С другой стороны, несмотря на бал-маскарад вокруг, Ромео и Джульетта были без масок. В маску так просто не втюришься. И каков результат? Два трупа. Потому что в закрытом помещении надо быть в масках.
In February 2014, during rehearsals for a staging of Manon Lescaut in Rome, Netrebko began a relationship with Azerbaijani tenor Yusif Eyvazov, her co-star in that opera.
Аланья просто потвёрже оказался. Или Массне не так заводит?
Кстати, как я понимаю, Кармен в 2010 году вместо Гаранчи должна была петь Анжела Георгиу. Но у них с Аланьей тогда была санта-барбара, и она отказалась за 4 месяца до премьеры.
Первая состоялась в 1976 г., в Нью–Йорке, в квартире Михаила Барышникова. Фотограф Леонид Лубяницкий оставил на память об этой встрече эту фотографию и воспоминаниe:: "Запомнилось, что Володя и Иосиф очень горячо, азартно спорили о каких то поэтических проблемах."
Bторая встреча в Нью–Йорке 20 августа 1977 года - подробно описана в книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет»:
«На следующий день у нас назначена встреча с Иосифом Бродским – одним из твоих любимых русских поэтов. Мы встречаемся в маленьком кафе в Гринвич–Виллидж. Сидя за чашкой чая, вы беседуете обо всём на свете. Ты читаешь Бродскому свои последние стихи, он очень серьезно слушает тебя. Потом мы идем гулять по улицам. Он любит эту часть Нью–Йорка, где живет уже много лет. Продолжая разговор, мы приходим в малюсенькую квартирку, битком забитую книгами, настоящую берлогу поэта. Он готовит для нас невероятный обед на восточный манер и читает написанные по–английски стихи. Перед тем как уходить, он пишет тебе посвящение на своей последней книге стихов. От волнения мы не можем вымолвить ни слова. Впервые в жизни настоящий большой поэт признал тебя за равного. У тебя в глазах счастливые слезы. Книгу эту ты будешь показывать каждому из гостей, она всегда будет стоять на почетном месте в твоей небольшой библиотеке. И я буду тихонько улыбаться, глядя, как ты часто перечитываешь посвящение, произведшее тебя в сан поэта».
Бродский подарил Высоцкому свою книгу - сборник стихов из цикла "В Англии" с автографом: "Лучшему поэту России, как внутри ее, так и извне".
«Я никогда не забуду, когда он (Высоцкий ) приехал ко мне из Америки и сказал: «Ты знаешь, Мишка, Иосиф подарил мне книгу и надписал «великому русскому поэту». Осип считает меня поэтом!», – вспоминает Шемякин в своей книге «О Володе», изданной в 1986 г. в Нью–Йорке.
Третья встреча состоялась в ноябре 1977 г. в Париже.
Иосиф Бродский вспоминал: «Помню, Володя Высоцкий прислал мне телеграмму из Парижа в Лондон. Я прилетел на спектакль («Гамлет»), но свалил с первого же действия. Это было невыносимо». После спектакля они сидели в русском ресторане.
Юрий Любимов: «Иосиф все просил Володю петь. И замечательно он слушал: то со слезой, то с иронией, но сам стихов не читал.»
О четвертой последней встрече, состоявшейся тогда же в Париже, написано в книге переводчика и давнего знакомого Высоцкого - Давида Карапетяна. Она состоялась на домашнем вечере, устроенном приятелем Марины Влади кинорежиссером Паскалем Обье. На этой встрече присутствовала жена Карапетяна француженка Мишель Канн. По ее словам, среди приглашенных были Бродский, Любимов и актриса Театра на Таганке Алла Демидова. Бродский был тогда мало известен во Франции и Высоцкий представил его как крупнейшего из современных русских поэтов. Любопытно, что на этом вечере Бродский спел «Лили Марлен», переведенную им на русский язык ещё в ссылке.
