Победитель Мемориала Алехина ответил на вопросы Владимира Барского, а также посетителей форума ChessPro.

– Левон, много в последние дни поздравлений, просьб об интервью?

– Да. Когда попадаешь на телевидение – не важно, что ты там сделал, – люди бывают очень взволнованными. После того как сюжет про Мемориал Алехина показали по ОРТ, я получил множество звонков.

– Наверняка и в Армении был сюжет на ТВ?

– Да. Но в Армении это привычно, а в России – не очень.

– Хотел бы начать нашу беседу с вопроса, который задает гроссмейстер Михаил Голубев: действительно ли шахматная игра имеет отношение к миру искусства?

– Безусловно. Мне кажется, любая сфера деятельности, где создается произведение, которое можно посмотреть десять раз и не устать от этого, относится к миру искусства. Я, например, могу снова и снова изучать какие-то партии, перечитывать книги известных шахматистов и каждый раз находить в них что-то новое.

– Считается, что шахматы – симбиоз многого. Насколько важна для вас та составляющая, которая связывает шахматы с искусством?

– Не знаю, как другие, но я свои лучшие партии играл в воодушевленном состоянии. Для меня эта составляющая очень важна.

– Откуда черпаете вдохновение?

– Из других форм искусства: из музыки, живописи, поэзии, литературы, кинематографа…

– Обстановка в турнирном зале влияет на настрой, на вдохновение?

– Для меня очень важно, чтобы в зале была публика. Я люблю, когда люди приходят и смотрят; в этом случае чувствую себя намного лучше.

– Несмотря на то, что зрители могут шуметь, а кто-то забудет выключить телефон?

– Ну, это неизбежные издержки, я к этому отношусь с пониманием.

– Такой еще вопрос мне показался интересным: желание побеждать есть у каждого, а есть ли у вас страсть побеждать?

– У меня больше желание, не страсть. Хочется выиграть, но я не схожу с ума ради этого. Я стараюсь сделать всё, что от меня зависит, но если не выигрываю, то не так уж расстраиваюсь, поскольку понимаю, что с этим ничего не поделаешь. Мои соперники тоже ведь хотят выиграть, а я их уважаю. Если два сильных шахматиста играют в хорошие шахматы, то вовсе не обязательно, чтобы в равной борьбе один из них выиграл.

– Но порой складывается впечатление, что некоторые решения вы принимаете несколько импульсивно: мол, именно этого соперника обязательно надо обыграть! Вспоминаются партии с Дин Лижэнем в Париже, с Макшейном в Москве…

– Я понимаю, что нужно стараться обыграть игрока, который, быть может, в данный момент чувствует себя не очень уверенно. Естественно, психологические факторы я пытаюсь учитывать. Иногда угадываю, а иногда и прогадываю. В моей игре присутствует большой процент риска, и не всегда он себя оправдывает.

– А каков он – процент риска? Сам я далек от покера, но слышал, что там треть успеха зависит от умения, треть – от психологии и треть – от везения. А в шахматах?

– Я тоже с покером незнаком. Считаю, что в шахматах везения как такового нет вообще. А психологии на самом высоком уровне, может быть, процентов сорок.

– Так много?

– Ну да. Это и выбор дебюта – с учетом того, чего ты ожидаешь от соперника, и все эти маленькие детали – какой выбираешь ход в той или иной ситуации во время партии. Иногда говорят: сегодня он играл очень остро; но в действительности это связано с тем, против кого ты играешь.

– Нет ли ощущения, что кто-то из элитных шахматистов уделяет психологии больше внимания, чем остальные?

– Мне кажется, у всех варьируется степень погружения в психологические проблемы. Иногда перебарщивают с психологическим подходом: пытаются влезть в мозг сопернику и не угадывают. Например, постоянно пытаются удивить оппонента, а это играет против них самих.

На мой взгляд, слишком уж увлекаться этим не стоит. Очень важно, чтобы ты играл именно в шахматы. Но игнорировать психологические моменты тоже нельзя. Я не всегда обращал на это внимание, но последние 2-3 года больше начал этим заниматься: например, стараюсь подобрать дебютный вариант под конкретного противника.

– А кто из шахматистов, по ощущениям, психологически наиболее тонко чувствует соперников?

– Сложно сказать, всё меняется от партии к партии. Бывает, например, что человек 20 лет играет в шахматы на самом высоком уровне и только последние несколько лет начал обращать на это внимание. Можно просто быть универсалом, наплевать на психологию и хорошо играть в шахматы. Большинство игроков, которые находятся на достаточно высоком уровне, хорошо знают свои слабости и свои преимущества. А только в этом случае можно задумываться над тем, как наилучшим образом построить свою игру.

