|
|
|
|
|
|
|
|
| |
|
|
|
|
|
|
|
Совершенно случайно на Форуме ЧессПро я узнал, что уже нет на свете мастера Леонида Слуцкого. В голове промелькнуло: «Боже мой у меня же в моих старых бумагах, среди всяких ненужных медицинских рецептов, банковских квитанций, которые я не известно для чего храню, лежит статья о Тале, написанная Слуцким сразу же после кончины великого шахматиста. Мастер опубликовал ее в израильком еженедельнике «Время». С трудом, среди кучи ненужных бумаг, которые давно уже пора выбросить, я нашел пожелтевший от времени газетный листок, порванный кое-где, но уцелевший во время моих перемещений по миру...
И я решил перепечатать эту статью, эту замечательную статью, на компьютере и познакомить с ней тех, кто никак не мог прочитать ее - так безнадежно пылившеюся в моем доме. Не буду, однако, больше ничего говорить и дам насладиться этими воспоминаниями читателям.
Лев Харитон
-------------------------------------------
Леонид Слуцкий
«Солнцем полна голова!»...
Мне не довелось сыграть с Талем – не тот уровень. Один раз, правда, счастье было совсем близко. 35-й чемпионат СССР был дважды юбилейным: во-первых 35-й, а во-вторых, на дворе стоял 1967 год. 50-летие. Первый и последний раз первенство СССР разыграли в Харькове – 144 участника, по «швейцарке». На второй тур я пришел минут на 15 раньше и остолбенело узрел свою табличку в первом «гроссмейстерском» ряду. Я побежал в курилку поделиться с народом радостной вестью, а когда вернулся, увидел, что табличку мою куда-то уносят. У кого-то там «цвет не сошелся», как мне объяснили, и патнера Талю поменяли. Вот не курил бы, сидел бы себе за столиком, проникался, - может и удалось бы уговорить Флора ( он был тогда главным судьей)...
Я и в шахматы стал играть из-за Таля. То, что творилось зимой 57-го на 24-м первенстве, трудно забыть Прямо истерика...Шутка ли – такой состав: кроме Ботвинника, Смыслова и Геллера, играли «все». Таль играл во второй раз, ему было 20 с небольшим, и был он «простым» мастером, даже не международным. А стартовал - четыре из четырех! И все ждали когда «это» кончится? А «это» никак не кончалось. Каждое утро перед школой я бежал к соседям и, пока красный глазок «Балтики» становился зеленым, шептал какие-то заклинания. Видимо, они помогали, ибо Таль продвигался вперед, и все газеты, от «Пионерской правды» до «Водного транспорта», печатали его партии. (Отец, правда, не одобрял: «Болел бы лучше за Бронштейна, - говорил он. – Бронштейн играет остроумно». По-моему, он просто не был уверен, что Таль – еврей!). Наконец, последний тур. Бронштейн, Таль и Толуш – по 13 из 20, Керес – 12 с половиной. Тут уж я спать ни какую не пошел, дождался, пока в 0.30 (разница времени между Сталинабадом и Москвой – 3 часа) Вадим Синявский не прокричал сквозь жуткий шум: «Михаил Таль – чемпион СССР!» Через много лет, незадолго до своей смерти, Петросян скажет: «Сильнее всего Таль играл в 57-м году. Он играл в классические шахматы, а его комбинационный удар был «при нем». Играть с ним было невозможно...»
Действительно, он не просто обошел конкрентов, он их всех обыграл: Бронштейна, Кереса, Петросяна, Толуша, Тайманова...
Откуда же сложилось расхожее мнение, что Таль только и делал, что ниспровергал, эпатировал, жертвовал направо и налево, а в промежутках любил вино и женщин?
