А мне не понравился русский язык "Лолиты" ( я имею в виду собственный набоковский перевод). По-моему, он гораздо хуже языка ранних романов Набокова, и действительно похож на замороженную землянику. И родственница Набокова, живущая в Америке и изучающая его творчество, утверждала, что английскому варианту "Лолиты" присуща легкость и воздушность языка, которая в переводе исчезает. Она, кстати, постоянно порывалась почитать вслух то одно произведение Набокова, то другое, уверенная, что в России они неизвестны. И каждый раз с явным удивлением узнавала, что все это в России уже издано. Но это был, понятно, не 1977 год.
Я Набокова читал уже в девяностые, но это никак не говорит о времени его публикаций в СССР, просто я поздно за него взялся. На английском читал (вернее, слушал в машине) только "Пнина", лет через двадцать после того, как прочитал "Пнина" на русском. Получил не меньшее удовольствие, местами даже большее. Но возможно потому, что стал старше на двадцать лет.
jenya: Из интервью с уехавшим от нас Гандельсманом
- Тебя ведь в свое время в Израильский филармонический Зубин пригласил?
- О, это давняя история. В 1989 году мы были с «Виртуозами» в Нью-Йорке, и я познакомился с Айзеком Стерном. Он пригласил меня к себе домой, я играл ему часа два, и он сказал: для тебя прямо сейчас есть два места – концертмейстер альтов Нью-Йоркской филармонии и концертмейстер альтов Израильской филармонии, ты можешь любое из них получить. Я ответил, что хочу в Израиль. Он очень удивился, пожал плечами и сказал: хорошо. Стерн связался с Зубином Метой и сообщил ему, что я приеду к нему на конкурс. И я поехал на конкурс в Израильский филармонический оркестр, шел 1990 год, тогда уже можно было ездить в гости – сыграл, подписал контракт и через два месяца уже стал концертмейстером.
- Скажи, отчего ты выбрал Тель-Авив, а не Нью-Йорк?
- Знаешь, я бы и сейчас выбрал Тель-Авив. Америка произвела на меня тогда довольно сильное, но жесткое впечатление. Тем более что дети были еще маленькие, а я видел, как у многих наших эмигрантов переезд самым неблагоприятным образом сказался на детях. А за год до того мы с «Виртуозами» приезжали в Израиль на гастроли, и мне так понравилось, я влюбился в эту страну! Вот и теперь – двадцать лет живу в Америке, но каждый раз, приезжая в Израиль, чувствую, что приехал домой… У меня здесь огромное количество друзей и родственников, и чувствую я себя здесь прекрасно.
- И все-таки ты уехал отсюда в Америку двадцать лет назад.
- Дело в том, что, проработав в оркестре десять лет, я понял: хватит. Оркестр – весьма специфическая организация. У меня было очень много гастролей, и сольных выступлений, у меня был импресарио в Европе, и мастер-классы, и концерты, и фестивали, а в оркестре на это не очень хорошо реагировали – дескать, мы тут работаем, а он поехал прохлаждаться в Париж. Были какие-то конфликты, хотя надо сказать, что Зубин меня поддерживал во всех отношениях, тем более что я в течение десяти лет был единственным концертмейстером группы альтов. Ты же знаешь, что в каждой группе есть два, а в первых скрипках и четыре концертмейстера. А я был один, поскольку Зубин всегда говорил: у нас есть стандарт, и ниже этого стандарта мы никого не возьмем. И вот все время кого-то слушали и никого не брали. А через десять лет я сказал Зубину, что устал от всего этого и решил уйти. Я же был профессором в Тель-Авивской музыкальной академии и заведующий кафедрой камерного ансамбля, и преподавал, а параллельно начал играть с американским квартетом Fine Arts – они меня приглашали на записи во Францию, на гастроли в Швейцарию и Германию, и в конце концов они сказали, что им нужен альтист и они