Клаас Релоциус, ведущий репортер немецкого журнала Der Spiegel, удостоенный телеканалом CNN звания "Журналист года" и обладатель ряда других престижных наград, на протяжении семи лет публиковал в различных изданиях фейковую информацию, откровенно манипулировал фактами и зачастую просто выдумывал свои материалы. В числе такого рода статей фигурируют и те, за которые Релоциус получал различные премии, пишут в четверг, 20 декабря, зарубежные СМИ и, в частности, сайт новостной службы ВВС. 33-летний журналист признал, что сфабриковал не менее 14 историй, в том числе материалы об иммигрантах, о событиях на мексиканской границе, о знаке "Мексиканцам вход запрещен", якобы увиденном им в штата Миннесота, а также о военной тюрьме в Гуантанамо и о Колине Капернике, бывшем квотербек футбольного клуба "Сан-Франциско".
In a statement on Wednesday, the German publication said it was working to establish the full extent of Relotius' "fabrications" after a colleague who worked with him on a story raised suspicions about his reporting. After initially denying the allegations, Relotius confessed last week to inventing entire passages of text in several instances, Der Spiegel says. In some articles, he is said to have included individuals he had never met or spoken to, "telling their stories or quoting them". "By his own admission, there are at least 14 articles," the magazine said, adding: "Could that figure actually be considerably higher?"
“Still, cases of outright fabrication are really rare, so it wouldn’t make much sense to reorient all efforts to catch those cases,” Graves cautioned. Instead, he and others have suggested post-publication checks on some stories. Routinely contacting some sources after publication to check for possible complaints — even when nobody has objected to coverage — could both improve future reporting and expose rare fabrications because research has shown that only few people ever actively complain themselves, Graves said.
That’s especially true for Spiegel reporter Relotius, who mostly wrote about people living abroad and without access to the German magazine.
In his case, it does not appear to have been a reader complaint that ultimately exposed him — but instead one of his colleagues, Juan Moreno. Relotius had teamed up with Moreno to report on vigilante groups along the U.S.-Mexico border, but Moreno soon began to suspect his colleague of fabricating facts. He raised his concerns to the magazine’s editorial board, who were initially unwilling to accept the findings.
Moreno decided to head back to the south of the United States without the approval of his editors to speak to the sources Relotius claimed to have interviewed.
When he finally tracked them down, they all agreed: none of them had ever heard of Relotius.
... Мне хочется рассказать о том, что, кроме меня, никто рассказать не сможет.
16 февраля уже давнего 2001 года раздался поздний телефонный звонок. Слабый голос Фриды (жены Александра Моисеевича) известил, что «Сашу по «скорой» увезли в какую-то больницу». Засев за телефон, я разузнал, что «больной Володин, с подозрением на инфаркт, направлен в больницу на Крестовском острове. О состоянии ничего не известно, потому что ночь и вообще суббота. Разберётесь в понедельник».
Утром я был на Крестовском острове. Более унылого зрелища, чем 9-я городская больница, я не представлял. Развороченная каменная ограда, хлипкие двери в фанерных заплатах, серые немытые окна, скрипящие ступени на зимней простуженной лестнице. И полное безлюдье. Я поднялся на второй этаж и двинулся вдоль пустынного коридора. Распахнутые двери палат, и ни одного больного – лишь свёрнутые матрасы на кроватях… Наконец в одной из палат я разглядел на кровати какой-то… куль.
Приблизился. Зябко свернувшись под тонким суконным одеялом и уткнувшись в стену, спал человек. Лишь торчало большое знакомое ухо. Я чуть отодвинул край одеяла – Володин… Присел на край кровати. Огляделся. На второй кровати лежал свёрнутый матрац, исполосованный ржавыми ромбами. На тумбе высилась бутылка со следами кефира, корка усохшего хлеба. Клок серого бинта и пустые ампулы. Будить Сашу я не решался. Возможно, в его состоянии лучше спать.
И тут я услышал негромкие голоса. Вышел в коридор и направился на звуки. В небольшой палате, накинув на плечи серые одеяла, сидели три женщины. Моё появление студёным воскресным утром их явно озадачило. На мой вопрос, знают ли они больного из соседней палаты, женщины вяло пояснили: привезли ночью какого-то старичка, с сердцем. Неудачно привезли, в субботу. Никаких врачей. Одна сестра, да и та куда-то мотает, молодая ещё. А кто согласится здесь работать за такие деньги? Я не удержался: «Этот старичок – знаменитый драматург Александр Моисеевич Володин. Наверно, вы видели «Осенний марафон», «Пять вечеров» или «Моя старшая сестра»…
Настоящее волнение охватило женщин. Они проклинали тех, кто забросил «такого человека в такую больницу». Досталось и Горбачёву с Ельциным, и губернатору Яковлеву… Покончив с властью, женщины нашли два старых одеяла, прошли в палату Саши и, стараясь не разбудить, осторожно укутали. Вероятно, это был последний поклон признания от женщин Александру Володину, великому знатоку женской души в российской литературе…
Я отправился домой с твёрдым намерением завтра же увести Володина из этой больницы.
