Борис Эйфман, которого по праву называют хореографом-философом, в новой работе Up&Down проявил себя как хореограф-психоаналитик, стремящийся проникнуть в самые глубины духовного мира героев. Up&Down — это история врача и пациентки, трагическое падение талантливого психиатра и возрождение к нормальной жизни его подопечной.
А, в конце концов, Фицджеральд написал про себя. Ведь он сам, как и герой романа Ричард Дайвер, оказался жертвой бесконечных компромиссов. Когда писатель стал знаменит, у него появились сумасшедшие деньги. Читаешь о безумной жизни Фицджеральда и его жены Зельды в Нью-Йорке, в Париже и думаешь: а сколько бы он мог написать, если бы не был связан с этой женщиной? Если бы нашел в себе силы прекратить вести разгульную жизнь? Судьба Фицджеральда - ярчайший пример самоуничтожения художника. Эссе "Крах" он написал о себе.
… В этом романе - чем он мне нравится - каждая ситуация имеет, как минимум, две стороны: "за" и "против", "плюс" и "минус". Поэтому я стремлюсь не оправдать героев (потому что оправдать значит дать оценку, свести все к одной точке зрения), а понять их.
Чтобы сохранить свой дар, нужно уметь жертвовать, и, прежде всего, своим собственным покоем и комфортом. Именно к этой мысли нас подводит сюжет о несчастной судьбе Дика Дайвера.
- Ваше место второе. Можете располагаться, - сказал мне чисто выбритый и подтянутый проводник поезда Хельсинки-Петербург. Я поставил рюкзак на полку, удобно уселся и стал ждать соседей по купе.
Долго ждать не пришлось. В купе впорхнула молодая, ярко одетая девица, радостно поприветствовала меня, спросила, откуда я еду, есть ли у меня семья, как долго я находился в Финляндии, какая у меня специальность, ах, как интересно, мой двоюродный брат тоже рисует, дочка тоже талантливая - вышивает по канве… И тут же защебетала о себе и своей жизни. Жизнь у нее, как оказалось, сложилась счастливо, ей удалось осуществить свою мечту - выйти замуж за иностранца, ее муж - финн, страховой агент, получает кучу марок, у них двое детей, он не пьет и раньше не пил, не то, что другие финны, у них свой дом, а машина японская "Субару", а в Питер она ездит к родне, вот два чемодана шмоток братьям и их семьям…
Дверь купе открылась, и к нам вошли соседи, пожилая пара - рослый мужчина с угрюмым выражением лица и его грузная жена с дешевой шляпкой на седой голове. Молча расположили свои вещи и, отвернувшись от нас, дружно уставились в оконное стекло. Оба были одеты скромно, непарадно.
Моя бойкая молодая соседка, примолкнувшая было во время прихода стариков, снова раскрыла рот и защебетала с новой силой. Тема мужа и детей плавно перетекла в характеристики финской родни, и я уже стал угорать от этой трескотни, как она вдруг спросила, что у меня с рукой.
- Память о фронте.
Она остановилась, как бы с наскоку.
- А сколько же вам лет?
Я ответил.
- Значит, вам примерно столько же, сколько ему? - качнула головой в сторону соседа.
- А вы спросите его.
Девица выбросила несколько финских слов моему соседу. Тот медленно и как бы неохотно повернул к ней голову, и я успел рассмотреть его обтянутые кожей острые скулы, суровый взгляд из глубоко проваленных глазниц и седой клок волос, брошенный через морщинистый лоб. Он произнес одно слово и опять отвернулся к окну.
Она снова спросила его о чем-то, и он утвердительно кивнул головой, не разжимая губ.
- О чем вы его спросили?
- Воевал ли он.
Разговор неожиданно принял интересный поворот.
- Спросите, если не трудно, где?
Она перевела мой вопрос. Он посмотрел на меня, помолчал немного, потом хрипло произнес одно слово: "петровски".
- Он сказал: "Петровски". Это значит Петрозаводск.
Что-то ударило мне в голову, и в купе сразу стало жарко. Следующий вопрос вырвался уже сам, помимо моей воли: не скажет ли он - когда? Моя переводчица почувствовала мое волнение. Что-то большое и важное творилось у нее на глазах, и она была в центре происходящего. Она перевела вопрос, и ответ прозвучал моментально.
- Он сказал: в июле 1944 года.
Вот оно! Вот оно! Я перевел дух.
- Скажи ему: я тоже воевал под Петрозаводском!