хотели бы видеть на этом месте меня. Предложение было заманчивым, тем более что мой профессор Генрих Талалян, которому сегодня исполнилось бы сто лет (он умер очень рано, ему было всего 50), играл в квартете Комитаса. И второй мой педагог, Валентин Берлинский, играл в квартете Бородина. Поэтому я подумал, что поиграть в квартете для альтиста – большое дело. И я к ним, к Fine Arts, поехал и проработал с ними семь лет, мы записали около двадцати альбомов. Но через семь лет я оттуда ушел, потому что квартет – это как семья, с ними проводишь времени больше, чем с собственной семьей, то есть ты проводишь время с чужими женами, потому что квартетисты ездят со своими женами постоянно… Есть такая книжка Арнольда Штайнхарда, первой скрипки квартета Гварнери. Так вот, там написано, что участники их квартета никогда не летали одним и тем же рейсом; если они останавливались в гостинице, то завтракали за разными столиками, поворачиваясь друг к другу боком и заслоняясь газетой. Не потому, что у них были плохие отношения, просто поднадоели друг другу изрядно. А на сцене встречались, и все было хорошо, потому что они оставались профессионалами, на игру это не влияло. Но общаться друг с другом вне сцены – нет, не общались. В общем, уйдя из квартета, я стал профессором альта Мичиганского государственного университета. У них я проработал 12 лет и ушел на пенсию. Теперь прекрасно себя чувствую, езжу на фестивали, даю мастер-классы.
Запись концерта от 6 мая в зале Раппопорта в Хайфе (упомянут в конце заметки по ссылке). В первом произведении - чисто семейное музицирование (отец и дочь).
Yuri Gandelsman, Natasha Sher, violins, Elisave ta Blumina, piano, Mikhil Milman, cello, Grigory Kovalevsky, double bass, Mozart, Duo for piano and viola in G major, Schuman, Piano Quartet, Schubert, Quintette La Truite
Посмотрел фильм Якович, где Ирина Антоновна Шостакович рассказывает про себя, эпоху и Д.Д., - это надо видеть. Она редко давала интервью и отвечала на вопросы достаточно резко. Якович уже лет 6 пыталась сделать с ней фильм, но та отказывалась. И вдруг согласилась, видимо, подумала, что может умереть, не рассказав.
Я ничего не делаю специально, я не «леплю» никаких образов, я просто выхожу на сцену и начинаю жить настоящей жизнью. Я забываю, что я — это я. А я — это Графиня. Или Марфа. Или Любаша. Или Амнерис. Или Далила. Или Шарлотта. И я люблю театр за то, что он продлевает меня, мое бытие, даря мне чужие жизни. Я прожила много жизней…
8 июля 2023 на 91-м году жизни скончался выдающийся советский и российский скрипач Виктор Пикайзен
Давнишняя байка
jenya: Продолжая тему товарища майора, чтобы уж точно не забыть. Есть такой замечательный скрипач, Виктор Пикайзен. У него была программа - 24 каприса Паганини, вот со старой пластинки:
Он разъезжал по городам и весям, по горам и долам и везде играл эти 24 каприса. В одном из интервью говорит, что играл эту программу 77 раз. Недавно мне рассказали такую замечательную историю. Перед концертом он всегда сидел в номере гостиницы перед телевизором и репетировал. Как-то раз в Ленинграде его поселили в гостиницу "Европейская". И вот он так сидел в номере, репетировал, потом решил побриться. Пошёл в ванную, вставил электробритву в розетку, побрился, потом неосторожно рванул провод и вытащил электробритву вместе с частью розетки, под которой оказался микрофон. Тогда Пикайзен переоделся, пришёл в ванную со скрипкой и громко объявил: Никколо Паганини! Двадцать четыре каприса для скрипки соло. Исполняет победитель международного конкурса имени Паганини, лауреат конкурсов в Праге, Париже и Москве, народный артист РСФСР Виктор Пикайзен! И сыграл в розетку всю программу.
