Разговор начался не с посадок, а с идеологического пресса. Просто то, что раньше обсуждали открыто, потом стали обсуждать на кухнях. А так всё, конечно, стало более интеллигентно. Раньше Хрущёв тряс кулаками перед физиономиями художников, уточнял, не пидарасы ли они и ругался на "голую Вальку", и тем не менее прошли небольшие выставки Фалька в Ереване в 65м и в Москве в 66м, а следующая выставка Фалька была в 1992-93 годах.
jenya: В 1964 написал, в 1965 уже перевели и напечатали. Шестидесятые - неплохое время.
конкретно эти шестидесятые закончились в 1973, вместе с вступлением в конвенцию об авторском праве
Метко сказано, не знал. Я правда имел в виду быстроту реакции; фильм Калика "Цена" вышел раньше американской экранизации, бывало что в Петербурге итальянские оперы ставились уже через год, после того, как Россини или Доницетти их написали.
Roger: Диссидентство, исключения из СП и показательные процессы можно считать оборотной стороной медали.
Скорее, лицевой. А оборотной - увеличение растлительной и вербовочной деятельности кгб до максимальной: "бывали времена похуже, но не было гнусней!" (с)
Нет пределов невежеству человеческому, тут уж ничего не поделать. Но мой недавно обсуждавшийся минималистский подход предлагает сфокусироваться на положительном :)
jenya: Нет пределов невежеству человеческому, тут уж ничего не поделать. Но мой недавно обсуждавшийся минималистский подход предлагает сфокусироваться на положительном :)
Я это естественно уже не помнил, но после замечания салюки сразу вспомнилось, что это тогда активно обсуждалось - снизилось количество публикаций западных авторов - довольно резко.
jenya: Разговор начался не с посадок, а с идеологического пресса.
Именно.
Я, впрочем, знал (легко угадывал), что проблема не только в моих скудных познаниях и в моем беспамятстве, что обязательно обнаружится проблема с "общим языком".
"Иделогический пресс", "идеологическое давление" - в контексте писателей-поэтов, шестидесятников-семидесятников. Я это ассоциировал с идеологическими отделами ЦК, с Ильичевым-Демичевым-Зимяниным, а прежде всего - с Сусловым.
И вдруг - КГБ, число осужденных по политстатьям...
* * *
Меня песочили на педсовете, угрожали исключением из школы: срыв общешкольного сбора металлолома, сатирическая стенгазета, и т.д. и т.п. Это не просто дурак директор, это - идеологическое давление, я так понимаю.
Меня фактически отчислили из института (вынудили уйти "по собственному желанию"): причина - родственники за границей. А вот это - первый отдел, КГБ.
Партийная идеология и госбезопасность - два разных орудия.
Я не очень понял структуру последнего сообщения. У нас естественно КГБ не занималось школьным сбором металлолома, как впрочем и отдел ЦК по идеологической работе, но за срыв добровольно-принудительных школьных мероприятий и сатирические стенгазеты, наверное, и при Хрущёве, и при Брежневе песочить могли до исключения.
Мой пойнт был такой, что при Хрущёве шестидесятники спорили о том, как лучше построить коммунизм, за любое отклонение вполне могли осудить (хотя и не читали), а когда тепло оттепели проникало чуть пониже, и занимался огонь, его расстреливали. Брежнев решил прикрутить фитилёк наверху, поставить датчики температуры по всей вертикали и гасить всё, что теплее огурца.
Roger: но за срыв добровольно-принудительных школьных мероприятий и сатирические стенгазеты, наверное, и при Хрущёве, и при Брежневе песочить могли до исключения.
Стопроцентно. Могли. Потому что это не нарушение школьной дисциплины, а именно - идеология. А в этом отношении между позднехрущевским временем и раннебрежневским разницы - никакой.
Директору школы, абсолютно отравленному, насквозь пропитанному многолетней пропагандой идеологии "борьбы с...", в малейшем нешагании в ногу мерещилось опаснейшее инакомыслие, которое следовало пресекать на корню. Любой ценой. Вплоть до исключения из школы (отличника учёбы! одного из всего-то двух-трех лучших учеников) - если не раскается.
