Поводом для написания данной статьи послужила публикация Риммы Билуновой в рубрике «Детали», посвященная Валентине Борисенко. Помимо авторских воспоминаний, в подобных публикациях особенно хороши старые фотографии. Не зря ведь они вообще сегодня так популярны на многих информационных ресурсах. За каждой из них кроется переплетение множества событий и человеческих судеб – частичек той самой гигантской мозаики, которая называется «история».
На групповом снимке участниц XVIII женского всесоюзного чемпионата (Харьков, 1958 г.) присутствует шахматистка, о которой автор этих строк хотел бы рассказать подробнее – это шестикратная чемпионка Украины и участница девяти всесоюзных первенств киевлянка Любовь Якир (Коган). Волею обстоятельств мне довелось неоднократно общаться с Любовью Иезекиилевной в последний год ее жизни, а также познакомиться с ее увлекательными воспоминаниями «о времени, о людях и о себе», которыми она всегда была готова щедро поделиться как устно, так и письменно. Так, несколько лет назад она с готовностью откликнулась на просьбу Сергея Воронкова, собственноручно исписав несколько десятков страниц. Не отказывала Любовь Иезекиилевна и представителям прессы, особенно если они и сами были шахматистами.
А предыстория наших встреч такова. Довольно известный в Киеве активист шахматного движения Алексей Радченко неоднократно привлекал Любовь Иезекиилевну к участию в различных мероприятиях в качестве почетной гостьи. Кроме того, в 2009 году он «отметился» изданием своей первой книги «От Верлинского до батьки Зуя», посвященной шахматистам с ограниченными физическими возможностями. Покорив этот рубеж, Алексей Павлович решил не останавливаться на достигнутом, и через некоторое время у него родилась идея написать книгу о киевских шахматистках, к реализации которой был привлечен и ваш покорный слуга. В первые месяцы 2013 года начались регулярные встречи с Любовью Иезекиилевной, во время которых она делилась воспоминаниями и демонстрировала экспонаты (зачастую уникальные) из своего архива – старые книги, газетные и журнальные статьи, фотографии. В ее рассказах о «делах давно минувших дней» чаще других упоминались три шахматные фамилии, с обладателями которых Любовь Иезекиилевну связывала многолетняя дружба – Давида Бронштейна, Исаака Липницкого и Аллы Рубинчик. Спустя какое-то время мой «руководящий и направляющий» старший товарищ вдруг заколебался (ему вообще было свойственно неожиданно перескакивать с одного замысла на другой): «А давай мы сначала напишем о Липницком – на эту тему гораздо легче набрать материал, достаточный для целой книги! А к прекрасным дамам вернемся позднее». И наша работа как-то легко и быстро изменила направление. Новая тема оказалась не менее увлекательной, а воспоминания Л.Якир и экспонаты из ее архива явились бесценным подспорьем. Отнюдь не лишними оказались и наши собственные архивно-библиотечные изыскания. Но жизнь распорядилась по-своему...
В последние месяцы 2013 года один за другим ушли из жизни Любовь Якир (6 октября), Алексей Радченко (8 декабря), а также патриарх украинской журналистики, мастер спорта по шахматам Ефим Лазарев (1 декабря), помощь которого в нашей работе также невозможно переоценить. Но если тема «Исаак Липницкий» в конечном итоге воплотилась в книге, окончательно дописанной уже после 2013 года (нынче дело осталось лишь за малым – издать ее), то материалы о шестикратной чемпионке Украины так и лежали все это время без движения. Хочется верить, что данная публикация хоть в какой-то степени восполнит один из пробелов в исторической памяти нынешнего поколения любителей шахмат.
СЕМЕЙНЫЕ ПРЕДАНИЯ
Любовь Иезекиилевна Якир (при рождении Коган) родилась 24 сентября 1922 года в Киеве – городе, где и прожила всю свою жизнь, не считая военных лет, проведенных в эвакуации.
Л.Якир вспоминала: «У нас была очень интересная семья. Сначала о папе. Самое главное это то, что он бы не был таким папой, если бы не его брат. Это был очень известный в Киеве человек: еще до советской власти лично Николай Второй каким-то образом отметил его своим указом (каким именно образом – надо вспомнить). Говорили, что дядя Авраам Коган был в почете у самого государя императора!»
