Противоречие в заголовке только кажущееся, и в этом долго убеждать читателя не придется. Почему главный? Ответ лежит на поверхности. Как еще позиционировать шахматиста, который не просто сыграл в шести подряд Высших лигах чемпионатов СССР (что, кстати, само по себе о многом говорит), но при этом еще четырежды (!!) попадал в призовую тройку, пускай иногда в дележе? А в одном из двух своих «неудачных» чемпионатов, собравшем абсолютно всю союзную элиту того времени, разделил «всего лишь» 5-6 места вместе с Василием Иванчуком? Что это, если не показатель суперкласса?

Но стать по-настоящему главным или одним из главных действующих лиц шахматного бомонда 80-х нашему сегодняшнему герою мешало его нежелание… быть таковым! Не хотелось вот так пробиваться к заоблачным высям шахматного Олимпа, расталкивая и протискиваясь сквозь друзей и коллег. Помешало то ли воспитание, то ли врожденная интеллигентность, то ли отсутствие крепких локтей, то ли что-то еще...

И оказались, таким образом, на одной чаше весов высочайшее мастерство (мой собеседник его оценил скромней: «определенный класс») и вытекающие из этого заманчивые возможности. А на другой – система ценностей и жизненных принципов, изменять которым, не говоря уже о том, чтобы радикально поменять, совсем не хотелось. Как нетрудно догадаться, ни одно из этих двух взаимоисключающих в большинстве случаев обстоятельств не смогло перевесить друг друга, результатом стало равновесие. Имелась ли альтернатива? Наверное, да, но это была бы уже другая история. А сегодня на черноморском побережье в городе под вековыми каштанами продолжает играть, пишет книги, размышляет, тренирует гроссмейстер-одессит ВЯЧЕСЛАВ ЭЙНГОРН.

Фото из архива В.Эйнгорна

Увы, не суждено мне быть оригинальным, поэтому начнём со стандарта. Как вы пришли в шахматы?

Наверное, методом исключения. Это же такое дело: у кого как сложится. Я мог заниматься несколькими вещами, но на большинство из них у меня не хватало терпения. А вот на шахматы хватало. Моя мама это заметила и отвела меня в кружок при одесском Дворце пионеров.

И когда это произошло?

Довольно поздно по нынешним меркам – мне было лет двенадцать-тринадцать.

Многие шахматисты вашего поколения пришли в шахматы действительно поздно, если сравнивать с сегодняшними шахматистами.

Да, хотя такие сравнения не работают. Другое совершенно время… В шахматы я умел играть и раньше, примерно лет с шести. Бабушка научила. Но это просто так была игра, среди всего прочего… Мама выбрала то, чему я мог бы учиться без лени, потому что человек я по природе достаточно ленивый. И это решение в пользу шахмат, скорее всего, оказалось правильным. Точно так же, когда потребовалось выбрать специальность при поступлении в университет, предпочтение было отдано математике – хотя интересно было многое.

Запомнился ли первый тренер? Как быстро появились первые успехи? Самое яркое детское впечатление за шахматной доской?

Понимаете, в серьезные шахматы я пришел, уже будучи достаточно взрослым. Тренера как такового у меня не было – я учился сам, у меня были стимулы. Мой дядя Алексей Александрович Клейман имел второй разряд – мы часто играли и он меня все время обыгрывал. Мне это не нравилось, и когда я выучил нотацию, то начал по памяти записывать наши партии, а потом их анализировать. Это все делалось самостоятельно.

Вы пришли достаточно взрослым и, наверное, читали какие-то шахматные книги?

Дядя и подарил мне первую книгу: «Сто партий» Кереса. Затем появились другие книги, в основном сборники партий. Шахматных учебников я не читал. Намного позже я прочел «Мою систему» Нимцовича и не могу сказать, что она мне понравилась.

???

Я в ней не нашел системы. Там много разных интересных партий и идей, но системы никакой нет. Вот на сборниках партий я действительно учился: пытался понять, почему шахматисты, чью игру я разбирал, делали именно такие ходы, а поскольку это все еще и объяснялось в комментариях, то было очень интересно.

Кто-то из товарищей детских и юношеских лет стал шахматистом?

Я не слишком долго занимался во Дворце пионеров, руководитель нашего кружка Александр Самуилович Зильберберг (теперь он живет в США) вскоре отослал меня в детско-юношескую спортивную школу при одесском шахматном клубе. Там я вскоре попал в группу перво- и второразрядников, и тогда мы все играли примерно одинаково. А затем жизнь сложилась по-разному: получилось так, что я пошел дальше, кто-то остался в шахматах как тренер, но для большинства шахматы не стали профессией.

Фото: М.Рабкин

Сейчас многие сильные шахматисты зачастую не имеют не только высшего, но подчас и среднего образования. Как складывались взаимоотношения шахмат и школы у Вас?