Я лично считаю, что психология сама по себе не менее важна, чем, например, знание теоретических эндшпилей. Но это – чисто для меня.

– Действительно ли Магнус Карлсен великий психолог? Или, как считает Виктор Львович Корчной, он гипнотизирует соперников?

– Мне кажется, он просто хороший шахматист. Не уверен насчет его психологических способностей; я на себе не чувствовал ничего сверхъестественного. Но каждый раз, когда играешь против очень сильного игрока, это своего рода гипноз! Такой соперник может удивить тебя своими решениями, нестандартным подходом к игре. При этом он не обязательно должен быть первым по рейтингу; он может быть и двадцатым, и пятидесятым. Всё зависит от его настроя на турнир и на партию с вами.

– Левон, вы говорили, что поддержка болельщиков для вас в радость.

– Да, конечно.

– А бывает такое, что излишнее внимание мешает?

– Большинство моих болельщиков понимает, что я часто занят; они не назойливы, а деликатны. Но бывают, конечно, и другие случаи. Вспомним хотя бы великого Рафаэла Артемовича Ваганяна: вероятно, ему иногда поклонники мешали. Но мне как-то удалось провести грань, и болельщики понимают, что шахматы должны быть на первом месте, а лишь потом – человеческие отношения.

– Во время турнира претендентов в Лондоне не было излишнего ажиотажа вокруг вас, давления болельщиков?

– Нет-нет, всё было отлично. Я сам слишком хотел хорошо сыграть, поэтому перенапрягался.

– Чувство повышенной ответственности мешало?

– Нет, не ответственности. Мне казалось, что я хорошо готов и именно в этот раз нужно воспользоваться всей помощью, которая была мне предоставлена со стороны моей страны и правительства.

– Было такое чувство: сейчас или никогда?

– Нет-нет! Просто в Казани я знал, что играю неплохо, но не так хорошо готов. А в Лондоне мне казалось, что и с подготовкой всё в порядке, и с игрой.

– При таком напряженном турнирном графике какой у вас рецепт отдыха, чтобы к новому старту подойти более-менее отдохнувшим?

– Мне про этот рецепт говорили многие: желательно один из турниров выиграть! (смеется). Это обычно дает хороший заряд. Других рецептов я не знаю; разве что, больше внимания уделять физической подготовке. Надо держать себя в тонусе, а то от постоянного напряжения можно превратиться в овощ.

– Левон, хотел бы озвучить такой вопрос: каких шахматистов вы относите к элите?

– Я всегда смеюсь, когда слышу про подобные категории! Всегда с радостью читаю, когда кто-нибудь про это пишет; это не то чтобы глупо, но мне кажется, что история всегда более справедлива, чем все эти разговоры за чаем.

Я, например, воодушевляюсь, когда про нашу сборную говорят, что она не попадет даже в десятку или пятерку: появляется дополнительный стимул. Наверное, выдаю секрет, но очень надеюсь, что так будет продолжаться всё время! Так называемые «эксперты» будут говорить, что мы не находимся на должном уровне, не входим в ту категорию или в эту.

Мне кажется, каждый человек сам для себя определяет, кого он считает сильным шахматистом, а кого нет. Я сильными считаю многих игроков, в том числе и некоторых из тех, у кого рейтинг и спортивные достижения не столь уж высоки.

– У вас есть своя шкала: кто сильный, а кто не очень?

– Я лично всегда делил шахматистов на исполнителей и композиторов. Шахматист, который своей игрой привносит что-то новое, придумывает какие-то идеи, поднимает новые дебюты. Или шахматист, который просто хорошо работает, учит варианты и играет с полной концентрацией. Я всегда больше уважал шахматистов, которые что-то привносят своей игрой.

– Шахматистов-творцов?

– Да. Естественно, моя шкала будет отличаться от шкалы кого-нибудь еще. Она столь же необъективна, каким я бываю в своем творчестве.

– Кого из творцов вы особенно цените?

– Из любимых шахматистов современности это, естественно, Магнус Карлсен и Володя Крамник. Так, надо подумать… Мне очень нравится также Боря Гельфанд – не только как друг, а больше как боец: он всегда нацелен на борьбу, а это дорогого стоит. Я играю с величайшими шахматистами в истории, и мне это очень приятно. Тот же Иванчук, тот же Ананд, тот же Топалов… Имен слишком много, а лист надо где-то заканчивать! Поэтому я не буду очень оригинальным, но первые два имени для меня – особенные. Я считаю их очень сильными шахматистами и, наверное, поставил бы повыше других, кого я назвал.

