Как известно, у красивой формулы больше шансов оказаться верной. С другой стороны, не найдя истинной поэтичности в философской максиме, начинаешь сомневаться в её мудрости
Здесь рушится в ущелье водопад,
и склоны гор лавинами грозят,
и воздух обжигает ледяной,
и взгляд туманной застлан пеленой,
а там, в долине, яблоневый сад,
окутанный цветущей белизной,
о чем-то тихо шепчется с луной
под пенье однозвучное цикад.
Я спрашивала Любу, как они с Эммой познакомились (конечно, Эмма он для близких, не для меня).
Она работала в республиканской библиотеке в Кишиневе, в Молдавии.
Должны были приехать поэты из Москвы.
Когда она увидела, что в списке значится Коржавин (может, он в списке был под своей фамилией, просто не знаю), она взялась заниматься организацией его выступления. Это был 1965 год. Она знала его по подборке его стихов в альманахе "Тарусские страницы".
Потом она увидела его в столовой. На подносе у него была двойная порция обеда: два вторых, два компота... -- А я думала, поэты питаются только духовной пищей. -- Как видите, мы едим, и иногда довольно плотно.
-- Потом мы встречались в Москве, но охмурение началось в Молдавии, -- дополнил Наум.
Я спрашивала Любу, как они с Эммой познакомились (конечно, Эмма он для близких, не для меня).
Она работала в республиканской библиотеке в Кишиневе, в Молдавии.
Должны были приехать поэты из Москвы.
Когда она увидела, что в списке значится Коржавин (может, он в списке был под своей фамилией, просто не знаю), она взялась заниматься организацией его выступления. Это был 1965 год. Она знала его по подборке его стихов в альманахе "Тарусские страницы".
Потом она увидела его в столовой. На подносе у него была двойная порция обеда: два вторых, два компота... -- А я думала, поэты питаются только духовной пищей. -- Как видите, мы едим, и иногда довольно плотно.
-- Потом мы встречались в Москве, но охмурение началось в Молдавии, -- дополнил Наум.
Замечательно, Женя, очень трогательно. Люблю Коржавина. Спасибо!
Мы с тобою давно заблудились в пути,
мы блуждаем в каком-то чужом мирозданье,
среди странных светил без имен и сиянья,
и дорогу к далекому дому найти
нам не смогут помочь красота и познанье.
Только Бог нас, наверное, мог бы спасти,
но ведь нам без усмешки не произнести
исцеляющих слов покаянья.
Мы с тобою давно заблудились в пути,
мы блуждаем в каком-то чужом мирозданье,
среди странных светил без имен и сиянья,
и дорогу к далекому дому найти
нам не смогут помочь красота и познанье.
Только Бог нас, наверное, мог бы спасти,
но ведь нам без усмешки не произнести
исцеляющих слов покаянья.
Дорогой Пиррон,
Прочтя Ваше предыдущее письмо, обращенное ко мне, я понял, что Вы приходите к какому-то новому пониманию бытия, и это еще более благотворно отражается на Ваших стихах. А возможно и то, что Вы, все время совершенствуясь в Вашей Поэзии, приходите к новому, иному пониманию мира. Это прекрасно в любом случае. И я желаю Вам успехов!
Во власти Галины Бариновой широкая река звуков. Она словно течет со струн инструмента, то шумящим, как водопад, пьянящим потоком, который пленяет и очаровывает, то тихим ручейком, который легко плещет у ее берегов
В ходе застолья 20 января хозяин квартиры заявил, что только проза является настоящей литературой, а поэзия не имеет никакого значения. Хозяин сам писал прозу и неоднократно публиковался в периодических изданиях. Гость предпочитал читать поэзию. Возмутившись заявлениями о ее незначительности, он ударил хозяина ножом. Раненый скончался на месте. Его тело 21 января обнаружила соседка.
Под небом голубоватым,
где серенький вьется дымок,
где каждый местный атом
признать бы в лицо ты мог -
именно здесь ты здешний,
ты местный в этих местах,
под старенькою скворешней
ты в птичьих делах мастак,
земляк вот этой землицы,
а не далеких планет,
и всё - знакомые лица,
а незнакомых - нет,
да, вовсе нет незнакомых -
не девери, так зятья,
и в здешних жестких законах
имеется строчка твоя,
и в здешних протяжных песнях
имеется строчка твоя,
и здешних вестей ты вестник,
и все вы - одна семья,
и все вы - одна компания
по части хмельного вранья,
и в здешнем самокопании
есть и лопата твоя.