Прекрасно складывались: шахматные навыки и умение запоминать большие массивы информации очень помогали в учебе. Я всегда считал, что школьников заставляют учить кучу вещей, которые им совершенно не нужны. Но, поскольку это невозможно было доказать ни тогда, ни сейчас, я в старших классах как-то приспособился делать одни уроки на других уроках, чем сильно экономил свое время. Хотя на самом деле учиться-то совсем неплохо, если только это не докучает.

Вы получили серьезное образование, окончив математический факультет Одесского Университета. Не смущало при поступлении, что заниматься шахматами будет тяжеловато (и это еще довольно мягко сказано)?

Мне было нетрудно. Все-таки многое зависит от того, интересен или нет данный предмет. Когда человек вынужден что-то делать не «в охотку» – это всегда дает худший результат. А в принципе у шахматиста по определению должна быть хорошая память, ведь с плохой памятью просто невозможно сильно продвинуться в шахматах. И если такая память есть, то занятие точными науками не является проблемой, потому что в точных науках все достаточно четко: из одного следует второе, из второго третье и т. д. Лишь бы нравилось! Как-то у меня даже возник спор с рецензентом моей дипломной работы, который говорил: «…неправильно, что вы занимаетесь математикой и шахматами, потому что эти вещи не подходят друг другу». И приводил пример: «Эйнштейн любил играть на скрипке». У него была такая точка зрения, но я возражал: «А вот Ласкер был математиком!» На мой взгляд, математика и шахматы – очень продуктивное сочетание. Однако могут быть, конечно, и другие мнения.

Когда вы определили для себя, что будете шахматным профессионалом? Не возникало альтернативы заняться чем-то другим помимо, или даже жить без шахмат?

В смысле заняться той же математикой? Нет, не возникало. Когда я пришел обычным студентом в университет, то чувствовал, что в шахматах стою выше, а изучение математики просто воспринимал как приятное, интересное занятие и не строил в связи с этим никаких профессиональных планов. Потом я немного работал по специальности на кафедре математического анализа в Одесском педагогическом институте. Ректор института Виктор Бранкович (это отчество) Петрович (а это фамилия) был большим любителем шахмат, и благодаря ему я мог заниматься в основном своим главным делом, хотя все же иногда вел практические занятия по матанализу и даже вычитывал лекции, если отсутствовал или заболевал кто-то из настоящих преподавателей. Делать это было интересно, математика мне нравилась и продолжает нравиться до сих пор… Однако на первом месте всегда находились шахматы.

Фото: Б.Долматовский

При каких обстоятельствах пришли успехи мастерского уровня?

Уже во время обучения в университете. Все разряды, включая кандидата в мастера, я выполнял как нечто само собой разумеющееся. Позднее шахматное образование имеет свои преимущества: взрослый человек способен вести самостоятельную работу, а дети 5-7 лет этого еще не умеют и ими должны руководить тренеры: направлять, наставлять. В общем, были плюсы и минусы, продвигался я довольно быстро и к окончанию школы стал кандидатом в мастера, но со званием мастера получился «облом». Хотя сами турниры с мастерской нормой в Одессе проводились часто, попасть в них было нереально, для этого требовались деньги. Работал конвейер по производству мастеров спорта, где каждому, кто заплатил за участие, гарантировалось выполнение нормы. А я платить, естественно, не хотел – да и не мог, по большому счету.

Проходит мастерский турнир в Одессе, но ведь должен быть какой-то официальный номинант. Из чемпионата города, области?

Номинация была одна – денежный взнос. Проводились, например, чемпионаты УкрСовпрофа, то есть профсоюзные турниры, не прерогатива области. Или мемориалы Когана, Малиновского… Обычно таких соревнований было два-три в год.

Вообще-то не мало. В Казахстане, где я живу, в те времена вообще проходил один мастерский турнир в год.

Не мало. Я помню, в соседнем с вами Узбекистане проходил мемориал Ходжаева и что-то еще. Я участвовал в нескольких мемориалах Ходжаева – вот там как раз действовал иной принцип комплектования, играли местные номинанты. И потом эти перспективные ребята – Загребельный, Вахидов и другие – становились мастерами и гроссмейстерами. Но в Одессе организация мастерских турниров вызывала чисто коммерческий интерес, никто не ставил задачу кого-то у себя дома растить и воспитывать. Мне говорили: «Нет никакой проблемы, ты сам все придумываешь: платишь и заходишь! Не платишь – не заходишь…». Мастером я стал в 1976 году, когда собрался чемпионат Одессы с нормой. В нем сыграли и Альбурт, и Лернер, и Палатник, и другие, так что неожиданно «образовалась» норма. Соответственно, там ее и удалось выполнить. Причем как только мне присвоили звание, ситуация с игрой в одесских «расписных» турнирах поменялась с точностью до наоборот: теперь уже меня туда стали буквально тащить, а я упирался и отбивался как мог. Однажды это привело к большому скандалу. Я просто сказал, что не хочу и не буду, потому что плохо себя чувствую. И тогда меня чуть не дисквалифицировали.

