Гумилёв.Двенадцатый год Год Золотой Орды, Отрепьева
Николай Гумилёв в 1903 году вновь поступил в Царскосельскую гимназию (в VII класс). Учился он плохо и однажды даже был на грани отчисления, но директор гимназии И. Ф. Анненский настоял на том, чтобы оставить ученика на второй год: «Всё это правда, но ведь он пишет стихи».
Видно, туповат был Николай Степаныч, если даже на второй год его оставляли только в знак особой милости. Я таких учеников и не встречал никогда. Учился, правда, со мной в шестом классе один заядлый второгодник, Вася Баранов. Его отец, художник, преподавал у нас рисование, хотя мог бы зарабатывать на жизнь и одними своими картинами: в учителя он пошел для того, чтобы помогать Васе не оставаться на второй год. Но - помогать,наоборот, на второй год по блату оставаться? До такой жизни Вася все-таки не доходил.
Pirron: если даже на второй год его оставляли только в знак особой милости.
Сейчас трудно представить себе трудность обучения в классической гимназии до 1917-го. Отсев был порядка 40%. Но это больше по милости латыни и особенно греческого, а вот спутать сразу две коренные даты из русской истории - надо было постараться.
Еще удивительней, что этого, кажется, никто не заметил, и Гумилев спокойно опубликовал "Двенадцатый год" в "Ниве" в 1916-м.
Pirron: если даже на второй год его оставляли только в знак особой милости.
Сейчас трудно представить себе трудность обучения в классической гимназии до 1917-го. Отсев был порядка 40%. Но это больше по милости латыни и особенно греческого, а вот спутать сразу две коренные даты из русской истории - надо было постараться.
Еще удивительней, что этого, кажется, никто не заметил, и Гумилев спокойно опубликовал "Двенадцатый год" в "Ниве" в 1916-м.
Я о программе дореволюционных гимназий читал только в биографии В.И.Ленина, написанной каким-то англичанином. Но и этот англичанин пишет, что там был сильнейший перекос в сторону гуманитарных предметов,в первую очередь латыни, древнегреческого и античной литературы. Это у технаря должно, возможно, вызывать затруднения, а для гуманитария это вполне подходящая программа.
Примечание к стихотворению "Двенадцатый год" (Гумилев Н. Полное собрание сочинений в 10 томах, т. 2, М., 1998, стр. 237):
При жизни не публиковалось.
Ст-ние послано В.Я. Брюсову из Слепнево вместе со ст-нием "Однажды вечером". В письме говорится: "Посылаю Вам три новых стихотворения (третье - очевидно, "Из логова Змиева..." - Ред.), может быть пригодятся в какое-нибудь изданье. Но мне хотелось бы знать о их судьбе".
Pirron: перекос в сторону гуманитарных предметов,в первую очередь латыни, древнегреческого и античной литературы. Это у технаря должно, возможно, вызывать затруднения, а для гуманитария это вполне подходящая программа.
Античная литература служила почти исключительно предметом для упражнений. Обучение же, особенно греческому, совершалось гл. обр. способом зубрежки. Малое число гимназистов с лингвистическими способностями, напр. Вл. Ульянов, занималось древними языками даже с удовольствием, прочие их ненавидели, что видно по мемуарной литературе, в т.ч. вполне себе гуманитариев-писателей.
Пушкин знал по-латыни примерно в объеме Онегина, а греческий, думаю, на уровне имен собственных. Это было за полвека до внедрения у нас гимназий по немецкому образцу.
При этом европейский интеллигент, "обучавшийся в гимназиях" (Англия, Германия, Франция), латынь знал непременно, а греческий нередко - в очень приличном объеме.
С языками в гимназиях вообще было хорошо, особенно на нацокраинах.
1-я Тифлисская мужская гимназия (изначально "благородное училище"):
В 1820 году в благородном училище преподавались: Закон Божий, русский, грузинский, тюркский (азербайджанский), армянский, латинский и немецкий языки, арифметика, алгебра, геометрия, мировая история России и Грузии, общая география, рисование и живопись.
Далее, как можно видеть из списка учителей, добавились ещё французский, греческий и - боги мои, боги! - персидский.
В период с 1830 по 1835 годы было осуществлено преобразование гимназии по новому уставу 1828 года. Вместо 26 предметов остались только: закон Божий, российская словесность и логика, русская грамматика и география, история и статистика, физика и математика; языки латинский, греческий, немецкий и французский; чистописание, черчение и рисование. Вместо 36 преподавателей остались только 11. По высочайшему повелению было расширено преподавание восточных языков, предписано было преподавать: арабский, турецкий, татарский, монгольский, китайский, маньчжурский, персидский и армянский языки.
Но, может быть, восточные языки всё-таки преподавались факультативно?
Откуда же, если от учеников требовали знания двенадцати языков, в том числе и весьма экзотических, брались эти шестьдесят процентов, которым все-таки удавалось закончить гимназию? Что-то здесь не так, должен быть какой-то нюанс, разъясняющий эту странность.
Ну я ж и говорю, два классических и два европейских языка обязательно, а из восточных, может быть, гимназисты могли выбрать парочку по своему вкусу и учить только их. Но вот в Тифлисском благородном училище, наверное, все языки были обязательны. Может, кроме персидского.
А как сейчас в Германии. Английский обязательно. Второй надо выбрать из небольшого списка, например французский. Его уже хуже учат. А ещё есть более длинный список на третий язык: арабский, китайский, японский, русский и т.д.
__________________________
Audiatur et altera pars
1. Мне кажется, что главное не в количестве языков, а в дальнейшем (после окончания гимназии) использовании этих языков.
