Нашёлся комментарий Старого Семёна к выложенной им же фотографии (28 июля 2005-го года):
Фотография 1972-го года.
М.Таль среди участников главного и побочного турниров в г.Вильянди, Эстония.
В первом ряду крайний слева М.Таль, затем эстонские мастера Кярнер, Похла, Хермлин.
Во втором ряду крайний справа - известный ныне тренер Тыну Труус, рядом с ним московский мастер А.Донченко.
В третьем ряду крайний слева - Тыну Ыйм, чемпион мира по переписке.
Публикуется впервые.
Попробую представиться. Я сын Старого Семёна (строго говоря, пасынок, но это не важно). Я его очень люблю. Намеренно, осознанно пишу не в прошедшем времени.
Меня зовут Даниил. Я ещё в мае, в том чёртовом мае, решил, что я буду сюда писать. У меня нет цели имитировать СС. Если кто-нибудь здесь заметит излишнюю стилизацию, прошу сразу сообщать, и я немедленно исправлюсь (отредактирую либо сотру креатив).
И дай Б-г нам всем счастья и удачи. Напишите, пожалуйста, в pm, если вдруг возникли дополнительные вопросы.
Школа, конечно, довольно страшное место. Не только потому, что она устроена по принципу тюрьмы или армии. Не только потому, что в любой школе главенствует принцип безусловной правоты взрослого: учителя, уборщицы, поварихи в столовке. И не из-за изнуряющей регулярности.
Школа – это такая зона (в обоих смыслах), где с маленькими людьми сам собой происходит малопривлекательный процесс, который сейчас обозначают довольно нейтральным словом «социализация».
В первом классе социализация выглядит примерно так:
– Это Вовка нажаловался училке!
– Пойдём бить Вовку!
– Ты чё, не знаешь, у Вовки же мамка сама училка у старших…
– Тогда пойдём…
– Куда пойдём?
– Тогда пойдём бить Кольку!
Кто-то в первом классе уже играет в шахматы, а кто-то играет на скрипке. Я играл на скрипке. В музыкальную школу я поступил на год раньше, чем в общеобразовательную.
За что и подвергался. Социализации.
Хорошо помню, что это была уже весна, и на большой перемене я и несколько мальчишек-одноклассников каким-то образом остались в классе. В коллективной дразнилке про скрипочку особенно усердствовал центровой семилетний забияка. Звали его Митя Н.
И вот дружный коллектив дорогих одноклассников под предводительством Мити аккуратно и убедительно прижимает меня к окошку возле учительского стола. А под окошком – батарея. Гармошка. Чугунная. Отопительный прибор.
В общем, взял я Митю, и со всей дури приложил товарища об это самое устройство. Нам всем по семь лет. Все ростом с подоконник.
Удар пришёлся митиной головой. Мне просто нужно было, чтобы ситуация как-нибудь… Перестала быть. Ударил и сбежал. Я же трус, со скрипочкой.
Конечно, я не знал, что Митю Н. по скорой прямо из школы увезли.
Когда я пришёл домой из музыкалки (нужно было переходить только один малюсенький переулок, и туда-обратно я уже ходил сам), бабушка тихо рыдала у себя в комнате. Мама на кухне смотрела в стену и повторяла «Что же теперь будет? Что же теперь делать, что же делать?..»
Оказывается, пока меня не было, домой звонили. Председатель родительского комитета класса. Мама Мити Н. оказалась «видным функционером», не Политбюро, конечно, но на сопоставимом уровне. Не буду называть организацию.
В общем, семья приготовилась к самому худшему. То ли меня поставят на учёт в детской комнате милиции, то ли всех вышлют в какой-нибудь Магадан. Меня никто не ругал, я рассказал всё, как было (меня вообще никогда не ругали).
И в доме как-то тихо стало, и сделать ничего нельзя, и тишина, дальше – тишина.
Но как-то получилось, что я так и не стал малолетним преступником. Звонков из Большого Дома не было. И чёрная машина с серьёзными людьми, которой мы опасались, не причалила к подъезду.