Судьба выдвинула Таля сразу в центр, а человек он был веселый, невероятно общительный и остроумный. Поэтому и писали о нем много, многие и зачастую люди от шахмат далекие. Действительно, попробуй пообщайся с Ботвинником! А Таль – вот он, можно даже руками потрогать и спросить что угодно. В 1958 году я впервые увидел Таля. В Алупке, в саду Воронцовского сада, сидел улыбающийся молодой человек, перед ним стояли шахматы и лежала распечатка шахматных партий. Вокруг толпились отдыхающие в пижамах. Таль готовился к межзональному турниру в Портороже. Готовился, так сказать, в «гуще народа». Подготовка состояла в том, что он с невероятной скоростью переигрывал партии будущих соперников. Помню, что он что-то объяснял про чеха Филипа, что-де тот – шахматист спокойного стиля. Как раз против Филипа в Портороже Таль и провел одну из своих «полукорректных» жертв. Филип очень четко защищался – и защитился бы при нормальном течении событий. И тут Таль «под цейтнот» жертвует фигуру. Филип берет. Следует неожиданный ход. Защита есть,но не очевидная, и, главное, мало времени, и невозможно сосредоточиться, ибо – «этого быть не может, потому что не может быть никогда». Эффектного опровержения с контржертвой Филип не нашел, сыграл «фундаментально» и ... быстро получил мат. Тогда и родилась крылатая фраза: «Если у Миши есть открытая линия, мат будет».
Так что же здесь главное: «жертва» или «борьба»?
Убежен, что – борьба. Если бы шахматный гений Таль состоял в игре «от защиты», если бы он «специализировался» не на жертвах, а на их принятии, то и тогда он стал бы чемпоном мира и, наверное, в те же сроки. Ибо изначально в этой убогой телесной оболочке жил дух борца, дух безжалостный и непреклонный. Через шахматы Таль выражал горевшую в нем жажду борьбы и победы. И при взгляде на его тщедушную фигурку, нависшую над доской, в глаза бросалось главное – его неукротимая сила духа.
Кстати, о защите. Чемпионом мира не станешь, не умея защищаться, а играл-то Таль не только белыми. В лучшие годы он был небычайно изворотлив (как он «перекрутил» Фишера в решающий момент турнира претендентов 1959 года!). Не любил, правда, пассивной защиты ( а иногда и она необходима, шахматы – как жизнь, мало ли чего хочется!) и избегал ее. «Он слишком много видит за аткующую сторону», – сказал как-то Савон. Один из своих излюбленных приемов защиты Таль назвал «попадаясь в ловушку». Увидев урожающую ему опасную ловушку, он, чувствуя ее неуместность, просчитывал на один ход дальше и – попадался! А дальше – уже празднующий победу соперник нарывался на контрудар жуткой силы. Но и классичеких методов обороны он никогда не чурался. Например, всегда любил играть против изолированной ферзевой пешки, подвергая себя атаке и веря в силу защиты, то есть принимая сторону старика Стейница, сторону «классики». Недаром лучшей партией своего «звездного» чемпионата 57-го года он назвал красивую позиционную победу над Кересом, в класическом ферзевом гамбите, черными – против изолированной пешки. «Этого мы от Вас не ожидали, Пауль Петрович!» - в сердцах написал тогда Флор.
Одну из его «защитных» партий я видел близко. Дело было в июне 67-го года на Спартакиаде народов СССР. Любопытная деталь. В толпе, обступившей Таля и его партнера, 20-летнего Левона Григоряна, тоже ныне покойного, был один дядька с транзистором на шее. На него тут же все зашипели, и Таль попросил не шуметь. Говорил политический обозреватель об итогах Шестидневной войны. До этого в основном шел «поток сознания» – «израильская военщина», «прогрессивная общественность всего мира протестует» и т.д. А тут нам наконец выдали официоз: оказывается, войну проиграли «бездарные египетские генералы». Таль юмористически оглядел окружающих, потом не удержался, прыснул, хрюкнул как-то, закашлялся от дыма – не нарочно ли? – и сказал: «Что ж посмотрим?» Избрал он «улучшенную защиту» Тарраша (мы между собой называли ее «ухудшенной» - тяжелая защита, требующая предельной собранности). К ней он питал пристрастие всю жизнь, хотя, бывало, и проигрывал с треском (Фишер тоже ее любил. У великих –своя «теория дебютов»). Комментировал Таль очень доброжелательно, хвалил партнера («Здесь Вы сыграли Ферзь дэ-два – прекрасный ход, спокойный, но сохраняет все угрозы», «здесь я бы решился на... -и вдруг понял, насколько опасна моя позиция»). Немного кокетничал, конечно, так как ясно было, что эти позиции он «крутил» не раз и не два и «блиц» играл постоянно. Однако, так или иначе, но Левон был мастером огромной силы, от него Спасский белыми еле «уполз» на ничью...И здесь он основательно насел на Таля, но эту игру он понимал хуже, потерял нить атаки. Таль провел красивую комбинацию с упрощением позиции и перевел игру в выигрышное окончание. «Ну а здесь мы отложили», сказал он, давая понять, что оценивать окончание не будет. Оценка состояла в талевской улыбке. Действительно, доигрывание было недолгим. Курил он так много, что мог за день обойтись одной спичкой. Ловко прихватывал одной рукой сигарету и прикуривал от «бычка». Сигареты «Дымок», очень простые. Пальцы на одной руке срослись, это было врожденное и как-то связано с тяжелой болезнью почек, которая свела его в могилу.
