В апреле 1942 года я получил от него письмо с просьбой заняться
поисками дома, или, вернее, как он выражался, <<дачи>>. Сергею
Васильевичу непременно хотелось жить где-нибудь на горе, в одном из
лучших наших районов, называемом Беверли-Хиллс, откуда бы открывался
вид на широкие и живописные дали, иметь поместительный и удобный, всем
обставленный дом, хороший сад и, по возможности, быть изолированным от
близких соседей. Я тотчас же принялся за поиски, и мне удалось найти
именно то, что нужно было для семьи Рахманинова: большой, отлично
обставленный дом с гостиной, в которой уже имелся один рояль и куда
свободно мог стать другой рояль фирмы Стейнвей, всегда сопровождавший
Сергея Васильевича, куда бы он ни ездил, сад с бассейном для плаванья
и участок земли, составлявший в общей сложности четыре акра. Дом стоял
на горе, откуда открывался чудесный вид на необъятные пространства,
охватывающие даже далёкий океан. В солнечные дни -- а они тут бывают в
течение девяти-десяти месяцев в году -- картина была удивительная.
Изолированность была полная, и до ближайших домов внизу горы было
далеко. <<Дача>> эта принадлежала известной когда-то кинематографической
артистке Элинор Бордман. Я поспешил с нею встретиться и, списавшись
обо всём с Рахманиновым, нанял это поместье. В половине мая они в него
переселились, оставшись всем очень довольными.
Неподалёку проводил лето пианист Владимир Горовиц с женой, урождённой
Тосканини. Сергей Васильевич очень любил их обоих и искренно
восхищался талантом молодого своего друга. Нередко Горовиц приезжал к
нему с нотами, и они играли на двух роялях, что-нибудь преимущественно
из классической литературы. Играли они для собственного удовольствия и
без всякой <<публики>>. Однажды я был специально приглашён на подобный
исключительный концерт и кроме членов семьи был единственным его
слушателем. Сыграли они одну из сонат и D-dur'ный концерт Моцарта и
Вторую сюиту Рахманинова для двух роялей. Впечатление было
непередаваемое! Трудно найти подходящие слова, чтобы выразить всю его
силу... Я был до глубины души взволнован, и художественная моя радость
была усилена ещё тем, что чувствовалось, что сами исполнители испытали
большое творческое наслаждение и получили полное удовлетворение.
Каждый из них знал силу таланта другого, и каждый понимал, насколько
игра другого была совершенна. Когда музыка кончилась -- ни о чём
невозможно было говорить. Время перестало существовать: я вдруг забыл,
что уже 14 лет живу в Голливуде, таком далёком от искусства, что даже
самоё слово <<искусство>> начинает исчезать из памяти, и очутился снова
на иной, прекрасной планете. Хотелось молчать и ничем не спугивать
своей сосредоточенности. Вернувшись домой, я записал дату этого
необычайного вечера, чтобы никогда не забыть её: 15 июня 1942 года.
Оказалось, что в Ноксвиле Рахманинов дал свой последний концерт. Это произошло 17го февраля 1943го года. Он уже чувствовал себя плохо, дальнейшие концерты отменил и уехал домой в Калифорнию, где и умер спустя месяц. В парке в Ноксвиле стоит памятник Рахманинову
Так получилось, что одним из произведений, прозвучавшим на последнем концерте, была соната номер 2 Шопена. Третья часть сонаты в исполнении Рахманинова, "траурный марш":
К концу второго дня пути вдруг слухи поползли, что нас в Москву не пустят, а поместят в карантин примерно на неделю. И некая конкретная деталь зловеще прозвучала: что вот-вот проводники запрут вагоны. И поэтому, как только мы остановились у входного семафора какого-то город-ка, я аккуратно выбросил в окно все чемоданы, и гуськом мы выбрались на волю через пока незапертую дверь. Потом довольно быстро и машину я нашёл, водитель всё никак не мог понять, зачем хочу я ехать в любой ближайший город, откуда есть поезда на Москву - они ведь были и отсюда. А чтоб они не из Одессы шли, пояснил я, и он пожал плечами, удивляясь прихотливости забалованных москвичей. Ближайший город оказался - Нежин. Ранее он был знаком мне только по названию каких-то выдающихся огурцов.
