Я опять письмо Вам не пишу.
Чистый лист возьму и отложу.
Разве для письма то, что Вы – судьба,
Что, как небом, Вами я дышу.
И не в счет года
Нынче, как всегда,
Я пред Вами чист,
Вы – мой чистый лист.
Я опять письмо Вам не пишу...
Я опять Вам не пишу письмо,
В пару фраз уложится оно,
Что опять с утра счастлив, как вчера,
Потому, что видел Вас в окно.
И не в счет года
Нынче, как всегда,
Я пред Вами чист,
Вы – мой чистый лист.
Я опять Вам не пишу письмо...
Я письмо Вам не пишу опять
Про уменье верить, но не ждать. Верь или не верь, а поди измерь,
Сколько впредь мне счастье коротать...
И не в счет года,
Нынче, как всегда.
Я пред Вами чист,
Вы – мой чистый лист.
О, не лети так, жизнь!..
Слегка замедли шаг.
Другие вон живут,
Неспешны и подробны,
А я живу, мосты,
Вокзалы, ипподромы
Промахивая так,
Что только свист в ушах!..
О, не лети так, жизнь!..
Мне сорок с лишним лет.
Позволь перекурить
Хотя б вон с тем пьянчужкой.
Не мне, так хоть ему
Немного посочувствуй, -
Ведь у него, поди,
И курева-то нет!..
О, не лети так, жизнь!..
Мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр,
Дай прочитать афишу,
И пусть я никогда
Спектакля не увижу,
Зато я буду знать,
Что был такой спектакль!..
О не лети так, жизнь!..
Я от ветров рябой.
Позволь мне этот мир
Как следует запомнить,
А если повезет, То даже и заполнить
Хоть чьи-нибудь глаза
Хоть сколь-нибудь собой!..
О, не лети так, жизнь!..
На миг, но задержись!..
Уж лучше ты меня
Калечь, пытай и мучай,
Пусть будет все: болезнь,
Тюрьма, несчастный случай, -
Я все перенесу,
Но не лети так, жизнь!..
Совсем немногое дано Алексей Дидуров
Владимиру Качану
Совсем немногое дано:
Окно, на занавеске тень
Той, что нужна без всяких «но»
И все нужнее, что ни день,
И глядя из ночи на дом –
Дом яви, были и надежд,
Бродя вокруг него окрест,
Я часто думаю о том,
Что мне немногое дано:
Чем, для чего и отчего
И жить, и умереть равно
На стогнах града моего –
Под княжьей неживой рукой,
Под эхом Жуковских копыт,
Под небом тяжким, словно быт,
Застыну – и словлю покой:
Замрет Садовое кольцо,
Отпустят сердце кольца лет, На частное мое лицо
Прольется общий лунный свет,
И я вздохну, поняв одно
В итоге ночи и ходьбы –
Что мне немногое дано,
Но вдруг да хватит для судьбы...
===========================
(Просто душу рвет...)
Владимир Качан поет это и песни на слова Окуджавы, Филатова здесь
Druinna:Совсем немногое дано Алексей Дидуров
Владимиру Качану
Совсем немногое дано:
Окно, на занавеске тень
Той, что нужна без всяких «но»
И все нужнее, что ни день,
И глядя из ночи на дом –
Дом яви, были и надежд,
Бродя вокруг него окрест,
Я часто думаю о том,
Что мне немногое дано:
Чем, для чего и отчего
И жить, и умереть равно
На стогнах града моего –
Под княжьей неживой рукой,
Под эхом Жуковских копыт,
Под небом тяжким, словно быт,
Застыну – и словлю покой:
Замрет Садовое кольцо,
Отпустят сердце кольца лет, На частное мое лицо
Прольется общий лунный свет,
И я вздохну, поняв одно
В итоге ночи и ходьбы –
Что мне немногое дано,
Но вдруг да хватит для судьбы...
===========================
(Просто душу рвет...)
Владимир Качан поет это и песни на слова Окуджавы, Филатова здесь
Таинственна все-таки женская душа... Друинне этот текст душу рвет, а я, честно говоря, запутался в рифмах уже на шестой строчке и еле дочитал до конца.