В церкви выключили свет.
Люди ждут.
А света нет.
Зашумели зрители:
- Мы любви не видели!
- Сапожники!
- Тише вы, безбожники!
Безбожники внесли икону.
Осветила половину
дома.
Сразу стало меньше шума.
Тут со сцены говорят:
- Прослушайте доклад
на антирелигиозную тему:
Я раньше был
священником,
стал
киномехаником.
Всё, граждане, один
обман...
Длинный свист.
Вскочили с мест:
- Врёшь!
Картина без обмана!
- Тащи его за хвост
с экрана!
- Лови!
- Хватай его за холку!
Директор клуба
втихомолку
схватил жену киномеханика.
Она молчала, словно рыба.
В будке киномеханика
хохотала Танька...
В общем, была паника!
В это время дали свет.
Стало ясно:
бога нет.
Today I can see как особенно sad is your взгляд
Your arms are особенно тонки, I tell you, my love.
Now listen: далёко, wherever on озеро Chad
Изысканный wanders giraffe.
He’s got грациозная стройность и leisure дана,
И beautiful skin украшает a fancy узор,
With such лишь равняться попробует only луна,
Дробясь и качаясь on wonderful waters of yore.
Вдали he reminds me of colorful sails корабля,
И run его плавен, и радостный flying he’s got,
I know that the wonderful things много seeing земля,
Whenever he’s hiding at night at the мраморный грот.
I know all весёлые tales of mysterious lands
About эта чёрная дева and passionate вождь,
But you слишком долго вдыхала the soul of the sands,
You’ll never поверишь in something aside from the дождь.
Now, how could I tell you the truth of the tropical сад,
About all the стройные palms and the smell of the трав.
You crying? Now, listen… далёко, on озеро Chad
Изысканный wanders giraffe.
jenya: Стихи Левитанского (кстати, отрывок был приведён Валерой в самом начале) - это пародия на целый ряд известных мне стихотворений Самойлова ("Пестель, поэт и Анна", "Белые стихи. (Рембо в Париже)"), и на одно неизвестное мне:
НОЧНОЙ СТОРОЖ
В турбазе, недалеко от Тапы.
Был необычный ночной сторож.
Говорили, что ночью он пишет ноты
И в котельной играет на гобое.
Однажды мы с ним разговорились
О Глюке, о Моцарте и о Гайдне.
Сторож достал небольшой футлярчик
И показал мне гобой.
Гобой лежал, погружённый в бархат,
Разъятый на три неравные части,
Чёрный, лоснящийся и холёный,
Как вороные в серебряной сбруе.
Сторож соединил трубки,
И чёрное дерево инструмента
Отозвалось камергерскому блеску
Серебряных клапанов и регистров.
Я попросил сыграть. И сторож
Выдул с лёгкостью стеклодува
Несколько негромких пассажей…
Потом он встал в конвертную позу
заиграл легко, как маэстро,
Начало моцартовского квартета.
Но вдруг гобой задохнулся и пискнул.
И сторож небрежно сказал: «Довольно!»
Он не мог играть на гобое
Потому что нутpo у него отбито
И лёгкие обожжены войною.
Он отдышался и шкурил…
Вот почему ночной сторож
Играет по ночам в котельной,
А не в каком-нибудь скромном джазе
Где-нибудь в загородном ресторане.
Благодарите судьбу, поэты,
За то, что вам не нужно лёгких,
Чтоб дуть в мундштук гобоя и флейты,
Что вам не нужно беглости пальцев,
Чтоб не спотыкаться на фортепиано,
Что вам почти ничего не нужно, —
А всё, что нужно,
Всегда при вас.
1968
Мне подсказали, что первоначальный вариант "И лёгкие обожжены Сибирью" был заменён на "И лёгкие обожжены войною" из-за цензуры.
