shcherb: Ого, оказывается есть смысл привести стихотворение Аронова полностью:
Черт подери их там, в Испании!
Проснешься ночью, весь в испарине,
И думаешь: что за народ!
Клокочут Франция, Италия,
Алжир, Марокко и так далее,
А эти — все наоборот.
Какие рыцари в Испании!
Они от мавров нас избавили,
Собой Европу заслоня.
Но, чтобы было с чем возиться им,
Ввели такую инквизицию,
Что мавры, знаете, фигня.
А простолюдины Испании?
Наполеона лихо сплавили.
Но только он пропал вдали,
Под благодарные моления
Спустились с гор и в умилении
Себя Бурбонам поднесли.
И вот сидят они в Испании.
Им без холуйства, как без памяти,
И неуютно без оков,
И раздражает независимость,
И дохлый их генералиссимус —
На стеклах всех грузовиков.
Блекнет вся испанская слава,
вся их местная гордость
пред величием Франции.
"Качают" спортсмена - победителя: несколько человек подставляют руки и подбрасывают его в воздух раза три (не забывая ловить каждый раз).
"Откачивают" утопленников: совершают повторяющиеся действия над ними, способствующие тому, чтобы из них вылилась (откачалась) вода.
В этом простоватом стихотворении имеет место "игра слов". Не очень затейливая и не очень интересная.
Обнародуя против своей воли мотивы своих скупых родительских чувств, Барон не рассчитывал на уши сына, говорил несколько вообще. Раздраженный Герцог поймал его на этой неконкретности, продемонстрировал, что получится, если к словам отнестись "юридически":
Барон
Он... он меня
Хотел убить.
Герцог
Убить! так я суду
Его предам, как грязного злодея.
Барон тут же поправляется, заменяя "хотел" на "жаждет", утверждение предположением. То же самое должно было случиться со следующим доводом ("покушался он меня... обокрасть"), но тут Альбер, нарушая уговор с Герцогом, весьма некстати выскакивает на сцену и тем самым дает другой оборот делу - доверительный разговор превращается в очную ставку, а предполагаемое - в утверждаемое.
Барон, вы лжете.
Есть нечто комическое в положении Барона, в моментальности метаморфозы уважаемого, почтенного рыцаря в малопочтенного враля. Подобным приемом Пушкин воспользуется для развенчания Вольтера, которого в сочиненноҐ самим Пушкиным историческом анекдоте к ответу за "ложь" призовет свойственник Жанны д`Арк. Дополнительный оттенок смешного возникает, если припомнить бестужевскую характеристику Вольтера как "Диогена-неженку, Диогена с ключом в кармане"[34], уплотняющую поэтически-философский кокон вокруг пушкинского скупца. В этом контексте дважды употребленное по отношению к Барону, т.е. подчеркнутое, акцентированное словечко "ложь" обретает дополнительную, специфическую (наряду с прямой) смысловую нагрузку. Еще Платон отказал поэтам в праве гражданства в идеальном государстве на том основании, что "поэты и врут много". На том же основании Руссо считал поэтическое ремесло подлым. Во фразеологии самого Пушкина "ложь" наряду с "враками", "дрянью" выступает ироническим эвфемизмом "поэзии".
Каждый год и цветет
И отцветает миндаль...
Миллиарды людей
На планете успели истлеть...
Что о мертвых жалеть нам!
Мне мертвых нисколько не жаль!
Пожалейте меня:
Мне еще предстоит умереть!
jenya: Не могу вспомнить, где это у Пушкина про враки и ложь? Разве что "сказка ложь, да в ней намёк", но это не подходит.
С натяжкой можно вспомнить из "Онегина":
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла...
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья:
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж ... Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря,
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых...
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали,
И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна...
Как вспомнишь, как давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит... всё равно,
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет...
Ей ничего не значит!
(Датируется концом 1840 года; в это время Лермонтов участвовал в походах в Большую и Малую Чечню)
Закат в дожде всё гас и гас -
Светил едва...
Я флягу с пояса - и раз
Глотнул и два...
И телом слышу: потеплел.
Ожил казак.
И только это я успел,
Гляжу: косяк
Углом и прямо на меня:
Куда?! Назад!
Но где там. Лес тому судья:
Хмельной азарт
Опередил рассудок мой
Путём ствола
И кучной дробью по прямой
В излом угла,
В грудь головного журавля
Ударил - ах! -
И словно с мачты корабля
Высокий флаг ...
Без цели, без дорог, сквозь сумерки Земли
Ведет нас скорбный Бог, весь бледный от любви.
Наш путь лежит мо мгле и тянется в туман.
Он вьется по холмам, петляет тут и там...
А между тем на всей Земле, на всей Земле
Не хватит места нам.
Но где-то за холмом - разгадка тайн Земли,
Как птица, бьет крылом в сиянье и в пыли.
И блещет на крыле то слава, то смола,
То пламя, то зола ссыпается с крыла...
А между тем - на всей Земле, на всей Земле
Не будет нам тепла.
И каждый поворот мы помним до седин.
И тяжкий мрак болот, и гордый блеск вершин,
И спящий на заре в долине темный храм,
И нечто, в глубине таящееся там...
А между тем на всей Земле, на всей Земле
Не выйдет счастья нам.