Как же все-таки ему удалось прорваться к матчу с Ботвинником, отодвинув таких титанов, как Керес, Бронштейн, Петросян, Спасский, Корчной, и как удалось его победить? Сложный это вопрос, и ответов много, а значит, однозначного ответа нет. Таль очень рано и очень верно почувствовал, что существует класс позиций, в которых ему не было равных. И дело здесь отнюдь не в счетных способностях. Спасский, Корчной, Полугаевский, Фишер считали не хуже его. В этих своих позициях ( «хаотических» - по Ботвиннику, «иррациональных» - по Бронштейну) он чувствовал ритм, нерв игры и был неподражаем. Но ведь изначально их нет, таких позиций, к ним надо перейти. Как? Жертвой. Талевская жертва и есть цена за право играть в свои шахматы. Какую бурю вызвал ход конь эф-4 в шестой партии матча! Конь ставился под удар пешки «просто так», но не взять его было нельзя, а взяв коня, Ботвинник вынуждался к борьбе сложной, тактической, типично талевской. Но все-таки – давать фору коня чемпиону мира!? Для Таля вопроса тут вообще не было: «Полемика, которую вызвал этот ход, по-моему, достаточно беспредметна. Он хорош уже тем, что все другие продолжения плохи...» Между прочим, потом было аналитически доказано, что ход этот – единственный для поддержания равновесия. Но одно дело равновесие, а другое – ничья. Позиция Ботвинника развалилась через несколько ходов.
Почему Таль проиграл матч-реванш? Опять-таки по целому ряду причин, но, главное, вероятно в том, что Ботвинник был вдвое старше и попросту умнее. Он неукоснительно следовал правилу – не давать Талю «его» позиций даже тогда, когда упрощения приводят к ухудшению позиции собственной. Иными словами, Ботвинник платил «цену» за переход к своим, «ботвинниковским», позициям. Цена состояла в отказе от объективной оценки положения и от логичного подхода к шахматам – от того, чему Ботвинник служил всю жизнь. Ботвинник платил, и никто не знает, чего это ему на самом деле стоило...
После победы над Ботвинником его в глаза называли «гением» (Вик. Васильев в «Юности») «кудесником», «Морфи» и «Паганини». Почему «Паганини»? По-моему, он больше похож на Моцарта в формановском «Амадеусе», а о себе он говорил так: «Ботвинник – Бетховен, Керес – Шопен, а я что-то вроде Гершвина»). А вот чем Таль действительно отличался от суперзвезд, так это исключительным демократизмом в общении с младшими по званию. Мой друг Вадим Файбисович – мастер незаурядный, не раз бывал чемпионом Ленинграда, а это далеко не каждому под силу. В один из своих наездов в Ленинград Таль сыграл с ним блиц-матч из 24 партий и победил 24:0. «Понимаешь, - восхищенно рассказывал Вадик, - в испанской партии, классичесом дебюте, где нет ничего нового, он прямо из дебюта ставит мат!»