Но ведь такие серьезные вещи как дисквалификация должны были идти через федерацию шахмат Украины?

Возможно. Сначала делу был дан ход именно в Одессе. Процесс пошел как раз перед очередным турниром молодых мастеров, но потом решили ограничиться лишь показательной поркой и устроили из всего этого цирк. Однако нам с моим тренером Богдановым было совсем не весело.

Итак, проводилось немало мастерских турниров, но международные соревнования крупного ранга случались достаточно редко. Матч Петросян – Корчной, турнир ЦШК 1976 года… Посещали?

Не помню об этом. Вот как-то шел полуфинал чемпионата СССР, там я был задействован в качестве демонстратора. Оказался на сцене и единственный раз в жизни мог наблюдать за игрой Штейна. Не скажу точно, какой год, кто еще играл, а вот Штейна запомнил.

В Одессе было столько сильных шахматистов: Вы, Тукмаков, Палатник, Альбурт, Лернер, Подгаец… При наличии столь значительного числа игроков высокого уровня был какой-то единый центр, который объединял всех? Вы встречались?

Нет, мы не встречались специально в том плане, чтобы вместе поработать. Скорее были тандемы, а что касается меня, то я был младшим по чину в этой компании. Уже много позднее вместе с Котей Лернером мы часто ездили на турниры, но работать вместе над шахматами – нет, этого не было. А вот с Николаем Легким я сотрудничаю с очень давних времен и до сих пор.

Есть в этом какое-то отличие от львовских гроссмейстеров? Они вроде общались между собой более тесно?

Я думаю, что это преувеличение.

Насколько успешно одесская дружина конкурировала со знаменитой львовской школой? Например, на Спартакиадах Украины?

Насколько успешно, не знаю. Я играл, по-моему, только в одной такой Спартакиаде. Это было очень забавно, в Симферополе, в 1983 году… В принципе реально конкурировать с львовянами не представлялось возможным. Однако в Симферополе турнир начался с того, что, во-первых, мы удачно стартовали, а во-вторых, разгромили команду Львова. Так уж получилось, чуть ли не во втором или третьем туре. После чего фактически открылась дорога к первому месту, ведь у нас тоже была сильная команда. А дальше началось самое интересное: дело в том, что неожиданный выигрыш соревнования совсем не входил в намерения нашего руководства. В случае победы в следующих обязательствах пришлось бы ставить завоевание первого места. А до сих пор мы жили спокойно и писали в планах, что боремся за тройку – зачем же поднимать планку? Срочно провели собрание, сбавили обороты и «благополучно» заняли нужное место.

Местные спортивные руководители, чтобы рапортовать об отлично поставленной работе, вроде наоборот должны стремиться к первому месту?

Понимаете, тут важно, чтобы у местного руководства были амбиции. Вот у Львова они были. Вот почему там прогресс продолжается и по сей день. Традиция – великое дело: работают тренеры, появляются сильные шахматисты. А в Одессе главным лозунгом вместо мастерства стала массовость. Когда-то у нас открывалось огромное количество шахматных клубов. В каждом районе города был свой. Клубы были во всех районах области. К нам приезжал чемпион мира Карпов и, как патриарх, «освящал» каждое новое помещение, благословляя на добрые дела.

С Константином Лернером
Фото: В.Левитин

В выступлениях прослеживается некая цикличность с переходом на более высокий уровень. Сначала вы трижды: с 1979 по 1981 входили в тройку чемпионата СССР среди молодых мастеров, а потом резко «рванули» уже в высших лигах.

Это не совсем связано друг с другом. Чемпионаты молодых мастеров были совершенно прекрасными турнирами. Ощущался сильный шахматный голод, и попадать в турниры было важно, тем более в такие. Поэтому я очень благодарен Анатолию Авраамовичу Быховскому, который пригласил меня в 1979 году сыграть в Баку. Кстати, после этого приглашения у меня появился постоянный тренер и секундант – Валентин Фомич Богданов (сейчас он международный мастер). На всех советских чемпионатах мы были рядом и, конечно, мои достижения – это и его достижения тоже. А турниры молодых мастеров стали отличной практикой. Там играли ребята, как правило, немного помоложе – кто на два, кто на три года. Какие-то вещи они делали лучше меня, какие-то вещи я делал лучше их. Но реально класс игры повышался не в чемпионатах молодых мастеров, а в чемпионатах СССР. Начиная, конечно, не с Высших лиг, а с самого первого моего Всесоюзного отборочного турнира в Бельцах в 77-м году. Для меня он был чем-то вроде «выхода в свет», там я впервые встретился за доской с гроссмейстером (Анатолием Степановичем Лутиковым). Участие в первой лиге (80-й год) стало следующим этапом обучения: в Ташкенте уже был более чем наполовину гроссмейстерский состав! Тукмаков, Разуваев, Кузьмин, Белявский, Цешковский, Романишин, Свешников, Дорфман, Рашковский… B 83-м году мое шахматное образование вчерне завершилось, а в 84-м я сыграл в Высшей лиге. Помог благоприятный случай: как раз тогда из отборочного турнира стало возможным выйти сразу в главный турнир страны.

