Смотрел сюжет о юбилее Щепкинского училища. Нашёл свою любимую тему. Показывали студентов Юрия Соломина, потом самого Соломина. Он рассказал, как его принимала/учила Вера Пашенная. А Веру Пашенную принимал/учил Александр Ленский, начавший свою карьеру в 60х годах.
Дед Ленского, князь Иван Алексеевич Гагарин (1771-1832) состоял в репертуарном комитете Императорских театров и вторым браком был женат на бывшей крепостной, актрисе Екатерине Семёновой. Семёнова – известный поэтический адресат Пушкина, о ней он писал и в статье «Мои замечания об русском театре»... Пушкин бывал в доме Гагариных, подарил ей своего «Бориса Годунова»: «Княгине Гагариной от Пушкина – Семёновой от сочинителя».
Семёнова играла в Александринском театре с 1803го года. Уже сильно позже - в 1831 году стала первой исполнительницей роли Софьи в "Горе от ума". Пушкин:
Говоря об русской трагедии, говоришь о Семёновой — и, может быть, только об ней. Одарённая талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою. Семёнова никогда не имела подлинника. Бездушная французская актриса Жорж и вечно восторженный поэт Гнедич могли только ей намекнуть о тайнах искусства, которое поняла она откровением души. Игра всегда свободная, всегда ясная, благородство одушевленных движений, орган чистый, ровный, приятный и часто порывы истинного вдохновенья — все сие принадлежит ей и ни от кого не заимствовано. Она украсила несовершенные творения несчастного Озерова и сотворила роль Антигоны и Моины; она одушевила измеренные строки Лобанова; в ее устах понравились нам славянские стихи Катенина, полные силы и огня, но отверженные вкусом и гармонией. В пёстрых переводах, составленных общими силами, и которые по несчастью стали нынче слишком обыкновенны, слышали мы одну Семёнову, и гений актрисы удержал на сцене все сии плачевные произведения союзных поэтов, от которых каждый отец отрекается по одиночке. Семёнова не имеет соперницы; пристрастные толки и минутные жертвы, принесённые новости, прекратились; она осталась единодержавною царицей трагической сцены.
"Чич, давайте, наконец, поговорим, как интеллигентные люди.
Давно хотел у вас спросить: Токката и фуга Ре минор И.С.Баха вам больше нравится в исполнении Льва Цудрейтера или Льва Мишигенера?.."
Этот жанр, кажется, еще не был опробован на нашем форуме. А ведь среди первопроходцев были великие люди; Гоголь опубликовал "Выбранные места из переписки с друзьями" в 1847м. Из письма Гоголя:
Это будет небольшое произведение и не шумное по названию, в отношении к нынешнему свету, но нужное для многих и которое доставит мне в избытке деньги, потребные для пути
Этот жанр, кажется, еще не был опробован на нашем форуме. А ведь среди первопроходцев были великие люди; Гоголь опубликовал "Выбранные места из переписки с друзьями" в 1847м...
По части жанров очень хорош был С.Лем, опубликовавший рецензию к никогда не существовавшему произведению.
А из "побрякушек", интересны шахматные партии с комментариями, в которых ходы, сделанные в партии, лишь повод для комментариев, слабо относящихся к этим ходам и к шахматам, вообще.
Интересно было бы затеять конкурс на лучшее произведение в этом жанре.
<...> А вот обстановка между тем слегка изменилась - то есть ничего в итоге не произошло за два с половиной года после того, как я видел "Горе от ума" в последний раз, но какие-то события вокруг все же случались. Нашествие чацких на Москву, например - и не единичные случаи, а массовые, что-то вроде саранчи. Хотя вот ведь казалось бы, двести лет назад еще замечено, и Туминас прекрасно это уловил - нечего тут вольность проповедовать. Сидят себе у печки, жопы греют, угарным газом дышат, и дым отечества им сладок и приятен - оставьте же в покое, а если это оскорбляет ваши чувства - двигайте дальше. К Стебунову много предъявлял и по недомыслию продолжают предъявлять претензии, что он невнятно проборматывает монологи своего героя и смысл, да и сам текст их теряется - но режиссером так и задумано, проповеди Чацкого здесь изначально лишены смысла, это всего лишь дежурные фразы, пускай и остро отточенные. Чацкий у Туминаса - не резонер, но комический простак (что, как ни странно, вернее всех профессиональных критиков подметил простой зритель Владимир Путин, хотя и не согласился с подобным подходом, благо имел возможность поспорить с создателями спектакля непосредственно), залетел на денек, пошумел - и был таков. Хлестаков в туминасовском "Ревизоре" - тот хотя бы не согрел, так хоть осветил, ослепив на мгновение своим нездешним сиянием, а Чацкий - и не греет, и не светит, дымит только импортной сигаркой (вообще это, может, самая "крамольная" с либерально-интеллигентской точки зрения мысль Туминаса: Хлестаков для туземцев предпочтительнее Чацкого). Приехал - и давай балаболить свои интеллигентские расхожие благоглупости, в которых и внутри-то полно противоречий (Чацкий как "патриот" обличает "низкопоклонство" перед "инородцами", но одновременно он и "западник", приверженец европейских порядков и ниспровергатель местного уклада), а с окружающими его дома реалиями они совсем уж никак не соотносятся на практике, так и остаются "опасными" мечтами. Да еще и удивляется, что его "уму" тут одно только "горе", что его не ждали, что его не ценят, что его велеречивое пустословие никому неинтересно, что милее родные забавы, вульгарные на вкус "русского европейца", зато такие привычные. Чацкий еще всех этих, которые книжки на дрова рубят, благодарить должен, что ноги ему позволили унести.
