С НАМИ ОН ИЛИ НЕ С НАМИ?

Фразу Крыленко: «С гражданином Алехиным у нас теперь покончено – он наш враг, и только как врага мы отныне можем его трактовать» – знают все. Но почему реакция главы советских шахмат была столь яростной, если не сказать истеричной? Даже если Алехин и наговорил чего-то лишнего на банкете в Русском клубе в феврале 1928 года, зачем же сразу «стулья ломать»? Я думаю, ответ в предыдущей фразе Крыленко, которую цитируют гораздо реже: «Если были слухи после его победы над Капабланкой о том, что он якобы не прочь вернуться в СССР, то теперь ясна вся вздорность и необоснованность этих предположений». Вот вам и причина: Алехин обманул ожидания! Не исключено, что Крыленко уже заверил Сталина, что новый чемпион мира «наш» и близок к возвращению на родину…

На то, что в СССР от Алехина ждали решительного шага, указывает многое. Уже через неделю после победы в Буэнос-Айресе одесские «Вечерние известия» (6.12.1927) выдали сенсационную заметку «Алехин возвращается в СССР». Можно было бы не принимать ее всерьез, если б там не цитировался Крыленко:

«По полученным сведениям, чемпион мира по шахматам А.А.Алехин высказал желание возвратиться в СССР, подав соответствующие ходатайства о восстановлении советского гражданства. По этому поводу председатель шахсекции ВСФК тов. Н.В.Крыленко сообщил следующее:

– Никаких официальных заявлений от гр. Алехина мы до сих пор не получали. Для этого есть установленные законом пути.

У Алехина не было оснований жаловаться на Советский Союз и недостаток внимания. Если верно то, что в нью-йоркском турнире 1924 года он эмблемой своей выставил трехцветный царский флаг, он должен будет в своем заявлении указать такие мотивы, которые создали бы уверенность в том, что нынешняя просьба не является только одной “шахматной комбинацией” нового чемпиона.

Мы приветствуем всякие таланты и ценим их – в том числе и талант Алехина – лишь постольку, поскольку они могут быть использованы нами в общей работе над культурным развитием и подъемом трудящихся масс. Это Алехин должен знать. Согласен он искать с нами общий язык – милости просим, – мы не злопамятны. Не согласен – шахматное движение СССР пройдет мимо него».

Словами «мы не злопамятны» Крыленко явно показывает Алехину, что его ждут. «Ну давай уж, решайся!» – слышится и в словах Ильина-Женевского из книги «Матч Алехин – Капабланка», успевшей выйти в 1927 году – до возвращения чемпиона в Париж и его речи в Русском клубе:

«Известие о победе Алехина советские шахматисты встретили с двояким чувством. С одной стороны, большинство советских шахматистов во всё время матча с сочувствием следило за успехами Алехина. (…) Но, с другой стороны, известие о победе Алехина вызвало некоторую горечь. То, что Алехин, бывший когда-то целиком и полностью нашим, ушел от нас, не может быть так легко забыто. С нами он или не с нами? От этого зависит то или иное отношение к нему советских шахматистов.

Алехин выдержал первый экзамен – он победил доселе непобедимого Капабланку. Другого экзамена ждут от него советские шахматисты. Выдержит ли он его?»

Если б Ильин-Женевский читал за обедом не только советские, но и эмигрантские газеты, он бы не задавал этот вопрос. Белградское «Новое время» (9.12.1927) в заметке «Алехин и Советы» уже ответило на него, приведя «сообщение радио из Буэнос-Айреса от 4 декабря»:

«В интервью, которое дал представителю “United Press” новый чемпион мира шахматной игры Алехин, – последний просил самым категорическим образом опровергнуть слухи, будто бы он имеет намерение возвратиться в Россию.

– Я повторяю, – сказал он, – что ни при каких условиях я не вернусь в советскую Россию».

Окончание статьи «У шахматного короля А.А.Алехина» из эмигрантской газеты «Наш путь» (25.02.1928), выходившей в китайском городе Тяньцзине. Публикуется впервые.

Через три месяца Алехин высказался еще конкретнее: «Во Франции, которую я люблю за оказанное русским гостеприимство и за то, что она дала мне возможность оправиться после пережитого лихолетия, я останусь до тех пор, пока в России будет господствовать коммунистический режим» («Наш путь», Тяньцзин, 25.02.1928).