– А каково ваше мнение по поводу ситуации, сложившейся вокруг Карлсена? Вы бы на его месте согласились играть матч на территории соперника?

– Я просто не знаю всей предыстории. Насколько мне известно, Индия приглашала еще матч Ананда с Гельфандом, и потом им пообещали, что они проведут следующий матч. Я с этими вещами незнаком; могу только сказать: было бы демократично, если бы обе стороны могли сказать свое слово, а не быть поставленными перед фактом.

– Левон, нынешняя система розыгрыша первенства мира, на ваш взгляд, оптимальна? Или нужно прислушаться к предложению того же Карлсена о том, чтобы лишить чемпиона мира особых привилегий и предложить ему отстаивать свой титул в турнире восьми сильнейших гроссмейстеров мира?

– Я считаю, что обесценивать звание чемпиона неправильно; титул должен разыгрываться именно в матче. Благодаря этому мы имеем особое внимание к этому званию – потому что мы не обесценили его.

– Чемпион должен дожидаться претендента и играть с ним матч?

– Да, но «дожидаться» – не совсем правильное слово. Матч между чемпионом и претендентом не происходит ведь через неделю после окончания отбора, как было в 1998 году, когда Ананд отобрался к Карпову. Сейчас всё достаточно справедливо: ты отобрался и получаешь возможность спокойно подготовиться.

– Двухкруговой турнир претендентов лучше, чем кандидатские матчи?

– Мне кажется, последний турнир получился очень интересным для публики. А идеальной системы никогда нет. В свое время я предлагал, чтобы три победителя турнира восьми играли матч-турнир, но эта система довольно громоздкая. Нынешняя, наверное, лучшая из всех.

– Сейчас, чтобы пройти в турнир претендентов по рейтингу, необходимо принять участие в Кубке мира. Вы планируете там выступать?

– Честно говоря, я только приветствую это условие. Это неправильно, если ведущие игроки не задействованы в главных соревнованиях цикла. Первым по рейтингу не обязательно отобраться из Кубка мира. И я, и Владимир Крамник можем вылететь даже после первого раунда, но мы же профессионалы, мы же не поедем туда просто так, чтобы отметиться. И получится, что все ведущие игроки задействованы в турнирах мирового цикла.

Я считаю, что этот пункт обязательно должен быть в следующих контрактах. Вообще-то желательно, чтобы система розыгрыша не менялась хотя бы лет пять, стала для всех привычной и понятной, и тогда у нас, дай Бог, появятся корпоративные спонсоры. Будет четкая, понятная для всех система.

– С каким соперником вам приятнее играть – с другом или менее для вас симпатичным человеком?

– Мне приятнее играть с друзьями: хотя бы не так обидно, когда проигрываешь (смеется). А еще приятно: ты можешь обыграть друга и потом после партии его чуть-чуть «потроллить», как говорят сейчас на модном языке. Сядешь где-нибудь с другом и скажешь: «А помнишь, как красиво я тебя обыграл!..»

– Еще вопрос с форума: нужна ли сейчас ведущим игрокам большая команда помощников, как в свое время у Карпова или Каспарова?

– Не думаю, что сейчас это реально – работать с большой командой. Максимум 3-4 человека. Чем больше людей, тем больше проблем. Другое дело, если кто-то не справляется с обязанностями, то всегда нужно иметь людей, которые смогут его заменить. Но если ежедневно получать информацию от 10 человек, то ты просто не успеешь всё обработать. А мне кажется, любой игрок, который дошел до элитного уровня, не очень-то доверяет другим шахматистам. Ему обязательно нужно прочувствовать позицию, «прощупать» самому и понять, можно это играть или нет. Для этого нужно время, а если тебя будут бомбардировать вариантами с четырех сторон, то тут уже не до турниров!

– Достаточно работать в постоянном контакте с 3-4 надежными помощниками?

– У меня в постоянном контакте только один человек, которому я что-то посылаю и от которого получаю информацию, с другими контактирую периодически. Мне кажется, один-два – это стандартная ситуация.

– Сейчас такое интересное время, что ведущие гроссмейстеры часто «меняются ролями»: один может оказаться секундантом у другого, потом тот – у третьего и так далее. Могли бы представить себя в роли секунданта?

– Думаю, мне было бы очень сложно. Вообще-то я сам не очень хорош в компьютерном анализе, поэтому быстро решить какой-то вопрос я бы, наверное, не смог. Мне нужно поставить позицию на доску, подумать, что-то записать, а это требует много времени. Наверное, с решением конкретных вопросов, когда в каком-то варианте что-то горит, я бы не очень хорошо справлялся.