Никакого "срыва сбора металлолома", в сущности, не было, это дело мне "шили", надо было к чему-то прицепиться. Единственный в классе не стал вступать в комсомол со всеми вместе - это же не шутки, тут просто не могло не быть "чуждого влияния".
(Я вступил на следующий год, отдельно от всех) "Сатирическая стенгазета" была наивной, неумело сделанной, зато весёлой, и абсолютно ничего "острого". Однако сам факт! Ни к какой "дате", никем не санкционированная, самодельная - такого никогда не бывало, за этим кто-то стоял, и ясно кто.
(Между тем, идея была совсем не моя, газету выпускали девчонки, от меня был небольшой стишок где-то в углу) Провисела одну большую перемену, уже во время следующего урока её сорвала завуч, самолично.
А потом таскали по одному весь класс в кабинет директора и к завучу: кто "зачинщик"? Того, чего ждали, не дождались: даже те, кто был напуган, просто не могли сказать того, чего не было.
* * *
О том, что я был двумя руками за коммунизм, говорить излишне. Как и о том, что чуждое влияние ограничивалось чтением советских же газет, тогдашних "Известий", "Комсомолки", "Литературки".
Roger: но за срыв добровольно-принудительных школьных мероприятий и сатирические стенгазеты, наверное, и при Хрущёве, и при Брежневе песочить могли до исключения.
.
Как оно происходило при Брежневе доступно описано в книге «ЧП районного масштаба» Ю. Полякова (не путать с плохим (ИМХО) фильмом).
Чем-то история Почитателя напоминает борьбу системы с альманахом Метрополь, с поисками рукописей Солженицына, удушением самиздата...
Сегодня их роль играют Ютюбы, Телеграм-каналы и т.п., а по сути - ничего не меняется:(
Alexander Genis
40m ·
КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ АНТОНА ЧЕХОВА
#святцы_культуры
Больше, чем смотреть, я люблю читать пьесы Чехова, по частям, восхищаясь даже не столько репликами, сколько скупыми ремарками, дирижирующими диалогом. Главная из них - пауза. Когда молчание заменяет реакцию, пауза служит немым восклицательным знаком, идет за монологом и означает «сморозил». Так в «Трех сестрах» каждый раз, когда Вершинин рассуждает о том, какой прекрасной будет жизнь через двести лет, остальные смущенно молчат. Сокровенное становится смешным, как только мы его выразим словами.
При этом Чехов профанировал только любимые мысли - другие того не стоят. О труде у него говорят бездельники, о знаниях – невежды, о будущем – неудачники, и только чеховские врачи, разочаровавшиеся в попытке понять человеческое устройство, никогда не рассуждают и понимают все буквально:
Чебутыкин: «Нашу жизнь назовут высокой, но люди всё же низенькие. Глядите, какой я низенький».
Не удивительно, что в трагическом чеховском театре столько смеются. Вся пьеса - диалог из плохо пригнанных частей. Комический эффект – признак смущения от несовпадения нас с нашей речью. Это неизбежно, ибо в театре все врут. Но в жизни тем более - от безвыходности. Мы ведь говорим не то, что думаем, не то, что чувствуем, а то, что можем, а этого отнюдь недостаточно, но делать нечего, и в пьесах Чехова царит сплошное «вместо». Чтобы не сказать важного или страшного говорят пустое или бессмысленное, как в домино: «пусто-пусто» .
Примирившись с несовершенством языка, Чехов презирал самонадеянность речи, видел тщету афоризма и беспощадно истреблял их. Он показал, что сила слов в их слабости. Те, кого Чехов любит, не терпят разговоров.