Не кажется ли вам, что вы несколько скромничаете, говоря о случайном? Ведь вы с первого захода стали бронзовым призером!

Бронзовым призером я стал, конечно, не случайно. Хотя элемент везения всегда присутствует, потому что любой результат не бывает закономерен на 100 процентов. Он всегда в чем-то зависит от обстоятельств. Речь идет не о силе игры, но мало ли что может произойти? А вдруг звезды на небе расположатся плохо? Может трамвай опоздать, лифт застрять… В принципе, если много раз повторять попытки, то вероятность случайности уменьшается, однако проблема в том, что попыток обычно бывает не так уж и много. И требуется, чтобы в нужном месте и в нужное время вышло все как надо… Вот в том самом 1984 году Андрей Соколов стал чемпионом СССР. Разве это была случайность? Вовсе нет! Но все равно можно сказать, что чемпионам всегда везет. Тогда Андрей по праву стал победителем, никто ему конкуренции составить не смог. А в других чемпионатах СССР у него таких успехов не было, что это – случайность или закономерность?

Здесь с вами я бы, наверное, мог бы немного поспорить, ведь с 84 по 86 у Соколова шел стремительный подъем…

И что же потом случилось? Вот я же об этом и говорю. Стефан Цвейг называл такие вещи “звездными часами”. У каждого из его героев, порой совсем непримечательного по жизни человека, неожиданно проявлялись замечательные качества. Это одно понятие, а другим, безусловно, является класс. Классный шахматист обычно не опускается ниже какого-то уровня. Где-то после 83-го года у меня появился определенный класс.

И все-таки 1984, 1986, 1987 – три бронзы подряд в четырех чемпионатах! Далеко не каждому под силу!

Нет, немножко не так. Мои три бронзы были в 84, 86 и 89. Бронза – это хороший цвет, но все же не золотой.

Многие вообще мечтали просто попасть в Высшую лигу.

Я не думаю, что можно мечтать о бронзе – мечтать можно о золоте. Но не у всеx мечты сбываются. Понятно, что когда человек играет в турнире, он должен играть с прицелом на первое место. Если может. Однако часто бывает, что первое место вовсе не является первоочередной задачей. Например, в зональном турнире 87-го года моей задачей была обеспечить себе четверку, а не тройку и не первое место. В результате я и занял четвертое место. Третье-четвертое разделил, по коэффициенту стал четвертым. В 1984-м конкурировать с Соколовым было невозможно, это был его турнир. Точно так же невозможно было конкурировать в 86-м году в Киеве с Цешковским. А вот в Одессе в 89-м… Там у меня, действительно, были шансы на первое место. Реальные до самого конца, но золота не получилось.

А чемпионом стал Ваганян.

Да, Ваганян. Вот это, как раз, не было предначертано. Несомненного фаворита в круговом турнире обычно видно по игре за несколько туров до конца, и он сам чувствует «близость цели». Соколов или Цешковский – яркие примеры, они должны были стать чемпионами. И они ими стали. А 3-е место? Это только бронзовая медаль… Но, правда, за две «бронзы» мне присвоили звание «Гроссмейстер СССР». По иронии судьбы в том же 1986-м году я стал и международным гроссмейстером. В наши дни значение одного из этих званий стремится к нулю, а второе только повышается в цене. Уже не помню номер своего удостоверения, восемьдесят какой-то… То есть за всю шахматную историю Советского Союза было не больше девяноста гроссмейстеров СССР, вряд ли их много добавилось с 86-го по 91-й годы… Это для меня ценно как реальное отражение моих усилий и способностей. А что такое международный гроссмейстер, если таковых сейчас больше тысячи?

Как-то забывают еще упомянуть о дележе 5-6 мест в 55-м чемпионате с Василием Иванчуком. А ведь это был выдающийся чемпионат!