Через неделю Митя стал ходить в школу, у него была такая смешная белая шапочка-чехольчик, гофрированные ромбики, как сетка «рабица», как сейчас полистироловая оболочка для дорогих цветов, только у него эта конструкция была на голове и ещё сверху узелочком завязывалась. Смотрелся Митя довольно смешно.
Я давно окончил школу, в 87 году прошлого века. Пока учился, не понимал, как удачно сработала для меня эта история. Какая получилась у меня большая перемена. С митиной разбитой головой.
Получается, что надо вовремя ударить дразнящего дурака башкой о батарею. До 8 класса у меня был статус «ты его лучше не трогай, он нервный». А в двух старших классах он плавно и благополучно сменился на «ну ты же умный, ты скажи».
И с Митей Н. мы доучились до десятого, выпускного, класса.
Про ту травму никто никогда не вспоминал.
Хотя парень всегда был самым дурным в классе.
Но это же не я его?
had exactly the same shit - с той только разницей, что у нас была спецшкола, все были очень воспитанные с раздачи, и поэтому социализация пришлась не на 7, а на 11, и поводом была не скрипка, а то, что я был самым длинным (и, вероятно, при этом самым худым). но, как и принято, в социализации принимали участие много народу, а кончилась она стремительно, в один раз, после удара о чугунную батарею головы.
и этот статус, должу я вам, отличная вещь. от людей помогает - любо дорого.
Жарой навеяло. Эту маленькую историю рассказала молодая мама трёхлетней девочки. Пока мама рассказывала, сама девочка (розовое платьице, пшеничного цвета коротенькие косички) что-то серьёзно и шёпотом говорила своей кукле. Шёл 93 год, и термин «дети-индиго» я узнал уже позже. Кстати, и маму девочки я потом больше никогда не видел. Знакомая знакомой.
Был август, и в Москве было жарко, как сейчас. Мама с дочкой покупали мороженое. Я ещё помню эти синенькие киоски. Отстояв небольшую очередь, они получили два заветных вафельных стаканчика.
И тут маме что-то такое вспомнилось, наверное, из собственного детства. Про воспитание. Или, может быть, она видела где-то, что именно так приучают говорить «спасибо» маленьких детей. Она подняла дочку на уровень окошка, к продавщице, и спросила, как положено: «Что нужно сказать тёте?»
Трёхлетка с косичками недоумевающе посмотрела на маму, потом тяжёлым взглядом на продавщицу мороженого, глубоко вздохнула и твёрдо, чётко и ясно произнесла: «Жизнь… тяжёлая».
Думаю, маме девочки это показалось довольно смешным.
А детей-индиго я потом ещё много встречал. Собственно, они почти все у нас такие. Немножко «прилетевшие с Бетельгейзе».
Поэтому никогда не скажу презрительно «молодёжь-то у нас нынче не та».
Ещё как – та. Какая надо.
Вчера в Квинсе (Нью-Йорк) состоялась торжественная церемония, посвященная открытию улицы Сергея Довлатова. Знак с именем писателя Sergei Dovlatov Way был установлен на перекрестке 63-й и 108-й улиц Квинса, неподалеку от того дома, где жил писатель. Впервые именем русского писателя названа улица в Нью-Йорке. На церемонии среди многочисленной общественности присутствовали родные Довлатова - его вдова, мачеха, дочь и сын, внук.
Мне вспомнилось, как любил творчество Сергея Довлатова Старый Семен, как он знал буквально каждую строку писателя, часто цитировал его, имел огромный архив, связанный с Довлатовым. Как бы порадовался Сеня, если бы дожил до сегодняшнего , без преувеличения, великого события!!
__________________________
не надо шутить с войной
ЛХаритон: Вчера в Квинсе (Нью-Йорк) состоялась торжественная церемония, посвященная открытию улицы Сергея Довлатова. Знак с именем писателя Sergei Dovlatov Way был установлен на перекрестке 63-й и 108-й улиц Квинса, неподалеку от того дома, где жил писатель
Roger: Скорее всего, вывеска декоративная, т.е. письма с таким адресом не дойдут.
