Не первой свежести -- как и цветы в ее
руках. В цветах -- такое же вранье
и та же жажда будущего. Карий
глаз смотрит в будущее, где
ни ваз, ни разговоров о воде.
Один гербарий.
Отсюда -- складчатость. Сначала -- рта,
потом -- бордовая, с искрой, тафта,
как занавес, готовый взвиться
и обнаружить механизм ходьбы
в заросшем тупике судьбы;
смутить провидца.
Нога в чулке из мокрого стекла
блестит, как будто вплавь пересекла
Босфор и требует себе асфальта
Европы или же, наоборот, --
просторов Азии, пустынь, щедрот
песков, базальта.
Камея в низком декольте. Под ней,
камеей, -- кружево и сумма дней,
не тронутая их светилом,
не знающая, что такое -- кость,
несобираемая в горсть;
простор белилам.
Что за спиной у ней, опричь ковра
с кинжалами? Ее вчера.
Десятилетья. Мысли о Петрове,
о Сидорове, не говоря
об Иванове, возмущавших зря
пять литров крови.
Что перед ней сейчас? Зима. Стамбул.
Ухмылки консула. Настырный гул
базара в полдень. Минареты класса
земля-земля или земля-чалма
(иначе -- облако). Зурна, сурьма.
Другая раса.
Плюс эта шляпа типа лопуха
в провинции и цвета мха.
Болтун с палитрой. Кресло. Англичане
такие делали перед войной.
Амур на столике: всего с одной
стрелой в колчане.
Накрашенным закрытым ртом
лицо кричит, что для него "потом"
важнее, чем "теперь", тем паче --
"тогда"! Что полотно -- стезя
попасть туда, куда нельзя
попасть иначе.
Так боги делали, вселяясь то
в растение, то в камень: до
возникновенья человека. Это
инерция метаморфоз
сиеной и краплаком роз
глядит с портрета,
а не сама она. Она сама
состарится, сойдет с ума,
умрет от дряхлости, под колесом, от пули.
Но там, где не нужны тела,
она останется какой была
тогда в Стамбуле.
Девяностые годы. Русская дама уже не первой свежести позирует художнику в Стамбуле. Накрашенный рот, у Амура на столике осталась одна стрела (последний шанс), а вокруг всё чужое: другая раса, напоминающие ракеты минареты (однако). И вот такой её рисует художник (болтун с палитрой), такой она и останется в вечности. Стихотворение довольно сложное, к примеру, автор этого эссе решила, что шляпа типа лопуха надета на художнике. А это дама в шляпе пришла с картин ван Донгена (например). Я так поискал, картин много, но все детали нигде не сходятся.
из женщины небесной красоты
в халате белом паталогоанатом
вытаскивает в морге кишки
халатно брызгая на полотно гранатом
бросая и членя духовные излишки
на дно материальной пустоты
другой раскручивает вИтую латунь струны
выискивая атомы гармонии и звуков
под сенью обертонов лет
и с плоскогубцами в руках и муках
подушкой пальцев душит флажолет
не понятой структуры глубины
Вот ещё это сюда, как отдельно взятое произведение.
rudolf: ну я примерно так и понял вас.... герой, на уши ставил, грызть готовы, подвиги... а там уж рядом cr7 и плащ готовы....((
к игре самой (не на трибунах и ессно начхать на миллионы) все это не имеет. никакого.
я про игру. вот есть она. есть исполнитель. фантастично сечет игру, ведет, читает, на грани техника, все падают и удивленно смотрят. вот истинный ценитель мастерства (хоть музыки, хоть кисти, хоть кино), он что с оглядкой на мильены? вам самому игры эстетство не с руки? вы из чайковского (условно), рафаэля готовы тоже подвиги на кухне ожидать? они без подвигов вам не годятся в восхищенье? им надо обязательно курить, как пять диего, или в бордель неаполь превращать? вы мне про личность и героя пытаетесь втащить, про плащ ночной мультяшный над аэродромом, а я вам про игру, про мяч, про пас и мысль. футбольную. а не про счастливую страну от гола негра. это совсем другое, социальное, медийное, толпа. она меня не интересует (в данном случае). мы говорим за мастера игры в футбол. и тут он лучший. все остальное-борода, сикухи, крики, мильены аргов грустных у тв, или веселых мультов сериалы, - за рамками игры.
и что бы нам к консенсусу прийти, наверное условиться не лишне. я понял, что футбол для вас одно, я ж говорю здесь про другое. мне важно что делает игрок на поле и как играет. как понимает, что он может. вам важен шум и дым от этого всего, иначе не имеет смысла. про разное совсем мы говорим. поэтому и терки....
пример
и я в упор не понимаю, почему вы отказываетесь видеть, что забей на 110-й минуте он, а не гетце - поменялось бы в восприятии месси вообще все.
вам важно 110-я, или два провода за 2 секунды до взрыва. или ответный выстрел за мгновенье как кольт в руке. для вас футбол-вестерн. а мне в оценке игрока начхать на 110-ю вообще. и на пенальти, за которым кубок. мне важно как сыграл он и что смог. в сравненьи с остальными. и я ценю его за это. и в восприятии его таланта и возможностей мне менее всего важна железка на подставке или количество плаксивых зрителЕй.
