Vova17: Художник смотрит на младенца, а рисует могилку с крестиком.
Глубокомысленный взгляд живописца, обращенный на яйцо, мог бы указывать на фрагмент тома второго "Мертвых душ":
«...зверь родится нагишом, почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше в нее углубишься!»
Как-то на концерте "Иваси" зашел разговор о песнях Михаила Щербакова.
И, обменявшись мнениями, "Иваси" единодушно решили, что человеку, имеющему на левой руке менее восьми пальцев,
даже браться за исполнение "щербаковских аккордов" не стоит.
А вот Вы, jenya, как гитарист-практик можете подтвердить или опровергнуть этот тезис своим опытом?
patrikey: А вот Вы, jenya, как гитарист-практик можете подтвердить или опровергнуть этот тезис своим опытом?
Какие-то песни сыграть можно. Сложность в том, что я нетвёрдо помню тексты. И если аккорды простые, то как-то можно ещё слова вовремя выпалить, а если всё внимание уходит на игру, то петь сложно. Кстати, мило, что это сказали Иваси, виртуозы гитарной игры; к их песням я и подойти боюсь.
Жилец: Почем стоит похоронить?
Бригадир: С почестями?
Жилец: Да.
Бригадир: Не торопясь?
Жилец: Да.
Бригадир: По пятерке на лицо.
Жилец: А без покойника?
"Лет через двести-триста все само образуется, - утешал Чехов, и люди теснились к нему толпой. А земля под ними уже готова была колыхнуться, - пишет Ходасевич, - как раз перед первым толчком Чехов умер". Вот почему Чехов их не устраивал, вот почему был им скучен, устарел. Обещал "небо в алмазах" через двести-триста лет, рассчитывал на долгий эволюционный путь. Умер "как раз перед первым толчком" - эта фраза звучит как упрек. Все они - дети революции, даже Анненский, переживший Чехова только на пять лет, но каких лет! Хотелось решительных действий, героизма, "неслыханных мятежей" и перемен. Хирургического вмешательства, а Чехов был врачом-терапевтом. Вот почему обратились к Достоевскому с его ожесточенностью, отсутствием полутонов, антитезами и катастрофизмом. "Читайте Достоевского, любите Достоевского, - если можете, а не можете, браните Достоевского, но читайте по-русски его и по возможности только его..." (Анненский, письмо к Мухиной). Ахматова, истинная ученица Анненского, так и делала. И не только в предреволюционные, но и в послереволюционные, и в самые страшные - советские тридцатые-сороковые.
Двадцатый век делал ставку на сильную личность, твердую волю, на героя. Фридрих Ницше произвел впечатление на многих, слишком многих, в том числе на таких разных людей русской культуры, как Арцыбашев, Блок (в "Вольных мыслях"), Горький, Гумилев, даже Ходасевич ("Все жду, кого-нибудь задавит / Взбесившийся автомобиль..."; "Вот человек идет. Пырнуть его ножом - / К забору прислонится и не охнет... / И будут спрашивать, за что и как убил, - / И не поймет никто, как я его любил"; едва ли намеренно названное "чеховским" словом "Сумерки", стихотворение это вполне античеховское). Думаю, что и на Ахматову - тоже, если не прямо, то опосредованно: достаточно приглядеться к герою ее любовной лирики, чтобы почувствовать это: "Так гладят кошек или птиц. / Так на наездниц смотрят стройных..." Одним словом, "и шпор твоих легонький звон".
А что же Чехов? Где у него такие люди? У него и офицер не офицер ("...она откинулась на спинку кресла и стала думать о Горном. Боже мой, как интересны, как обаятельны мужчины! Надя вспомнила, какое прекрасное выражение, заискивающее, виноватое и мягкое, бывает у офицера, когда с ним спорят о музыке, и какие при этом он делает усилия над собой, чтобы его голос не звучал страстно". - "После театра"), и царский сановник не сановник, и революционер не революционер ("Рассказ неизвестного человека"), и "великий человек", ученый - не великий человек, а растерянный, не имеющий "общей идеи" старик ("Скучная история"). У него вообще люди не совпадают ни с профессией, ни с классовой принадлежностью (что для XX века и вовсе неприемлемо), обманывают ожидания. Не потому ли Ахматова была уверена, что он "...этих людей не знал! Не был знаком ни с кем выше помощника начальника станции". Ахматова уверена, что она-то этих людей знала. Не верила она в чеховского аристократа Орлова и его компанию.