В кассовом зале было пусто и прохладно. От одного этого наши лица расплылись в немом удовольствии. Поезд на Москву ожидался часа через три, билеты обещали продавать за час до поезда, и кроме нас его никто не ожидал. Теперь поесть! За два часа мы наверстаем всё, о чём мечтали двое суток.
Смутное чувство остановило мой порыв бежать и кормиться, Я бы назвал это инстинктом бывалого советского человека. Я поставил чемоданы, попросил у приветливой кассирши лист бумаги и крупно написал на нём: "Очередь за билетами на Москву. Написал наши фамилии, количество билетов и положил этот лист у окошка в кассу.
Мы ели много, жадно и вдохновенно. Только оторвавшись от порции котлет с картошкой, я заметил, что в ресторанном зале уже заняты все столики. И возле каждого стояли и чемоданы. Я похолодел и кинулся в кассовый зал. Там шевелилась несметная толпа таких же сообразительных пассажиров с нашего поезда. Вспотев от ужаса, я протолкался к кассе. И обнаружил, что совершил самый разумный в жизни поступок: все послушно заносили свои фамилии в мой список. Как же я собой гордился, возвращаясь в ресторан! В тот день проводники этого поезда изрядно заработали: билетов не хватило, разумеется, но все вагонные проходы и площадки были наглухо запружены счастливцами. А ехать оставалось нам недолго. Вечером на следующий день уже в большой компании друзей и родственников я хвастался своей находчивостью, сметкой и бывалостью. И пожилая интеллигентная женщина грустно сказала:
- Какой стыд, вы были в Нежине и не зашли в музей Гоголя!
Тогда я сел на уличную тумбу, закурил и ей сказал категорически, что никуда я больше не пойду, и пусть она расскажет лучше что-нибудь о Тарту.
- Прямо я не знаю, что вам рассказать,- задумалась она. - Вот, например, любимый был у Юрия Михайловича ученик, а как его звали, я уже не помню. Он сам был из Чувашии, писал стихи, а на чувашский переводил он Пастернака. Или из Удмуртии он был?
- Вспомните хоть что-нибудь,- взмолился я. И гениальные услышал две строки:
Барлы шарлала на столе,
барлы шарлала.
Согласись, читатель, что только ради этого стоило тащиться в Австралию!
В Москве я как-то возвращался из гостей, уже было довольно поздно, ехал я, скорей всего, в последнем поезде метро. А на эскалаторе, повезшем меня вверх, никого не было. Кроме высокого худого парня, ехавшего метрах в десяти выше меня. И парень этот, обернувшись, более не сводил с меня глаз. Когда же эскалатор вышел на горизонталь, то я увидел, что он стоит у самого выхода, нескрываемо меня поджидая. В фойе метро уже был потушен свет. Это был год девяносто второй примерно, я был по уши напичкан историями о дерзких и наглых ограблениях. Мне оставалось до него чуть-чуть, и я решил сопротивляться, благо выпил я довольно мало по случайности. Он был явно выше меня, я холодно сообразил, что бить его ногой в пах, как меня некогда учили, мне не по росту. Значит, - под колено, а уж там - руками. Мне до него оставалось метра полтора, уже я чуть замедлился, чтобы ловчей ударить, когда парень мне сказал: - Игорь Миронович, а вы вчера на выступлении неправильно цитировали философа Соловьёва.
А тёща моя встретила интеллигента! Тоже был весьма помятый, но проникновенно и изысканно сказал (в шестидесятых это было, отсюда и последующая, всем памятная цифра).
- Сударыня, - сказал он, - обстоятельства моей жизни трагически таковы, что мне необходимо два восемьдесят семь.
Поясню для юных и забывчивых: цена бутылки. Моя тёща, пленённая вежливостью и открытостью текста, не колеблясь, дала ему три рубля.
- О Господи,- воскликнул человек, - и сырок! Поскольку плавленый сырок "Волна" и "Дружба" стоил именно тринадцать копеек в те незабвенные и достопамятные времена.