Поэтому речь в Русском клубе вряд ли стала откровением для Крыленко. Но, видимо, он до последнего уповал на то, что Алехин не будет сжигать мосты. Хотя уже за три дня до той речи Алехин в интервью Льву Любимову расставил точки над «i»: «Большевики – те другое дело: зная, как я к ним отношусь (выделено мной. – С.В.), они умышленно подчеркнули, что мою победу не считают “русской победой”. Крыленко, глава шахматистов СССР, заявил, что приветствует меня только как первого шахматиста» («Возрождение», 12.02.1928). Подтверждение – в московском «Труде»: «Нельзя не отметить, что кое-кому успех Алехина будет приятно щекотать и “национальное чувство”: все-таки свой, русский. Такие разговоры будут, и против них нужно решительно протестовать».

А вот для русских эмигрантов как раз «национальное чувство» было чрезвычайно важно – как напоминание о той великой России, которую они потеряли.

Приветствие выдающегося общественного и политического деятеля Петра Струве было опубликовано в парижской газете «Россия» (18.02.1928). Публикуется впервые.

Теперь о самой речи, которая полностью никогда не приводилась в нашей печати, да и в зарубежной тоже. Крыленко в заявлении «О новом белогвардейском выступлении Алехина» («Шахматный листок» № 6, 25.03.1929) ограничился цитатой: «Он указал на совпадение эпохи развития шахматной игры “с периодом политического угнетения, когда одни ищут в шахматах забвения от повседневного произвола и насилия, а другие черпают в них силы для новой борьбы и закаляют волю”. И закончил Алехин свою речь обычным для белогвардейцев пожеланием скорейшего освобождения “родины” от “гнета” – тех самых, от которых Алехин с такой легкостью отказался дважды – один раз, обманув СССР при выдаче ему паспорта, другой раз, приняв французское гражданство».

Ильин-Женевский в спешно написанном «дополнительном» предисловии к сборнику Левенфиша и Романовского «Матч Алехин – Капабланка на первенство мира» (1928) был еще лаконичнее: «На этом банкете он держал “политическую” речь, в которой сделал ряд выпадов против Советской России и выразил надежду на скорое ее “освобождение” от большевистского “гнета”».

Вот и всё, что узнали советские любители шахмат о «новом белогвардейском выступлении Алехина» (кстати, почему «новом», разве было какое-то еще?). Не добавили им информации и первые книги посмертного «реабилитанса»: «Шахматное наследие А.А.Алехина» (1953) и «300 избранных партий Алехина» (1954) – там вообще ни слова о речи в Париже и заявлении Крыленко! Только в «Александре Алехине» (1973) Котов наконец решился рассказать об этом:

«Наутро эмигрантские газеты поместили отчет об этом банкете, причем выделили будто бы высказанное Алехиным пожелание, чтобы “миф о непобедимости большевиков развеялся, как развеялся миф о непобедимости Капабланки”. (В «Шахматном наследии» издания 1982 года иначе: «Тут же некоторые газеты добавляли, будто Алехин сказал: “…пусть же исчезнет фантасмагория, царящая на нашей родине”»; здесь и далее курсивные вставки принадлежат мне. – С.В.)

Говорил ли Алехин эти слова? В этом ли был смысл его речи? Готовя материал для романа “Белые и черные”, я перечитал все эмигрантские газеты тех дней: в каждой из них речь Алехина передана по-своему, а некоторые вообще не упоминают ни слова о “мифе”».

Странное дело: советская власть с ее тотальной цензурой вроде бы давно закончилась, а желание «отмазать» Алехина от крамольных слов никуда не делось. «Во время чествования в Париже Алехин неосторожно обмолвился о происходящем в Советской России» (Линдеры, «Короли шахматного мира», 2001). «После какой-то фразы, оброненной на банкете», он был «объявлен врагом» (Шабуров, «Алехин», 2001). Хорошо, хоть не повторяют уже котовскую версию о ловушке, подстроенной «редакторами газет». Якобы они приписали Алехину слова, сказанные сотрудником «Возрождения»: «Выпьем за гибель царящей сейчас в России дикой фантасмагории! Пусть развеется легенда о непобедимости большевиков, так же как рассеялся миф о непобедимости Капабланки!»