Турнир, возможно, и был уникальным по составу, но начался для меня очень скверно – я оказался в неравных условиях с остальными участниками. Провел несколько партий ниже должного уровня (одесский гроссмейстер включился вместо выбывшего по состоянию здоровья Михаила Таля. Беда заключалась в том, что экс-чемпион успел сыграть несколько стартовых туров, и Вячеславу пришлось работать в усиленном режиме, «закрывая» эти партии – прим. интервьюера). С другой стороны, я вряд ли мог составить конкуренцию Карпову и Каспарову, потому что они играли сильней – зато имел шансы занять не 5-е, а, скажем, все то же 3-е место. Тогда была бы еще одна “бронза” для коллекции, но не получилось.

Фото: В.Левитин

По действовавшим тогда правилам, шахматист, успешно выступающий в чемпионатах СССР, вправе был рассчитывать на получение хороших международных турниров. Как обстояли дела с международными выступлениями?

Существовал определенный регламент, который, в общем-то, соблюдался. Такой вопрос лучше задать тем людям, которые работали в этих структурах, я же рассказываю по памяти. В Москве формировался и тасовался список вакантных мест в международных соревнованиях, далее часть их распределялась по республикам – то есть появлялась квота центра и квота республик. Были турниры, которые проходили в Советском Союзе, а были турниры за рубежом. Эти последние делились на три категории по своей территориальной принадлежности. Первая категория – страны соцлагеря, вторая – Югославия и третья (самая вкусная) – страны капитализма. И когда шахматист попадал в высшую лигу, то становился номинантом от центра и мог претендовать на два турнира: один в Союзе, другой – за рубежом. Именно так я и получил в 1984 году свои первые международные турниры во Львове и Полянице-Здруй (Польша), в которых выполнял норму международного мастера. А до этого никаких шансов сыграть за рубежом у меня не было.

Имел место дефицит сильных турниров?

Имел место дефицит возможностей. Большинство советских шахматистов соревновались в «междусобойчике», из которого к международному признанию вела только узкая тропинка отбора. Многие так и не смогли себя реализовать и просто «заглохли», постоянно «толкаясь» друг с другом в отборочных турнирах и первых лигах. Особенно специфичной была первая лига – в ней, как в болоте, можно было застрять надолго. И когда после неудачного выступления в чемпионате 1985 года я вылетел из высшей лиги в первую, то едва не остался там на «второй год». Это соревнование сложилось для меня из рук вон плохо: в одной из партий я вместо очка получил ноль, а за 2-3 дня до финиша нам с Псахисом следовало экстренно завершить игру для того, чтобы успеть принять участие в международном турнире в Боре. Так что уезжал я из Харькова в расстроенных чувствах, ведь конечный результат «+1» означал невыход. Но затем за дело взялся Его Величество Случай: уже независимо от меня в оставшихся турах все партии закончились как по заказу, и по возвращении выяснилось, что я все равно попал в высшую лигу.

Место, которое занимали тогда шахматы в культурной жизни общества, было весьма и весьма почетным. Не случайно на матчах за корону и крупных турнирах можно было увидеть Ростислава Плятта и Аркадия Арканова, Михаила Жванецкого и Александра Калягина, Валентина Пикуля и Леонида Зорина… Да и шахматы были тогда весьма близки к творческо-интеллектуальной тусовке. Были знакомые у Вас?

Был знаком с несколькими, с тем же Аркановым… Но вообще-то среди видных деятелей культуры близких знакомых у меня нет. Несколько лет назад в Одессе на День города проводился праздник шахмат, и на него Владимир Борисович Тукмаков пригласил разных известных людей, которые любят играть в шахматы. Там я тоже кое с кем познакомился, но это так, между прочим. Вот если бы я сам был велик – все-таки великие тянутся к великим (улыбаясь).

Расскажите немного о командных турнирах, вы играли и на Олимпиадах, и на командных чемпионатах мира, и на чемпионатах Европы…

За команду Союза я играл всего два раза, хотя числился в сборной с 86-го года. Первая такая возможность представилась на чемпионате Европы, который проходил в Хайфе (1989). Эта поездка оказалась совершенно уникальной, но не по шахматному содержанию, а как первый (спустя очень много лет) официальный визит советской делегации в Израиль после восстановления дипломатических отношений. Мы летели первым прямым рейсом «Аэрофлота». И хотя опоздали на несколько часов, нас все равно ждали. Прием был совершенно фантастический – так, наверное, встречают только космонавтов. И это восторженное отношение сохранялось на протяжении всего турнира. Конечно, по тем временам советские люди не были в Израиле в диковинку, но советский человек, приехавший в Израиль именно в таком статусе, воспринимался почти как инопланетянин. Так что это было что-то. Ну и вообще интерес к шахматам тогда был значительно выше, чем сейчас.

Фото: В.Левитин

С кем из великих шахматистов эпохи 60-70 годов удалось встретиться за доской? Кто запомнился больше всех? Или, может быть, как-то повлиял?