Но сколько можно молчать на сцене? Отсюда "А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища» из «Дяди Вани». Реплика без содержания - мантра, которая должна остановить поток дурных мыслей, истязающих героя. Чем чернее эпизод, тем менее осмыслено его словесное оформление. Всякий раз, когда в пьесе появляются ничего не значащие слова, мы задеваем голый нерв драмы.
очередное от иванова-петрова. многабукв, но дяденька хорошо пишет
Хотят смерти
очень многие люди. Сначала удивлялся, потом оказалось, что "почти все". Они оговариваются: нет, конечно, мучений они не хотят, это останавливает. И - нет, предпринимать самоубийство - это страшно и трудно, они не будут. Но - они бы с удовольствием без мучений прекратили существовать. Если б было можно... Они бы сразу. Мне говорили это люди молодые и зрелые, в расцвете сил и постарше. Все хотели бы умереть, только не больно.
Я думал, что у них разочарование - например, нет науки, которая бы создавала смыслообразующие открытия, или там нет искусства, которое бы могло наполнить истощенную душу красотой.
Потом решил, что - нет, это неверная мысль. Там наоборот. Сначала они остались без смысла, а потом им стали нудны искусство, наука, путешествия и вся жизнь.
А смысла у них нет, потому что с ними ничего не случается. Они видят это искусство, могут потреблять результаты наук и всяческие технические удобства, могут путешествовать - и путешествуют. Но в них ничего не меняется. Они хотели бы сами вырасти, хотели бы, чтобы в их душе происходило что-то осмысленное. А нет ничего. Ну почитаешь книгу, посмотришь фильм, и что? В чем разница-то с тем же собой, еще непосмотренным?
Внутри что-то сломано, что позволяло бы дышать и иметь направленное развитие. И поэтому им совсем не дорого удобное и комфортное существование. Они не хотели бы его прервать и получить боль, но сама эта жизнь без возможности изменяться им тоже не интересна.
Не думаю, что "это было всегда". Наверное, иногда бывало - и на то были причины. А в другое время такое трудно было представить - что очень многие молодые, здоровые, обеспеченные мужчины и женщины, с детьми, с хорошей работой, без жестких проблем в жизни - хотят себе смерти. Не думаю, что полезно говорить об этом как о пустом капризе. Скорее, стоит подумать - ведь если это у столь многих людей, то и у читателей этого журнала это тоже довольно обычное состояние. Не то чтобы они прямо отказываются кушать и всё время погружены в пучину отчаяния - да и те люди отлично питаются, смеются, путешествуют, работают - нет, они вовсе не в отчаянии, они как раз в довольстве и одновременно хотели бы перестать быть. Если это представить - почему бы это могло происходить? Что за специальные причины - ведь в другие времена, кажется, о таком мечтали значительно реже и по каким-то особенным личным причинам.
У меня есть гипотеза. Очень, очень мало людей, которые могут порождать смысл сами и в одиночку ему следовать. Их почти нет - их нет в статистическом смысле. В другом смысле только они и есть, но это же другой смысл.
А подавляющее большинство людей видит смысл там, где это подтверждено или усилено обществом. Во все времена общество подсвечивало смыслы. Например, быть безбрачным - монахом. Это достойно. Или умереть молодым - воином, это достойно. Или сделать карьеру. Или завести семью, детей, заниматься повседневным трудом и наживать свое обычное потрясающее счастье. Это все пути, которые общество одобряло и поддерживало. Они не сами по себе "хорошие", они не сами собой разумеются. И солдат, и монах, и купец, и обыватель - это не очевидные вещи (кто же не хочет счастья?), это вещи условные - они одобрены социальными установлениями.
А сейчас так получилось, что общество подает сигналы: смысла нет... смысла нет... все дороги закрыты...
Прежние социально-осмысленные пути перестали существовать. В обществе достичь ничего нельзя. Это втолковывается самыми разными средствами, в социальной реальности ловить нечего.
И люди, лишившись этих дорог, оказываются в ситуации - либо умереть, либо уйти в виртуал, то есть тоже умереть.