Фрагмент этой фотографии украшал статью Андрея Седых «А.А.Алехин в Париже» («Сегодня», Рига, 2.02.1928). Подпись гласит: «А.А.Алехин (слева) и сотрудник “Сегодня” А.Седых (снимок сделан после приезда А.А. в Париж)».

В «Белых и черных» рассказ о визите возмущенного Алехина в редакцию газеты занимает более четырех страниц. А ведь, чтобы узнать, говорил он эти слова или нет, автору романа достаточно было спросить Вадима Изнара, выступавшего на банкете. О чем Котов прекрасно знал: по его словам, в одном из писем Гвендолина (жена Вадима) «подробно ответила на пятьдесят моих вопросов о том, как был одет Алехин на знаменитом банкете в Париже в 1928 году, кто был, какие детали отличали каждого из участников банкета» («64–ШО» № 12, 1980).

Пора заглянуть в парижские газеты. Не знаю, какие «все» читал Котов, но если Крыленко на стол положили те, что читал я (а «Дни» он даже процитировал), его бешенство объяснимо. Котов напирает на то, что в каждой газете речь Алехина «передана по-своему». Круче только аргумент из интернета: если бы Алехин «говорил эти слова, их бы в точности напечатали все русские газеты Парижа»! Неведомый оппонент, видно, забыл, что диктофонов тогда не было и точность передачи прямой речи зависела от мастерства репортера: кто-то запоминал лучше, кто-то хуже, кто-то делал записи, кто-то всецело полагался на память… К тому же, в отличие от советских газет, «русские газеты Парижа» ценили свою непохожесть друг на друга.

«Дни» (17.02.1928): «Всем ораторам ответил в продуманной речи А.А.Алехин. Он указал на совпадение эпохи развития шахматной игры с периодом политического угнетения, когда одни ищут в шахматах забвения от повседневного произвола и насилия, а другие черпают в них силу для новой борьбы и закаляют волю и терпение, которые дадут им возможность в решительный момент быть на посту. Закончил Алехин свою речь пожеланием, чтобы все русские дождались освобождения родины, которое поразит их так же неожиданно радостью, как его победа над считавшимся непобедимым Капабланкой».

«Последние новости» (17.02.1928): «– Когда общественная мысль спит, расцветают шахматы…

Но Алехина не удручает этот признак общественной спячки в России. Если шахматы временно уводят от жизни, то они же учат законам борьбы – законам жизненной борьбы. Этих законов три: 1) чтобы победить врага, нужно изучить его слабости и достоинства; 2) чтобы победить врага, нужно изучить себя, свои собственные качества и недостатки; 3) подчинить свои личные интересы высшей идее, высшей цели.

– Моей идеей, вдохновлявшей меня целью было вывести шахматное искусство из тупика, разрушить легенду о непобедимости Капабланки.

Свой тост он кончает пожеланием, чтобы “так же рухнула легенда о непобедимости кошмара, окутавшего нашу родину”».

«Возрождение» (17.02.1928): «А.А.Алехин в прочувствованных словах ответил на обращенные к нему приветствия. Он получает значительное число из России писем с выражением радости по поводу одержанной им победы. Шахматное искусство продвинулось вперед в России за последние годы. Но если большевики захотят записать это достижение в области шахматов себе в актив, то они припишут себе им не принадлежащее. Как во многом, в России жизнь продвигается вперед, но не по милости большевиков, а помимо их и вопреки им. “Жизнь тащит их за собой”. Но и здесь необходимо сделать оговорку.

Причины оживления шахматной жизни совсем не показатель еще подъема духовной культуры в советской России. Скорее, наоборот. Процветание шахматной игры, как показывает история, сопутствует временам тяжкой реакции и угнетения личности. Образованные классы пытаются уйти в углубление шахматного искусства, направляют внимание на него, потому что оно удалено от забот и тревог текущего дня. Так это было всюду, и в Германии, и во Франции. Шахматы учат терпению… Но они учат и другому: законам борьбы. Законы же эти можно свести к трем положениям: во-первых – надо изучить противника, узнать его силы и слабости. Второе – надо изучить самого себя, узнать свои собственные силы и слабости. И в-третьих, необходимо научиться подчинять свое личное и второстепенное главной цели – заданию победы.

В заключение А.А.Алехин сказал:

– Пью за гибель царящей в России бесстыдной и дикой фантасмагории!.. Пусть легенда о непобедимости врага России рассеется так же, как рассеялся миф о непобедимости Капабланки!»