Тут дело вот в чем. Способности к блицу и к шахматам часто совпадают, но не всегда. Алехин, например, блиц играл посредственно. А Таль, между прочим, уже на закате карьеры стал чемпионом мира по блицу. А в молодости и говорить нечего. Можно себе представить, как ему интересно было играть 24 блиц-партии с Вадиком, он ведь терпеть не мог скуки. На том 35-м первенстве в Харькове он получил третью золотую медаль чемпиона СССР, но организаторы страшно затянули закрытие турнира: вручались призы за «лучший результат в последних пяти турах», и за «лучший эндшпиль», и «старейшему участнику», и «самому молодому» и т.д. Таль весь извертелся и вдруг не выдержал и возгласил: «А давайте вручим приз самому рыжему участнику – товарищу Левиту!..»
Был он блестящим литератором. Книга его «Матч Ботвинник – Таль» - одна из лучших в шахматной (а на мой взгляд, и не только шахматной) литературе. Он изумительно владел русским языком, и анализы его почти вседа были высочайшей пробы.
Страдал ли он от антисемитизма? Наверное. Начальство, во всяком случае, его не жаловало. Действительно, как могли любить Таля Севастьянов, Ивонин или Батуринский?! Он только однажды, в 88-м году, в телеинтервью вдруг сказал: «Я собирался на юридический, но шел 52-й год, и у меня не взяли документы».
Карьера его знала и взлеты, и падения. Я не могу отделаться от мысли, что его «черный» 1969 год связан не только с болезнью, но и с мерзкой общественной атмосферой – вторжение в Чехословакию, разгром «Нового мира», первый после 1953 года печатный антисемитизм (И.Шевцов – «Во имя отца и сына»)... Дышать было тяжело, а тут еще болезнь... Он мужественно держался; чтобы снять боли, ему кололи морфий, пошли слухи, что Таль – наркоман, и на прямой вопрос: «Миша, вы морфинист?» - он отвечал: «Что вы! Я – чигоринец!»
В 1968 году он проиграл матч претендентов Корчному. Всех тогда потрясла фраза Корчного: «Атаки Таля шаблонны...» Народ возмутился, пошли «письма трудящихся». Обидно, конечно, но в словах Корчного была правда, только не вся правда. Ведь сам Таль и создал этот шаблон.
С годами шахматист теряет способность к расчету вариантов. Это биологический закон. Игра Таля во многом зависела от счета, он сознавал это и сумел трансформировать свой стиль. В 1972-1973 годах он дал беспроигрышную серию из 52 (!) партий, поражая всех исключительной техникой игры.
Взаимоотношения его с коллегами, «там», наверху, были, конечно, сложны и не безоблачны, но в общем, его любили. Керес, например, свою единственную статью о шахматисте назвал «творчество Таля» - и это о 20-летнем мальчике! А ведь наследие Кереса огромно, он исследовал все стадии шахматной партии, но о коллего захотел написать лишь однажды.
Любимым шахматистом Таля был Бронштейн, тот самый, кто сказал однажды: «Как играет Таль? Очень просто. Он ставит все фигуры в центр и чего-нибудь жертвует».
1957 год, первое интервью. «Что Вы чувствуете, став чемпионом СССР?» - «Солнцем полна голова!»... |
|
|
| |
|
|
| Трудно поверить, что уже прошла ровно четверть века - 28-го июня 1992 года - с того дня, как не стало Михаила Таля. |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2780 |
|
|
|
|
Да. А заменить его по-прежнему некем. Уровень личности - другой.
Спасибо за то, что предоставили повод перечитать очерк Слуцкого. |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2781 |
|
|
|
|
Ukrfan: Да. А заменить его по-прежнему некем. Уровень личности - другой.