Насчет почета у императора нам сегодня судить трудно, но Авраам Маркович Каган («мутация» изначальной фамилии на «Коган» произошла у отца Любови Иезекиилевны уже после революции) действительно был настолько примечательной личностью, что удостоился отдельной статьи в 16-томной «Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона», изданной в 1908-1913 гг.:
Страница «Еврейской энциклопедии» издательства «Брокгауз-Ефрон» со статьей об Аврааме Кагане (вверху правой колонки)
«Каган, Авраам — писатель, род. в 1875 г. в дер. Скоморохах (близ Житомира), ныне (1910) живет в Киеве. Первые работы К. посвящены видным представителям итальянского еврейства. В 1896 г. он издал в еврейском переводе часть переписки С. Д. Луцатто (Pardes, III) и опубликовал книгу "Debar Schemuel" — переписку С. В. Лолли (Lolli) с С. Реджио и С. Д. Луцатто; в 1898 г. написал биографию последнего ("Haschiloach", т. III—IV), а затем биографию поэта М. Х. Луцатто (изд. Тушия). Истории евреев в Италии К. посвятил несколько компилятивных работ "Koroth ha-Jehudim be'Roma" (1901), "Kebilath Ankona" ("Haschiloach", VII), Le-historiah ha-jisreelit be' Italiah (Hagoren, III) и др. В 1903 г. К. приступил к изданию Библии с научным комментарием, в составлении которого принимают участие специалисты. Сам К. комментировал книгу Бытия, преимущественно по Гункелю (1904). К. принадлежат также: "R. Israel Baal Schem-Tob" (монография о Беште, 1901), "Русско-еврейский словарь" (1908) и ряд статей в разных евр. изданиях».
Л.Якир: «Папа и упомянутый дядя Авраам родились в деревне Скоморохи Житомирской области. Мой папа получил несколько высших образований – сначала дважды окончил Киевский университет св. Владимира, но этого ему показалось мало, и он окончил еще и Киевский политехнический институт. Точно сейчас назвать специальности не могу, но знаю наверняка, что университет он закончил дважды. Для дальнейшей работы ему были необходимы знания по математике, физике, возможно, и химии. Во всяком случае, у нас в доме неоднократно бывали его университетские друзья.
По окончании университета он преподавал математику в политехническом институте. А в средних школах обучение этому предмету велось в то время по учебникам Шапошника и Вальцова. Поскольку упражнения, которые в нем приводились для самостоятельного решения, бывали весьма сложными, то отец по всем этим заданиям написал и под псевдонимом «К.О.Ган» (представлявшим собой не что иное, как слегка «зашифрованную» фамилию) издал решебники, пользовавшиеся большой популярностью.
А маму звали Минна Карловна. Меня нередко спрашивали: а почему Карловна? Дело в том, что ее отец (и мой дед) занимался куплей-продажей никелевых кроватей. По роду своих занятий ему неоднократно приходилось бывать в Германии, и как-то незаметно он стал называться на немецкий лад Карлом. Мама родилась в Бердичеве, но впоследствии ее семья переехала в Киев.
Отец, родившийся в 1881 году, был на восемь лет старше мамы. После окончания гимназии она готовилась к поступлению в Коммерческое училище, которое успела закончить еще до революции. Видимо, по математике она успевала не очень хорошо, поскольку моего будущего папу пригласили к ней в качестве репетитора. Кончилось это репетиторство тем, что мама поступила в училище, выйдя при этом замуж за репетитора. Они мне впоследствии не раз об этом рассказывали с приведением подробностей. Например, иногда вместо того, чтобы заниматься математикой, они уходили... плавать. Тем более, что Днепр был недалеко».
ДЕТСТВО ВРЕМЕН ГОЛОДОМОРА И РЕПРЕССИЙ
Довоенные детство и юность нашей героини неразрывно связаны с Лютеранской улицей (которая в советские годы называлась улицей Энгельса) – на ней располагался ее дом и обе школы, в которых ей довелось учиться. В дошкольном возрасте вместо детского сада Люба посещала детскую группу, которую вела немка, ни слова не говорившая по-русски и строго наказывавшая своих подопечных за каждое произнесенное русское слово. С восьми лет Люба начала ходить в немецкую школу, но спустя некоторое время была из нее отчислена наряду с другими учениками, не имевшими немецких корней. Не помогла даже отличная успеваемость – больше всего грамот она получила как раз за немецкий язык. В новой, уже украинской, школе Люба долго не могла отвыкнуть от ставшей привычной немецкой речи.