Самую полную запись речи Алехина в Русском клубе сделал Лоллий Львов, известный журналист и поэт («Россия», 18.02.1928). Публикуется впервые.

 «Россия» (18.02.1928): «За время и после матча за мировое первенство я получил много, очень много писем из России. В них были пожелания, обращенные ко мне, и выражения радости по поводу моей победы. Я задумывался над этим фактом, и для меня несомненно, что в советской России шахматы идут вперед. Ряд писем, которые я получил из разных, часто медвежьих, углов России, из самой глубины ее, свидетельствуют об этом.

Почему же это так? Чем можно объяснить этот факт такого интереса к шахматам? Конечно, теперешние советские руководители шахматной игры в центре и большевики – будут говорить, что это их заслуга, результат их шахматной пропаганды. Но это не совсем так, или, вернее сказать, совсем не так.

Дело в том, что и в этом случае успех совершается помимо большевиков, жизнь идет помимо них и заставляет их признать ее права. В самом деле, шахматы – довольно точная мера того состояния, в котором находится общественность в каждой данной стране, показатель напряженности внешней деятельности общественности. Чем меньше она задавлена и чем больше предоставлено ей свободы, тем легче шахматы отходят на второй план. Это подтверждается историей шахмат. Во Франции блестящие шахматные игроки явились в эпоху реставрации и июльской монархии. Морфи одерживал свои победы в эпоху злейшей реакции Второй Империи. То же было и в Германии: расцвет шахмат относится здесь ко второй четверти XIX века, к эпохе наибольшей общественной приниженности.

Теперь то же самое перед нами в России. Интерес к шахматам здесь есть результат того, что общественные силы не находят себе никакого иного применения для себя, что общественность здесь задавлена и принижена. Но это лишь одна сторона того, что мы наблюдаем сейчас в России. Так как если внешне (здесь и далее все выделения в тексте принадлежат редакции. – С.В.) шахматы там являются отрицательным показателем, то внутренне шахматы сейчас являются и положительным элементом. Шахматы имеют свою положительную миссию в России. Шахматы учат тех, кто в этом нуждается, настоящему терпению. В обстановке большевицкой жизни многим они дают недостающий им покой, временную нирвану. Но более сильных шахматы учат законам борьбы.

Какие же это законы? Я много думал об этом, подготовляясь к чемпионату, и пришел к выводу, что таких законов три.

Во-первых, нужно изучить своего врага в его слабостях. Нужно знать слабости противника, но нельзя строить свою победу только на учете слабых сторон противника. Нужно знать и его сильные стороны. Нужно строить борьбу и на положительном; нужно силе противопоставлять силу.

Во-вторых, нужно тщательно изучить и самого себя во всех своих возможных качествах и несомненных недостатках.

И третий принцип – это подчинить свое маленькое “я” чему-то большему, что я преследую, как цель, помимо своих эгоистических интересов. В моей шахматной борьбе это значило – бороться не за свой личный успех, но за успех шахмат против отрицания их Капабланкой. Это значило – разрушить легенду о “машине-человеке”, которую создал Капабланка в своем подходе к шахматам, отрицающем шахматы как искусство.

И вот теперь мой тост за то, чтобы та дикая бесстыдная фантасмагория, которая окутала нашу родину, исчезла бы так же бесследно, как в моей борьбе исчез призрак непобедимости Капабланки».

Вот вам и «неосторожно обмолвился», вот вам и «обронил фразу»! Кстати: а откуда Котов взял слово «миф», которого нет ни у Крыленко, ни в самих газетах? Вместо него – «легенда», «фантасмагория», «кошмар», «призрак», что, правда, не влияет на смысл сказанного. И даже понятно, почему Алехин, обычно избегавший разговоров о политике, вдруг «разговорился». Узнав в конце матча с Капабланкой о получении французского гражданства, он наконец-то разорвал пуповину, связывавшую его с большевиками. Недаром сразу же объявил: «Ни при каких условиях я не вернусь в советскую Россию»! Ну а в Париже, в окружении счастливых соотечественников, да еще и хорошенько выпив, Алехин высказал то, что давно было у него на душе. Пожалел ли он о сказанном, когда прочитал заявление Крыленко, а потом и письмо брата с отречением от него? Может, и пожалел. Но это не отменяет главного: в той речи он выразил свое истинное, а не конъюнктурное, как впоследствии, отношение к большевикам!