Что касается “повлиял” – это вряд ли. К сожалению, я не всех застал… Были люди, с которыми я, если бы мог, охотно пообщался хоть как-то. Решевский, Найдорф… Фишер, само собой… Не сложилось. А вот из тех, с кем удалось – безусловно, Таль, Бронштейн, Смыслов… Хотя должен сказать, что мое общение с великими напоминает совсем не поучительные истории, а, скорее, анекдоты. Скажем, о том, как я был руководителем Бронштейна, помогал Смыслову делать шопинг в Лондоне, выслушивал признание Ботвинника в любви и тому подобное. Обыкновенные люди – но все они были страшно интересны, потому что умели делать в шахматах вещи, которые не умел делать я сам. Особенно Бронштейн и Таль. Два совершенно разных человека, но вот я бы выделил их.

А почему вы считаете их разными?

Ну, совершенно разные шахматы.

А мне как рядовому любителю кажется, что оба они с удовольствием атаковали, жертвовали, шли на риск…

Так и я с удовольствием атакую. Но, согласитесь, не Бронштейн и не Таль (смеемся вместе).

По истечении многих лет, как вы объясняете причину своего неудачного выступления в межзональном турнире (Загреб 1987)? Вашему коллеге по бронзе зонального чемпионата Яану Эльвесту удалось с первой попытки стать претендентом, а вот вам не повезло…

У той неудачи было несколько объективных причин, но зачем их сейчас перечислять? Лучше просто сказать, что плохо играл, и потому произошла осечка. И если бы представилась другая возможность на следующий цикл, я бы наверняка пошел дальше. Увы, второго шанса не оказалось.

Фото: В.Некрасов

В одном из своих интервью вы упомянули о том, что пишете книги по настроению, на интересные именно Вам темы. Скажите, что интересует на сегодняшний день?

Создание шахматных книг – дело весьма специфическое. Особенно сейчас. Поэтому сказать, что я пишу только по настроению, мало. Я в принципе стараюсь не заниматься вещами, которые мне неинтересны, но есть же еще и требования издательства. Книга должна хорошо продаваться – по крайней мере, продаваться так, чтобы не приносить убытков. И тут уже редактор указывает автору, каким должно быть его сочинение. Получается вопрос компромисса: я пытаюсь его соблюдать и стараюсь, чтобы интересно было и мне, и читателю. Есть авторы, для которых литературная деятельность просто является средством заработка, но я к ним не отношусь.

А какая книга, с вашей точки зрения, стала самой удачной?

Не мне судить. Самой интересной для меня была первая, в 2003 году – она делалась в новинку, в охотку, там я постарался выразить кое-какие свои мысли. Совершенно не бесспорные, но ведь именно этим и привлекательны шахматы. Если спорить не о чем, кому это все нужно? Шахматные книги “en masse” сами по себе являются интересной темой для разговора. Любое учебное пособие имеет довольно ограниченное применение, это просто техническая литература. А вот когда читаешь сборник партий, условно говоря, Петросяна или Таля с их собственными комментариями, то начинаешь понимать, как они мыслят… После этого, конечно, сам читатель не станет ни Талем, ни Петросяном, но зато сможет раздвинуть собственный шахматный горизонт и получит отличный стимул для совершенствования. Как-то так я пытаюсь строить свои книги – как материал для размышления. А тем, кто не любит размышлять, наверное, надо читать что-то другое.

Первая ваша книга тоже была сборником партий?

Нет. Я хотел сделать сборник собственных партий, но издательству это было невыгодно по той простой причине, что я не Карпов, не Каспаров, не Крамник, не Ананд. Покупательная способность такой книги оказалась бы невелика: есть люди, которые знают мое имя, но их мало. Современного читателя привлекает броский заголовок и обещание прогресса в его личных шахматах. Вот я и переквалифицировал задачу – в итоге появился не сборник моих партий (хотя их там большинство), а сборник мыслей. Опять же, не берусь судить о том, насколько хорошо получилось, но мне самому нравится. Конечно, это вовсе не значит, что должно также нравиться и всем остальным.

Многие известные шахматисты покинули ваш родной город и страну. Не возникало подобных мыслей?

Мысли возникают, вопрос в целесообразности. Понятно, что где-то существуют лучшие условия, понятно, что где-то жить комфортней и есть больше возможностей. Но все относительно… По ходу дела в моей жизни было несколько таких моментов, они не реализовались. Когда-то ведь получалось, что если уехал – так вообще уехал, все равно что на другую планету. А сейчас проблемы билета в один конец нет, мир открыт для жизни и работы – были бы достойные предложения. Например, в шахматном плане я с Одессой почти совсем не связан, так уж исторически сложилось. Для меня в спортивной биографии шахматными центрами становились Москва, Берлин, Париж, Киев, но не Одесса. Тем не менее, Одесса – это мой город: я здесь родился, жил и живу. А вот многие друзья, знакомые, родственники, одноклассники давным-давно разъехались по самым разным уголкам мира.