Из книжки Горелика на основе воспоминаний Сарнова и Городницкого
Кстати, Слуцкий перекрестил Давида Шраера в Давида Петрова. «Возьмите писательское имя, близкое к народу. Вы же русский поэт. Как зовут вашего отца?» — «Петром». — «Вот и отлично. Будете Давид Петров».
Слуцкий пытался уговорить и других молодых поэтов. Кушнеру как-то сказал: «С такой фамилией вас печатать не будут». — «Но у вас ведь тоже еврейская», — возразил Александр Семенович. «Во-первых, не еврейская, а польская. А во-вторых, меня уже знают».
«А как ваша фамилия? Городницкий? Ну, это вообще ни в какие ворота… Мало того что еврейская, так еще и длинная. Такую длинную фамилию народ не запомнит».
Много позже в разговоре с Бенедиктом Сарновым Слуцкий просил передать молодому поэту Володе Файнбергу, стихи которого «снисходительно одобрил (он любил покровительствовать молодым поэтам)», чтобы он «ни в коем случае не подписывался настоящей своей фамилией. Пусть возьмет псевдоним».
«— Почему, Боря? — слегка придуриваясь, спросил Сарнов. Вопрос был провокационный… — Вот вы же ведь не взяли себе псевдонима?
— Мне поздно менять мое литературное имя. Задолго до того, как меня стали печатать, я был уже широко известен в узких кругах. Ну, а кроме того, Слуцкий фамилия не еврейская, а польская. Были князья Слуцкие…
— Да ладно вам, Боря. Князья Слуцкие, может быть, и были, но сегодня-то фамилия ваша всеми воспринимается как еврейская.
— Ну что ж, — сухо возразил Борис. — Если ваш Файнберг полагает, что может играть без ладьи, — пусть остается Файнбергом.»
Вот два стихотворения ("Случай Слуцкого" и "Поэт и шведы"), которые я написал в 2010 году, когда исполнилось 50 лет с кончины Пастернака. Им предшествуют небольшие предисловия.
>
Я прочитал стенограмму
заседания 58-го года, когда
громили Пастернака. Особое
внимание я обратил на слова
Бориса Слуцкого. Он, как там было
замечено, "корректно"
говорил о Пастернаке. До конца
жизни Слуцкий жил с этим
несмываемым пятном -стыдом и
позором.
Случай
Слуцкого
"Поэт должен искать славы на
родной земле,
а не у заморского дяди. Пастернак
— лауреат
Нобелевской премии против
коммунизма"
( Борис Слуцкий )
У Слуцкого случился случай.
Он Пастернака забодал.
Но не хотел он слиться с кучей.
Он все корректно излагал.
Про гордость и про заграницу,
Про то, как с немцем воевал,
Про свою чистую страницу,
Про все, про все он рассказал.
Ну а потом, напившись брому,
Поэт не мог сомкнуть глаза.
И видились ему, больному,
Живаго и его душа.
ЛХ
Осуждая в 1958 году Пастернака, поэт Борис Слуцкий сказал, что «присуждение Пастернаку Нобелевской премии это месть шведского нобелевского комитета России за проигранную шведами битву под Полтавой» !!!! Это похоже на плохой анекдот. До конца жизни честный человек Слуцкий не мог простить себе, как он предал Пастернака.
Помню, вернувшись из школы ( я тогда был в 7-м классе), увидел
ошеломленную маму с газетой в руках. "Посмотри, что они сделали с Пастернаком...", - буквально прошептала она. Я, правда, поэта с таким именем тогда не знал.Но этот эпизод запомнил на всю жизнь.
Поэт и шведы
Ура! Мы ломим,
Гнутся шведы...
/А.С.Пушкин/
Не ломим мы. Не гнутся шведы.
Поэт безбожно все наврал.
Его простим. Как наши деды,
Мы любим всё, что он сказал.
Простим его. Простим, ей-Богу!
Простим и тех, кому он льстил.
С пиитом выпьем на дорогу.
Он смертью нас благословил.
У Черной Речки – ах, названье! –
На белый снег свалился он.
И шведы, видимо, с отчаянья
Согнулись до конца времен.
ЛХ
PS Эти два стихотворения некоторым образом связаны с "ролью" Швеции в истории русской поэзии. Слуцкий всё "объяснил"!..
