Sad_Donkey: Нашел, как мне кажется, удачное название для вида творчества, которым увлекаются некоторые наши плодовитые и популярные авторы: СТИХОЛОЖЕСТВО.
Sad_Donkey: Нашел, как мне кажется, удачное название для вида творчества, которым увлекаются некоторые наши плодовитые и популярные авторы: СТИХОЛОЖЕСТВО.
Молодой поэт таджикский
На ослице длинноyхой
...
Кyмысак он пьет холодный,
Когда был в Казахстане, купил в магазине кумыс. Попробовал. Сосед просит ему дать попробовать. Дал, конечно (для хорошего человека кумыса не жалко). Он отпил немного и говорит: "Мне рассказывали, что настоящий кумыс по вкусу похож на мочу. Этот, похоже, настоящий".
Sad_Donkey:У каждого свой внутренний "камертон"; кому-то в резонанс, кому-то - нет.
art
если камертон не в Харитон - лучше промолчать.
'''''''''''''''''
Это уж точно. Кому - поп, кому - попова дочь.
jenya,
Удивительно, Вы безоговорочно принимаете про "воздушные кубы, что лично тебе положены", а на выражение "веселая слеза" я потратил два дня, чтобы Вам что-то объяснить, и то напрасно. Интересно,, а что, если бы Вы не знали, кто автор той или иной строчки? Что бы Вы написали?
Тогда бы кончилась вся образованщина. Тогда бы были потеряны все ориентиры. Тогда бы ничего не оставалось, как восторгаться "Черным квадратом" Малевича.
ЛХаритон: jenya,
Удивительно, Вы безоговорочно принимаете про "воздушные кубы, что лично тебе положены", а на выражение "веселая слеза" я потратил два дня, чтобы Вам что-то объяснить, и то напрасно. Интересно,, а что, если бы Вы не знали, кто автор той или иной строчки? Что бы Вы написали?
Тогда бы кончилась вся образованщина. Тогда бы были потеряны все ориентиры. Тогда бы ничего не оставалось, как восторгаться "Черным квадратом" Малевича.
Мне больше нравится голубой квадрат. Кстати, Лев, если Вы обо мне такого невысокого мнения, не стоит меня ни в чем убеждать, общайтесь с более достойными собеседниками. Которые смогут оценить весёлую слезу.
Лермонтов
Предсказание Настанет год, России чёрный год,
Когда царей корона упадёт;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жён
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мёртвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь — и поймёшь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! — твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет всё ужасно, мрачно в нём,
Как плащ его с возвышенным челом.
Я заслужил признательность Италии.
Ее народа и ее истории,
Ее литературы с языком.
Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.
Вагон перевозил военнопленных,
Плененных на Дону и на Донце,
Некормленых, непоеных военных,
Мечтающих о скоростном конце.
Гуманность по закону, по конвенции
Не применялась в этой интервенции
Ни с той, ни даже с этой стороны,
Она была не для большой войны.
Нет, применялась. Сволочь и подлец,
Начальник эшелона, гад ползучий,
Давал за пару золотых колец
Ведро воды теплушке невезучей.
А я был в форме, я в погонах был
И сохранил, по-видимому, тот пыл,
Что образован чтением Толстого
И Чехова и вовсе не остыл,
А я был с фронта и заехал в тыл
И в качестве решения простого
В теплушку бабу снежную вкатил.
О, римлян взоры черные, тоску
С признательностью пополам мешавшие
И долго засыпать потом мешавшие!
Бродский действительно интересный поэт. Когда он читает свои стихи, и правда, понимаешь, что они плохо написаны. А когда его стихи поют другие люди, то думаешь, как же хорошо они поют, чтобы спасти такие стихи. При этом вклад его в русскую поэзию значителен. Вот и разберись!
Человек, как лист бумаги,
изнашивается на сгибе.
Человек, как склеенная чашка,
разбивается на изломе.