Фото из архива В.Эйнгорна

Получилось так, что мы не поговорили о Ваших занятиях на сегодняшний день. Тренируете?

Фиксированных занятий нет, я не связан сейчас какими-то контрактами. Есть парочка проектов для будущего, над которыми я работаю и размышляю. Не люблю бегать за работой, мне больше нравится, чтобы она искала меня сама. Если находит – хорошо, не находит – тоже неплохо.

У вас есть шахматисты, которым вы симпатизируете?

Смотря что понимать под симпатией.

Те, которым желаете успеха, следите за их выступлениями…

По возможности я стараюсь следить за выступлениями шахматной элиты, но не сильно этим увлекаюсь. Если говорить о «топ-игроках», которые импонируют мне по стилю, то мог бы назвать, допустим, Карлсена и Крамника. Хотя в целом шахматная индивидуальность – сейчас уже уходящая натура: компьютерные программы у всех одинаковы и различия неизбежно стираются. Вообще хотелось бы понять, что ждет шахматы в обозримом будущем. В разное время я обсуждал возможную перспективу развития с несколькими весьма известными шахматистами, интересовался, видят ли они проблему. В основном было два варианта ответов. Пессимистичный: да ладно, на мой век хватит. И оптимистичный: знаешь, мне все нравится!

В чем же проблема? Читерство, «убыстрение» контроля?

Быть иль не быть – вот в чем вопрос, как всегда. Пару лет назад Кирсан Николаевич Илюмжинов сказал одну очень умную вещь: он предложил полностью разделить все виды игры (классику, рапид и блиц), как сиамских близнецов. И в качестве первого шага к осмыслению современного шахматного бытия такое действие, на мой взгляд, было бы идеально. Прекратить играть рапид и блиц там, где играют классику. Не надо делать солянку из совершенно неподходящих друг к другу вещей. Ну, вот хотя бы такая проблема, например.

Я бы не сказал, что ее не обсуждают. Достаточно часто говорят о том, что в том же Кубке мира победитель не может выявляться на основании блица, тем более «армагеддона»…

Победитель-то как раз может, тут речь о другом. В свое время в матче Смыслов – Хюбнер победителя определили с помощью рулетки. Мне уже как-то приходилось об этом говорить: вопрос заключается не в том, КАК мы определяем, а в том, ЧТО мы определяем. Кто такой чемпион? Победитель чемпионата? Сильнейший шахматист? Если первое, то все очень просто: правила розыгрыша могут быть любые – лишь бы одинаковые для всех. Но если второе, то следует позаботиться о том, чтобы победа в таком соревновании не подвергалась сомнениям ни по качеству, ни по процедуре. Вот подобные темы, как мне кажется, намного полезнее обсуждать, чем читерство, дресс-код, зеро толеранс и прочее.

По «дресс-коду» и «зеро толеранс» готов согласиться с вами, но читерство представляется серьезной проблемой…

На высшем уровне читерство пока зафиксировано не было, состоялся только туалетный скандал. Хотя проблема действительно есть, потому что совсем нетрудно предсказать появление “умного” читерства, а лекарство от него может оказаться хуже болезни. Как я прочитал, сейчас на Кубке мира под подозрение уже попали ручки и наручные часы. Но ведь есть еще очки, слуховые аппараты, зубные коронки, протезы… Не проще ли при входе в турнирный зал выдавать игрокам спецодежду? Тогда заодно и “dress-code” соблюдем.

Проведение турниров и матчей должно быть приспособлено под зрителя?

Идеалист ответил бы: должно быть приспособлено под игру в шахматы. А уж дальше какая игра – такой и зритель. Но организатор предупреждает: расходы велики, так что поторапливайтесь, ребята. Думайте быстрее, играйте два раза в день, а еще лучше весь турнир за два дня. Почтенная публика его поддерживает, сами игроки тоже не против – вот и выходит, что классические шахматы только мешают, никому не нужны и должны умереть. Ну так дайте им эту возможность, посмотрим, что произойдет! А то ведь когда в турнире – причем даже в рамках одной партии – к классике добавляется рапид и блиц, то получается мутант. Какой смысл в таком существовании?

Но, может, гибридный вариант и есть новая ступень эволюции шахмат?

Правильно, а фильмы про киборгов смотрите? Они вполне могут быть следующей ступенью развития человечества, почему бы и нет? Сегодняшний читер – это прообраз будущего киборга, играющего в шахматы. Но ведь и сейчас в турнирах соревнуются уже не люди, а “кентавры” (по остроумному определению Бориса Францевича Гулько). Разве это не стоящая тема для обсуждения?

