуциев находился в непрерывном диалоге с другим великим режиссером, которому в масштабе не уступал, по-моему, — и они оба, кстати, это понимали. Пересечений и совпадений между ними много. Хуциев снял Тарковского в «Заставе», оба они любили и использовали в прологах своих заветных лент фа-минорную прелюдию Баха, оба сняли по семь с половиной картин (книга только что ушедшей ровесницы Хуциева Майи Туровской о Тарковском так и называется — «Семь с половиной»); за половину будем считать совместную с Миронером «Весну», документальные работы не учитываем. Оба считались мастерами «поэтического кино» — термин, ничего не говорящий. Тарковский, конечно, метафизичнее, холоднее — Хуциев любил снимать именно современный город, улицы, случайных вроде бы людей...
Эти его городские, почти репортажные съемки производили иногда именно впечатление случайных, я так ему и сказал однажды — как, мол, это замечательно получилось в «Заставе»... Он дослушал комплимент и уточнил: все-таки это не получилось, а это я так придумал. Все было просчитано, точнейшим образом отобрано, ни один кадр не длился дольше необходимого, а эту необходимость Хуциев чувствовал врожденным своим чутьем, грузинским, может быть (вряд ли кто оспорит грузинское чувство формы, в равной степени отличающее Абуладзе, Данелию, Иоселиани, совсем молодого Гигинеишвили...)
Но по-настоящему роднило их ощущение недостаточности всего советского, сквознячка, который уже подувал в щели дряхлой империи. Тарковский, вероятно, растерялся бы, доживи он до девяностых, и снял бы скорее всего такую же избыточно длинную картину, как «Бесконечность», вместившую все, что не давали снять и сказать; скоро мы увидим «Невечернюю» — итог раздумий Хуциева о России. Судя по тому, что он оттуда показывал друзьям и коллегам, — это очень горькая и трезвая картина.
Хорошо бы жить с этим хуциевским чувством счастья и тревоги, с ощущением недостаточности всех ответов, с пониманием того, что главного не высказать. Хорошо бы при этом оставаться человеком его склада, его такта, его безупречности: в отличие от таланта, который дается одному из тысячи, это-то как раз универсально и вполне достижимо.
Ушедших принято называть великими, про Хуциева и при жизни с полным правом можно было сказать, что он гений. Гению подражать бессмысленно, как бессмысленно подражать дождю, ночному светофору, красоте случайной усталой попутчицы. Но если гений — что иногда бывает — оставил еще и пример человеческой безупречности, это урок, доступный всем и даже не требующий никаких особенных усилий. Во всяком случае по Хуциеву незаметно было, чтобы он слишком напрягался. Впрочем, эта легкость обманчива — «не получилось, а я так сделал».
Хорошо сделал, очень хорошо. Иногда мне кажется — лучше всех.
любите камерный инди, где типа театральная постановка, ноль спецэффектов и shaky camera, но зато много пищи для думки? тогда the man from earth 2007 г.
чел прожил на этой бренной 14000 лет (со времен позднего палеолита) и решил поведать сей факт своим друзьям на прощальной вечеринке по поводу его внезапного отъезда. друзья - профессора в разных областях (биолог, историк, археолог, спец по религиям итд) сначала приняли за неудачную шутку, но затем..
а мне как-то не везет на шедевры последнее время.
кстати, может кому-то сэкономлю время - новый "настоящий детектив" полный отстой, даже 2-ой был поживей, пмм, разумеется.
скоро GOT возвращается! ля гранд финалллле. Дайнерис на драконах + легионеры.
кстати, из сериалов могу порекомендовать Сounterpart. досматриваю как раз 2-й сезон и громко сожалею, что вышло пока только 2 и что с 3-м непонятно. шедевральная вещь. как умная хорошая книга.
....Хорошо бы жить с этим хуциевским чувством счастья и тревоги, с ощущением недостаточности всех ответов, с пониманием того, что главного не высказать. Хорошо бы при этом оставаться человеком его склада, его такта, его безупречности: в отличие от таланта, который дается одному из тысячи, это-то как раз универсально и вполне достижимо....