Дочь Виктора Александровича - Татьяна (род. 1959) – известная пианистка, ученица Л. Н. Оборина, Е. В. Малинина, Т. П. Николаевой, лауреат конкурса имени Шопена в Варшаве (1985), ныне профессор Manhattan School of Music в Нью-Йорке. Виктор и Татьяна Пикайзен выступали в дуэте на многих сценах мира, записали все сонаты для скрипки и фортепиано Баха, Бетховена, Брамса, Прокофьева. Музыкальную династию продолжает внук Виктора Пикайзена - Игорь (род. 1987) – скрипач, лауреат многих международных конкурсов, профессор по классу скрипки Lamont School of Music Университета Денвера (Колорадо, США).
В исполнении отца и дочери моя любимая соната Моцарта
Концерт на открытом воздухе в Челябинске. Когда начали со Штрауса, покоробило, конечно. Такое безмятежное веселье! Потом втянулся. И лица хорошие; жаль только, что квартирный вопрос пылает с новой силой.
...Сабина поддалась уговорам и решила навестить общество своих земляков. Снова обсуждался вопрос, надо ли было или не надо было бороться против русских с оружием в руках. Естественно, что здесь, в безопасности эмиграции, все утверждали, что бороться надо было. Сабина сказала: — Так отчего же вы не возвращаетесь туда бороться?
Этого нельзя ей было говорить. Мужчина с седоватыми завитыми волосами наставил на нее длинный указательный палец и сказал:
— А вам лучше молчать. Вы все несете ответственность за то, что там произошло. И вы, в частности. Что вы сделали дома против коммунистического режима? Рисовали свои картины, и ни черта больше…
Его нимало не заботило, хорошо ли его земляки играют в футбол или рисуют (никого из чехов никогда не занимала ее живопись), а весь его интерес сводился к тому, выступали ли они против коммунистического режима активно или только пассивно, по-настоящему или просто для видимости, с самого начала или всего лишь сейчас. Будучи художником, она любила вглядываться в человеческие лица и еще по Праге знала физиономии тех, чьим призванием было проверять и оценивать других. У них у всех указательный палец был несколько длиннее среднего, и они обычно целили его в того, с кем разговаривали.
jenya: Концерт на открытом воздухе в Челябинске. Когда начали со Штрауса, покоробило, конечно. Такое безмятежное веселье! Потом втянулся. И лица хорошие; жаль только, что квартирный вопрос пылает с новой силой.
Ай, спасибо! Адика последний раз видел и слышал лет сорок назад. Когда он блестяще высвистывал на флейте на концерте в нашем родном училище) Жаль, никто из челоперы не пел
Мы жили в Англии, и уже почти пятнадцать лет я ничего не переводила, кроме скучных технических текстов с английского на русский… И вдруг, с голливудской щедростью судьба прислала мне письмо из петербургского издательства Азбука с предложением перевести с французского книгу Милана Кундеры «Нарушенные завещания». Я была потрясена, что кто-то еще помнит мои переводы и, разумеется, ответила утвердительно.
Но я не знала предысторию — как написала редактор этой книги Галина Соловьева: «Кундера отбирал переводчиков, будто им предстояло отправиться в космос»… Его главным требованием было дословное следование тексту, об этом он говорил в 4-ой главе книги, которую мне предстояло перевести, но я тогда еще ее не читала.
Долгие годы вынужденного молчания сделали своё дело: потеряв легкость обращения с текстом, я, действительно, перевела посланный на пробу отрывок почти буквально, сохранив даже редкие в русском языке авторские точки с запятой. Но тем самым, как выяснилось, подкупила автора. Оказалось, он уже отверг нескольких кандидатов «за самоуправство», и ко мне обратились только потому, что иссяк запас переводчиков. К тому же кандидат должен был бегло говорить по-французски, хотя бывает, что даже блестящие переводчики разговорной речью владеют не очень свободно. Он позвонил мне по телефону, говорил он, хотя и на безупречном «классическом» французском (как кто-то сказал, как у учителя лицея), но с сильным чешским акцентом, поэтому я меньше робела и экзамен выдержала.
Началась работа над книгой. Он часто звонил мне, но сам к телефону никогда не подходил: нужно было оставить сообщение, и он сразу же перезванивал. Всеми делами ведала его жена Вера, она была его менеджером, договаривалась с издательствами, следила абсолютно за всеми аспектами переводческого процесса. Я посылала главы по факсу, а он очень быстро присылал их назад с рукописной правкой.
