19 апреля 1820 года Стендаль написал своему другу барону Адольфу де Маресте: «Россини сделал пять опер, как всегда копируя; «Сорока-воровка» – попытка вырваться из этого круга; посмотрю. Что касается «Цирюльника» – сплавьте четыре оперы Чимарозы и две Паизиелло с симфонией Бетховена, оживите все это посредством восьмых и множества тридцать вторых нот, и вы будете иметь «Цирюльника», недостойного занять место рядом с «Пробным камнем», «Танкредом» и «Итальянкой в Алжире»...» Эти фразы были написаны менее чем за четыре года до того, как Стендаль опубликовал свою полную почитания книгу «Жизнь Россини».
Не знаю, как там насчёт Чимарозы с тридцать вторыми, а "Цирюльник" и "Ченерентола" - это вещь
Не знаю, кстати, как это я пропустил прямую трансляцию 2009 года с Гаранча. До феерической "Кармен", которую она сыграла на год позже, я о ней и не слышал.
Кстати, в мет опере есть возможность посмотреть архивы, "Met Opera on Demand", вот та "Золушка". У нас есть подписка через мичиганский университет. Но смотреть совершенно невозможно, застревает каждые 20 секунд. Как-то можно с этим справиться?
Шостакович, "Предисловие к полному собранию моих сочинений и краткое размышление по поводу этого предисловия для баса и фортепиано" op.123 (1966). Текст ниже, прослушать можно тут.
Мараю я единым духом
Лист.
Внимаю я привычным ухом
Свист.
Потом всему терзаю свету
Слух.
Потом печатаюсь - и в Лету
Бух!
Такое предисловие можно было б написать не только к полному собранию моих сочинений, но и
к полному собранью сочинений многих, очень, очень многих композиторов, как и советских,
так и зарубежных.
А вот и подпись:
Дмитрий Шостакович
Народный артист СССР,
очень много и других почетных званий,
первый секретарь Союза композиторов РСФСР,
просто секретарь Союза композиторов СССР, а так же очень много других весьма
ответственных нагрузок и должностей.
распахнется при черной свече зрачок
молоку на смену придет обрат
станет страшно и тихо-тихо,
лишь под утро в углу затрещит сверчок
таракану друг и цикаде брат
подзывая свою сверчиху.
распахнется при черной свече зрачок
молоку на смену придет обрат
станет страшно и тихо-тихо,
лишь под утро в углу затрещит сверчок
таракану друг и цикаде брат
подзывая свою сверчиху.
Я сперва прочитал "К молоку на сметану придет обрат"
К вопросу о читерах, слушаю сейчас в машине милую вещицу Стейнбека. Оттуда:
As he got to know him, Joseph and Mary regarded Doc with something akin to love — for love feeds on the unknown and unknowable. Doc’s honesty was exotic to Joseph and Mary. He found it strange. It attracted him in spite of the fact that he could not understand it. He felt that there was something he had missed, though he could not figure what it was.
One day, sitting in Western Biological, Joseph and Mary saw a chess board and, finding that it was a game and being good at games, he asked Doc to teach him. J and M easily absorbed the characters and qualities of castles and bishops and knights and royalty and pawns. During the first game Doc was called to the telephone, and when he returned he said, “You’ve moved a pawn of mine and your queen and knight.”
“How’d you know?” the Patrón asked.
“I know the game,” said Doc. “Look, Joseph and Mary, chess is possibly the only game in the world in which it is impossible to cheat.”
Joseph and Mary inspected this statement with amazement. “Why not?” he demanded.
“If it were possible to cheat there would be no game,” said Doc.
J and M carried this away with him. It bothered him at night. He looked at it from all angles. And he went back to ask more about it. He was charmed with the idea, but he couldn’t understand it.
Doc explained patiently, “Both players know exactly the same things. The game is played in the mind.”
“I don’t get it.”
“Well, look! You can’t cheat in mathematics or poetry or music because they’re based on truth. Untruth or cheating is just foreign, it has no place. You can’t cheat in arithmetic.”
Joseph and Mary shook his head. “I don’t get it,” he said.
It was a shocking conception, and he was drawn to it because, in a way, its outrageousness seemed to him like a new, strange way of cheating. In the back of his mind an idea stirred. Suppose you took honesty and made a racket of it—it might be the toughest of all to break. It was so new to him that his mind recoiled from it, but still it wouldn’t let him alone. His eyes narrowed. “Maybe he’s worked out a system,” he said to himself.
Лернейской гидре все равно, кто на нее бросается: свои или чужие. Сгоряча может и голову откусить. И когда в 1968 году после вторжения в Чехословакию Евтушенко кинулся посылать телеграммы протеста Брежневу прямо из Коктебеля — это был подвиг. Это первый. Тем паче, что героический Аксенов, которому предложили подписаться (больше Евгений Александрович подписи не собирал, все писал сам), испугался и пошел спать. Если бы телеграмма пошла на Запад, если бы была пресс-конференция, то и посадили бы. Но и так уволили девочку с телеграфа только за то, что приняла депешу, и Евтушенко ворвался в феодосийский КГБ, потребовал восстановить, угрожая пресс-конференцией и скандалом в Москве. И восстановили! Евтушенко ждал ареста, они с женой жгли в котельной самиздат. Второй подвиг случился, когда взяли Солженицына. Андропов был страшным человеком. Сначала Евтушенко ему позвонил (и его соединили!), оторвал от заседания Политбюро и обещал, если Солженицыну дадут срок, повеситься у дверей Лубянки. Андропов радушно пригласил это сделать, сославшись на крепость лубянских лип. Но задумался. Во второй раз поэт обещал защищать Солженицына на баррикадах. Андропов предложил проспаться, но он был умен и понимал, что посадить Солженицына — большая головная боль и конфронтация с Западом. И выходку Евтушенко он использовал, чтобы убедить Политбюро выслать, а не сажать.
jenya: К вопросу о читерах, слушаю сейчас в машине милую вещицу Стейнбека.
Да, вроде хорошо.
А я и не знал, что у Стейнбека помимо "Консервного ряда" есть читабельные книжки.
В википедии написано, что это, типа, его вторая серия.
Лернейской гидре все равно, кто на нее бросается: свои или чужие. Сгоряча может и голову откусить. И когда в 1968 году после вторжения в Чехословакию Евтушенко кинулся посылать телеграммы протеста Брежневу прямо из Коктебеля — это был подвиг...