Но не успел. Утром, в понедельник, я узнал, что Александр Моисеевич Володин ночью скончался…
Мастер, создавший целый мир образов простых, как и он сам, людей, «людей из очереди», ушёл так, как и его герои.
Известный психиатр Чезаре Ломброзо встречался с Львом Толстым в 1897 г. Об этой встрече он оставил очень интересные воспоминания. ... Публикуемый здесь рассказ Ломброзо был первоначально написан им по просьбе редакции немецкого журнала Das Freie Wort («Свободное слово»), выходящего во Франкфурте (№ 13 за 1902 г.).
...
Толстой в своих воспоминаниях был более краток:
15 августа 1897. Ясная Поляна.
Продолжаю работать. Подвигаюсь. Был Ломброзо, ограниченный, наивный старичок.
Последние два дня много общался с Томасом Бором, одновременно сыном нобелевского лауреата по физике и внуком нобелевского лауреата по физике. Вчера ходили обедать вдвоём, трепались на разные темы. То, что он очень толковый, я знал давно, а вот то, что он интересный и приятный мужик, это бонус. Дочки Томаса уже не физики, о чём он до сих пор переживает (если я правильно запомнил, одна - певица, другая - режиссёр). Я ему на это сказал, что уже пришла пора внести некое разнообразие в династию. Правда, на его династию мы ответили своей: на этой конференции я с дочкой (впервые попали на одну и ту же), Бор с ней тоже пообщался.
Бор любит русскую культуру, кроме того вполть до университета он играл на скрипке (но потом таки решил стать физиком). Поэтому мы обсудили Прокофьева и Шостаковича (включая книгу Волкова "Свидетельство"), я ему рассказал про недавно вышедший фильм Монсенжона о Ростроповиче, а он про то, как они с женой случайно в Италии попали на концерт Ростроповича и Вишневской. Обсудили праздники (от еврейских - они не празднуют) до Нового Года; он рассказал как в середине 80х попал на новогоднюю пьянку в институт Вейцмана (вся компания учёных говорила на русском).
В начале 80х Бор был аспирантом в Дании, и его шеф уехал на некоторое время в Штаты. Бора (аспиранта!) пригласили поработать в Черноголовку (в институт теоретической физики). Он приехал в Россию с женой, жил в общежитиях при институте (иностранцев туда не поселяли, но Капица надавил, и Бору разрешили). У жены были медицинские проблемы, Абрикосов знал одного врача в областной больнице. Больница была ужас-ужас, а врач - мастер (кроме того, он дружил с дочкой Шостаковича и позже навестил Бора в Дании вместе с Галиной). За полгода Томас сделал три работы с тремя разными научными руководителями. Про каждого он рассказал мне, где они сейчас (все трое уже очень пожилые, и все трое не в России). Семья соседей по общежитиям (забыл, кто это были) устраивали музыкальные концерты, у них было много записей, собиралась большая компания, слушали запись, потом ужинали.
jenya: В начале 80х Бор был аспирантом в Дании, и его шеф уехал на некоторое время в Штаты. Бора (аспиранта!) пригласили поработать в Черноголовку (в институт теоретической физики). Он приехал в Россию с женой, жил в общежитиях при институте (иностранцев туда не поселяли, но Капица надавил, и Бору разрешили). У жены были медицинские проблемы, Абрикосов знал одного врача в областной больнице. Больница была ужас-ужас, а врач - мастер (кроме того, он дружил с дочкой Шостаковича и позже навестил Бора в Дании вместе с Галиной). За полгода Томас сделал три работы с тремя разными научными руководителями. Про каждого он рассказал мне, где они сейчас (все трое уже очень пожилые, и все трое не в России). Семья соседей по общежитиям (забыл, кто это были) устраивали музыкальные концерты, у них было много записей, собиралась большая компания, слушали запись, потом ужинали.
чувство щемящей узнаваемости в каждой детали этой истории. только в россии.