Начало тридцатых ознаменовалось признаками надвигающегося Голодомора, мертвящее дыхание которого ощущалось даже в Киеве: «Я вспоминаю, что нередко еды в доме не было несколько дней. Вечером старались заснуть поскорее, чтобы не было разговоров о еде. Даже для младшей сестренки Агари, родившейся в 1931 году, не было возможности сварить блюдечко каши». Но, конечно, лишения горожан в те годы не шли ни в какое сравнение с бедствиями жителей украинских сел.
И вообще вряд ли кто-то сможет в полной мере почувствовать всю палитру мироощущения обитателей той фантасмагорической эпохи. Их жизнь протекала словно в нескольких измерениях. Подраставшую Любу Коган не миновали многие увлечения ее сверстников – литература, музыка, активное участие в выпуске юмористической классной стенгазеты. «Читала я много, поражаясь начитанности некоторых своих одноклассников-мальчиков, обменивалась книгами нашей весьма приличной домашней библиотеки со многими учениками. Зимой научилась неплохо кататься на льду на своих любимых коньках “Снегурочка”».
А между тем, после убийства Кирова 1 декабря 1934 года в стране начал раскручиваться маховик массовых репрессий. Непосредственно семью нашей героини сия чаша как-то миновала – причем, как можно судить по ее следующим словам, не в последнюю очередь благодаря порядочности друзей и знакомых:
«Начались репрессии. Исчезали знакомые люди. Мои сверстники многое узнавали из газет, сообщений по радио. В один из дней «взяли» отца моего соседа по парте Люсика Астрина, что взволновало весь класс. «Скоро выпустят» – утешали мы Люсика.
Разобраться в том, что творилось, говорилось, печаталось, было невозможно. Что? Как? Почему? На многое отвечали: «Виноваты враги народа».
В доме у нас собирались студенты-медики, друзья моей старшей сестры Люси. Мой папа возмущенно объяснял студентам, что люди молчат из-за чувства страха. Кроме того, в людях есть плохая черта – стадное чувство, мешающее свободно мыслить».
ВИЗИТ КАПАБЛАНКИ И ЕГО ЗАГАДКИ
Жизнь, однако, продолжалась, несмотря ни на что. Среди увлечений сверстников почетное место занимали шахматы и шашки, в которые школьники увлеченно сражались даже на переменах. Однако первые встречи Любы с будущей любимой игрой оказались прохладными – до поры до времени она предпочитала держаться от шахмат в стороне.
Первым, хоть и весьма опосредованным, толчком к сближению послужили гастроли по Украине Хосе Рауля Капабланки, предпринятые им сразу по окончании Московского международного турнира 1936 года. Свою поездку экс-чемпион мира начал с визита в Киев, куда он прибыл московским поездом 16 июня 1936 года.
Великий кубинец гостил в Киеве шесть дней. Из всех мероприятий в столице Украины Капабланке особенно запомнился сеанс против юных шахматистов, который был увековечен в одной из его шахматных лекций, прочитанных по гаванскому радио и изданных впоследствии отдельной книжкой:
«Я вспоминаю об одном из самых интересных впечатлений на моем долгом шахматном пути. Несколько лет назад в русском городе Киеве мне довелось встретиться с великим испанским гитаристом Андресом Сеговией. Мы были знакомы уже давно: он – влюбленный в шахматы и я – влюбленный в музыку! Ему предстояло дать концерт, а мне – сеанс одновременной игры. Оба выступления должны были происходить в большом концертном зале города, и мы, естественно, пригласили на них друг друга. В сеансе одновременной игры участвовали школьники – девочки и мальчики в возрасте от десяти до шестнадцати лет».
Сделаем небольшое уточнение насчет «большого концертного зала», о котором упоминает Капабланка. В довоенные годы Дворец пионеров располагался в бывшем здании Купеческого собрания (построенном в 1882 году), главный колонный зал которого много лет использовался для проведения концертов, чему способствовала его прекрасная акустика. Купеческое собрание просуществовало до 1919 года, а после него, до того как туда вселился Дворец пионеров, в этом здании еще успели побывать Пролетарский дом искусств, Дом политического образования, клуб «Большевик». Во время оккупации Киева в нем располагался офицерский клуб, а с 1944 года здание отдано филармонии.