Druinna: (Просто душу рвет...)
Владимир Качан поет это и песни на слова Окуджавы, Филатова здесь
Таинственна все-таки женская душа... Друинне этот текст душу рвет, а я, честно говоря, запутался в рифмах уже на шестой строчке и еле дочитал до конца.
Да и не только женская... Песню послушайте.
И все будет просто с рифмами.
* * *
Как бы я с этой женщиной жил! За неё, безо всякой бравады,
я бы голову даже сложил,
что сложнее сложенья баллады.
Дав отставку вчерашним богам,
я б не слушал сомнительных сплетен.
И отдал бы ей всё, чем богат.
И добыл бы ей всё, чем я беден.
Я б ей верой и правдой служил!
Начиная одними губами,
я бы так с этой женщиной жил,
что в морях возникали цунами!
И, за нею не зная вины
(что поделаешь – годы такие...),
наблюдал я лишь со стороны,
как бездарно с ней жили другие.
Но однажды (я всё же везуч –
помогает нечистая сила)
протянула мне женщина ключ.
Поняла, позвала, поманила.
И теперь не в мечтах – наяву,
не в виденьях ночных, а на деле
как я с женщиной этой живу?
А как сволочь. Глаза б не глядели.
Прощаясь,
ты опять пожмешь плечами.
Прости меня, но в этом сентябре
я о тебе печалюсь
в полпечали,
я в полтоски
тоскую по тебе.
Я берегу голосовые связки
и, в теплый шарф упрятав пол-лица,
в полголоса
рассказываю сказки
с концом счастливым,
но - не до конца.
Мне просто надоело на пределе
себя в своей удерживать судьбе.
хочу побыть при галстуке, при деле
/прости, что я об этом - при тебе/.
Я, как всегда, вполне полусерьезно
полушучу.
Коронный жанр - раек!
И надвое раскалываться поздно,
и налито, как прежде, до краев.
Мне самому пока исход неведом,
но незачем заглядывать в меню.
Все сказки
я закончу хэппи-эндом,
и лишь с одной
пока повременю.
Я рукописей сих не издавал.
неважно кто - стилист или апостол,
я бога для себя не создавал.
А может быть, не сознавал, что создал.
Но - авторства не стану отрицать,
когда мне скажут: "Вот твое творенье..."
Когда лицо уходит вглубь лица,
а позвоночник обретает зренье
и авторучка обретает плоть -
становится суставчиком тревожным
и кровоточит...
я шепчу: "Как можно меня так мучить?"
Но молчит Господь.
И только в крик: "Когда же наконец
захлопнется проклятая страница,
где тварью притворяется творец.
А тварь творцом. И черт-те что творится".
* * * /За окнами грохочет пятилетка.../
За окнами грохочет пятилетка,
а мне с тобой - спокойно и легко.
Поведай мне о Блоке, блоковедка,
скажи, что мне до Блока - далеко.
Ты осторожна и хитра, как кошка,
и мне тебя не приручить никак.
И все-таки пора закрыть окошко.
Закрыть окошко и открыть коньяк.
Отбросим прочь рифмованную ветошь,
мы не за тем горюем и горим.
Мне далеко до Бога, блоковедыш...
О Блоке мы потом поговорим.
Какой все-таки хороший толковый поэт. Забавно, что он всю жизнь писал фактически не для кого, а на поверхности плавали Евтушенко и Вознесенский. И о смерти его не сообщили по телевидению и даже не упомянули в интернете. А смерть Вознесенского побудила самого президента подписать прочувствованное послание. Диктор на полном серьезе назвал его "великим русским поэтом"... Почему так оригинально устроен мир?
* * * /Ты отведешь свои глаза.../
ты отведешь свои глаза... Ну что ж,
не упрекаю - ни строкой, ни взглядом.
Ты не уходишь.
Ты - перестаешь,
как теплый дождь над яблоневым садом.
Не объясняй.
Я все и так пойму,
и улыбнусь - спокойно и устало.