Спасибо за то, что предоставили повод перечитать очерк Слуцкого. |
Никогда не забуду, как я увидел Таля в мае 1989 года, за четыре месяца до своей эмиграции в Измайловском комплексе на турнире-отборе к Кубку мира. Тогда по Москве пронесся слух, что Таль то ли умер, то ли при смерти. Во всяком случае, в Измайлово никто его не ждал – тем более, что он имел право, по-моему, без отбора играть в Кубке. И вдруг, в самый разгар тура, на который я пришел (это было мое единственное посещение), по лестнице в зал поднимается Таль - один, без друзей, без кого-либо рядом. Появление это можно сравнить с разрывом снаряда. Никто не ожидал его увидеть! Но самое главное – ощущение было такое, что с того света явился покойник, чтобы еще раз порадоваться шахматам, повариться в атмосфере, которая была для него, как вода для рыбы. Самое грустное и запомнившееся было то, что в тот момент никто даже не смел приблизиться к нему, хотя мы знаем, как все и всегда липли к нему. Потому что он выглядел, как выглядит, должно быть, Смерть. Думаю, что это было его очередное бегство из госпиталя – никак иначе. Это было ни лицо, а маска покойника, а от его и так худющего тела не осталось ничего. Глаза его, как всегда, горели, но когда они горят на живом лице это одно, а тут весь ужас был в том, что лицо его было мертво, и от этого становилось страшно.
К Талю какое-то время никто так и не подходил - так боятся либо умершего, либо заразного – и он, войдя в зал, стал ходить между столиков, бросая взгляд на игравшиеся партии. Я как-то улучил момент, и стал ходить не так далеко от него, все время наблюдая, конечно, его, а не партии. И ужас мой от того, что я вижу совершенно потустороннего человека, не того веселого Мишу, горевшего жизнью и юмором, еще более овладел мной. Я просто хорошо помню, что у меня на глазах выступили слезы. Мне казалось, что он просто пришел прощаться с шахматами. Сегодня я думаю, что ни один бы человек, ни известный шахматист, ни безызвестный в таком состоянии никогда бы не пришли, и при том в одиночку на шахматный турнир.
Я в тот момент не думал, что мне когда-то снова доведется видеть Таля. И где – в Израиле! И очень скоро! В ноябре 89-го года в Хайфе проводилось командное первенство Европы, и мой очень хороший друг Йоханан Афек, израильский международный мастер (по игре, по составлению задач и этюдов, и еще международный арбитр), по приглашению которого я смог эмигрировать и курировавший мою жизнь в Тель-Авиве ежедневно (первые три дня, когда я приехал, я жил в его квартире), отправил меня в Хайфу работать в пресс-центре первенства. Это были мои золотые денечки: утром и днем я наслаждался беззаботной жизнью, гулял, ел (да еще какую пищу! В Израиле и так все баснословно вкусно, а тут еще я жил в отеле, в котором была школа поваров – так меня так кормили, что и сегодня я помню вкус! За столом со мной все время были шахматисты – Юдасин, Васюков, Капенгут, теперь покойные Гуфельд и Олль, – всех уже не помню). А вечером в турнирном зале я встречал Полугаевского, Смыслова и ...Таля! Все они были гостями и приехали с женами. Таль выглядел ужасно, но все же живее, чем тогда, тремя месяцами раньше, в Москве. Ему суждено было жить еще почти три года. Помню, как сейчас нашу экскурсию в Иерусалим, как мы гуляли у Стены Плача. Поездку на автобусе со всеми советскими участниками и гостями, когда я, как уже «старожил», объяснял всем, особенно Смыслову, интересующемуся религией, что и где находится неподалеку от Стены Плача. Помню наш веселый ужин в придорожном ресторане, где-то между Иерусалимом и Хайфой, когда наш автобус сделал «стоп». Я был на нескольких блицтурнирах и даже турнирах (Таль тогда приехал в Тель-Авив два или три раза) и наблюдал за Талем. Обратил внимание, что он, как и всегда, борется изо всех сил (но сколько их оставалось?). Каждая партия для него, как последняя и решающая в жизни. Когда он делал ход, он, как и прежде, прогуливался. Какие-то люди подходили к нему поздороваться и хотели поговорить, но он, как и прежде, мило улыбался, но быстренько уходил куда-то в сторону – чувствовалось, что он весь в борьбе, там за доской, и что это единственная горящая его жизнь, а все остальное уже тлен. И становилось грустно, очень грустно...