Вернемся, однако, к рассказу Капабланки.
«В назначенный час Сеговия, его жена и я вошли в зал, и на лице Сеговии я увидел изумление, охватившее его при виде представшего нашему взору зрелища. Просторный зал был наполнен до отказа; более тысячи детей собрались на балконе, чтобы наблюдать за игрой. Все они научились играть в шахматы в своих школах. На сцене за тридцатью столиками, расставленными, как принято при подобных сеансах, прямоугольником, сидели тридцать ребят, большею частью мальчиков (а если точнее, то в сеансе участвовала лишь одна девочка – Алла Рубинчик – Н.Ф.), готовых дать мне бой. По углам сидели наиболее сильные противники. За спинами играющих было множество детей и их учителей, а за ними располагались гости. Это действительно было, как выразился Сеговия, зрелище необыкновенное. В зале собрались не меньше трех тысяч человек, почти все дети.
Я навсегда запомню красивого мальчика двенадцати лет, сидевшего за одним из угловых столиков. Он защищался с уверенностью ветерана. Так как меня предупредили, что на этом углу расположены наиболее сильные игроки, я уделил этой партии особое внимание. В дебюте мальчик применил известную защиту, которую я, однако, не отношу к числу лучших. Скоро я получил очень сильную, видимо, даже выигрышную позицию. Похоже было на то, что партия не затянется, но, к моему большому удивлению, с каждым приходом к доске я видел, что мальчик защищается как лев и не теряет присутствия духа. Так продолжалось почти до самого конца сеанса.
Мальчик в конце концов проиграл, но и первоклассный мастер не смог бы спасти партию на его месте. Когда сеанс закончился, меня спросили, какую партию я считаю лучшей, и без колебаний я ответил: “Ту, которую играл со мной двенадцатилетний мальчик в том углу”».
Пользуясь удобным случаем, задержимся еще немного на этом историческом сеансе прежде чем перейти к той роли, которую он сыграл в последующей судьбе Любы Коган. Первый выход в свет в 1976 году «Последних шахматных лекций» Капабланки оживил интерес к этому давнему событию. Кто же был тот «красивый мальчик»? Кто из участников сумел устоять против грозного противника? И кто вообще играл в сеансе?
Пожалуй, наибольшие усилия в попытках воссоздать картину того праздничного мероприятия предпринял бывший киевский, а ныне израильский шахматный литератор Вадим Теплицкий. В целой серии своих публикаций (заключительным аккордом которых стала глава «Капабланка пожал мне руку...» в одноименной книге, увидевшей свет в 2003 году в Тель-Авиве) он подробно и подчас живописно рассказал о своих длительных изысканиях, предпринятых много лет спустя после события. Похоже, что ему удалось «вычислить» столь запомнившегося Капабланке «красивого мальчика». Александр Константинопольский, к которому поначалу обратился Теплицкий, осторожно ответил, что в сеансе участвовало немало ребят симпатичной внешности, назвав для примера Изю Липницкого и Леву Моргулиса, но впоследствии Давид Бронштейн и участник сеанса Марк Усачий уверенно ответили, что Капабланка явно имел в виду Моргулиса.
Что ж, поверим в данном случае Теплицкому. К сожалению, однако, практика показала, что ссылаться на этого автора весьма рискованно, поскольку его публикации страдают неточностями, а временами и откровенными «ляпами». Такое чувство, что, читая и цитируя его, идешь по минному полю – никогда не знаешь, где тебе суждено «подорваться» в случае потери бдительности. Список участников сеанса (закончившегося с результатом +23-2=5) не сохранился, а публикации о данном событии в центральной и республиканской прессе при указании конкретных фамилий дружно ограничивались лишь двумя счастливчиками, сумевшими обыграть сеансера – Коляковым и Шапиро, поэтому тем ценнее становилось каждое новое свидетельство. В данном случае источником дополнительной информации Теплицкому послужили личные «показания» целого ряда людей – одних он разыскал, а некоторые, наоборот, сами откликались после очередной его публикации, чтобы поделиться воспоминаниями и пополнить список участников новыми именами. Особое впечатление на Вадима Израилевича произвел эпизод после его переезда на ПМЖ в Израиль, когда во время одной из его встреч с пожилыми советскими репатриантами некто Михаил Пекаровский доверительно сообщил, что тоже участвовал в историческом сеансе и даже сумел добиться ничьей!