Спасибо, уважаемый Женя за большую цитату о большом Мастере.
__________________________
Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй
— Существовала такая категория — «наши комедиографы». Нас было трое в этой упряжке: Гайдай, Рязанов и ваш покорный. Так и говорили во время съездов Союза или на встречах с иностранцами: вот настоящие режиссеры, а вот (с ненавистью) «наши комедиографы». Сбоку процесса и вне критериев.
— Нет, вы не комедиограф, конечно. Вы… не знаю кто, честно говоря.
— Я сказочник, нормальный сказочник, всю жизнь снимаю то, чего не бывает, но чтобы оно выглядело достоверно. С минимальным допущением.
"Я убежден, что пришла пора снова смотреть фильмы Георгия Данелия. В них обманчивая народная простодушность (недаром публика так любит их). Но, несмотря на тень народной простоты в его фильмах, это самое элегантное кино. И он самый элегантный человек, которого я встречал в кино. Его ирония и грусть — всегда с прищуром улыбки. Он учит ходить по улицам, усеянным цветами".
— Ну, мало кто просыпается поутру и говорит себе: «Сегодня я выиграю „Золотого медведя“»! Разумеется, это было сюрпризом, к такому приготовиться невозможно. С другой стороны, даже большие кинофестивали лишь делают вид, что охотятся за новыми именами и свежими идеями — на самом деле из года в год они все консервативнее. Да и решения жюри, как правило, компромиссны. Я же бывал в жюри много раз, знаю по себе: первый приз не дают картинам, разделившим аудиторию. «Синонимы» — не типовой победитель. Однако я сделал амбициозный фильм и попробовал затронуть фундаментальные ценности, важные для каждого. В этом смысле «Синонимы» выходят за пределы синефильского гетто, так называемого «кино не для всех». Они могут войти в коммуникацию с каждым, кто этого захочет. В них есть что-то радостное, рок-н-ролльное. «Синонимы» — это не Бела Тарр. Хотя я люблю Белу Тарра!
К тому же, знаете, многие говорили мне, что они рады победе «Синонимов» — даже не потому, что переживали за меня, а потому, что случилось нечто крайне редкое: «Золотого медведя» присудили кому-то, кто бросает вызов традиционным формам кинематографа и пытается их обновить. Такого на больших фестивалях не случалось с момента победы «Дядюшки Бунми» Апичатпона Вирасетакула в Каннах. Даешь главный приз подобной картине — посылаешь месседж молодым режиссерам: можно экспериментировать, позволено не бояться новизны. По-моему, именно это хотели сказать Бинош и ее коллеги по жюри, принявшие единогласное решение.
Забавно, но теперь Бинош болеет за «Синонимы» и шлет мне смски, спрашивая, как публика принимает фильм. А принимает она хорошо. С другой стороны, мои противники и враги никогда не атаковали меня настолько яростно, как сейчас. Ничего, я не против, это часть игры. Главное, что никто не остается равнодушным.
Фильм я не смотрел, меня тоже смущает некоторая брутальность. А тема самоидентификации мне, конечно, близка (не знаю, это ли Вы имели в виду). Как говорил Бродский, я (он) русский поэт, еврей, живущий в Америке. Я не поэт, а просто потребитель русской культуры, зато могу подкинуть в копилку гражданство Израиля.
надо будет посмотретъ. Интересно, что чувак решил бытъ космополитом, но направился не в Америку а во Францию, более того в списке "особых стран" значатся Израиль, Франция и Россия (в прошлом), но Штаты не упоминаются вовсе. Ну и список идолов впечатляет: Наполеон (чел. пацифист, измученный израилъской военщиной), Годар (тут понятно) и ...Зидан.
__________________________
не надо шутить с войной
jenya: Фильм я не смотрел, меня тоже смущает некоторая брутальность. А тема самоидентификации мне, конечно, близка (не знаю, это ли Вы имели в виду). Как говорил Бродский, я (он) русский поэт, еврей, живущий в Америке. Я не поэт, а просто потребитель русской культуры, зато могу подкинуть в копилку гражданство Израиля.