Ведь в этой жизни саду моему
лишь теплого дождя недоставало.
18.06.2003 Геннадий Григорьев
(Вот так живешь себе и только совершенно случайно узнаешь, что ещё совсем недавно, почти рядом слагались такие гениальные строчки.
Но и Вознесенского, имхо не надо умалять."Больше поэтов-хороших и разных...")
Pirron: Какой все-таки хороший толковый поэт. Забавно, что он всю жизнь писал фактически не для кого, а на поверхности плавали Евтушенко и Вознесенский. И о смерти его не сообщили по телевидению и даже не упомянули в интернете. А смерть Вознесенского побудила самого президента подписать прочувствованное послание. Диктор на полном серьезе назвал его "великим русским поэтом"... Почему так оригинально устроен мир?
...Сам Григорьев так объяснял свои художественные принципы:
— Я человек выстрела, мне важна не метафора, которую все видят, мне важен выстрел, я стреляю. Это моя боль. А когда я понимаю, что я стреляю в холостую и не падают те, в кого я стреляю: значит у меня что-то не получилось. Вообще, меня мало интересует поэзия: метафорная, у истоков которой стояли Мандельштам, Пастернак и т. д. Ну, первый, конечно, покруче был.
— Но. Ведь каждый из них открыл целые пути развития русской поэзии. Ты считаешь это тупиковыми путями? — спрашивал я.
— Ну, понимаешь, в забоях, на рудниках еще что-то осталось. Золотишко кое-где еще есть. Поэтому туда еще ходят. Ищи и ты. А я рублю главный туннель. Меня золото не интересует.
— А что же нужно тебе, что ты ищешь?
— Свет! Только свет. Вот Вознесенский говорит: " Кому-то надо быть истопником". Придумал " мать - тьма". Ну и что! Русский народ миллион таких вещей придумал. Не интересно это. Евгений Александрович пытался гораздо больше, но и он тоже потерпел поражение.
Я не политик, мне наплевать на то, что сейчас происходит, но мне больно и обидно, что закончилась — русская литература. Мое поколение потерпело крушение. Ведь мы просчитали все как в шахматах. Мы просчитали, как бы было бы, если бы не было коммунистов. И — проиграли. Ничего не стало. И литературы тоже не стало.
— А что же осталось?
— Не знаю. Может быть, этот город остался.
Я очень люблю Петербург, и никогда не стану деревенским поэтом, со всеми этими избами, березками, платочками. Не потому что этого не люблю. Мне это тоже дорого, но этот город, Питер, это все мое, мое. Береговая линия финского залива, это линия моей судьбы. Ее ломали, но не поломали....
Вам
в Летнем саду
не случалось случаться?
Там листья о низкое небо стучатся.
Там музы — из мрамора, сторож — из плоти.
Он музыку может свистулькой испортить.
Там звери
(которые рядом с Крыловым).
Там лебедь
(позвольте пожать мне крыло вам!).
Там пахнет стихами, бензином и травкой.
Там наглый мотор за Лебяжьей канавкой
грохочет как хочет
до первого часа…
Там, в Летнем саду,
я, случалось, случался…
Геннадий ГРИГОРЬЕВ
САРАЙ
Ах, какие были славные разборки!
во дворе,
под бабий визг и песий лай,
будоража наши сонные задворки,
дядя Миша
перестраивал сарай.
Он по лесенке, по лесенке –
все выше…
А в глазах такая вера и порыв!
С изумленьем обсуждали дядю Мишу
зазаборные
усадьбы и дворы.
- Перестрою! – он сказал.
И перестроит.
Дядя Миша не бросал на ветер слов.
Слой за слоем отдирал он рубероид –
что-то около семидесяти слоев…
Сверху вниз
летели скобы, шпингалеты…
(Как бы дядя Миша сам не рухнул вниз!)
Снизу вверх
летели разные советы…
В общем, цвел
махровым цветом
плюрализм.
Во дворе у нас
на полном на серьезе
дядя Миша
перестраивал сарай.