– Вы сказали «записать»: именно на бумаге записать, или в компьютере?

– Я люблю записать на бумаге свои предварительные выводы. Это чуть-чуть, конечно, старомодно, но мне кажется, что важно посмотреть на доску, понять, какие тут есть ходы-кандидаты, и лишь потом начинать анализ. Потому что очень часто, если сразу включишь компьютер, из первых своих трех-четырех кандидатов не увидишь ни одного на экране. Так что, мне кажется, моему работодателю было бы со мной непросто! (смеется).

– Вы шахматы с собой на турниры возите?

– Естественно. А как иначе? Смотреть на первые линии и считать себя сильным шахматистом? Мне кажется, сильный шахматист может найти ходы не хуже, чем те, которые показывает компьютер.

– Как вы для себя определяете, когда во время анализа надо смотреть на доску, а когда – на монитор?

– Когда получается какая-то тактическая позиция, пора обращаться к компьютеру. В принципе, он учит людей лениться: сидеть, как дрон, и просто нажимать на клавиши. А если человек работоспособный, то ему ни к чему включать компьютер в начале анализа. Надо хотя бы понять, что творится на доске. Потому что часто позицию, которую ты хочешь играть, компьютер оценивает очень негативно.

– Можно с ним не соглашаться?

– Всё зависит от человека: ты волен поступать так, как тебе нравится. Я предпочитаю прочувствовать, подходит ли мне та или иная позиция по духу. Если позиция не моя, то я никогда на нее не пойду, как бы ни оценивал ее компьютер.

– На ваш взгляд, шахматы в общественной жизни занимают сейчас то место, которого они достойны?

– Шахматы – это все-таки сложная игра. Как и все сложные вещи, они в определенном смысле относятся к андеграунду. Мне кажется, большинство из тех, кто знакомится с шахматами, вскоре начинает понимать, насколько это интересно. Но мы не продукт телевидения, хотя я могу и ошибаться. Наша игра очень сложная, и чтобы приобщить к ней человека, требуется очень много усилий. Так что трудно сказать, находятся ли шахматы там, где они того заслуживают, или нет.

Как человек, который занимается шахматами всю свою жизнь и очень их любит, конечно, я мечтаю о том, чтобы в шахматы играл любой. Но мне бы не хотелось, чтобы широкая публика только от компьютеров узнавала, как правильно играть, а как неправильно, и была лишена чувства эстетики. Понятно, что приобретая популярность, ты должен чем-то жертвовать, но я опасаюсь, что мы можем потерять нечто очень ценное… В современном мире многие комментаторы зачастую даже не тратят время на то, чтобы подумать головой, а просто смотрят на экран и считаются большими мастерами. Грустно на это смотреть…

Так что вопрос неоднозначный. Желание популяризировать шахматы у меня есть, но как сделать их массовым продуктом, ответа пока что нет.

– Слышал, что вы с Габриэлом Саргиссяном собирались открыть гроссмейстерскую школу в Ереване. Она уже работает?

– Это сессионная школа; в свое время я тоже ездил на сессию школы Петросяна. Габриэл уже пару раз проводил сборы, а в этом году, надеюсь, и я проведу. Аршак Петросян тоже был на сессии, и другие гроссмейстеры, любезно согласившиеся помочь нам с этим проектом. Может быть, наши старомодные взгляды на некоторые вещи будут еще полезны детям! Например, изучение классики – это, на мой взгляд, самое полезное, что может сделать подрастающий шахматист. Для нас, воспитанных в советское время, это кажется естественным, а современные шахматисты, даже очень сильные, зачастую об этом и не задумываются.

– Проведете сессию, несмотря на свой очень напряженный турнирный график?

– Мне бы очень этого хотелось. Шахматы в нашей стране – это уже часть нашей армянской культуры, и я бы не хотел, чтобы мы ее потеряли. Мое желание – чтобы в шахматы в Армении всегда играли настолько же сильно, как сейчас.

– Левон, вы еще молодой человек, но представим, что через какое-то время у вас будет сын или дочь. Хотели бы, чтобы дети пошли по вашему пути и стали шахматными профессионалами?