Не обсуждается все это потому, что вопрос чрезмерно сложен.

Нет, дело не в том, что сложно. Если вы почитаете в старых книгах комментарии и высказывания знаменитых шахматистов, то заметите, что все они были исполнены большого уважения к своему занятию. Играли по-разному, мыслили по-разному, но саму игру боготворили. А сейчас другое: игра служит только фоном. Причем я вовсе не считаю, что это плохо. Просто ДРУГОЕ.

Фото: В.Левитин

Вячеслав Семенович, что касается ИГРЫ, то я знаком с мыслями, которые во многом схожи с вашими. Просто не скажу, что они публикуются часто…

И напрасно, зима может оказаться близко. Как говорил Владимир Ильич Ленин, “идея становится силой, когда овладевает массами”. Однажды Давид Ионович Бронштейн прочел мне лекцию о контроле времени. Это было в Даугавпилсе в 78-м году: наша партия длилась очень недолго, и часа два после нее мы просто гуляли по турнирному залу. Он взял меня под руку и делился своими мыслями, а иллюстрацией служила игравшаяся на наших глазах партия Каспаров – Палатник. Там как раз стояла позиция, в которой белым надо было принимать важное решение.

«Смотрите, – объяснял Бронштейн, – у нас контроль 2.5 часа на 40 ходов. У Каспарова достаточно времени, он выбирает ход, а их всего три. Можно бить слоном на g5, можно пойти Фh5, и можно пойти h4. Имея необходимый запас времени, Каспаров пытается просчитать, что там получится. А если бы у него сейчас было всего 15 минут? Вы полагаете, он выбрал бы другой ход? Ничего подобного! Он все равно сделал бы один из этих трех, просто быстрее. Слишком долго думать над шахматными ходами нет никакой необходимости…». «Так говорил Заратустра», а я слушал очень почтительно, пытался возражать – но не сильно. Ведь тогда все это выглядело обыкновенным чудачеством, однако спустя 20 лет идея быстрой игры завладела массами, и вскоре долго думать во время партии стало нельзя.

Час над ходом размышлять, конечно, не получится…

Да. А в комплекте с укороченным контролем идут еще часы Фишера. С их помощью время, которое имеется на обдумывание, растягивается как резина. В результате человек случайно время просрочить не может, всегда есть дежурные секунды. Но если ненароком углубишься в позицию разок-другой, то затем оставшиеся до контроля ходы будешь как миленький исполнять за 30 секунд. А контроля-то может и не быть. Шахматисту вручают костыль и говорят: с ним ты никогда не упадешь. Правда, и не полетишь. Но не упадешь.

Мне тоже приходили в голову мысли о том, что человек может находиться в перманентном цейтноте. Жестоко…

Это не то, чтобы жестоко, – это значит, что современному шахматисту задумываться во время партии не положено. Пусть заранее поразмышляет дома, вместе с компьютером. Но за игру в шахматы обидно, она теряет смысл…

Судьбы «шахматного человечества» тоже нельзя сбрасывать со счетов…

Как же без человечества? Шахматисты играют для зрителей. А зрителям скучно следить за одним поединком в течение 7 часов. Хотя ведь рапид и блиц – всего лишь бледные тени настоящих шахмат, они ничего не стоят без оригинала. Был такой чудный мультфильм Хитрука: водитель останавливается на перекрестке, бросает монетку в автомат. Включается экран, демонстрируется трагедия Шекспира “Отелло, венецианский мавр” Отелло женится на Дездемоне, коварный Яго подбрасывает платок, ревнивый мавр душит молодую жену. Падает занавес, загорается зеленый свет светофора, водитель едет дальше. Теперь он знает Шекспира. Понимаете, чтобы получать настоящее удовольствие от шахмат, над ними необходимо думать. Столько, сколько требуется. И за доской, и в зрительном зале, и в интернете. Это не продукт быстрого приготовления.

А компьютер, с вашей точки зрения, угрожает игре?

Компьютер не угрожает. Компьютер шахматы убьет. Рано или поздно. Ведь шахматы интересны лишь постольку, поскольку в них играют люди. И цену в шахматах имеют только человеческие достижения – вместе со всеми сопутствующими ошибками, неточностями и заблуждениями. Никто из современных игроков уже не станет легендой – просто потому, что есть компьютер, который стоит выше всех. Однако вместо того, чтобы драматизировать, лучше просто радоваться игре и стараться сохранять ее традиции.

Немножко грустной, с моей точки зрения, вышла концовка беседы. Впрочем, Вячеслав Семенович как математик и философ мыслит, вероятно, по-другому. Есть заданная модель с конечным вариантом решения, и рано или поздно ключи будут подобраны, а радоваться и получать удовольствие от игры можно еще бесконечно долго. Так что GAUDEAMUS!

Беседу вел Сергей КИМ