...Определенный де в прошлом 1742 году при оной академии адъюнкт Михайло Ломоносов во всю бытность при академии показывал себя во многих поступках не по надежде их профессорской и, часто пьянствуя, делал многие непорядки и драки, за что в сентябре того ж 1742 году и под караул в полицию приведен был. Сверх же того он, Ломоносов, во время следственной об академии наук комиссии показал всем при той академии обретающимся профессорам многие несносные обиды и бесчестье.
А понеже де такие бесчинства и непорядочные поступки для отвращения
дальних вредительных следствий во всем свете без наказания не оставляются, и
нигде в академиях тот места иметь не может, кто в таких предерзостях явится,
а наипаче кто всех чинов академии так чувствительно обидит и обесчестит,
того ради по учиненному февраля 21 дня в академической конференции
определению объявлено от них помянутому Ломоносову, чтоб он к ним в
академическую конференцию не приходил.
А сего де 1743 году апреля 26 дня перед полуднем он, Ломоносов,
напившись пьян, приходил с крайней наглостью и бесчинством в ту палату, где
профессоры для конференции заседают, в которое де время профессорского
собрания хотя и не было, однако же находился там при архиве конференции
профессор Вицгейм и при нем некоторые прочие служители. Причем де оный
Ломоносов, не поздравя никого и не скинув шляпы, мимо их прошел в
географический департамент, а идучи мимо профессорского стола, остановился и
весьма неприличным образом безчестный и крайне поносный знак руками против
них сделал. Сверх того грозил он профессору Вицгейму, ругая его всякою
скверною бранью, что он ему де зубы поправит, а советника Шумахера называл
вором. И повторяя оную брань неоднократно, сказывал с великим безчинством и
посмеянием, чтобы то в журнал записали.
(Маия 11 числа 1743 года)
jenya: Рассказал за обедом семье. У дочки есть целеустремлённая подружка китаянка NN, её цель перещеголять сестру (та сейчас в MIT). И ещё у них есть общий знакомый китайский мальчик, тот учится неважно. NN зовет его "asian disgrace" (позор азиатской интеллигенции).
Доклад, о котором пойдет речь, делал москвич. Тема доклада до обидного близко перекликалась с работой одного из аспирантов лаборатории. Будучи человеком заинтересованным и не очень умным, этот аспирант начал придираться к докладчику, едва тот раскрыл рот. Будучи евреем, т.е. человеком южным и страстным, он делал свои замечания тоном отнюдь не академическим.
Докладчик держался с достоинством, и не без юмора парировал выпады
аспиранта, чем горячил того все больше и больше. Наконец ситуация сделалась
уже неприличной.
Заведующий лабораторией (а может быть и отделом), человек роста
высокого и движений неторопливых, поднялся со своего места в последнем ряду
и, не торопясь, шаркающей кавалерийской походкой побрел по проходу к первому
ряду. Проходя мимо аспиранта, сидевшего у прохода, он слегка наклонил голову
и негромко, но отчетливо произнес: " Порочишь нацию". После чего прошел
дальше и сел в первом ряду.
Семинар продолжился без каких-либо дальнейших помех и происшествий.
...Определенный де в прошлом 1742 году при оной академии адъюнкт Михайло Ломоносов во всю бытность при академии показывал себя во многих поступках не по надежде их профессорской и, часто пьянствуя, делал многие непорядки и драки, за что в сентябре того ж 1742 году и под караул в полицию приведен был. Сверх же того он, Ломоносов, во время следственной об академии наук комиссии показал всем при той академии обретающимся профессорам многие несносные обиды и бесчестье.
А понеже де такие бесчинства и непорядочные поступки для отвращения
дальних вредительных следствий во всем свете без наказания не оставляются, и
нигде в академиях тот места иметь не может, кто в таких предерзостях явится,
а наипаче кто всех чинов академии так чувствительно обидит и обесчестит,
того ради по учиненному февраля 21 дня в академической конференции
определению объявлено от них помянутому Ломоносову, чтоб он к ним в
академическую конференцию не приходил.
