Кстати, играл сегодня в карточную игру - Фараон (когда для двоих её называют Штосс).
В качестве банкомета, а ля Чекалинский.
Понял наконец в чем там дело.
"Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз"
И единственная, на мой взгляд, теневая сторона... Я предпочел бы о ней умолчать,но уже слишком нарочитым и очевидным будет факт умолчания. Я имею в виду “серьезного” Галича. Я знаю, есть, поклонники и у этих песен, и они, конечно, в своем праве , но здесь необходимо четкое разделение. Потому что, как те благополучные сценарии писал другой Александр Галич, так и здесь перед нами иной автор, хотя и с той же гитарой и под тем же именем. Эпиграфы из клаccиков, прямые обличения, горечь и пафос. Модуляции голоса, мхатовские паузы, по слогам растянутые слова и прочие средства давления на слушателя. Все серьезно, сурьезно — и все несерьезно, все на цыпочках и в напряжении. Пропускаешь, перематываешь пленку, чтоб послушать следующую, нормальную песню — и мотаешь, мотаешь без конца, потому что мало что скучно — еще и безумно длинно. Это Галич, не удовлетворившись легким жанром, подтягивает себя к высокой литературе. Какая нелепость, какая досада! <...>
<...> Но видимо, испокон веков в каждом комедианте сидит эта язва, этот, я бы сказал, комплекс Мольера — неудержимое желание сыграть трагедию. Как будто переход в “высокий” жанр — это непременное повышение в чине и ранге. Да ни в коем случае, ничего подобного, не было так ни в какие времена, а сейчас — уж скорее наоборот!
Есть в Антарктике самая редкая профессия на Земле. Переворачиватель Пингвинов. Может она официально как-то по-другому зовётся, но не в этом дело. Дело в том, что пингвин, если упадёт на спину, то не может самостоятельно встать. В нормальных условиях пингвин вообще-то никогда на спину не падает - то ли ему хвост мешает, то ли центр тяжести так расположен. Но в Антарктике, рядом с аэродромами, там где летают всякие самолёты-вертолёты пингвины так сильно задирают голову на звук, что некоторые из них возьмут да и брякнутся на спину без надежды встать самостоятельно. И вот для этих то целей и есть Переворачиватель Пингвинов. После каждого взлёта или посадки он ходит вокруг аэродрома и ставит бедных пингвинов на ноги. Очень редкая и вместе с тем одна из самых-самых добрых профессий.
Совсем забыл, у меня тоже было письмо для Деда Мороза.
Дорогой Пер Ноэль,
На Рождество я хотел бы получить: чёрные роликовые коньки и Nintendo DS или Wii, а также, пжалста, экипировку хоккейного вратаря вместе с воротами.
Спасибо!
Какая прелесть!
Ну и как, Cher Pere Noel смог достать экипировку?
Мы в этот раз справляли Новый Год в глуши лесной, но Дед Мороз туда добрался даже раньше срока: мешок с подарками появился под ёлкой часов в 11, поскольку один из гостей - малыш лет 4 - начал засыпать. А так он получил подарок и развеселился. Правда, коробка из под подарка была слегка порвана: у Деда Мороза в багажнике неудачно лежали лыжные палки.
Мы с папой в детстве играли в хоккей, выходили на улицу с клюшками и лупили по шайбе со всей мочи. А на коньках мы играли пару раз всего, и это было страшно сложно, я катался (и катаюсь) довольно средненько, тормозил плохо и шайбу проскакивал на скорости.
Не знаю. По мне, всё, написанное Карабчиевским - мерзость. Потому что душа у него была мерзкая. Насквозь советский - т е конечно антисоветский - да нет тут никакой разницы.
Grigoriy: Не знаю. По мне, всё, написанное Карабчиевским - мерзость. Потому что душа у него была мерзкая. Насквозь советский - т е конечно антисоветский - да нет тут никакой разницы.
Ну, не знаю, Григорий. У меня абсолютно все, что написано Карабчиевским - кроме его беллетристики - вызывает чувство искреннего восхищения. Если бы случилось чудо и кто-нибудь издал бы полное собрание его сочинений, я обязательно бы купил, чтобы учиться, учиться и еще раз учиться у этого человека читать.