Он напрягся, повернулся ко мне всем корпусом. Вопрос прозвучал, как выстрел - перевод не потребовался. Я ответил сразу:
- В июле 1944-го. Мина упала рядом…
Наступила тишина. Стенки тесного купе поплыли в тумане и раздвинулись до невероятных просторов карельских болот. Потянуло холодком из соседнего озера, остро запахло хвоей срубленных осколками сосновых веток. Грохот автоматов смешался с воем летящих мин, где-то тонко и надрывно закричал раненый…
Мой сосед неотрывно смотрел на меня, закаменев. Потом неожиданно воздел кверху руки и обхватил ими свою голову, потом качнулся в мою сторону, навалившись мне на колени, и что-то быстро залопотал, всхлипывая. Сквозь темные пальцы его заскорузлых и кривых крестьянских рук сочились слезы…
Взволнованная переводчица чуть не выкрикивала его отдельные слова.
- Проклятая война!.. Брат погиб… дом сгорел...
- Переводи! - крикнул я девушке. - Проклятая война… Мы с ним ни в чем не виноваты… Войну начинают политики, а гибнут простые люди…
Я сильно хлопнул его по плечу, схватил его руку и крепко пожал. Он ответил мне мощным пожатием, потом полез в чемодан, достал бутылку столичной. Края стаканов тоненько зазвенели, приняв касание дрожащей бутылки.
Некоторое понимание пришло, когда немцы заказали мне статью к 100-летию Хрущева. Я вспомнил примечательный семейный рассказ о нем. Когда у Никиты Сергеевича отобрали власть, у него появилось и время для чтения. Сначала он прятал от жены под подушкой им же разрешенного, а потом снова запрещенного автора («Бодался теленок с дубом»), а потом решил и «наше всё» наконец почитать и вот какое выдал опять же рабоче-крестьянское суждение:
«Не наш поэт. Какой-то холодный, высокомерный, аристократичный. Мне ближе Есенин и Твардовский».
Никто не сказал честнее.
К 200-летию Пушкина был произведен спонтанный опрос: назвать два любых стихотворения нашего величайшего. Из 100 прохожих 98 назвали «Белеет парус одинокий...» и «Ты жива еще, моя старушка...».
Я сам проводил когда то опрос правда кто что знает о классический музыке. Полонез Огинского были готовы напевать все и некоторые еще слышали Лунную Сонату. Больше ничего из классической музыки ни знал ни один из отвечавших (человек 17-19 опрашивал)
__________________________
Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй
Зависит от того, кого опрашивать. Вот мы с Путиным не ударили бы в грязь лицом ни в музыке, ни в балете.
Важную для общества, для страны миссию, безусловно, выполняют те, кто хранит и развивает классическое художественное наследие, знакомит с ним самую широкую аудиторию России. Больших успехов здесь достигли солисты Санкт-Петербургского академического театра балета Бориса Эйфмана
Я сам проводил когда то опрос правда кто что знает о классический музыке. Полонез Огинского были готовы напевать все и некоторые еще слышали Лунную Сонату. Больше ничего из классической музыки ни знал ни один из отвечавших (человек 17-19 опрашивал)
В жанре Битова этот анекдот выглядел бы примерно так:
Я сам проводил когда то опрос о любимом произведении Моцарта. 98 из 100 опрошенных насвистели либо "Полонез Огинского", либо "Лунную Сонату".
В реальном опросе, я думаю, больше народу вспомнило бы не "Парус", а "Бородино" :)
Вот другой опрос, примерно согласующийся с моим представлением о людях. Ужас, конечно, но не "ужас, ужас".
42% опрошенных признались, что, окончив учебу, к книгам из школьной или институтской программы не возвращались. Столько же опрошенных заявили, что у них нет любимого стихотворения. Ну а те, кто, таковое все-таки вспомнил, чаще всего ссылались на "Зимнее утро", "Я помню чудное мгновенье", "Я Вас любил" Пушкина — его лирику больше всего любят 13% участников опроса. 8% назвали стихотворения Есенина
"Исповедь хулигана", "Не жалею, не зову, не плачу", 5% - "Бородино", "Мцыри", "Русалку" Лермонтова. 21% опрошенных любимое стихотворение вспомнить не смогли.
jenya: Важную для общества, для страны миссию, безусловно, выполняют те, кто хранит и развивает классическое художественное наследие, знакомит с ним самую широкую аудиторию России. Больших успехов здесь достигли солисты Санкт-Петербургского академического театра балета Бориса Эйфмана
Кстати, я на днях ездил на Эйфмана в Чикаго. В большом городе есть свои плюсы и минусы. Плюсы в том, что на балет я езжу к ним, а не они к нам. Или в том, что на балете такая публика, что хочется знакомиться с каждым вторым, а тем более с каждой второй. Красивые девушки (рядом стоят мамы и осматриваются), интеллигентные мужчины с бородками. А минус тот, что до зала совершенно невозможно добраться. То есть, после пяти часов дороги до тёщи (пригород Чикаго) мы с ней ещё два часа ползли в жутких пробках до центра города. Повезло: выйдя за два часа опоздали всего на пять минут.