А моральный износ человека
означает, что человека
слишком долго сгибали, ломали,
колебали, шатали, мяли,
били, мучили, колотили,
попадая то в страх, то в совесть,
и мораль его прохудилась,
как его же пиджак и брюки.
Я их представил друг другу. Мы сели. И тут… трагическая деталь. Он вдруг произнес: "Перед тем, как мы начнем разговаривать, я сразу хочу сказать, что я был тогда на трибуне всего две с половиной минуты".
Татьяна Бек: Не может быть. Считается, что Борис Абрамович никогда не говорил с собеседниками о своем участии в травле Пастернака.
Евгений Рейн: Жизнью клянусь, что он с ходу сказал такую фразу, — абсолютная правда.
Наверное, это свидетельство того, что Бродского он воспринимал особо и очень взволнованно. Я даже не сразу понял, о чем речь, и лишь через несколько секунд до меня дошло. И тогда я еще ощутил, какое это произвело впечатление на всю его жизнь и что он пожизненно в плену этой истории.
...Из выступавших в тот день на собрании совсем особняком стоит Борис Слуцкий, поэт, в числе прочих вошедший в славу сразу после XX съезда. В кругу поэтов-ифлийцев, в знаменитой шестерке (Коган — Кульчицкий — Кауфман (Самойлов) — Слуцкий — Львовский — Наровчатов) он вместе с Коганом считался лидером. На войне дослужился до майора, воевал отлично, до войны писал очень много (иногда по три стихотворения в день), после замолчал надолго, писал документальную прозу. Новая манера Слуцкого вырабатывалась мучительно тяжело — это стих колючий, шершавый, нарочито прозаизированный; из его текстов — в частности из прославленной «Кельнской ямы»,— глянула такая правда, какую не всякая проза выдержит, а тут об этом говорилось стихами. Только в этой новой манере поэзия могла заговорить о современности — прямо и исчерпывающе; для русского стиха это была революция. Уже и Самойлов начал печататься,— а Слуцкого все еще не публиковали, да он и не рвался. Его стихи, предваренные восторженным предисловием Эренбурга, стали признаком оттепели, ее символом. От Пастернака все это было бесконечно далеко; далек был и Пастернак от Слуцкого. Поэты-фронтовики не жаловали пастернаковскую военную лирику — неоконченное «Зарево» казалось им умозрительным, написанным с чужих слов; они видели слишком много страшного, и немудрено, что Пастернак считался в их среде поэтом дачной интеллигенции, олицетворением манерности и усложненности. Лишь потом стали они понимать, что о жизни и смерти Пастернак сказал ничуть не меньше, чем они, видевшие смерть так близко. Может быть,— и это всего верней,— Слуцкий мучительней сверстников пережил войну и никогда вполне не оправился от тех потрясений, в оккупации погибла его семья, в нем был непоправимый душевный надлом, в конце концов превратившийся в безумие, и оттого ему была изначально чужда сама пастернаковская установка на гармоническое, благодарное мировосприятие. Своей бешеной организаторской деятельностью перед войной, невероятной литературной активностью в пятидесятые-шестидесятые (снова по два-три стихотворения в день, безостановочно, ежедневно) Слуцкий глушил этот надлом, страшное знание о том, что мир стоит не на твердом камне, а на зыбучем песке. Пастернак был ему чужд мировоззренчески и, если угодно, онтологически — он весь был утверждение жизни, и этого Слуцкий ему подсознательно не прощал. У него не было той опоры, какой для Пастернака стало христианство; можно сказать, что Слуцкий всю жизнь прожил в том мировоззренческом кризисе, какой Пастернак переживал во второй половине тридцатых (с теми же симптомами — мигрень, бессонница, приступы творческой немоты). Многие фронтовики разделяли отношение Слуцкого к Пастернаку — но, в отличие от него, без всяких мировоззренческих причин: им просто казалось, что Пастернак прожил жизнь в стороне от народа, не был на войне и не понимал ее, остался в прошлом, а теперь еще и клевещет; мало Слуцкий ему врезал! «Осторожнее расставляй акценты»,— предупредил его в курилке Евтушенко, уверенный, что Слуцкий собирается говорить в защиту Пастернака. «Не беспокойся, все акценты будут расставлены правильно»,— сказал Слуцкий и выступил с осуждением — корректным, без всяких призывов к расправам. Впоследствии об этом своем поступке он заговаривал чаще, чем Пастернак о разговоре со Сталиным,— и никогда не оправдывался, всегда каялся; была даже версия, что безумие его последних десяти лет было вызвано чувством вины перед Пастернаком — но, думается, оно было предопределено; последним ударом послужила смерть жены...