А сего де 1743 году апреля 26 дня перед полуднем он, Ломоносов,
напившись пьян, приходил с крайней наглостью и бесчинством в ту палату, где
профессоры для конференции заседают, в которое де время профессорского
собрания хотя и не было, однако же находился там при архиве конференции
профессор Вицгейм и при нем некоторые прочие служители. Причем де оный
Ломоносов, не поздравя никого и не скинув шляпы, мимо их прошел в
географический департамент, а идучи мимо профессорского стола, остановился и
весьма неприличным образом безчестный и крайне поносный знак руками против
них сделал. Сверх того грозил он профессору Вицгейму, ругая его всякою
скверною бранью, что он ему де зубы поправит, а советника Шумахера называл
вором. И повторяя оную брань неоднократно, сказывал с великим безчинством и
посмеянием, чтобы то в журнал записали.
(Маия 11 числа 1743 года)
Roger: Вообще, это хороший литературный приём, оставляющий некоторую недосказанность, и высвобождающий фантазию читателя, как у Хармса:
Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню.
На одном из первых военных занятий в институте майор, рассказывая о том, что у них запрещается и не приветствуется, сообщил, что "в прошлом году один студент был отчислен"... тут он сделал паузу, поморщился и закончил предложение: "за пошлое поведение на военной кафедре". Мы с сокурсниками потом пытались представить, что это такое могло быть.
Напомнило анекдот о том, как к Наташе Ростовой собрались подружки - и всю ночь рассказывали друг другу весёлые истории из жизни, делились мечтами и т.п. А к утру из шкафа выпал умерший от стыда поручик Ржевский.
Это не анекдот, это быль. Просто вместо Наташи Ростовой там должны фигурировать студентки филфака. На утренней "паре" они в деталях обсуждали события прошлой ночи, мальчики отсаживались подальше, чтобы не умереть на месте.
Какие студентки? Это еще в Центрально-Черноземном районе
тыщу лет назад обычным делом было:
Вам не случалось двух сестер
Замужних слышать разговор?
О чем тут, боже справедливый,
Не судят милые уста!
О, русских нравов простота!
Я, право, человек нелживый —
А из-за ширмов раза два
Такие слышал я слова…
Не, ну это понятно. Анекдоты делятся по нисходящей на приличные, неприличные, пошлые, гусарские и те, которые рассказываются в женских компаниях.
Но на самом деле это гипербола, не более. Откровения (или откровенность) девушек шокирует только совсем уж нежных представителей сильной половины.
Тех, кто еще чересчур романтичен.
В 67-й школе был (и есть) гуманитарный класс. Обычно там два-три мальчика, остальные девочки. Те самые девочки, которые идут потом на филфак. Понятное дело, преподавать этим девицам математику - дело архитрудное, а тут к ним пришел новый молодой математик. Девицы (девятиклассницы) его доводили так: каждая плаксиво повторяла "хочу на ручки, хочу на ручки, хочу на ручки". Это закончилось, когда математик, озверев, взял одну на ручки, она визжала.
jenya: В 67-й школе был (и есть) гуманитарный класс. Обычно там два-три мальчика, остальные девочки. Те самые девочки, которые идут потом на филфак. Понятное дело, преподавать этим девицам математику - дело архитрудное, а тут к ним пришел новый молодой математик. Девицы (девятиклассницы) его доводили так: каждая плаксиво повторяла "хочу на ручки, хочу на ручки, хочу на ручки". Это закончилось, когда математик, озверев, взял одну на ручки, она визжала.
Женя, где Вы берете эти примеры?! Сам в свое время (10-11 классы) учился в гуманитарном, 3 пацана, остальные - девки. Те самые, которые шли потом в пединститут. Вроде нормальные, да и не сказать, чтобы пацанов своего возраста игнорили.
Теперь я даже заинтригован, сподобились бы наши на подобный троллинг, приди в класс такой же молодой учитель (предмет, имхо, роли не играет ) Думаю нет, скорее технично строили бы глазки
chich: было дело, преподавал я в гуманитарной гимназии
На лицах магистров появилось мечтательное выражение -- видимо их осенили сладкие воспоминания. Я смотрел на них с завистью. Они улыбались. Они жмурились. Они подмигивали кому-то. Потом Эдик вдруг сказал:
-- Всю зиму у нее цвели орхидеи. Они пахли самым лучшим запахом, какой я только мог выдумать...
Три раза в жизни женщина ступает словно по облакам и ног под собой не чувствует от радости, первый раз, когда она идет под венец, второй раз, когда она входит в святилище богемы, и третий раз, когда она выходит из своего огорода с убитой соседской курицей в руках.
Вот оригинал. Довольно сложно звучит, в переводе как-то четче :)
Thrice in a lifetime may woman walk upon clouds
once when she trippeth to the altar, once when she
first enters Bohemian halls, the last when she marches
back across her first garden with the dead hen of her
neighbor in her band.
Хочу я посвятить поэму
Всем женщинам, которых любим
Всего лишь несколько мгновений,
Которых мы едва ли знаем,
Которых ждёт судьба иная,
Что с нашей не пересечётся,
Всем тем, чьё появленье видим,
Секунду лишь в окна квадрате,
Всем тем, кто быстро исчезает,
Оставив силуэт на память,
Столь грациозный и изящный,
Что в душу западёт навечно.
) Думаю нет, скорее технично строили бы глазки 