Тут кто-то крикнул: «Дайте мне личность». В общем хоре «Дайте того, дайте этого» крик интересный. А. И. Р. может откликнуться на этот крик. При всеобщем микрофонном равенстве, уберите фамилию, и вы не узнаете, чьё произведение наслаждало ваш слух. Один всеобщий баритон по радио, один большой шутник на шестнадцатой полосе. Райкина вы узнаете по первым звукам голоса, по фигуре, одежде, и потому что вам неудержимо захочется встать. Что-то есть в этом человеке. Как-то чуть смелее он именно тогда, когда все смельчаки озабоченно беседуют, не подымая глаз. Обаяние его выше женского, чего не бывает. Вы не успеваете оглянуться, как уже трусите за ним, опустив голову, говорите его голосом и из зеркала на вас глядит знакомое лицо с проседью и писать ему всё легче, ибо вы уже подражаете. С непоправимым опозданием вы начинаете шарить вокруг: где же ваша независимость, строптивость, собственный взгляд на жизнь? Пока он в вас не разочаруется или устанет. Тогда к вам мучительно и постепенно возвращается ваше лицо.
Мнение гения - о гении. Причем мнение гения скромного, не то что не выпячивающего, а преуменьшающего свою роль.
Футболисты так красиво говорить не умеют, но иногда тоже неплохо получается:
"Знаете, почему мы победили в Мексике? Потому что у нас в команде было 20 нормальных игроков и один – ненормальный. Этот ненормальный и выиграл нам чемпионат" (с) Хорхе Вальдано
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
А вот глазами героя, а не наблюдателя. Сильно, но не про то.
Вчера у нас был вечер, где мы коллективно любовались примерами экфрасиса, то бишь описания живописи в поэзии. В частности обсуждалась картина Брейгеля (говорят, уже не Брейгеля) "Падение Икара" и стихотворение Одена "В музее изобразительных искусств". Мы об этом уже говорили, хотя и довольно давно. Так вот мальчик по ссылке замечает, что происходит вокруг; в детстве народ вообще больше обращает внимания на окружающий мир. Чистый, незамутнённый взгляд, умение удивляться и поражаться.
"Пойду я к соседу,
Петру Кузьмичу,
Пойду я к соседу
И в дверь постучу!"
- Откройте мне двери,
Впустите меня!
Я вам покажу
Вороного коня!
Сосед отвечает:
- Я видел его,
Давно уже видел
Коня твоего!
- Должно быть, ты видел
Другого коня.
Ты не был у нас
Со вчерашнего дня!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Четыре ноги
У коня твоего.
- Но ты же не видел,
Сосед, его ног,
Но ты же не видел
И видеть не мог!
Сосед отвечает:
- Я видел его:
Два глаза и хвост
У коня твоего.
Дня через три пришел ко мне Афанасий и спросил, не надо ли послать за доктором, так как-де с барином что-то делается. Я пошел к Беликову. Он лежал под пологом, укрытый одеялом, и молчал; спросишь его, а он только да или нет — и больше ни звука. Он лежит, а возле бродит Афанасий, мрачный, нахмуренный, и вздыхает глубоко; а от него водкой, как из кабака.
Через месяц Беликов умер.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся... Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и... помер.
Короче говоря, в каждом втором случае токарю - аминь
jenya: Вчера у нас был вечер, где мы коллективно любовались примерами экфрасиса, то бишь описания живописи в поэзии.
Картина может двигать весь сюжет как в этом стихотворении Гандлевского и в стихотворении Давида Самойлова, которого (на удивление) ещё нет на нашем форуме. Теперь есть!
Стояли они у картины:
Саврасов. «Грачи прилетели».
Там было простое, родное.
Никак уходить не хотели.
Случайно разговорились,
Поскольку случилась причина.
- Саврасов. «Грачи прилетели» —
Хорошая это картина.
Мужчина был плохо одетый.
Видать, одинокий. Из пьющих.
Она — из не больно красивых
И личного счастья не ждущих.
Ее проводил он до дома.
На улице было морозно.
Она бы его пригласила,
Но в комнате хаос, и поздно.
Он сам напросился к ней в гости
Во вторник на чашечку чаю.
- У нас с вами общие вкусы
В картинах, как я замечаю…
Два дня она драила, терла
Свой угол для скромного пира.
Пошла, на последние деньги
Сиреневый тортик купила.
Под вечер осталось одеться,
А также открытку повесить —
«Грачи прилетели». Оделась.
Семь, восемь. И девять. И десять.
Семь, восемь. И девять. И десять.
Поглядывала из-за шторки.
Всплакнула. И полюбовалась
Коричневой розой на торте.
Себя она не пожалела.
А про неудавшийся ужин
Подумала: «Бедненький тортик,
Ведь вот никому ты не нужен!..»
«Наверно, забыл. Или занят.
Известное дело — мужчина…»
А все же «Грачи прилетели» —
Хорошая очень картина.
1986
Это стихотворение напомнило мне замечательный рассказ О.Генри, который в разных переводах называется "Чёрствые булки" и "Чародейные хлебцы". Вот оригинал на английском; человек, который выложил его сообщает нам суть дела в двух предварительных фразах
O. Henry's story is simple, yet poignant. It involves an old woman who runs a bakery, an old man who buys two loaves of stale bread every day, and what happens when a perceived act of kindness is not received as such.
Мисс Марте Мичем (an old woman who runs a bakery) - 40 (сорок) лет.
Вчера у Марты Аргерих был день рождения. Я видел видео-фрагмент ниже в документальном фильме о Ицхаке Перлмане. Они должны были недавно проехаться с турне, но Марта плохо себя чувствовала, и турне, кажется, отменили. Поэтому эти кадры довольно ценны.