Это я и имел в виду. У вас полный комплект: ДО Израиля, В Израиле и ПОСЛЕ Израиля. Так что вы, в некотором роде, эксперт.
Тот самый фильм Дудя "Колыма - родина нашего страха":
Альфред Кох о фильме. Согласен в плане, преступление - не только и не столько Колыма и ГУЛАГ. И действительно, с Ефимом Шифринымочень удачно. Непосредственно.
10 лет отцу - это как в том самом:
- Сколько дали?
- 15 лет.
- За что?
- Да ни за что!
- Врёшь, ни за что 10 дают.
__________________________
Чем дальше общество отделяется от правды, тем больше оно ненавидит тех, кто ее говорит.
Тигран: - Сколько дали?
- 15 лет.
- За что?
- Да ни за что!
- Врёшь, ни за что 10 дают.
Деду моей жены, еврею, всю блокаду пробывшему в осаждённом Ленинграде, дали срок с формулировкой "восхвалял жизнь на оккупированных территориях". Слава богу, которого нет, ему повезло с гражданской специальнотью - портной очень высокой квалификации...
«Верность» Нигины Сайфуллаевой — маленькая революция. Революция, потому что никогда еще в российском кино не было такого градуса откровенности и чувственности. Маленькая, потому что, судя по неловкой реакции зала на премьере (люди смеялись, кашляли, буквально прятали глаза и ерзали на месте), прокат будет узким, а реакция на него — сдержанной. Многие взрослые зрители будто провалились обратно в детство и случайно зашли в родительскую спальню, где папа с мамой в этот самый момент занимались чем-то недозволенным. Как реагировать? Притворить дверь и бежать обратно к игрушкам — вдруг удастся забыть увиденное.
Героиня фильма, успешный акушер-гинеколог Лена, однажды замечает, что ее муж — театральный актер Сережа — как-то слишком активно переписывается с партнершей по спектаклю и часто не бывает дома. С сексом у них давно не ладится, и Лена моментально делает вывод. Изменяет он — изменит и она, буквально с первым встречным на пляжной дискотеке (дело происходит в Калининграде). А потом со вторым, третьим и так далее — ей трудно остановиться, даже выяснив, что Сережа, по-видимому, ни в чем не виноват. Вот-вот разрушится брак, полетит к чертям карьера, но Лена пробудит в себе что-то слишком долго подавляемое и больше не сможет нажать на тормоз.
Евгения Громова — до сих пор актриса по преимуществу сериальная и театральная — творит на экране что-то невиданное во всех возможных смыслах слова. То же самое в своих постелях делают примерно все или уж точно большинство, но уровень свободы, незашоренности, раскованности и, главное, искренности чувства, который явлен в каждой из эротических сцен, — кстати, лучшая из них с мужем, — нашему кинематографу прежде мог только сниться. Здесь сняты буквально все табу. При этом порнографической механистичности нет и следа, фильм говорит исключительно об эмоциональной жизни человека, а не о технике секса (как раз техники его героям временами не хватает, и это одновременно трогательно и убедительно). К тому же эротика здесь все же прием, хоть и исключительно мощный, но вовсе не самоцель. «Верность» прежде всего психологическая драма.
Осталась неясной Ваша реакция, ув. jenya. С какой целью Вы поместили сюда эту хвалебную рецензию на профанацию верности? Может, хватит уже повышать всем "уровень свободы, незашоренности, раскованности и, главное, искренности чувства, который явлен в каждой из эротических сцен"?
Разве "неловкая" реакция зала на премьере не говорит о том, что перейдены всякие границы? Доколе ещё растлевать?!...
Я фильм не смотрел, но рецензия показалась интересной, если будет возможность посмотреть в интернете - посмотрю. "Доколе ещё растлевать" напоминает отношение Ю.А. к фантастике, она не любит её за антураж. Как можно читать книгу, в которой есть синие щупальца или мокрецы? Мой ответ на это - дело не в антураже, а в точности и убедительности психологического поведения героев. Так что последние фразы рецензии радуют. Да и эротика меня не смущает, - как там у Щербакова: "ценитель слов ничуть не чужд подкожных нежных чувств".