Вспоминаю вторую половину пятидесятых, совпавшую с моей юностью. Почему вдруг все так дружно полюбили Чехова? И Пастернак, поставивший его рядом с Пушкиным, и, например, Г. Адамович, которому так долго было не до Чехова и который вдруг похвалил Пастернака, "с острейшим" его "чутьем" обнаружившего сходство "по линии скромности, совместимой, конечно, с какой угодно гениальностью". Почему даже Ахматова (этим эпизодом заканчивается и статья Л. Лосева) "...рассказывая в 1956 году сэру Исайе Берлину о страданиях, перенесенных ею в послевоенное десятилетие... заметила, что перечитала Чехова и что "по крайней мере, в "Палате № 6" он точно описал ее собственную ситуацию и ситуацию многих других". (А ведь и молодой В. Ульянов отметил у Чехова этот рассказ и сказал о нем примерно то же самое: "У меня было ощущение, точно я заперт в Палате № 6".)
Потому и полюбили, что революционная волна окончательно выдохлась; ушла, оставив после себя "миллионы убитых задешево", растерзанных и ошельмованных. Потому и полюбили, что выяснилось, что лучше все-таки "ждать", чем "торопить". Увидели, к чему приводят идеи, "овладевая сознанием масс". Безыдейность - не этим ли словом запугала читателя передовая русская критика, а уж как большевики воспользовались им, помнят многие из нас. А Чехов... что же... какие у него идеи? "...Вот лет через 200-300 жизнь на земле станет прекрасна - и вы отдохнете" (Чехов - в ироническом пересказе Ходасевича).
Кушнер: Двадцатый век делал ставку на сильную личность, твердую волю, на героя. Фридрих Ницше произвел впечатление на многих, слишком многих....
А что же Чехов? Где у него такие люди?
Как учили софисты, риторы и схоласты, обо всем можно сказать двояко. Например:
Двадцатый век делал ставку на сильную личность, твердую волю, на героя.
Это потому, что двадцатый век был менее лжив, чем век 21. Этот век нацепил на себя маску доброты, а сам может еще более жесток, чем его предшественник.
__________________________
Спасение там, где опасность.
Двадцатый век делал ставку на сильную личность, твердую волю, на героя.
Это потому, что двадцатый век был менее лжив, чем век 21. Этот век нацепил на себя маску доброты, а сам может еще более жесток, чем его предшественник.
Распутывая это логическое построение, получаем: твердая воля и героизм предполагают жестокость.
Умилительна также вера в то, что XX век - век Геббельса и Агитпропа - был менее лжив.
С каждым годом количество москвичей, добровольно отказавшихся становиться родителями, увеличивается. По данным ежегодного соцобследования «Москва и москвичи», если в 2012 году стратегию чайлдфри выбирали тринадцать процентов жителей столицы, сейчас — уже семнадцать. «Быть свободными» хотят москвичи с высшим образованием и стабильной работой. Установки на осознанную бездетность прогрессируют пока только в столице. По России количество потенциальных чайлдфри в три раза ниже.
Звери!!! Разве ж так можно...
У меня был похожий опыт. Только дочка постарше была. И в "пикабу" никто не играл, просто папа взял и побрился.
На всю жизнь этот шок запомнил.
С тех пор - все - никакого бритья! Борода - залог психического здоровья ваших близких.