2. Не знаю, что там было 170 лет назад, но в современной гимназии уровень знания латыни намного хуже чем знание современных языков. И это на выходе, сразу после экзаменов. После же одного года «неприменимости» уровень будет соответствовать Пушкинскому.
FIBM: главное не в количестве языков, а в дальнейшем (после окончания гимназии) использовании этих языков.
Довольно долго, как минимум до середины XIX в., знание латыни было обязательно для серьезного ученого, плюс для юриста (причем напр. в Англии юристом, т.е. судьей, мог стать каждый джентльмен), плюс для людей пишущих, т.к. минимальный канон античной литературы полагалось знать в оригинале.
В европейской печати той эпохи полно цитат и эпиграфов на латыни, и не так уж редко на греческом; т.е. предполагалось, что человек образованный должен это понимать.
В Польше без хотя бы школьного знания латыни нельзя было оценить Трилогию Сенкевича - латынь там не переводилась.
Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я — сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как — только влюбленный
Имеет право на звание человека.
Давид Самойлов — Свободный стих (В третьем тысячелетье)
В третьем тысячелетье
Автор повести
О позднем Предхиросимье
Позволит себе для спрессовки сюжета
Небольшие сдвиги во времени –
Лет на сто или на двести.
В его повести
Пушкин
Поедет во дворец
В серебристом автомобиле
С крепостным шофёром Савельичем.
За креслом Петра Великого
Будет стоять седой арап Ганнибал –
Негатив постаревшего Пушкина.
Царь в лиловом кафтане
С брызнувшим из рукава
Голландским кружевом
Примет поэта, чтобы дать направление
Образу бунтовщика Пугачёва.
Он предложит Пушкину виски с содовой,
И тот не откажется,
Несмотря на покашливание
Старого эфиопа.
– Что же ты, мин херц? –
Скажет царь,
Пяля рыжий зрачок
И подёргивая левой щекой.
– Вот моё последнее творение,
Государь. –
И Пушкин протянет Петру
Стихи, начинающиеся словами
«На берегу пустынных волн…».
Скажет царь,
Пробежав начало:
– Пишешь недурно,
Ведёшь себя дурно.
И, снова прицелив в поэта рыжий зрачок,
Добавит: – Ужо тебе!..
Он отпустит Пушкина жестом,
И тот, курчавясь, выскочит из кабинета
И легко пролетит
По паркетам смежного зала,
Чуть кивнувши Дантесу,
Дежурному офицеру.
– Шаркуны, ваше величество, –
Гортанно произнесёт эфиоп
Вслед белокурому внуку
И вдруг улыбнётся,
Показывая крепкие зубы
Цвета слоновой кости.
Читатели третьего тысячелетия
Откроют повесть
С тем же отрешённым вниманием,
С каким мы
Рассматриваем евангельские сюжеты
Мастеров Возрождения,
Где за плечами гладковолосых мадонн
В итальянских окнах
Открываются тосканские рощи,
А святой Иосиф
Придерживает стареющей рукой
Вечереющие складки флорентинского плаща.
__________________________
Спасение там, где опасность.
Я когда-то, еще в юности или даже в детстве, включив телевизор, случайно наткнулся на трансляцию "творческого вечера" Самойлова. И из всего, что он там читал, запомнил почему-то только вот это стихотворение. Так что долгое время, вплоть до моего первого появления на этом форуме, Самойлов был для меня только автором этого верлибра. Но потом Женя несколько скорректировал мое представление о Самойлове.
Pirron: Но потом Женя несколько скорректировал мое представление о Самойлове.
Цитируемый верлибр для меня типичный образец средне-хорошей советской поэзии, как и все остальное творчество Самойлова и почти всех советских послевоенных поэтов. Сорри. Ни тогда не трогало, ни тем более теперь.
Подумав, могу уточнить: неустранимо вторично.
Лет через пять, коли дано дожить,
Я буду уж никто: бессилен, слеп...
И станет изо рта вываливаться хлеб,
И кто-нибудь мне застегнет пальто.
Неряшлив, раздражителен, обидчив,
Уж не отец, не муж и не добытчик.
Порой одну строфу пролепечу,
Но записать ее не захочу.
Смерть не ужасна — в ней есть высота,
Недопущение кощунства.
Ужасна в нас несоразмерность чувства
И зависть к молодости — нечиста.
Не дай дожить, испепели мне силы...
Позволь, чтоб сам себе глаза закрыл.
Чтоб, заглянув за край моей могилы,
Не думали: "Он нас освободил".
Pirron: Но потом Женя несколько скорректировал мое представление о Самойлове.
Цитируемый верлибр для меня типичный образец средне-хорошей советской поэзии, как и все остальное творчество Самойлова и почти всех советских послевоенных поэтов. Сорри. Ни тогда не трогало, ни тем более теперь.
Подумав, могу уточнить: неустранимо вторично.
Michael_S: "почти" обнадеживает. Как птица Гамаюн.
Продолжая тему: эстетическая цензура в послевоенном СССР была много строже, чем в довоенном. Прозаики еще как-то проскакивали, а вот поэты (а также художники) уже нет. Когда я начал читать по-польски, а потом и побывал в ПНР, меня, человека советского, удивило прежде всего полное отсутствие эстетической цензуры.
Вот в 90е цензуру отменили. И что мы увидели? Припоминаю новогодний Огонек 91-92. Ничего выдающегося, кроме голых задниц. Можно это приписать трудностям роста, но и в дальнейшем литературная нива ничего прекрасного не принесла. При царском режиме тоже была цензура, однако, золотому веку она вреда не нанесла.
__________________________
Спасение там, где опасность.