И опять в те мгновения, как и поныне, я вспоминаю другого Таля. Того Таля, которого впервые увидел в 57-м году на первенстве СССР в ЦДКЖ. Брат водил меня на турнир. Помню, как трудно было купить билет. Очередь в кассу – представляете? Этим, кажется, все сказано, про шахматы – каким они были вчера и что стало с ними сегодня. Запомнились те партии, которые я видел прямо в зале. Почему-то помню, как Таль не выиграл очень красиво у Антошина (не нашел матовый вариант со своими белыми конями на f7 и h5). Помню потрясающую атаку Таля против Кламана – кажется, Таль в цейтноте сделал гениальный «вкрадчивый» ход Кра1. Помню истошный крик по радио Синявского:»Таль – чемпион!!», когда он выиграл вдохновенную партию последнего тура у Толуша. Все это забыть невозможно.
Помню и матчи с Ботвинником. Театр Пушкина весной 60-го года. Я жил там, где и родился, на Большой Молчановке, рядом с Арбатом. Ходьбы до театра Пушкина минут десять. На партии было попасть невозможно. В основном наблюдал все по демонстрационной доске на Тверском бульваре. Там собиралась огромнейшая толпа. Помню, что был и на партиях – на 3-й, когда Таль белыми в Каро-Канне после e4 c6 Kc3 d5 Kf3 Cg4 h3 C:f3 сыграл g2:f3??!! Ботвинник остолбенел – впрочем, как и весь зал. Правда, всю партию Ботвинник давил, но потом под цейтнот Таль все-таки взорвал позицию, и все закончилось вечным шахом. Самое большое везение, что я видел напрямую в зале 6-ю партию. Староиндийскую, где Таль поставил своего коня на f4! Ту самую, думаю, знаменитую партию Таля. Что творилось! Партию перенесли за сцену, зал ревел. Ботвинник был красный, как рак, а Таль носился по сцене – поэтому и партию перенесли за кулисы. Наверное, нечто подобное было только раз, когда Ботвинник в 51-м году в 9-й партии с Бронштейном выиграл ладью, сразу в дебюте проведя пешку в ферзи на а8, а Бронштейн продолжал играть, как ни в чем не бывало. Брат был на той партии и он мне рассказывал, что творилось.
Более всего, как нечто радостное в жизни, я запомнил, как опять же с братом, ходил на многочисленные вечера встречи с Талем в Москве после матча. Они устраивались в ВТО, ЦДРИ, Доме литераторов, журналистов и т.д. Таль отвечал на вопросы, всегда это было остроумно, живо. Так не похоже на всех других знаменитых и незнаменитых шахматистов. Помню почему-то вечер, где Таля представлял Плятт – сам бывший обаятельнейшим человеком и большим юмористом. Казалось – и наверное, так и было –, что ничего более интересного, чем эти встречи, на свете нет и не будет... |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2782 |
|
|
|
|
Яркое было время. Спасибо Никите Сергеевичу.
Несмотря на все остальное, что, конечно, никуда не делось, оттепель - была. И Таль пришелся как нельзя более кстати... |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2783 |
|
|
|
|
Лев, благодарен Вам за очерк Леонида Слуцкого и Ваши воспоминания.
Я не придираюсь ни в коем случае. Но во втором томе "Моих великих предшественников" указано, со ссылкой на Юрия Аверабаха, что слова Ива Монтана (название его книги) Михаил Нехемьевич произнёс в интервью поcле
завоевания титула чемпиона мира, а не СССР.
И приведу здесь высказывание, с которым, возможно, далеко не все согласятся, я его никак не оцениваю.