И напрасно Ильин-Женевский в своей книге о матче рисует образ Алехина, который хоть и «не был коммунистом целиком, до мозга костей», но «всё более и более советизировался», а в предисловии к сборнику Левенфиша и Романовского называет его «коммунистом». Перед вступлением в масонскую ложу «Астрея» (1928) Алехин беседовал с одним из ее офицеров Николаем Тесленко. В отчете тот написал: «Ко времени революции политические убеждения отличались неясностью для него самого и не были оформлены. Когда большевики захватили власть, он думал, что начнется что-то новое, хотя определенного представления не имел. До 1921 года служил у большевиков, занимая должность переводчика. Убедился в глубокой разнице между коммунистическими теориями и приложением их в жизни. Решил покинуть Россию. С тех пор профан (так масоны называли непосвященных) сделался решительным противником коммунизма».

Фрагмент отчета о собеседовании с Алехиным перед вступлением в масонскую ложу «Астрея». Юрий Шабуров, первым нашедший эти документы, в своей статье «Тайна ложи “Астрея”» («The Chess Herald – Шахматный вестник» № 4, 1994) фразу «С тех пор профан сделался решительным противником коммунизма» пропустил, и не наведайся я в архив, никто бы о ней и не узнал! Публикуется впервые.

Александр Федорович сетует, что в Алехине «шахматист задавил человека и гражданина», хотя сам же вынес точный диагноз: «Для осуществления заветной мечты он готов был пойти на всё». Эта фраза показывает, что Ильин-Женевский хорошо понял (скорее всего, уже после отъезда Алехина) пластичную, актерскую натуру нашего гения, умевшего приспособиться к чему угодно: к большевизму, к национал-социализму, да хоть к черту лысому, только б стать чемпионом мира! Недаром в упоминаемом ниже «восторженном письме» из Екатеринбурга переводчик Коминтерна не упускает случая спросить Ильина-Женевского, «нельзя ли как-нибудь организовать его гастроли в Прибалтике»… Но оцените, как талантливо сыграна роль «коммуниста».

Ильин-Женевский: «Весь военный период Алехин служил в Союзе городов. На этой же работе застала его революция 1917 года. С расформированием Союза городов он, как юрист, поступил следователем в Московский уголовный розыск. (Об Одессе ни слова! Автор явно хотел показать, что Алехин всегда был «наш», а ему самому подать знак: о расписке забыто, можешь возвращаться.) Здесь Алехин проявил большие успехи. Ему удалось раскрыть несколько очень запутанных преступлений. Умение распутывать сложные положения в шахматах помогло ему в его ответственной служебной работе.

С течением времени Алехин, несмотря на свое дворянское происхождение, всё более и более советизировался. В конце 1919 года или в начале 1920 года (точнее, в августе 1920-го) он подал заявление о своем желании вступить в ряды коммунистической партии. Насколько искренен был в этом отношении Алехин? Позднейшее поведение Алехина, о котором речь еще будет впереди, дало основание некоторым предполагать, что вступление Алехина в коммунистическую партию было лицемерным. Я не придерживаюсь этой точки зрения. В то время я довольно близко знал Алехина, он часто просиживал у меня целые вечера, вместе с ним мы подготовляли созыв I Всероссийской шахматной олимпиады, и могу сказать, что на меня он производил в то время впечатление человека безусловно искреннего.

Другое дело, что коммунизм Алехина был несколько наносного характера и недостаточно глубоко захватил его. Это правильно! И по своему социальному происхождению (сын помещика), и по своему воспитанию и образованию (бывший правовед) Алехин был слишком далек от рабочего класса и его титанической борьбы. Логика Алехина и практика жизни убеждали его, что путь, избранный русским рабочим классом, правилен, но в то же время он не был коммунистом целиком, до мозга костей. И это сказалось в самом ближайшем времени.

В 1920 году Алехин оставил свою службу в Московском уголовном розыске и перешел на работу в Коммунистический Интернационал. Великолепно владея иностранными языками, он исполнял в Коминтерне обязанности переводчика и в то же время, как коммунист, был назначен секретарем культурно-просветительного отдела. Работа в Коминтерне захватила и увлекла его. У меня и сейчас имеется восторженное письмо Алехина из Екатеринбурга (ныне Свердловска), куда он выезжал вместе с делегацией Коминтерна. В этом письме он рассказывает, какое большое агитационное значение имеет эта поездка и что, например, лично ему пришлось в один день перевести 22 (!) доклада.