Pirron: Ну, не знаю, Григорий. У меня абсолютно все, что написано Карабчиевским - кроме его беллетристики - вызывает чувство искреннего восхищения. Если бы случилось чудо и кто-нибудь издал бы полное собрание его сочинений, я обязательно бы купил, чтобы учиться, учиться и еще раз учиться у этого человека читать.
Маяковский вообще -- поэт без читателя. Читатель Маяковского -- всегда
слушатель, даже если он сидит не в зале, а у себя дома, с книжкой в руках.
Стихи Маяковского могут нравиться, ими можно восхищаться, их можно любить --
но их нельзя пережить, они не про нас. И это, конечно же, не оттого, что
Маяковский пишет всегда о себе, а, напротив, оттого, что о себе он не пишет.
Его стихи всегда декларация, никогда не исповедь. И даже если он
провозглашает: "исповедь!" -- все равно декларация.
Избрав такой декларативный путь, он раз навсегда отказался от читателя,
от партнера по творчеству, от равного себе собеседника. Он предпочел
аудиторию. Любую, и даже враждебную.
Это взвело на Голгофы аудиторий Петрограда, Москвы, Одессы, Киева, и не
было ни одного, который не кричал бы: "Распни, распни его?"
Ни одного! Это надо себе представить. К кому же он обращался?
Обращение к враждебной аудитории -- вернейший признак иллюзорности
стиха. Не бывает поэта без друга-читателя, и стихи, грамматически обращенные
к врагу, акустически все равно обращаются к другу. Нет поэта без
сочувствующего собеседника, и нет поэзии без читательского сотворчества,
через которое -- и только через него -- происходит ее осуществление.
Если довести эту мысль до конца, до парадокса, то можно сказать, что
стихов Маяковского вообще не существует в природе, потому что нет и не может
быть такого читателя, через которого они могли бы осуществиться.
а по-моему, это плохо. очень плохо, потому что "если довести мысль до конца", то можно сделать простой и логичный вывод - если этого "не должно быть", но это есть, то в стадии "должно быть" у вас ошибка. реальность старше домысла, базовый принцип любой науки.
причем проблема автора в том, что он банально не понимает этой закономерности. я не хочу спорить о том, хороший ли маяк поэт и человек - но учитывая опыт 20 века отказывать искусству, идущему от "догмы", от безусловного старшинства принципа над всем прочим, в существовании...
это памфлет. может быть талантливый, может быть небезынтересный, но это не "исследование". альтернатива не рассматривается, автор есть истина в последней инстанции, который ЗНАЕТ, без чего невозможна поэзия и решает, что она есть.
А мне, Салюки, этот отрывок показывает Маяковского в новом неожиданном ракурсе.Этой черточки поэзии Маяковского я сам не заметил. Тут есть о чем поразмыслить. Мысль нетривиальна и выражена ясно, хорошим литературным языком. Чего еще можно требовать от критика или литературоведа? Да и действительно - Маяковского как-то очень трудно застать в тот момент, когда он просто общается с воображаемым идеальным читателем, вполголоса доверяя ему свое переживание. Он как-то всегда стоит на трибуне, всегда декларирует что-то басом, всегда его цель - не доверительное понимание, а аплодисменты, переходящие в овацию... Нет, в мысли Карабчиевского что-то есть. Хотя она и не исчерпывает этого феномена под названием "Маяковский".
Pirron: Тут есть о чем поразмыслить. Мысль нетривиальна и выражена ясно, хорошим литературным языком. Чего еще можно требовать от критика или литературоведа?
не быть богом (с)
Да и действительно - Маяковского как-то очень трудно застать в тот момент, когда он просто общается с воображаемым идеальным читателем, вполголоса доверяя ему свое переживание. Он как-то всегда стоит на трибуне, всегда декларирует что-то басом, всегда его цель - не доверительное понимание, а аплодисменты, переходящие в овацию... Нет, в мысли Карабчиевского что-то есть. Хотя она и не исчерпывает этого феномена под названием "Маяковский".
есть, конечно - и мысль сама по себе верная и точная. только вот я себе хорошо представляю ответ Маяковского на слова "нет поэта без..."
это все прекрасно, точно, неявно - но это взгляд из безнадежно архаичного прошлого, где искусство оценивают словами "надо" и "должен".