Кажется, я уже говорил о том, как мне видится тот выход, который отыскали современные силы, строящие будущее общества. Не хватает не денег - не хватает мотивации. И для обновления мотивационных импульсов, для создания работающей системы социальных ценностей, создается сословное общество. Там занятно: система "плавильный котел" соединяется с системой "горшочек, не вари": общество становится вертикально расчлененным на новых основаниях. Тогда, по мысли социальных проектировщиков, снова возникнет утраченное социальное напряжение и заработают мотивационные системы социума: подняться, не упасть.
Система ценностей XIX-ХХ века, казавшаяся вечной (хотя только что изобретенной) - знание, просвещение, свобода, демократия - сворачивается; небеса сворачиваются как ковер, и историки будущего будут описывать поколения, жившие еще при последнем веке расцвета науки, которая полагала, что она-то - навсегда. Прежнее неравенство географии в ситуации глобализма оказывается недостаточным, и его подкрепляют неравенством внутрисоциальным, сословным, в надежде, что этого уровня напряжений системе хватит еще на значительное время.
А тех, кто может сам создавать смысл, их же практически нет. Это ж какая сила нужна.
Как же ее назвать-то, эту смыслопорождающую силу? Когда общество было еще живо, это называли "духовной силой". Сейчас, кажется, это уже не звучит - слово при смерти, не отзывается.
только вот кажется мне, что пишет он не о том. то, что так в раньшие времена не было - подмечено точно; но вот рационализация "почему так" представляется именно рационализацией, но никак не реальной причиной. а реальная причина намного проще, хотя и не так уютна: мы просто отвыкаем от смерти, мы перестали видеть ее каждый день - и в силу этого перестали и отчетливо ощущать (именно ощущать, а не осознавать) неизбежность этого итога и саму скоротечность жизни. именно поэтому жизнь и теряет смысл - ибо смысл-то ее только в забеге от смерти и состоит. и пожалуй вот эта вот эфимерность смерти и есть самая серьезная перемена в обществе, а никакие не технологии или там соцсети
Да ладно, не бином Ньютона. Пока жизнь приносит больше удовольствия, чем страдания - жить хочется, когда наоборот - не хочется. Когда там придумали пословицу "так и умирать не захочется"? Старо, как мир. Ну конечно, инстинкт самосохранения ещё искажает этот простой расклад.
"На людях, оставляющих после себя силу, продолжающую действовать, мы можем наблюдать и то, почему эти люди, подчинив свою личность разуму и отдавшись жизни любви, никогда не могли сомневаться и не сомневались в невозможности уничтожения жизни.
В жизни таких людей мы можем найти и основу их веры в непрекращаемость жизни и потом, вникнув и в свою жизнь, найти и в себе эти основы. Христос говорил, что он будет жить после исчезновения призрака жизни. Он говорил это потому, что он уже тогда, во время своего плотского существования, вступил в ту истинную жизнь, которая не может прекращаться. Он жил уже вовремя своего плотского существования в лучах света оттого другого центра жизни, к которому он шел, и видел при своей жизни, как лучи этого света уже освещали людей вокруг него. То же видит и каждый человек, отрекающийся от личности и живущий разумной, любовной жизнью.
Какой бы тесный ни был круг деятельности человека — Христос он, Сократ, добрый, безвестный, самоотверженный старик, юноша, женщина,— если он живет, отрекаясь от личности для блага других, он здесь, в этой жизни уже вступает в то новое отношение к миру, для которого нет смерти и установление которого есть для всех людей дело этой жизни.
Человек, положивши свою жизнь в подчинение закону разума и в проявление любви, видит уж в этой жизни, с одной стороны, лучи света того нового центра жизни, к которому он идет, с другой то действие, которое свет этот, проходящий через него, производит на окружающих. И это дает ему несомненную веру в неумаляемость, неумираемость и в вечное усиление жизни. Веру в бессмертие нельзя принять от кого-нибудь, нельзя себя убедить в бессмертии. Чтобы была вера в бессмертие, надо, чтобы оно было, а чтобы оно было, надо понимать свою жизнь в том, в чем она бессмертна. Верить в будущую жизнь может только тот, кто сделал свою работу жизни, установил в этой жизни то новое отношение к миру, которое уже не умещается в нем."