В конце своего эссе «Капабланка пожал мне руку!» Теплицкий приводит сводный список из девятнадцати фамилий «вычисленных» им участников сеанса, отмечая, что остальные одиннадцать неизвестных свои партии уж точно проиграли, поскольку ему удалось выявить не только обоих победителей, но и всех пятерых сыгравших вничью. Впрочем, как мы уже знаем, имена двух победителей сомнений не вызывали. Что же касается счастливчиков, сумевших сделать ничью, то Теплицкий по результатам своих многолетних поисков называет следующие имена: Алла Рубинчик, Исаак Липницкий, Рымарь, Марк Тополянский и Михаил Пекаровский (последний, напомним, лично сообщил Теплицкому о своем спортивном подвиге).
Признаться, я был близок к тому, чтобы при подготовке книги о Липницком просто вставить в ее текст краткое изложение рассказа Теплицкого, но для очистки совести решил таки еще раз наведаться в библиотеку им. Вернадского и внимательно просмотреть прессу тех дней. Какое-то время казалось, что ничего существенного этот визит не принесет – большинство сообщений о сеансе словно писались под копирку. Но вот очередь дошла до киевской вечерней газеты «Більшовик» («Большевик») и… сказать, что я испытал шок – это не сказать ничего.
Газета «Більшовик» от 21 июня 1936 года
Отчет об этом и следующем выступлениях Капабланки появился в «Більшовике» лишь 21 июня 1936 года, поскольку 18 июня (в день сеанса) в подмосковных Горках умер Максим Горький, и траурный официоз на пару дней отодвинул повседневные новости на второй план.
Итак, читаем:
«18 июня во Дворце пионеров состоялся большой шахматный утренник для школьников. Тепло встреченный Капабланка дал сеанс одновременной игры на 30 досках.
Капабланка – лучший сеансер в мире – встретил со стороны киевских пионеров упорное сопротивление.
Общий итог сеанса: +23 -2 тов. Колякову, который прекрасно разыграл всю партию (22 школа) и тов. Шапиро (54 школа); =5 с тт. Соболем (43 школа), Каценеленбогеном (55 школа), Королем (24 школа), Горенштейном (82 школа) и Аллой Рубинчик (79 школа).
После сеанса Капабланка, впервые давший в СССР сеанс против детей, заявил, что не ожидал от пионеров такой хорошей игры».
Как видим, перечень сыгравших вничью разительно отличается от приведенного Теплицким – совпала лишь одна фамилия из пяти! Более того, кроме Аллы Рубинчик, фамилии остальных четырех у Теплицкого в списке участников вообще отсутствуют. Думается, вопрос «что достовернее – газетная информация по горячим следам или результаты кропотливых поисков и расспросов действующих лиц и свидетелей несколько десятилетий спустя?» можно смело отнести к разряду риторических. И вряд ли причиной такого казуса стали лишь проблемы с памятью у респондентов. Уж чьи-чьи, а собственные достижения (если таковые действительно имели место) мы помним отлично...
Можно еще возразить, что кто-то из респондентов Теплицкого мог перепутать этот сеанс с другим, который экс-чемпион мира давал на следующий день в том же Дворце пионеров шахматистам второй категории. Но и вторая часть заметки в «Більшовике» безжалостно констатирует:
«19 июня во Дворце пионеров состоялось последнее выступление Капабланки в Киеве. Экс-чемпион мира встретился в сеансе одновременной игры на 30 досках с лучшими киевскими шахматистами второй и третьей всесоюзной категории.
Первой после трех часов игры закончилась партия с тов. Герцманом. Экс-чемпион мира прекрасно провел всю партию и вследствие матовой атаки принудил своего противника сдаться. Вскоре заканчивается вничью партия с тов. Белаковским.
Первую победу над Капабланкой одерживает после пятичасовой игры студент Киевского строительного института тов. Кац.
Общий результат сеанса +18 -5 (тт. Долгину, Кацу, Осипову, Равинскому и Фидельману) =7 (с тт. Белаковским, Блюмом, Калиной, Лемберским, Ногиным, Саусканом и Хавиным).