Трудно высказать об авторе что-то осмысленное, не исходя при этом из какого-то своего идеального представления о поэзии. Лишь бы это идеальное представление не было узким и догматичным, ограниченным пределом какого-нибудь "канона". Образчик альтернативного подхода к тексту есть в треде СС - концептемы там эмантиосемизируются или что-то в этом роде... Мне это представляется способом сказать очень много, не высказав абсолютно ничего. К тому же суждения Карабчиевского в значительной мере описательны - он не столько предписывает автору свои собственные принципы, сколько указывает на определенные, неочевидные особенности текста. Хотя до полной нейтральности исследователя ему, конечно, очень далеко. Но он к ней и не стремится. Да и кому она, если сказать по совести, нужна?
Основное, что вызывает у меня такую реакцию - та же особенность, что и у Харитона - суждение обо всём на свете с позиции "А как оно относится к Советской власти". Советская власть конечно вещь была в общем нехорошая, а временами и просто отвратительная, но делать её мерой всех вещей как минимум неразумно. Подход совершенно совковый, официально совковый.
А раздражился я потому, что как это какой-то Карабчиевский смеет иметь другое мнение, чем Я! Я Галича считаю просто коньюктурщиком, правда талантливым. Только подлаживался он не под обкомычей, а под другой круг.
И назвать эту голимую коньктуру "всей правдой" - вот это я и не вытерпел. Он пел - и правдиво - об ужасном прошлом, которое официоз стремился замолчать. Но ведь кроме этого было и настоящее. Он и о нём пел правду, неугодную власти - верно. Но и тут это была не вся правда, Важная часть, но в общем - мелочь. А те же деревенщики или Трифонов, И. Грекова - говорили о более важных вещах, и при том включающих правду, о которой говорил Галич. А Высоцкий - так просто обо всём - но без Галичского нажима. И дело не только в масштабе таланта (Галич -талант, Высоцкий - гений), а и в отношении - Высоцкий, деревенщики, городские говорили о жизни, Галич - о своём отношении к некоторым её сторонам.
Grigoriy: Основное, что вызывает у меня такую реакцию - та же особенность, что и у Харитона - суждение обо всём на свете с позиции "А как оно относится к Советской власти". Советская власть конечно вещь была в общем нехорошая, а временами и просто отвратительная, но делать её мерой всех вещей как минимум неразумно. Подход совершенно совковый, официально совковый.
Желание вставить шпильку Советской власти у Карабчиевского действительно подчас чрезмерно сильное. Психологически оно легко объяснимо, но порой несколько искажает его выводы. Я думаю, не будь Маяковский "великим поэтом резолюции", Карабчиевский написал бы о нем несколько иначе. Но все-таки Карабчиевский - очень талантливый читатель.
Roger: Я вижу, слово "концептема" неуклонно пробивает себе дорогу в наш активный лексикон. Первая ссылка в гугле - на тред СС.
Pirron: Образчик альтернативного подхода к тексту есть в треде СС - концептемы там эмантиосемизируются
Помнится, господин Журден был сильно обрадован, узнав, что всю жизнь говорил прозой. Остап Бендер приятно удивился бы, обнаружив, что играл старую добрую защиту Филидора. Я думаю, СС должен быть польщён тем, что у него в треде эмантиосемизируются концептемы.
Pirron: ... Хотя до полной нейтральности исследователя ему, конечно, очень далеко. Но он к ней и не стремится. Да и кому она, если сказать по совести, нужна?
Pirron: Трудно высказать об авторе что-то осмысленное, не исходя при этом из какого-то своего идеального представления о поэзии. Лишь бы это идеальное представление не было узким и догматичным, ограниченным пределом какого-нибудь "канона".
так проблема ровно в том, что "канон" есть, и он узок:
"Время свое он не отразил и не выразил."
и без даже попытки подумать, что время можно не только "отражать", его можно - создавать. конечно в Маяковском нельзя найти "отражения эпохи", так же как его нельзя найти и у Малевича, например - проблема, однако, в том, что никакое описание "того времени" без Маяковского верно не будет.