Насчет "декоративности" вывески, то, если Вы собрались писать письма и боитесь, что они не дойдут, пересылайте мне их на приватку. Я все передам семье Сергея Донатовича.
Roger: Скорее всего, вывеска декоративная, т.е. письма с таким адресом не дойдут.
Насчет "декоративности" вывески, то, если Вы собрались писать письма и боитесь, что они не дойдут, пересылайте мне их на приватку. Я все передам семье Сергея Донатовича.
Roger: Скорее всего, вывеска декоративная, т.е. письма с таким адресом не дойдут.
Насчет "декоративности" вывески, то, если Вы собрались писать письма и боитесь, что они не дойдут, пересылайте мне их на приватку. Я все передам семье Сергея Донатовича.
При чем здесь семья?
Вопрос Ваш странен, сэр. Отвечу вопросом: А кому тогда собрался писать почтенный Roger в Квинс? Довлатова теперь ни по какому адресу не сыщешь, а знак с его именем, по крайней мере, поможет его семье быть в контакте с его почитателями.
Соломон Волков: Должен сказать, меня как раз порадовали отклики, они вполне были в довлатовском ключе. А вот как вам кажется, что бы сказал Сергей?
Александр Генис: Мне не кажется, я уверен: Сергей был бы страшно доволен. Дело в том, что у Довлатова была дача, незадолго перед смертью он купил маленький домик в Катскильских горах, в поселке, который называется Либерти, прямо как наше радио. По американским законам, если вы владеете землей, то вы можете делать на ней, что хотите. Что же он сделал? Там был маленький проезд, - метров 30 - к гаражу, где стояла машина, так он назвал эту минидорогу «Sergey Dovaltov Way». И он всем хвастался: “У меня уже есть своя улица”. Мы, конечно, потешались над его тщеславием и говорили, что слишком рано он себе улицу придумал. Но оказалось, что он знал лучше. Теперь такая улица есть и в Квинсе.
ЛХаритон: А кому тогда собрался писать почтенный Roger в Квинс?
Каким-нибудь итальянцам, или неграм преклонных годов. Но теперь я спокоен - в случае чего можно переслать Льву, он передаст родным Довлатова, а те разнесут по квартирам.
ЛХаритон: А кому тогда собрался писать почтенный Roger в Квинс?
Каким-нибудь итальянцам, или неграм преклонных годов. Но теперь я спокоен - в случае чего можно переслать Льву, он передаст родным Довлатова, а те разнесут по квартирам.
В работе почтальона, ув. Roger, не вижу ничего зазорного. Замечу, однако, что Вы не удержались продемонстрировать Ваше замечательное чувство иронии даже на этой странице, посвященной Старому Семену, кинув шпильку в огород семьи Довлатова.
Старый Семён поместил в своё время такой отрывок из письма своего приятеля, музыканта (думаю, AAMH):
После того, как моего отца в период ожесточённой борьбы с космополитизмом выгнали с работы в профсоюзе машиностроения, он кое-как устроился на завод "Компрессор" и там как-то доработал до 57-го года и мгновенно, как только исполнилось 60 лет, ушёл на пенсию. Вот как он рассказывал о похоронах на этом заводе. Хоронили старого рабочего, держали речи у могилы. Одним из последних выступал мастер цеха, где покойный много лет проработал. Похоже, что он в тот момент был уже под градусом, во всяком случае, он что-то произносил малоразборчивое, а закончил так. Он сказал: "Ну вот, значит, дорогой товарищ, жил ты и, как говорится, умер. Будь здоров!" Тут он сообразил, что сказал что-то не то, и решил, дабы загладить это казус, добавить пару слов. И добавил: "То есть, я что хочу сказать? Мы, понимаешь, здесь, ты - там. Пока!"