Но в этом же письме проглядывает и другая сторона личности Алехина. Как бы ни увлекался Алехин политической и общественной работой, все же он ни на минуту не забывал, что он прежде всего шахматист. И в этом письме он запрашивает меня, нельзя ли как-нибудь организовать его гастроли в Прибалтике и, в частности, не представлял ли бы интереса его матч с Нимцовичем. Мечта о том, чтобы как-нибудь уехать за границу и там показать свою подлинную выдающуюся шахматную силу, постоянно преследовала его. Для осуществления этой заветной мечты он готов был пойти на всё. И вот здесь-то сказалась непрочность его политических взглядов. Шахматист в нем задавил человека и гражданина. В начале 1921 года Алехин женился на одной иностранной коммунистке (точнее, социал-демократке), делегатке Коминтерна, и вместе с ней, в качестве ее мужа, выехал за границу. Здесь шахматы окончательно захлестнули его» (из книги «Матч Алехин – Капабланка», 1927).

P.S. Жаль, что не сохранился архив Ильина-Женевского. По свидетельству мастера Михаила Юдовича, на чемпионате СССР в Тбилиси (1937) Александр Федорович говорил ему: «Очень я занят, но вот хочу написать книгу об Алехине. Никакой он не враг, просто здорово запутавшийся человек. А какой талант! У меня с ним много личных встреч и бесед было. Собираю сейчас материалы…»

Помните, я предположил, что «Крыленко уже заверил Сталина, что новый чемпион мира “наш” и близок к возвращению на родину»? Таки да! В статье Владимира Нейштадта  есть свидетельство ответственного редактора «Известий» Ивана Гронского, подтверждающее интерес Сталина к этому вопросу. По словам ветеранов газеты, с которыми общался Володя, «однажды за чаепитием в стенах редакции Иван Михайлович поделился: в 1928-м он по заданию Сталина был командирован в Париж, чтоб встретиться с Алехиным и уговорить его вернуться на Родину!»

В своей книге «Из прошлого» (Москва, 1991) Гронский об этом умолчал, рассказав только о встрече с Горьким. Он называет ее «случайной», но, судя по воспоминаниям жены, Гронский ездил к нему с таким же заданием: «В 1928 году Иван поехал в Германию по рабочим делам. Поездка включала посещение Выставки достижений печати, а также встречу и переговоры в Кёльне с Алексеем Максимовичем Горьким, которого очень хотели вернуть на родину» (Л.А.Гронская «Наброски по памяти: воспоминания», Москва, 2004). В отличие от миссии с Алехиным, эта удалась: сразу после их встречи Горький – впервые после эмиграции в 1921 году – прибыл в Москву! Сам Гронский ни словом не обмолвился о задании, хотя его намек более чем прозрачен: «Горький на другой день был в Берлине и оттуда выехал на Родину».

В случае с Горьким «литературный комиссар Сталина», как называли Гронского, получил указание наверняка от вождя. Что касается «непрофильной» встречи, то дать задание Сталин, конечно, мог, но лично приглашать Алехина не стал бы (уровень не тот). Так что курировать спецоперацию по его возвращению поручили, скорее всего, Крыленко. А он ее провалил! Да вдобавок еще своим топорным заявлением надолго оттолкнул Алехина.

Окончание интервью с Алехиным в берлинской газете «Руль» (15.01.1929). Вряд ли эти слова сильно обрадовали Крыленко… Публикуется впервые.

«Правильны ли появляющиеся от времени до времени в совпечати слухи, что вы собираетесь обратно?» – спросят Алехина через год. Он ответит: «На парижском банкете в мою честь я высказал мысль, что расцвет шахмат, учащих терпению, вырабатывающих меры борьбы, идет параллельно с удушением общественности, с общим маразмом и разложением. Как пример я указал на Германию до Бисмарка, на Францию третьей империи и на сов. Россию, где сейчас искусство шахмат стоит очень высоко. За это мое откровенное мнение Крыленко не только проклял меня, но и выругал в печати такими словами, которые мне и повторить неудобно… Так вот, судите сами, может ли быть вопрос о моем возвращении, – заканчивает, смеясь, Алехин беседу» («Руль», Берлин, 15.01.1929).