Дядя Боря,
разойдясь,
пригнал бульдозер…
Дед Егор ему как рявкнет:
- Не замай!
Дело тонкое… К чему такие гонки?
И не каждому такое по уму!..
Мы с дружком глушили водку
чуть в сторонке,
с интересом наблюдая –
что к чему.
Вдруг стропила как пошли, просели…
(Ух, мать!)
Неужели план работ не разъяснен?
Дядя Миша, ты позволь…
Мы эту рухлядь
в четверть часа топорами разнесем!
Эй, ребята!
Кто ловчей да с топорами,
разомнемся?
Пощекочем монолит?
Дядя Миша говорит:
- Не трожь фундамент! –
он еще четыре века простоит.
Мы б снесли все до основ, как говориться…
И построили бы сауну… сераль…
На худой конец хотя бы психбольницу…
Дядя Миша
перестраивал сарай.
Мы с дружком сидим по-тихому,
бухаем.
В этом ихнем деле
наше дело – край.
Все равно сарай останется сараем,
как он там ни перестраивай
сарай.
Источник: «Ленинградский литератор», № 4. 22 декабря 1989
...Геннадий Григорьев был королем питерских поэтических подмостков, пока существовали сами подмостки. Наконец, Геннадий Григорьев, поэт-традиционалист, был автором нескольких шедевров любовной, философской и гражданственной лирики, место которым – в самой краткой и самой взыскательной по отбору антологии отечественной поэзии.
«Не принося особого вреда, здесь кофе пьют бунтарь и примиренец. Сюда глухая невская вода врывается во время наводненьиц. Академичка! Кладбищем надежд мальчишеских осталось для кого-то местечко, расположенное меж Кунсткамерой и клиникою Отта… Но не для нас! Пусть полный смысла звук – залп пушечный – оповестит округу о том, что время завершило круг очередной. И вновь пошло по кругу. Я здесь, бывало, сиживал с восьми. А ровно в полдень – двести! – для согрева. Дверь – на себя! Сильнее, черт возьми! И если вам – к Неве, то вам – налево».
Все это разгадаешь ты один...
Когда бессонный мрак вокруг клокочет,
Тот солнечный, тот ландышевый клин
Врывается во тьму декабрьской ночи.
И по тропинке я к тебе иду.
И ты смеешься беззаботным смехом.
Но хвойный лес и камыши в пруду
Ответствуют каким-то странным эхом...
А, если этим мертвого бужу,
Прости меня, я не могу иначе:
Я о тебе, как о своем, тужу
И каждому завидую, кто плачет,
Кто может плакать в этот страшный час
О тех, кто там лежит на дне оврага...
Но выкипела, не дойдя до глаз,
Глаза мои не освежила влага.
...Мы все - в долгах, счет не ведем которым.
Жизнь прожигаем, сердце веселя.
Но вот предстанем перед кредитором
и чем оплатим наши векселя?
Как в черный час мы выкрутиться сможем,
как избежать нам ямы долговой?
Какие ложки мы в ломбард заложим?
Что продадим на площади Сенной?...
....................................
(Комментарии там интересные...)
Поздний ответ. М. Цветаевой
Белорученька моя, чернокнижница…
Невидимка, двойник, пересмешник,
Что ты прячешься в черных кустах,
То забьешься в дырявый скворечник,
То мелькнешь на погибших крестах,
То кричишь из Маринкиной башни:
"Я сегодня вернулась домой.
Полюбуйтесь, родимые пашни,
Что за это случилось со мной.
Поглотила любимых пучина,
И разрушен родительский дом".
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны,
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.
Умолк вчера неповторимый голос,
И нас покинул собеседник рощ.
Он превратился в жизнь дающий колос
Или в тончайший, им воспетый дождь.
И все цветы, что только есть на свете,
Навстречу этой смерти расцвели.
Но сразу стало тихо на планете,
Носящей имя скромное... Земли.
1 июня 1960
А.Ахматова
Друинне этот текст душу рвет, а я, честно говоря, запутался в рифмах уже на шестой строчке и еле дочитал до конца.