Принимая во внимание ровный и достаточно сильный состав участников сеанса, результат Капабланки нужно считать целиком удовлетворительным.
Сеанс, начавшийся в 7 часов вечера, продолжался более 8 часов и закончился после третьего часа ночи».
«Это ж как надо было по стране промазать, а?» – заметил однажды незабвенный генерал Лебедь…
ИСТОРИЧЕСКАЯ МИССИЯ ТРЕТЬЕГО ЧЕМПИОНА МИРА
Возвращаемся к Любе Коган. Будучи девочкой достаточно самолюбивой, она всегда с интересом и затаенной ревностью узнавала о различных достижениях сверстниц и неизменно задавала себе вопрос: «Неужели и я так не сумею?».
Каким-то образом ей стало известно и о достижении Аллы Рубинчик. Любовь Иезекиилевна утверждала, что почерпнула информацию из «Пионерской правды», но в номере главной пионерской газеты страны от 22 июня 1936 в заметке о сеансе имя Рубинчик не упомянуто (традиционно названы лишь победители). Не удалось найти подходящей публикации и в последующих номерах вплоть до конца года. Вероятно, упомянутые сведения поступили из какого-то другого источника. Но как бы то ни было, достижение незнакомой ровесницы не давало Любе покоя, и она «решила обязательно познакомиться с Аллой и подробно расспросить, как ей это удалось. Она жила на улице Меринговской (ныне ул. Заньковецкая), и я явилась к ней домой. Признаться, меня удивили жилищные условия, в которых пребывала их семья. Сама квартира была у них неплохая, но при этом было много детей, и я никак не могла понять, как они все размещаются на ночь – где спят и на чем... Кроме того, отец Аллы был очень болен, прикован к постели и еще много лет матери и детям приходилось за ним ухаживать...». Свой же успех новая знакомая объяснила просто: «Во-первых, мне постоянно подсказывали мальчики. А во-вторых, Капабланка всегда был настолько вежлив и доброжелателен, особенно с девочками, что когда во время очередного хода я нахально спросила “реми?” (“ничья?”), он с улыбкой ответил “реми!”».
Таким вот образом Люба незаметно психологически подготовилась к последующим встречам с мудрой игрой. Этому способствовала и дружба с учившимся в той же школе Колей Заноздрой, мать которого училась на одном курсе со старшей сестрой Любы. Коля был на два класса старше, и общение с ним нашу героиню нередко поглощало целиком. Коля был прекрасным рассказчиком. В их разговорах он неоднократно обращался к шахматным темам, рассказывал множество занятных историй из мира шахмат (очевидно, почерпнутых из литературы). И наконец тем же летом 1936 года произошла судьбоносная встреча:
«К нам на Лютеранскую однажды пришел человек от Дворца пионеров, который занимался поисками детей для шахматного кружка, обходя форпосты (нечто вроде дворовых детских спортивных клубов – Н.Ф.). В это время я уже была как раз председателем нашего форпоста. Но для того, чтобы тебя приняли в шахматный кружок Дворца пионеров, надо было провести шахматный турнир по месту жительства и представить его результаты. Я рассказала об этом визите своей подружке Лене Владовой и поделилась трудностями: этот «миссионер» интересовался, прежде всего, мальчиками, но их в нашей округе почти не было, а найти необходимое количество девочек, желающих принять участие в таком турнире, тоже не представлялось возможным. Но Лена смотрела на вещи гораздо проще и оптимистичней: «Люба, зачем тебе эти хлопоты? Давай нарисуем таблицу, впишем имена и фамилии недостающих участниц – и дело с концом!». Так мы и сделали: нарисовали таблицу, нас с Леной и Аллой Рубинчик изобразили победительницами, к ним дописали еще нескольких несуществующих девочек, а табличку затем принесли во Дворец пионеров. Так началась моя шахматная карьера».
