Пусть уж будет зловонное болото, чем кровавое болото. И поэтому мы молили бога только о том, чтобы эта неизбежная концовка оттянулась в возможно далёкое будущее.
Roger: Но у нас пока засилье питерских - Анна Каренина путинского прихлебателя Эйфмана, и БГ.
"Анну Каренину" я видел в Израиле года два назад, мы с Эйфманом там случайно встретились. Съездил поездом из Хайфы в Герцлию. Отличная вещь. Эйфман будет в Чикаго в рамках тех же гастролей, я поеду смотреть какой-то новый балет.
«Главная трагедия Дика Дайвера в том, что он предал себя, предал свой дар, - считает народный артист России, художественный руководитель Государственного академического театра балета Борис Эйфман. - Он покинул клинику, и мне показалось, что было бы очень интересно, если бы он вернулся в клинику, но уже не в роли доктора, а в роли пациента. И это замкнуло драматургию этого романа, этого спектакля».
Eifman Ballet returns to the Auditorium Theatre to present the American premiere of Up & Down by Boris Eifman. Famous for his unique story ballets, Eifman’s newest work is set to the jazz music of Alban Berg, Franz Schubert, and George Gershwin, and follows the story of a young psychiatrist slowly driven to madness after being swept up in the money-fueled glamour of a socialite romance in the 1920s.
jenya: И Паяц смешивает театр и реальность, начинает требовать имя любовника. А Коломбина всё пытается вернуться к тексту пьесы. Но и она в конце начинает отвечать резко, от себя. Вокруг сцены сидят зрители, они переговариваются между собой, они восхищены силой спектакля и искренностью героев. В конце Паяц хватает нож и убивает Коломбину, а потом сбегает с подмостков и убивает и её любовника (он был среди зрителей). Спектакль (как и вся опера) заканчивается криком "La commedia e finita".
Часто говорят, что эта фраза в этом контексте придумана Leoncavallo. Это не так, что видно хотя бы по отрывку ниже
- Грушницкий! - сказал я, - еще есть время; откажись от своей клеветы,
и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие
удовлетворено; - вспомни - мы были когда-то друзьями...
Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.
- Стреляйте! - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы
меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет
места...
Я выстрелил...
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах
легким столбом еще вился на краю обрыва.
Все в один голос вскрикнули.
- Finita la comedia! - сказал я доктору.
Он не отвечал и с ужасом отвернулся.
Отец: советский хозяйственный деятель Михаил Эммануилович Плисецкий. Мать: актриса немого кино Рахиль Михайловна Мессерер. В 1932-1934 годах вместе с родителями жила на архипелаге Шпицберген в Северном Ледовитом океане, где ее отец работал начальником советских угольных рудников. В 1937 году он был репрессирован и расстрелян. Мать Плисецкой была депортирована в Казахстан в Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Майю и одного из ее братьев забрали к себе тетя и дядя, Суламифь и Асаф Мессерер, видные танцовщики Большого театра.
За несколько часов до Первомая, под самое утро, часов в 5, лестница заскрипела под чугунной тяжестью внезапных шагов. Отца пришли арестовывать. Подобные аресты на рассвете теперь многократно описаны в литературе, сыграны в кино, на театральной сцене. Но прожить это самой, поверьте, очень страшно. Незнакомые люди. Грубость. Обыск. Весь дом вверх дном. Ревущая, цепляющаяся, беременная, растрепанная мать. Надрывно кричащий, разбуженный, спросонья, маленький братец. Одевающийся дрожащими руками, белый как снег отец. И я, 11-летняя, напуганная, плохо понимающая, что, собственно, происходит. Надеющаяся, что это ненадолго, каких-то несколько дней, и жизнь вернется в привычное русло
Так я поселилась у Миты. Я не понимала, что мать в тюрьме. Что ее тоже арестовали. Тоже в самый неожиданный, неподходящий час. А разве люди уже придумали подходящий час для арестов? Для казней, кажется, да. Я долго не понимала, что телеграммы «как бы от мамы» слала сама же Мита с главного почтамта на Мясницкой <...> Бабуля, мать моего отца, тоже получала подложные письма, которые в этом разе слали ей ее дочери, сестры моего отца. Письма были как бы от сына Миши, с обращениями: «Дорогая мамочка, у меня все хорошо, я скоро вернусь и приеду навестить тебя в Ленинград. Как ты?..» Сколько таких святых обманов свершалось тогда на этой несчастной, забытой, проклятой Богом, залитой кровью Российской земле…
Суперземля 55 Рака е находится на расстоянии 40 световых лет от Земли и вращается с периодом 18 часов вокруг своего светила — звезды 55 Рака A в двойной системе 55 Рака. Кроме нее в системе присутствуют как минимум еще четыре экзопланеты. 55 Рака е примерно в восемь раз тяжелее Земли, а ее радиус в два раза больше, чем у нашей планеты. Близкое расположение экзопланеты к светилу привело к тому, что при вращении она всегда повернута к нему одной стороной. На данной стороне, как установили ученые при помощи орбитального телескопа Spitzer, за время наблюдений с 2012 по 2013 год температура менялась от тысячи до 2,7 тысячи градусов Цельсия. По словам астрономов, это первая скалистая планета, на которой заметили такие колебания температуры. Они могут быть следствием активной вулканической деятельности на 55 Рака е.