...Вот, скажем, поступивший на мясоперерабатывающий комбинат маркетолог П. замечает, что во время обеденного перерыва сотрудники потребляют в основном продукцию самого комбината: одни работники сидят во дворе с дымящимися мисочками пельменей, другие жуют на лавочках колбаску, третьи, скажем, беседуют за банкой тушенки. Маркетологу П. это очень нравится, ему кажется, что об этом должно быть рассказано в твиттере завода. На следующий день он идет побеседовать с работниками, их цитаты могут оказаться полезным ресурсом. Его несколько удивляет, что те, кто вчера ел пельмени, и сегодня едят пельмени, едоки колбаски вновь обедают колбаской, да и тушенка у вчерашних тушенщиков все та же. Маркетолог П. начинает с первой группы. «А это у вас наши пельмени?» — «Да, это наши пельмени, вот у нас тут кухня, мы их тут и варим». — «Они вам нравятся?» — «Да, они нам очень нравятся». — «Вы поэтому и вчера их ели?» — «А?» — «Ну, они вам так нравятся, что вы второй день их едите, да?» — «А?» Маркетолога П. учили правильно составлять опросники, его так легко не ошарашишь. «О'кей, а почему вы опять сегодня едите пельмени?» — «Так мы ж пельменный цех». Тут маркетолог П. все-таки теряется. «Вы что, каждый день их едите?» — «Да». — «А почему?» — «Так мы ж пельменный цех». Тут маркетолог П. делает новый заход. «А вот рядом, — он кивает на соседние лавочки, — ребята колбасу едят». — «Едят». — «Это наша колбаса?» — «Да, это наша колбаса». — «Как вы думаете, она им нравится?» — «Да уж, видать, нравится» (не без мечтательности). — «Она им так нравится, что они ее второй день едят?» — «А?» Тогда маркетолог П. честно спрашивает: «Они — колбасный цех, да?» «Да, — подтверждают едоки пельменей. — Они — колбасный цех». К тому, что люди с тушенкой — это консервный цех, маркетолог П. приходит сам, методом экстраполяции. И спрашивает: «Слушайте, а чего же вам не меняться продуктами? Разнообразие! Интерес к новому опыту! День они вам колбаску, вы тем пельмени, они вам тушенку... Разве вам не хочется тушенки?» И тогда пельменный цех ответил маркетологу П. единым стальным голосом: «Себя не уважать».
В Венгрии демонтировали последнюю в стране статую Карла Маркса, сообщает агентство MTI. Скульптура находилась в холле Университета Корвина в Будапеште.
А у нас ребёнок на английском проходил марксистскую литературную критику. И теперь даже знает такого человека "Энгельс".
В Венгрии демонтировали последнюю в стране статую Карла Маркса, сообщает агентство MTI. Скульптура находилась в холле Университета Корвина в Будапеште.
А у нас ребёнок на английском проходил марксистскую литературную критику. И теперь даже знает такого человека "Энгельс".
Ну как же, "воспроизведение типичных характеров в типичных обстоятельствах" - помним, помним.
А венгры статую Маркса демонтировали напрасно, так на настоящем Западе не делают; к тому же Маркс не любил славян (кроме поляков), зато любил венгров как нацию революционную.
jenya: Она нам говорила про классовую борьбу (кажется, class struggle). И угнетение (oppression).
Таки она нам будет говорить про классовую борьбу, нет, вы это слышали?
Хотя рассуждать об oppression всякого рода сейчас там, у вас, очень любят, так что тут Маркс-Энгельс в струю.
У нее был пример на oppression из какой-то утопической книжки, но я возражал. Там было нечто авторитарное, Маркс с Энгельсом такого не видели. Угнетение должно быть классовым:
Подбежали бояре и дворяне,
Старика взашеи затолкали.
А в дверях-то стража подбежала,
Топорами чуть не изрубила.
jenya: У нее был пример на oppression из какой-то утопической книжки, но я возражал. Там было нечто авторитарное, Маркс с Энгельсом такого не видели.
Нельзя сказать чтобы совсем не видели.
Какой прекрасный образчик казарменного коммунизма! Все тут есть: общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирующие воспитание, производство, потребление, словом, всю общественную деятельность, и во главе всего, в качестве высшего руководителя, безыменный и никому неизвестный «наш комитет»
Только не думали, что это можно назвать марксизмом.
Курентзиса я имел честь видеть как дирижера "Дон-Жуана" в концертном исполнении. Парень, что называется, с харизмой. Было заметно, что его обожают все - и исполнители, и публика.
Видел одно или два интервью с ним по "Культуре" - впечатление самое лучшее. Если не удержится у нас, потеря будет невосполнимая.