художники - всех форм и разновидностей, от поэтов до актеров - всегда мечтали о том, что бы изменять мир своим искусством. голубая мечта любого художника - не столько попасть в историю искусства, сколько попасть в историю человечества, и удавалось это немногим. маяк - один из первых в 20 веке, кому удалось безусловно - и автор это чувствует, потому как начинает с того, что единственным адекватным сравнением для маяка будет... Пушкин. чувствует, пытается найти "как же так получилось, что же в нем такого" - и не находит с фантастическим упрямством, потому что глаза поднять и поляну оглядеть, за узостью своего канона, неспособен (вероятно, возможны и другие варианты, я сужу по одному тексту).
а ответ-то прост: Маяковский вторичен относительно своей поэзии. он создал такой текст, который существует от автора абсолютно отдельно, в сознательном и бессознательном - и каким-то фантастическим образом автора в себе несет. причем тоже безусловно, не перепутать его ни с кем, и за каждой строчкой он стоит во весь рост. как это получается? что этой поэзии есть такого, чего нет в другой? наконец, почему эта поэзия имеет свойство запоминаться даже теми, кто к поэзии вообще глух?
искусство, конечно - алхимия. элементами это наука, а по сути - магия с волшебством. и вот парадокс - человек, который судя по всему большой по этим чудесам специалист и настаивает на том, что эти чудеса интересуют его куда больше, чем элементы науки - этот самый человек главного чуда не замечает в упор. вот он, триумф искусства - мир изменяется волей творца, строчки творят историю - творят, а не записывают за ней.
казалось бы, главная тема. но нет. продолжается бубнеж про то, что "вот тут - гениально" а "вот там" одна сплошь пустота и недостаток у мага тонких спиритических, сиречь глубинно духовных, талантов и прочие обсуждения творца. маяка - который сознательно, последовательно показывал, что "старый нормы искусства" не дают художнику того, что дают новые, который создавал искусство прямого действия, который, наконец, просто изменил "место поэзии" в жизни отдельно взятой стране, который буквально продемонстрировал что слово может быть и штыком, и кувалдой - его критикуют с позиций "тонкой души" и "сочувствующего читателя".
напрочь не замечая того простого факта, что маяк ровно что показал, как "работает" поэзия ищущая не сочувствия, но соратника, того, кто будет не "переживать", а действовать, творить, изменять. поэзия, которой нужен не читатель, а декламатор: так же как и мир вокруг нуждается не в "сопереживании", а в изменении - и изменение это идет не через платок для соплей, а через кишки на штыке. потому и поэзия предлагается не в духе 100 грамм конька и бесед с уровнем сложности "3 высших", и даже не в духе 1000 грамм водки, с последующими безднами откровений и осознаний - нет, это старый, добрый балтийский чай.
живи быстро, умри молодым. делай что хочешь - для счастья мира, каким ты его видишь. если надо - убивай, лишь бы этого не пришлось делать твоим детям. сдохни, но сделай мир другим, лучше - это и есть маяк. он не "поэт революции" - он революция в поэзии. не только в смысле "в стихосложении" - тут тоже, но тут это его личный гений, и даже он второстепенен. куда важнее то, что это революция, отлитая в поэзии. в "жанре", который появляется задолго до античной трагедии - в жанре боевого гимна.
конечно, его можно за это ненавидеть - что, впрочем, бессмысленно в отношении человека, который сам поставил в своем конце точку пули. но не видеть этого, не понимать того, что бесполезно искать "личность" в боевом кличе разрушения и созидания - это, конечно, провал. системный провал, происходящей от узости канона восприятия: "поэзия должна". ничего она никому не должна - это вы все, пишущие о ней, ей должны и обязаны. и работа ваша - не судить, тем более от ее имени, а в первую очередь объяснять, "что это есть, как оно работает и откуда взялось".
Образчик альтернативного подхода к тексту есть в треде СС - концептемы там эмантиосемизируются или что-то в этом роде... Мне это представляется способом сказать очень много, не высказав абсолютно ничего. К тому же суждения Карабчиевского в значительной мере описательны - он не столько предписывает автору свои собственные принципы, сколько указывает на определенные, неочевидные особенности текста
я уж не помню чья эта фраза, но об искусстве она говорит исключительно точно: "картина хороша тем, что это ограниченное пространство. самая важная часть любой картины - это ее рама". рама - вот что отличает искусство. это всегда ограниченное пространство, все прочее отсечено - рамой картины, или первой и последней строкой текста. поэтому любой подход к искусству по принцу "чего там нет" будет неизбежно ущербен, и как раз явится хорошим способом "сказать очень много" - ничего не сказав. в любом произведении всегда бесконечно много чего "нет" - а суть всегда именно в том, что есть.