«Своей дремоты превозмочь не хочет воздух...» Так почему же он не хочет?
— Не хочет, и все, — сказал я с сердцем. — Просыпаться не хочет! Хочет дремать, и все дела!
— Ну нет, — рассердилась Елизавета Николаевна и поводила перед моим носом указательным пальцем из стороны в сторону. Получалось, как будто она хочет сказать: «Эти номера у вашего воздуха не пройдут». — Ну нет, — повторила она. — Здесь дело в том, что Пушкин намекает на тот факт, что на Украине находится небольшой циклонический центр с давлением около семисот сорока миллиметров. А как известно, воздух в циклоне движется от краев к середине. И именно это явление и вдохновило поэта на бессмертные строки: «Чуть трепещут, м-м-м... м-м-м, каких-то тополей листы!» Понял, Кораблев? Усвоил! Садись!
Должно ли государство контролировать содержание художественных произведений? После долгих поисков - результаты опроса фонда "Общественное мнение", пидиэф. Туда же: 8-121-50489.
Сотрудники правоохранительных органов проводят в Третьяковской галерее в Москве следственные действия по уголовному делу о контрабанде культурных ценностей. Обыски начались вечером 5 мая. Телеканал LifeNews уточняет, что в первую очередь специалисты СКР прошли в рабочий кабинет заведующей отдела живописи первой половины XX века Татьяны Ермаковой. По данным канала, она является одним из фигурантов уголовного дела, возбужденного по статье 226 Уголовного кодекса России «Контрабанда культурных ценностей». LifeNews добавляют, что дело было возбуждено после задержания с поличным одного из столичных коллекционеров антиквариата, который занимался контрабандой предметов искусства и раритетов. Мужчина подозревается в том, что организовал вывоз из России нескольких картин известных художников конца XIX — начала XX века, среди которых полотна Серова, Кончаловского и Невинского. Их общая стоимость - более 15 миллионов рублей. По информации телеканала, вывезти произведения искусства за границу удалось с помощью подложных экспертных заключений, которые были подписаны кем-то из сотрудников Третьяковской галереи.
Ермакова рассказала, что ни она, ни ее сотрудники не занимались оценкой работ русского живописца Валентина Серова, потому что они старше ста лет и вывоз их из России запрещен. Экспертизы полотен Кончаловского, по словам женщины, производились периодически, так его наследие велико и картины возят довольно часто как родственники, так и коллекционеры.
Что-то реву. Расскажу, как было дело.
У меня оставался один билет на сегодняшнего "Евгения Онегина" Андрия Жолдака в Михайловском театре: спутницу скосила температура. Ну оставался и оставался, мне не привыкать. Захожу в зал. Очень деликатная (это же Михайловский!) девушка-капельдинер выпроваживает, с максимально возможными реверансами, безбилетницу. Безбилетнице лет девяносто. Минимум. Такие дамы, с камеей, застегивающей воротничок выцветшей, пахнущей ручной стиркой блузки, с крупными декоративными камнями в помутневшей от времени оправе сережек, с легким ридикюлем, в который вместилась вся тяжелая жизнь, случаются только в Санкт-Петербруге. И вот она с палочкой, еле двигается, с аккуратно уложенными, окрашенными хной волосами, пытается преодолеть ступеньку бельэтажа - ей обратно, на выход. Я говорю девушке: дама - моя спутница, у нее есть место. "Покажите!" Достаю билет. "Предупреждаю: я оторву контроль". "Разумеется, отрывайте". Но история вовсе не про это. Мы сели. Полупогас свет. Как-то приспособив трость, дама свободной рукой протянула мне плитку шоколада. "Вдохновение". С Большим театром на обложке. "Я вам так признательна. Возьмите". И я сижу с этой шоколадкой, и понимаю, что держу один из самых драгоценных подарков в моей жизни. Что называется, от всей души. А что делать-то с ним? Нельзя съесть, нельзя! Надо хранить. Смешно. Глупо. Но так важно не съесть! Это же не обычная шоколадка.