Недавно читал "Записные книжки" Варлама Шаламова и там есть такая мысль "Таль — не Алехин. Успехи Таля — успехи скорее психологического, чем шахматного порядка»." |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2784 |
|
|
|
|
ЛХаритон:
Никогда не забуду, как я увидел Таля в мае 1989 года, за четыре месяца до своей эмиграции в Измайловском комплексе на турнире-отборе к Кубку мира. Тогда по Москве пронесся слух, что Таль то ли умер, то ли при смерти. Во всяком случае, в Измайлово никто его не ждал – тем более, что он имел право, по-моему, без отбора играть в Кубке. И вдруг, в самый разгар тура, на который я пришел (это было мое единственное посещение), по лестнице в зал поднимается Таль - один, без друзей, без кого-либо рядом. Появление это можно сравнить с разрывом снаряда. Никто не ожидал его увидеть! Но самое главное – ощущение было такое, что с того света явился покойник, чтобы еще раз порадоваться шахматам, повариться в атмосфере, которая была для него, как вода для рыбы. Самое грустное и запомнившееся было то, что в тот момент никто даже не смел приблизиться к нему, хотя мы знаем, как все и всегда липли к нему. Потому что он выглядел, как выглядит, должно быть, Смерть. Думаю, что это было его очередное бегство из госпиталя – никак иначе. Это было ни лицо, а маска покойника, а от его и так худющего тела не осталось ничего. Глаза его, как всегда, горели, но когда они горят на живом лице это одно, а тут весь ужас был в том, что лицо его было мертво, и от этого становилось страшно.
К Талю какое-то время никто так и не подходил - так боятся либо умершего, либо заразного – и он, войдя в зал, стал ходить между столиков, бросая взгляд на игравшиеся партии. Я как-то улучил момент, и стал ходить не так далеко от него, все время наблюдая, конечно, его, а не партии. И ужас мой от того, что я вижу совершенно потустороннего человека, не того веселого Мишу, горевшего жизнью и юмором, еще более овладел мной. Я просто хорошо помню, что у меня на глазах выступили слезы. Мне казалось, что он просто пришел прощаться с шахматами. Сегодня я думаю, что ни один бы человек, ни известный шахматист, ни безызвестный в таком состоянии никогда бы не пришли, и при том в одиночку на шахматный турнир.
|
Прошу прощения за длинную цитату. Но дело в том, что точь-в-точь, буквально слово в слово - всё это наблюдал и я. Так же был потрясен, и тем же. (И, вероятно, где-то об этом писал, но сейчас искать не хочу, лучше, чем Лев, написать не мог)
Но неужели я был в Измайлово в тот же самый день? Мне казалось, что это было в 90-м или в 91-ом, но теперь уже засомневался, а память - никакая. Не помню даже - Измайлово ли, или какой-то другой огромный, просторный зал. Полно народу, и - внезапно появившийся и в одиночестве (!) переходящий от столика к столику Таль. Никто не рискует подойти, и это понятно: не выдать взглядом ужаса (от вида воплощенной Смерти) - невозможно. И он - один, один!
Невыразимое чувство, самое жуткое из ощущений, я выдержал только несколько минут и ушел. |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2785 |
|
|
|
|
[
Но неужели я был в Измайлово в тот же самый день? Мне казалось, что это было в 90-м или в 91-ом, но теперь уже засомневался, а память - никакая. Не помню даже - Измайлово ли, или какой-то другой огромный, просторный зал. Полно народу, и - внезапно появившийся и в одиночестве (!) переходящий от столика к столику Таль. Никто не рискует подойти, и это понятно: не выдать взглядом ужаса (от вида воплощенной Смерти) - невозможно. И он - один, один!
Невыразимое чувство, самое жуткое из ощущений, я выдержал только несколько минут и ушел. |
Дорогой Почитатель, эпизод, о котором идет речь, имел, так сказать, место в мае или июне 89-го года. Для меня это было последнее посещение шахматного турнира в Москве - в сентябре 89-го года я эмигрировал. И Вы, и я испытали совершенно неописуемое состояние жалости, когда видишь героя всей твоей жизни перед скорым концом его жизни. |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2786 |
|
|
|
|
Михаил Нехемьевич произнёс в интервью поле
завоевания титула чемпиона мира, а не СССР. |
По другим сведениям, после победы в ТП, в 1959.
__________________________
не надо шутить с войной |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2787 |
|
|
|
|
"По-моему, он просто не был уверен, что Таль – еврей!"
- Это просто в Сталинабаде не было синагоги. Что естественно. Или же он ее не посещал. Что тоже не удивительно.
В каждой синагоге на стене висит табличка с надписью: "Таль". На иврите, разумеется. Что означает: "роса") |
|
|
| номер сообщения: 64-68-2809 |
|
|
| |
|
|
|
|
|
|
|
| Copyright chesspro.ru 2004-2024 гг. |
|
|
|