Он придавал большое значение этой книге эссе – истории происхождения романа, его связи с музыкой – и был особенно придирчив. Главное – не отступать от текста. Переводчик – тень автора, не имеет права на самодеятельность, должен слепо следовать за оригиналом. Иногда доходило до комичного: «Почему вы пишете в одном случае «лет», в другом — «год»? Пишите одинаково, я же употребляю одно слово».
Несмотря на то, что, как он сказал, русский и немецкий он старался забыть по политическим причинам, текст он чувствовал очень хорошо, поскольку знал его почти наизусть, и сразу видел расхождения или переводческие импровизации. Больше всего споров вызвал перевод сочетания «русская армия» по отношению к вторжению в Чехословакию в 1968 году: я полагала, что надо заменить на «советская», что больше соответствовало действительности, но он не слушал никаких возражений.
Мы вообще подолгу разговаривали, и не только о книге: он очень много расспрашивал обо мне, выяснял, почему я уехала из России. Эта тема возникала часто и казалась очень личной и болезненной, как и тема «малых наций».
Еще он часто говорил, как об огромном достижении, о способности литератора писать на языке новой родины. Расспрашивал меня о сыне, о муже; у меня вообще сложилось ощущение, что он настолько изолирован от жизни, что общение со мной было немного даже прорывом в реальность.
Я закончила перевод, и неожиданно он предложил, чтобы готовую рукопись мы посмотрели вместе в Париже и устранили все шероховатости. Я была потрясена, поскольку знала, что он не дает интервью, не ходит ни на какие публичные собрания, живет отшельником. Я полетела в Париж, замирая от страха, не спала всю ночь в маленьком гостиничном номере возле церкви Св. Роха.
Утром 31 октября 2003 года Кундера встретил меня около своего дома на улице Рекамье, недалеко от бульвара Распай. Честно говоря, я представляла его как-то крупнее и выше и немного боялась, сумеем ли мы общаться вживую. Но он смотрел такими добрыми и дружелюбными глазами, что сразу стало как-то необыкновенно легко. Особенно поражал его интерес к собеседнику, он слушал так внимательно, был настолько увлечен разговором! Наверное, так должны держаться исповедники, чтобы было не страшно распахнуть им душу. Такой же талант человеческого общения я встречала только у одного человека, близкого знакомого нашей семьи – актера Михаила Александровича Ульянова — они с Кундерой даже внешне чем-то похожи.
Мы просидели полдня в его рабочем кабинете, маленькой квартирке на верхнем этаже дома, где ниже находилась их большая квартира. Холл в ней с пола до потолка был заставлен огромными шкафами с книгами хозяина дома, переведенными на все существующие языки. Я как-то мгновенно ощутила себя каплей в этом океане Кундеры.
Потом втроем с Верой пошли в ресторан Le Recamier в соседнем доме, где, как он мне объяснил, обедает все издательство Gallimard, и даже кому-то меня торжественно представил. Во время обеда у меня зазвонил мобильный, вместо звонка он играл российский гимн (мне его поставили на телефон мои английские студенты, в 2003 г. это никого не напрягало, а веселило). Тут же с криками: «Хоккей, хоккей!!!» набежали официанты, а Кундера долго хохотал. Потом мы вернулись работать дальше. Когда просмотрели всю рукопись, он сказал, что надо отметить это событие – долго искал бутылку, но так и не нашел и огорчился.
Я собралась уходить, на улице было довольно холодно, осень, а его пальто висело в нижней квартире, но он не стал за ним спускаться, вышел из дома в пиджаке, накинув на шею теплый шарф. Я очень волновалась, что он простудится, но ускорить шаг не решалась – он немного прихрамывал.
Ему было тогда 74 года, но старым он в памяти не остался. Скорее, очень мудрым и, казалось, крепким и вечным. Он, действительно, прожил еще целых двадцать лет после нашей встречи, до глубокой старости, ушел в 94.