я не отказываю автору в способности это видеть - он, действительно, читатель тонкий и понимающий. когда он подмечает особенности языка, когда показывает как принижаются слова, даже когда он строит догадки об отклонениях в психике маяка - на основании его же слов - это все и разумно, и познавательно, и является образцом вполне качественной смеси критики с литературоведением.
гораздо хуже обстоят дела там, где автор начинает говорит о том, чего у маяка "нет" - тут и воображение, и душа, и совесть (подразумевается). критерии, конечно, звучные - но не имеют они никакого отношения к поэзии маяковского, и не поэзию он тут разбирает ни разу: он ведет идейную борьбу. особенно печально это тем, что не может критик не понимать абсурдности "идейной борьбы" с актом искусства. с живым художником, особенно в обществах типа СССР - можно. с застрелившимся по своей воле Маяковским - уже едва ли. но с поэтическим текстом? это интеллектуальное самоубийство: ибо развитый интеллект тут уже не участвует, тут правит догма, "искусство должно".
эта догма не нова, и придумана не автором - то есть в этот момент той самой пресловутой "личности" автора, его взгляда более не существует: его голосом говорит идея. конечно, это не та идея, которая говорит голосом маяка. я даже допускаю, что по сути его идея может быть куда более полезна, чем "перманентная революция" и пропаганда урбанистического садоводства - но это момент величайшей слабости автора.
потому что на фоне того гениального рокота, которым звучит ИДЕЯ у Маяковского роптания этого критика звучат жалким блеянием, и не может он этого не понимать, если он хорош. и по итогу он дискредитирует и себя, и идею - выдавая ту принципиальную слабость, что не понимает он сути рамки, самого главного: произведение искусства живет за счет того, "что оно есть" - а не за счет того, что кто-то считает необходимым что бы в нем "было".
ну а его сетования на "страшную строчку", которая мешает ему "сблизиться с автором" - это уже полная деградация в собаку, даже до знакомства ее с ак. Павловым - меня ударили, я завизжал. а ведь наверняка знаком с сутью понятий "байронический герой" и "радикальный метод" - но нет. когда жопа получает пика, мозг отказывается думать.
впрочем, ему ответили до меня)
Павлиньим хвостом распущу фантазию в пестром цикле,
душу во власть отдам рифм неожиданных рою.
Хочется вновь услыхать, как с газетных столбцов
зацыкали
те,
кто у дуба, кормящего их,
корни рылами роют.
Я, честно говоря, Салюки, не вижу необходимости выбирать между вашим видением Маяковского и видением Карабчиевского по принципу "или - или". Я бы их,наоборот, объединил, чтобы образ Маяковского не был однобоким.
Pirron: Я, честно говоря, Салюки, не вижу необходимости выбирать между вашим видением Маяковского и видением Карабчиевского по принципу "или - или". Я бы их,наоборот, объединил, чтобы образ Маяковского не был однобоким.
Pirron: Я, честно говоря, Салюки, не вижу необходимости выбирать между вашим видением Маяковского и видением Карабчиевского по принципу "или - или". Я бы их,наоборот, объединил, чтобы образ Маяковского не был однобоким.
а вот в том-то и дело - для того, "что бы образ не был однобоким" к видению литературоведа надо добавлять комментарии из зала. не думаю, что это сильно лестная для него оценка.
он и предмет знает лучше меня, и соображает, очевидно, неплохо. так что же мешает ему сделать вывод, который, в общем, лежит на поверхности?
Невозможно, Салюки, в одной книге исчерпать феномен великого поэта. Карабчиевский высказал о Маяковском много нетривиальных мыслей, сделал немало метких наблюдений. Я лично прочитал когда-то его книгу на одном дыхании. Она настолько шла вразрез с официальным образом Маяковского, была настолько необычна в контексте советского литературоведения, что я был даже слегка ошеломлен. А ваше видение Маяковского он выразить не мог, поскольку, очевидно, оно не совпадает с его пониманием роли и сущности поэзии.