Б.Слуцкий: Поэт обязан добиваться признания у своего народа, а не у его врагов. Поэт должен искать славы на родной земле, а не у заморского дяди... Шведская Академия знает о нас только по ненавистной Полтавской битве и еще более ненавистной Октябрьской революции. Премия Пастернака дана из-за ненависти к нам... Пастернак — лауреат Нобелевской премии против коммунизма.
Борис Слуцкий:
Поэт обязан добиваться признания у своего народа, а не у его врагов. Поэт должен искать славы на родной земле, а не у заморского дяди. Господа шведские академики знают о Советской земле только то, что там произошла ненавистная им Полтавская битва и еще более ненавистная им Октябрьская революция (в зале шум). Что им наша литература? В год смерти Льва Николаевича Толстого Нобелевская премия присуждалась десятый раз. Десять раз подряд шведские академики не заметили гения автора «Анны Карениной». Такова справедливость и такова компетентность шведских литературных судей! Вот у кого Пастернак принимает награду и вот у кого он ищет поддержки! Все, что делаем мы, писатели самых различных направлений, — прямо и откровенно направлено на торжество идей коммунизма во всем мире. Лауреат Нобелевской премии этого года почти официально именуется лауреатом Нобелевской премии против коммунизма. Стыдно носить такое звание человеку, выросшему на нашей земле. (Аплодисменты).
Илья Эренбург (как рассказала нам с Б.Л. его секретарша) в дни травли сам, не разрешая другим брать трубку, подходил к телефону и, в ответ на приглашения на различные собрания, отвечал (своим обычным голосом): "Илья Григорьевич уехал, приедет не скоро". Это был его поступок, и по тем временам — далеко не самый безопасный.
Ну какая там опасность грозила этим людям в "те времена"? Оказаться отлучёнными от кормушек? Что это для людей, прошедших войну? Имхо они просто были насмерть запуганы и приучены к "кампаниям критики и самокритики"
Grigoriy: Ну какая там опасность грозила этим людям в "те времена"? Оказаться отлучёнными от кормушек? Что это для людей, прошедших войну? Имхо они просто были насмерть запуганы и приучены к "кампаниям критики и самокритики"
Я не знаю, протестовали ли Вы в 68-м против ввода войск в Чехословакию, а в 79-м - в Афганистан. Против травли Солженицына и горьковской ссылки Сахарова. И т.д. и т.п. Если протестовали, не помешало ли это Вам получить высшее образование, устроиться на работу? А если не протестовали, то почему?
В 68-м я нисколько не скрывал своего возмущения в разговорах со сверстниками. А в 65-м(?) - возмущался открыто и громко процессом Синявского-Даниэля. Дело даже дошло до разговора с завучем(очень милого кстати, исключительно по делу, никаких угроз не было, она искренне пыталась доказать правильность). Я говорил столь же свободно как и здесь. А на площади меня никогда не тянуло. Кстати, должен сказать, что сверстники в моём окружении почти поголовно одобряли вторжение в Чехословакию.
А вот Афганистан и Сахарова я по-моему всерьёз не обсуждал. Мне это было уже не очень интересно. У меня были маленькие дети, и правительство и его дела меня не интересовали просто. Другая, параллельная жизнь.