что заставляет содрогнуться - так это понимание того, что так выглядит россия лучших из лучших. без знакомств с капицей и абрикосовым она ина
saluki: без знакомств с капицей и абрикосовым она ина
Знакомства вещь хорошая, но не только потому, что за тебя могут похлопотать. Это был описан кусочек жизни, которая ушла, - молодые аспиранты физики (часть - с маленькими детьми) собирались вечерами потрепаться, поужинать и послушать записи Ойстраха.
saluki: без знакомств с капицей и абрикосовым она ина
Знакомства вещь хорошая, но не только потому, что за тебя могут похлопотать. Это был описан кусочек жизни, которая ушла, - молодые аспиранты физики (часть - с маленькими детьми) собирались вечерами потрепаться, поужинать и послушать записи Ойстраха.
В те далёкие времена, по многим причинам, наука (в СССР) была "образом жизни", а не просто занятием. Кроме того, все портил "квартирный вопрос". Сейчас же "посиделки" остались, но...их перенесли на локальные конференции, семинары. А кроме того многое зависит и от самих профессоров университетов.
Интересно о ком из сотрудников ИТФ вспоминал Т. Бор?
FIBM: В те далёкие времена, по многим причинам, наука (в СССР) была "образом жизни", а не просто занятием.
в ссср все серьезные занятия были образом жизни, а не просто занятием - в первую очередь потому, что никакой другой "жизни" вообще говоря не было, либо было столь мало, что ей нельзя занять действительно деятельного и жизнелюбивого человека. естественно, что в полном вакууме общественной жизни именно коллеги - с которыми ты разделяешь хотя бы увлечение профессией - становятся основной средой, которая легко вытесняет все прочее.
и да, плюс квартирный вопрос.
Сюда пришли люди, которым было приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. ... Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чём именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же.
- Почему Миша расстроился? – спросил Лев.
- Потому что он хотел взять домой грязь, а мама ему не разрешила.
- Бедный, бедный Миша, - сочувствует Лева.
- Да ладно, подумаешь, это же просто грязь, - на автомате говорю я (и героически воздерживаюсь от комментария, что закатывать такую истерику некрасиво).
Несколько секунд мой сын смотрит на меня в замешательстве, как будто не может понять смысл сказанного. Потом отвечает:
- Это не просто грязь. Это грязь, которую любит Миша.
Иду с работы домой, уже темень на улице (зима же). Вижу, мне навстречу идет симпатичная девушка, слушает музыку чepeз наушники, а за сoбoй везет тюбинг, на кoтopoм никто не сидит.
Решил я блеснуть юмором и говорю ей:
– Девушка, вы ребенка потеряли.
Oнa тaкaя останавливается, наушник вынимает из уха и переспрашивает, чтo я гoвopил. Я повторяю cвoю шутку. Девушка переводит взгляд на тюбинг и кaк заорет белугой:
– Аааааа!!! Мой ребенок!!! Божечки-божечки, я потеряла мoeгo малыша!!!
Тут мoe лицо выглядело примерно так (О_О) А она пoтoм резко успокаивается и гoвopит:
– Да лaднo, я шучу. Видел бы ты cвoю рожу сейчас, – cкaзaв этo, вставила обратно наушник и пoшлa дальше.
... с другой стороны мне подруга рассказывала, как она и её маленькая дочь в синем комбинезоне "дружились" на отдыхе с другой мамой и её пятилетним мальчиком. Мальчик упорно звал дочку подруги "он" и "тот мальчик" (из-за цвета комбинзона). Как-то подруга услышала его беседу с мамой:
- Мама, почему Аня такой грустный?
- Милый, Аня - девочка.
- Поэтому он такой грустный?
Нетребко держит планку, уж сколько лет выступает, а всё так же гениально. Адриана Лекуврёр в Мете это высокий класс.
В это время танцующий Парис вручает яблоко не появившейся Венере, а принцессе Буйонской. Она просит Адриану прочесть, намекая на ее положение, монолог покинутой Ариадны, а принц — сцену из «Федры» Расина. Адриана читает монолог Федры, где героиня упрекает себя в преступной страсти, измене мужу. Последние фразы актриса бросает в лицо принцессе. Та клянется отомстить за оскорбление.
saluki: естественно, что случаев, когда повешенный где-то первым номером автор не взлетал значительно больше. просто о них не говорят. мы же помним моцарта лучше, чем сальери? а вот для открытия ла-скалы выбрали когда-то сальери.
Дамрау произвела на меня впечатление в "Травиате". Есть видео, как Янник с ней работает. Но Нетребко, друзья мои, (продолжает гнуть свою линию) это нечто удивительное. Явление. Я видел сильных драматических актрис: у той же Дамрау была сцена в "Ловцах жемчуга", в "Тоске" и "Паяцах" блистала Рассет, у ДиДонато встречались сильные моменты. Но у Нетребко каждая роль сделана на этом невероятном уровне.