В КУЗНИЦЕ ШАХМАТНЫХ ТАЛАНТОВ
Годом раньше, в 1935 году в Киевском Дворце пионеров начал работать шахматный кружок, который через год был преобразован в клуб, ставший вскоре одним из лучших в СССР. Душой клуба были его руководители – мастера Семен Натов (шашки) и Александр Константинопольский (шахматы). Работал там и еще один тренер, тоже пользовавшийся большой любовью детворы и для которого Д.Бронштейн нашел теплые слова в своей книге «200 открытых партий»:
«В Киевском Дворце пионеров инструктором шахматного клуба работал человек редкостных душевных качеств, шахматист большой практической силы и великолепный рассказчик. Находясь уже в почтенном возрасте, Семен Абрамович Саускан не выступал в серьезных турнирах, но, по-видимому, охотно играл с нами трехминутные партии». Внимательные читатели наверняка обратили внимание на его фамилию в перечне тех, кто сумел сделать ничью в сеансе с Капабланкой...
Л.Якир: «Постепенно я перестала заниматься музыкой, предпочитая все свободное время уделять шахматам и посещать шахматно-шашечный клуб Дворца пионеров. Помещение клуба до Октябрьской революции называлось Домом Купеческого Собрания. Во Дворце был большой зал с великолепной акустикой. На первом этаже размещались уютные комнаты с красивой внутренней отделкой, окнами которых солнечная сторона глядела на Крещатик и Владимирскую горку. В одной из таких комнат находился шахматно-шашечный клуб. Переступая порог этого помещения, я забывала обо всем на свете».
Вторая половина 30-х – Дворец пионеров (с сайта bigmir.net: «Спецпроект: Старые фото Киева»)
Купеческое собрание – Дворец пионеров – Национальная филармония Украины
«Директором клуба был мастер спорта по шашкам Семен Яковлевич Натов, пользовавшийся у ребят непререкаемым уважением, обладавший редким педагогическим талантом.
Меня включили в турнир девочек. Вскоре я поняла, что мальчики играют гораздо сильнее девочек. Особенно резко выделялись старшие мальчики – Коля Заноздра, Федя Деркач, Коляков и Заславский.
Я заняла в турнире первое место и получила приз – фотоаппарат «Фотокор». В клубе я почувствовала радость общения с ребятами, которые, как мне казалось, знают много интересного не только в шахматах и шашках».
Через несколько месяцев Люба Коган впервые стала чемпионкой клуба среди девочек, опередив Аллу Рубинчик. Шахматы уже захватили ее целиком. Но даже на фоне бесчисленных соревнований особое место в памяти оставил январь 1938 года, о чем лучше всего рассказала сама героиня нашего повествования:
«Перед Новым 1938 годом во Дворце провели турнир мальчиков и девочек (отдельно). Было объявлено, что победители будут включены в сборную команду школьников Киева, которая, возможно, на каникулы поедет в Ленинград на всесоюзное первенство. Ажиотаж был огромный.
Первое место в шахматном турнире мальчиков занял Коля Заноздра, имевший к тому времени 1-й разряд. Вплотную к Заноздре подошел ученик 44-й киевской школы 15-летний Лева Моргулис, имевший 2-ю категорию. Я старалась готовиться к каждой партии и в турнире девочек-шахматисток заняла первое место, завоевав 2-ю категорию.
В турнире мальчиков-шашистов победил Исер Куперман.
... В первых числах января Николай Заноздра, Лева Моргулис, Исер Куперман и я под присмотром взрослого шашиста, кандидата в мастера Владимира Небожатко отправились в Ленинград. Все, что было связано с этими соревнованиями, оставило в моей памяти одно из наиболее впечатляющих воспоминаний на всю жизнь.
Главным судьей турнира был Григорий Яковлевич Левенфиш, тогда чемпион СССР и уже гроссмейстер. Соревнования проходили в помещении Аничкова Дворца. Жили мы в гостинице «Октябрьская» на площади Восстания. Я жила в одном номере с одесской школьницей Цилей Фрид (она заняла первое место среди девочек).
В турнире были представлены детские команды самых крупных городов Советского Союза. За команду Москвы на доске старших школьников выступал Василий Смыслов – тогда ученик 10 класса, за младших – Юрий Авербах, на женской доске Шура Колесникова, на шашечной доске – Купцов.
Я с восхищением смотрела на многих игроков, о которых уже читала в таких газетах, как «Пионерская правда». Помню «очкарика» Марка Стольберга из Ростова-на-Дону. Все мальчики нашей команды играли блестяще, заняв призовые места на своих досках. Заноздра выиграл у Смыслова. Эта партия еще долгие годы приводилась в шахматной печати как образец талантливой игры победителя. Я заняла 13-е место в длинном списке участниц, потянув команду Киева вниз на второе место после команды Москвы».