– Да, я бы очень хотел, чтобы сын или дочь играли в шахматы. Очень бы хотел, если у меня, дай Бог, будет дочь, чтобы она постаралась повторить путь Юдит Полгар. Я считаю, что разницы между женскими и мужскими шахматами не должно быть. На мой взгляд, шахматы – это единственный вид спорта, в котором женщины сопоставимы по своим силам с мужчинами. Я на эту тему часто говорю; хотелось бы, чтобы и в наших школах в Армении, и везде девушки постепенно перестали играть в своих турнирах, а просто играли бы в шахматы.

– Но им же, наверное, сложнее бороться с мужчинами?

– А мне кажется, нет! Просто если ты ленишься, если ты играешь со слабыми, то начинаешь играть слабее.

– Девушки ленятся?

– Мне кажется, они между собой играют и ленятся, да. Если бы они больше работали, то играли бы так же сильно, как парни. Наверняка ведь на Юдит Полгар поначалу смотрели дикими глазами. Но ее родители – смелые люди.

А почему Хоу Ифань мало играет в мужских турнирах? Там другое: есть правительственное задание, что она должна снова стать чемпионкой мира. Я считаю, что Юдит – особый талант, но уверен, что Хоу Ифань тоже играла бы на уровне 2650. Это солидный уровень.

– Мы говорили о шахматистах-творцах и шахматистах-исполнителях. У меня всегда складывалось впечатление (быть может, сугубо ошибочное), что женщины – в чистом виде исполнительницы, творцов там нет. Или это не так?

– Думаю, это всё связано с работой. Я, например, ничего особенного за свою жизнь не придумал, пока не начал работать над шахматами. Играл неплохо, но не думаю, что как-то особенно усиливался. Но когда начал работать, то появились некоторые идеи, игра стала более зрелой.

– Начало работы – какой это примерно период?

– Постоянно я начал работать году в 2008-2009. Стал стремиться к тому, чтобы поехать на сборы вместо того, чтобы поехать… не знаю, куда (смеется). Скорее, в 2009-м, когда мне стало казаться, что могу уже со всеми бороться на равных.

– Левон, оптимистично ли вы оцениваете будущее шахмат?

– Мне кажется, шахматы есть и будут, если не в нынешней форме, то в форме фишеровских шахмат, которые я тоже считаю интересными.

– Но их почему-то никто сейчас не развивает.

– Потому что людям в настоящий момент интересны классические шахматы. В принципе, грех жаловаться, ведь при желании можно играть в турнирах каждый день. Я просто поражаюсь: турнир идет за турниром! Даже обидно, что приходится от некоторых отказываться.

– Классические шахматы живы и будут жить?

– Думаю, до конца моей карьеры их точно хватит!

– А рапиду и блицу какое место отводите?

– К блицу отношусь как к хорошему времяпрепровождению, а когда за него еще дают призы, я вообще счастлив. Получаешь удовольствие и еще получаешь за это деньги! Рапид – тоже интересная игра.

Я не такой уж большой любитель рапида и блица, но когда бывают интересные турниры, то почему бы не сыграть? Скажу вам по секрету, я больше люблю играть вслепую. К сожалению, ван Остером перестал проводить свой прекрасный турнир, но в прошлом году мне удалось сыграть на Интеллектуальных играх в Китае.

– Еще вопрос с форума: читали ли вы диссертацию Петросяна «Логика в шахматах»?

– Не читал, но было бы интересно прочесть. Не думаю, что в моей игре много логики, в ней больше интуиции. Но у Тиграна Вартановича любой найдет, чему поучиться, потому что это уникальный шахматист, один из моих любимейших.

– В завершение беседы, пожалуйста, назовите несколько самых значимых для вас шахматистов в истории.

– «Значимых» трудно сказать, но есть такое понятие – «любимых». У меня Алехин любимый шахматист, партии Спасского очень люблю. Петросян, естественно. Конечно же, Каспаров. Обычно называют разных людей, но я обобщил – назвал только чемпионов! (смеется).

Список, конечно, громадный. Наверное, недостаточно будет назвать даже сто имен людей, от которых я что-то почерпнул. Например, многие считают, что ереванская шахматная школа началась с Олега Ивановича Дементьева. Правда, я лично не был с ним знаком, но тоже в некотором смысле его «продукт», потому что Аршак Багратович Петросян был его учеником; Володя Акопян и Сергей Мовсесян тоже у него занимались. Людей, которые повлияли на мою игру, очень много. Это и мой первый тренер бакинский гроссмейстер Меликсет Хачиян, и его тренер Александр Шакаров. Я всегда люблю прослеживать, откуда у игрока его стиль. Обычно это легко понять, когда знаешь людей, которые ему близки.

– Левон, спасибо за интересную беседу, и желаю успеха в Норвегии!

– Спасибо, буду стараться!