"Жизнь моя подошла к концу. Я стою на пороге перехода в иной мир и должна честно признаться, что жизнь была прекрасной. Захватывающе интересной, трагической и счастливой, полной проникновения в таинственные глубины и радостного чувства безудержного полёта в беспредельную высь. И всё это было пронизано, погружено в любовь ко всему и ко всем."
Evgeny Gleizerov: Да ладно, не бином Ньютона. Пока жизнь приносит больше удовольствия, чем страдания - жить хочется, когда наоборот - не хочется. Когда там придумали пословицу "так и умирать не захочется"? Старо, как мир. Ну конечно, инстинкт самосохранения ещё искажает этот простой расклад.
Этот расклад действительно прост
Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду,
Что страшно вновь иметь за гробом жизнь в виду;
Покоя твоего, ничтожество! я жажду:
От смерти только смерти жду.
,но далеко не полон. Кроме удовольствия и страдания(если понимать их в физическом смысле) есть ещё ощущения осмысленности и бессмысленности существования.
В Оптиной пустыни в продолжение более 30 лет лежал по полу разбитый параличом монах, владевший только левой рукой. Доктора говорили, что он должен был сильно страдать, но он не только не жаловался на свое положение, но постоянно, крестясь, глядя на иконы, улыбаясь, очевидно, искренно выражал свою благодарность Богу и радость за ту искру жизни, которая теплилась в нем. Десятки тысяч посетителей бывали у него, и трудно представить себе все то добро, которое распространилось в мире от этого, лишенного всякой возможности деятельности, человека.
Evgeny Gleizerov: Пока жизнь приносит больше удовольствия, чем страдания - жить хочется, когда наоборот - не хочется.
опять же... это хорошо звучит, но что значат эти "больше" и "меньше"? вы же понимаете, в каком раю живет офисная крыса на жаловании относительно английского шахтера середины 19 века?
мне вообще кажется, повторяю, что дело обстоит ровно наоборот: жизнь без действительных, жизненно-опасных страданий обладает куда меньшей субъективной ценностью, чем жизнь, полная кровавого преодоления обстоятельств.
Меня всегда впечатляло вот это "я разорён" и пулю в лоб, в то время как то, что у разорённого осталось, не снилось многим из живущих и даже временами счастливо живущих.
Монументальный склероз не позволяет мне вспомнить автора, произведение, персонажа и ситуацию, в которой некто удивляется тому, что весь погрязший в долгах или общеизвестно обанкротившийся господин ведёт дорогущую светскую жизнь, разъезжает в дорогущих экипажах, носит новомоднейшую одежду, посещает дорогущие рестораны и не испытывает никакого давления ни со стороны собственной совести, ни со стороны окружающего общества.( Может, у Голсуорсев?)
Деньги нужны, жить нечем. -- Живешь же? -- Живу, но долги. -- Что ты? Много? -- с соболезнованием сказал Бартнянский. -- Очень много, тысяч двадцать. Бартнянский весело расхохотался. -- О, счастливый человек! -- сказал он. -- У меня полтора миллиона и ничего нет, и, как видишь, жить еще можно! И Степан Аркадьич не на одних словах, а на деле видел справедливость этого. У Живахова было триста тысяч долгу и ни копейки за душой, и он жил же, да еще как! Графа Кривцова давно уже все отпели, а он содержал двух. Петровский прожил пять миллионов и жил все точно так же и даже заведовал финансами и получал двадцать тысяч жалованья.
jenya: Меня всегда впечатляло вот это "я разорён" и пулю в лоб, в то время как то, что у разорённого осталось, не снилось многим из живущих и даже временами счастливо живущих.
Вспомнились страшные угрозы советского кино "чтоб ты жил на одну зарплату" и "вы снова станете честными людьми".