Если быть точным, то на упомянутом III Всесоюзном турнире пионеров и школьников киевская команда поделила 2-3 место с москвичами, пропустив на первое место «хозяев поля». Все трое киевлян-юношей заняли в своих турнирах вторые места, причем Лева Моргулис в своем турнире повторил достижение старшего товарища, обыграв ставшего победителем Юрия Авербаха.
Люба тяжело переживала свои неудачи в турнире и даже спустя много лет испытывала глубокую благодарность к товарищам по команде, которые всячески старались успокоить ее. Возможно, такому климату в команде задал тон старший из ребят Коля Заноздра, старавшийся при каждой возможности вытащить ее на прогулку по Ленинграду и отвлечь от турнирных переживаний. Выходной день они посвятили Эрмитажу. Их общение давно уже не ограничивалось шахматными темами, а установившийся между ними уровень доверия прекрасно характеризует один более ранний эпизод, рассказанный Любовью Иезекиилевной:
«Нередко после клубных занятий мы гурьбой высыпали на Крещатик и рассеивались по своим домам, а некоторые иногда заходили напротив в Дом Обороны, где в зале нередко выступал Андрей Васильевич Трегубов – известный преподаватель истории Киевского университета им. Шевченко, прекрасный лектор, слепой от рождения, со своей аспиранткой Лидочкой. Говорили, что Лидочка – жена Трегубова. Овальный зал Дома Обороны собирал много слушателей. Нам после игр во Дворце пионеров тоже было интересно послушать Трегубова.
Однажды Трегубов рассказывал биографию Гитлера, а потом о Ницше, якобы оказавшем зловещее влияние на расовую теорию Гитлера. Было интересно, но несколько утомительно. Помню, подошел ко мне Коля Заноздра и посоветовал уходить. По дороге к выходу я заметила, что в зале остались и с интересом слушают двое младших наших ребят. Коля сказал, что это очень способные ребята Лева Моргулис и Дэвик Бронштейн. Затем Коля стал объяснять, что его раздражает фраза Трегубова о том, что советскому народу необходимо всюду соблюдать бдительность, а это звучит горько, когда слышишь, как многих «забирают» и непонятно за что. А об этом Трегубов умолчал. Еще Коля сказал: «Кругом мракобесие, а мы играем в разные игры».
Добавим еще несколько слов о дальнейшей судьбе друга детства и юности Любы Коган, сыгравшего в ее довоенной жизни столь позитивную роль. Коля Заноздра подавал большие надежды в шахматах, его фотографию неоднократно можно было увидеть в «Шахісте» и других газетах, а упомянутая эффектная победа белых в партии Заноздра – Смыслов во всесоюзном первенстве школьников 1938 года обошла печать всего Советского Союза. Однако, поступив после школы в медицинский институт, он нашел свое основное призвание в медицине. Но и с шахматами полностью расстаться не смог. В 1945 году он занял пятое место в чемпионате Украины, выполнив норму кандидата в мастера, после чего... почти на пятнадцать лет отошел от турнирной практики. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации, стал профессором, заведующим отделом функциональной диагностики в Институте клинической медицины (впоследствии Институт кардиологии им. Стражеско). Но любовь к древней игре дала себя знать: маститый ученый время от времени играл в киевских соревнованиях, и по впечатлению беседовавшего с ним А.Хавина (рассказавшего о своем визите к профессору на страницах «Шахмат в СССР», №11, 1965), явно сожалел, что не имел возможности уделять любимой игре больше времени. Никогда не отказывал коллегам-шахматистам в медицинской помощи по своему профилю, о чем до сих пор иногда вспоминают киевские шахматисты со стажем.
Л.Якир: «Профессиональная деятельность Николая Степановича Заноздры была связана с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Мой муж Николай Вениаминович Якир, неоднократно лежавший у него в отделении на лечении, часто говорил мне, что поражался внимательным и трепетным отношением Николая Степановича к больным. Умер Николай Степанович Заноздра в 1999 году от инсульта, от того же заболевания, от которого лечил и излечивал многие десятки больных».
Фотографии победителей Всесоюзного первенства школьников в журнале «Шахматы в СССР», №2 (1938).
пятница, 25.04.2025