Судьба распорядилась по-своему. И как всегда, умнее.
С шоколадкой в левом внутреннем кармане пиджака я зашел в свои любимые "Бублики" на Б.Конюшенной - употребить полуторную порцию солянки мясной сборной со 150 граммами водки. Солянка показалась мне недостаточно горячей. "Вас так давно не было, что я забыла, что вы, как некоторые, любите погорячее. Садитесь спокойно. Все подогрею и принесу", - я так много лет знаком с буфетчицей Ирой, и такой всегда это хороший градус знакомства, что оба улыбнулись. "Ну, вот теперь вы обязаны на Ире жениться!" - из-за соседнего стола поднялась седая женщина невероятного изящества с новеньким то ли орденом, то ли медалью на груди. "Да я шучу, не переживайте! Мы с подругами тоже любим солянку, Обмывали мой орден. Путин дал за "70 лет Победы", я же всю блокаду здесь была: в эвакуацию нас не взяли". И я протянул ей шоколадку: "Ордена дать не могу. Но вот то, что имею". "Ира, на твоих глазах 83-летняя женщина уводит молодого парня! - засмеялась она. - Мне подарили путевку на Кипр, в Лимассол. Послезавтра первый раз в жизни полечу самолетом. Привезу вам магнит. Ира, передашь, ладно?" "Передам, конечно. Парень спокойный, наш, питерский".
И вот тут меня накрыло. Видимо, есть какая-то магическая связь у меня с этим трудным городом, который мне ценнее всех других городов на свете.
А блокадница, ловко повернувшись на каблуках, бросила своим подругам - таким же седым, строгим и с задорным нравом бабулькам, - на прекрасном, безупречном английском языке: "Get up, ladies! It' s high time we went. Come on, don' t cry. It' s party time now".
Безбилетнице лет девяносто. Минимум. Такие дамы, с камеей, застегивающей воротничок выцветшей, пахнущей ручной стиркой блузки, с крупными декоративными камнями в помутневшей от времени оправе сережек, с легким ридикюлем, в который вместилась вся тяжелая жизнь, случаются только в Санкт-Петербруге. И вот она с палочкой, еле двигается, с аккуратно уложенными, окрашенными хной волосами, пытается преодолеть ступеньку бельэтажа - ей обратно, на выход. Я говорю девушке: дама - моя спутница, у нее есть место.
По информации правоохранителей, подложные экспертные заключения, специально составленные на картины, были подписаны сотрудниками Министерства культуры России, работающими в Государственной Третьяковской галерее. Злоумышленник, которого задержали на месте еще 29 апреля, пытался вывезти за границу акварель Валентина Серова «На лугах Кавказа» и полотно Федора Федоровского «Красное кольцо». Вместе с тем преступник оформил подложные экспертные заключения на неизвестные ранее диптих «Венера и Амур» и редкую работу Петра Кончаловского, которая до этого никогда не выставлялась в галереях и не была известна широкому кругу ценителей искусства. Опознать работу удалось только благодаря подписи художника в углу полотна.
В момент открытия музея 19 марта 1898 года в его коллекции имелась единственная работа Серова — акварель «На лугах Кавказа» (1897), дар княгини М.К.Тенишевой.
Вроде, эта картина из Государственного Русского музея.
В двадцатом веке дневники
не пишутся и ни строки
потомкам не оставят.
Наш век ни спор, ни разговор,
ни заговор, ни оговор
записывать не станет.
Он столько видел, этот век, —
смятенных вер, снесенных вех,
невставших ванек-встанек, —
что неохота вспоминать.
Он вечером в свою тетрадь
записывать не станет.
Но стих — прибежище души.
Без страха в рифму все пиши.
За образом — как за стеною.
За стихотворною строкой,
как за разлившейся рекой,
как за броней цельностальною.
Лишь по прошествии веков
из скомканных черновиков,
из спутанных метафор
все извлекут, что ни таят:
и жизнь, и смерть,
и мед, и яд,
а также соль и сахар.
В этот вечер, слишком ранний,
только добрых жду вестей —
сокращения желаний,
уменьшения страстей.
Время, в общем, не жестоко:
все поймет и все простит.
Человеку нужно столько,
сколько он в себе вместит.
В слишком ранний вечер этот,
отходя тихонько в тень,
применяю старый метод —
не копить на черный день.
Будет день, и будет пища.
Черный день и — черный хлеб.
Белый день и — хлеб почище,
повкусней и побелей.
В этот слишком ранний вечер
я такой же, как с утра.
Я по-прежнему доверчив,
жду от жизни лишь добра.
И без гнева и без скуки,
прозревая свет во мгле,
холодеющие руки
грею в тлеющей золе.