— Вы прожили в Германии 15 лет, с 1922 по 1937 год. Судя по тому, как вы описывали Германию и немцев в книгах той поры, они со временем производили на вас все более и более мрачное впечатление. В книге о Гоголе, опубликованной в конце Второй мировой войны, вы пишете, что «пошлость» — самодовольное дурновкусие, китч — составляет существенную часть немецкого народного духа, и выражаете желание, чтобы Германию уничтожили до последней пивной кружки и последней незабудки. Появились ли у вас с тех пор основания переменить мнение?
— Мне нравится эта несколько легкомысленная книжка о Гоголе, хоть и писал я ее 20 лет назад второпях и без большой охоты; но фраза, которую вы упомянули, вовсе не столь легкомысленна, как она звучит, когда вырвана из контекста. Позвольте мне восстановить начало абзаца: «Преувеличивая ничтожество какой-либо нации в то непростое время, когда против нее ведется война — и хочется, чтобы ее уничтожили до последней пивной кружки и последней незабудки, — зависаешь на краю пропасти под названием пошлость, которая всегда разверзается во время революций и войн». В конце концов, японцы тоже мечтали о том, чтобы Америку уничтожили до последнего пикапа и последнего пинапа. Речь шла о том чувстве любви-ненависти (amo et odi), с которым русский народ смотрит на народ немецкий. Мое личное отношение к Германии сложнее. По двум причинам.
Во-первых, я жил и творил в Германии в те годы, когда она не только на меня, но и на моих немецких друзей — да и сама история тому подтверждением — производила, как вы выразились, «все более и более мрачное» впечатление. В конце концов, чудовищный китч, который и у них, и у меня вызывал отвращение, перерос в режим, неприкрытую, мрачную вульгарность которого можно сравнить разве что с Россией советской эпохи. Это раз.
Второе: по бабке с отцовской стороны моя родословная восходит не только к балтийским баронам, но также и к знаменитому саксонскому композитору, и к почтенному кёнигсбергскому книгоиздателю, и даже к малоизвестному органисту, жившему в Плауэне под Варенбрюком в XVI веке, и, без сомнения, к некоему любителю бабочек, у которого, вероятно, имелись и кружки на полке, и незабудки в альбоме.
Хочу также добавить, что мне несколько неловко за эти давние горькие слова, которые задним числом звучат так, будто я одним махом обесценил и отверг всю немецкую культуру, в силу еще одного обстоятельства, а именно: в послевоенное время немецкие критики, рассуждая о моих книгах, всегда демонстрировали необычайную проницательность и глубокое понимание искусства.
— Приходилось ли вам бывать в Германии после войны?
— Я не был в Германии с тех пор, как покинул ее в 1937 году.
— Собираетесь ли вы когда-нибудь все же посетить Германию?
— Нет, никогда. Так же как и в Россию я никогда не вернусь.
— Почему же?
— Пока я жив, могут быть живы и те бестии, которые пытали и убивали беззащитных и невинных. Откуда мне знать, какая бездна зияет в прошлом моего современника — добродушного незнакомца, чью руку я могу случайно пожать?
Неожиданно набрали грибов. Лисички и сыроежки тут такие же, как и в подмосковных лесах, пожарили и умяли. С остальным сложнее. Долго изучал разницу между видом болетус sensibilis и видом болетус двуцветный (первый ядовитый, второй съедобный), без опыта сложно. Конечно, (чисто интуитивно) варить суп из гриба с красноватой ножкой может только сильно рисковый человек. Я один раз уже всласть поел суп из горькуш (Селигер, 1985), теперь дую на воду.
BillyBones: Когда-то такой коллажик по есенинским мотивам сварганил
Я всегда туплю и с трудом улавливаю даже небольшой шажок из соцреализма в абстракцию; даже раннего Кандинского и Липшица мне объясняет Д. Мерещится только бутылка и разбитое стекло.
О, у бутылки здесь двойная нагрузка. С одной стороны, поставленная рядом с "Я", она напоминает цифру "один". А с другой - способствует осыпанию мозгов.
Окна тоже побить можно было, но в стихах об этом не сказано. Так что разбито тут, похоже, зеркало.