Когда мы начали прощаться у остановки метро, мне вдруг стало ужасно грустно, до слез, я понимала, что больше никогда его не увижу. Я не спустилась в метро, а долго ходила по улицам, наверное, только тогда осознав, с личностью какого масштаба мне посчастливилось так тесно общаться почти целый год: как оказалось, этого хватит на всю жизнь.
Я в какой-то книжке прочел, что падение Рима началось не с варваров. А с того, что римляне стали поощрительно и со смехом относиться к собственному ворью. Украл такой-то сенатор столько-то — римляне не идут грабить его дом, римляне хохочут.
Булат Окуджава:
Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.
Родители учеников школы в Массачусетсе начали акции протеста после отмены в учебном заведении уроков продвинутой математики. На эти продвинутые занятия записалось слишком много белых и азиатских учеников. В управлении школы подобное сочли расизмом и класс упразднили.
Если глобально, то в Мичигане в средней школе нет таких спец. классов с продвинутой математикой, а на нет суда нет. Если локально, то соревнование идёт между разными азиатами, так что толковые белые ученики это в основном собственные дети. Опять же, в Массачусетсе это не совсем так:
Udengaard is one of dozens of families who recently have publicly voiced frustration by a years-old decision made by Cambridge to remove advanced math classes in grades six to eight. The district’s aim was to reduce disparities between low-income children of color, who weren’t often represented in such courses, and their more affluent peers. But some families and educators argue the decision has had the opposite effect, limiting advanced math to students whose parents can afford to take private lessons, like the popular after-school program Russian Math, or find other options for their kids, like Udengaard is doing.
На прибрежье Гитчи-Гюми,
Светлых вод Большого Моря...
Объехал Большое Море (озеро Верхнее) с юга, сегодня собираем детей из аэропорта (по-одному) и двинем на север. А там и поход на байдарках по системе озёр на границе с Канадой (boundary waters). В тех местах не только интернета, там и электричества нет.
А я побывал на другом известном озере - Иссык-Куль, да ещё в самый высокий тамошний сезон. Чрезвычайно доволен - природа просто изумительная, купание тоже и, к моему некоторому приятному удивлению, сервис тоже вполне удовлетворительный. Правда, интернет (причём стабильный и быстрый) и электричество есть, тут киргизам с вашим приграничьем не тягаться.
jenya: Если глобально, то в Мичигане в средней школе нет таких спец. классов с продвинутой математикой, а на нет суда нет. Если локально, то соревнование идёт между разными азиатами, так что толковые белые ученики это в основном собственные дети. Опять же, в Массачусетсе это не совсем так:
Не знаю, что там со «спецклассами», но раньше толковые (интересующиеся) школьники могли брать дополнительные курсы (не знаю уж платно или нет) в местных университетах. Потом, после окончания школы и поступления в университет эти курсы засчитывались.
Иссык-Куль по площади в два с лишним раза больше Великого Герцогства (!)
А вода замечательная, только для жены слишком прохладная. Мы отдыхали на Иссык-Куле пять лет назад, но на южном берегу (диком), а не на северном (обустроенном).
И я съездил в горы, поглазел на семитысячники "вблизи".
Вода теоретически прохладная, а практически (во всяком случае, в июле) воспринимается чуть ли не как парное молоко. Потому что температура воды мало отличается от температуры воздуха. Я сам был поражён: в Чёрном или Средиземном морях вода такой же температуры воспринимается как очень холодная, а тут...
Но дело не только в воде, а в потрясающей природе: красивейшие горы, пышная зелень и гладь огромного озера-моря, противоположный берег которого теряется в дымке. Мне это напомнило описание Амбера у Роджера Желязны в его знаменитом цикле.
Кстати, о Великом Герцогстве. Это одна из весьма немногих европейских стран (наряду с Исландией, Ирландией, Гренландией, Мальтой, Албанией, Андоррой, Лихтенштейном, Монако, Сан-Марино, Джерси и Гернси), где я не бывал. То есть на вокзале пересаживался и через аэропорт летал, но это не считается.