Или возьмём подземный переход, ведущий к метро "Третьяковская". Там сидела старуха-нищенка возле большой консервной банки из-под огурцов, куда прохожие кидали мелочь. Тёща моя, тоже человек весьма немолодой, остановилась рядом, раскрывая сумку. Старуха глянула на неё, закрыла банку ладонью и холодно сказала:
Я когда в Сибири в ссылке прохлаждался, у нас в бригаде работал очень молодой Алёша - чуть за двадцать ему было, и уже он некий срок оттянул в лагере для несовершеннолетних преступников. А по сравнению с людьми, прошедшими эту "малолетку", хищные рыбы пираньи - просто мелкие караси. Но наш Алеша был парнем тишайшим и невероятного душевного доброжелательства. Я как-то не спрашивал, за что он тянет срок, это не очень принято в такой среде, ко мне же относился он с почтением и чуть ли не с любовью, непрерывно задавая всякие вопросы, ибо любопытен был, и явно теплились какие-то неясные способности. И как-то нас оставили вдвоём, чтоб охранять наше нехитрое рабочее имущество (кирки там были, топоры, лопаты и ломы - мы ставили столбы электросети), мы немедленно засели с ним за шахматы. Игрок он был сильней меня намного (что нетрудно), и я то и дело брал ходы назад и перехаживал. Он милостиво соглашался всякий раз. И вот, держа уже в руках фигуру, чтобы изменить оплошно сделанный ход, я его спросил, по какой статье он чалится.
- А за убийство, Мироныч, - добродушно ответил он. - Сто вторая умышленная у меня статья. Я дружка своего замочил на глушняк.
- По пьяни что ли?- привычно спросил я.
- Нет, мы ни капельки не пили, - сказал Алёша. - Мы с ним в шахматы играли. На стене ружьё его отца висело, вот оно меня и подвело. А он ходы обратно всё берёт и берёт. Пойдёт сначала, как осёл, а потом перехаживает. Ну, я чего-то и не выдержал.
Фигура у меня в руке заметно потяжелела. Даже не косясь на кучу нашего острого рабочего инвентаря, я вдруг почувствовал его присутствие.
- Раздумал я, Алёша, - сказал я бодро и непринуждённо, - раз пошёл, так и пошёл. Твой ход.
Нет, это нечто относительно новое того же автора: "Книга странствий". Правда, в целом, "прогулки" мне понравились больше. Но истории встречаются замечательные.
Лет тридцать назад американский исследователь Селигман после многих опытов на животных и с людьми обнаружил удивительное свойство организма. Он назвал его - обученной беспомощностью. Если крыс подвергать какое-то время ударам электрического тока при полной для них невозможности избавиться от этих ударов, то животные впадают в пассивное состояние и перестают искать спасение от непостижной стихии. Если после этого поместить их в условия, где найти спасение от ударов током возможно, то они его уже не ищут. Людям в таких опытах давали заведомо нерешаемые задачи, и через некоторое время они стали с трудом, намного хуже, чем ранее, справляться и с задачами, имеющими решение. Опыты постепенно усложнялись, и нарисовалась вот какая несомненная картина: живое существо отвечает на безвыходную ситуацию пассивностью, апатией, исчезновением всякой инициативы.
Посмотрел, как Эли Райзман выполняла вольные упражнения под Хаву Нагилу, высокий класс. На фоне дружеских отношений в американской команде атмосфера в российской сборной оставляет желать. Но Комова хороша.
jenya: Нет, это нечто относительно новое того же автора: "Книга странствий". Правда, в целом, "прогулки" мне понравились больше. Но истории встречаются замечательные.
книгу странствий не читал,но охота.т.к.скачать ее по жениной ссылке для меня оказалось проблематично,предлагаю свою уже скачал и занёс в покетбук.бог даст - прочитаю когда-нибудь....
Мне показалось, что Мустафина и Комова злились в этот момент на Настю. Хотя уже на вольных реальных шансов догнать америкосок не было. Все потеряли на бревне - как раз-таки Мустафина и Комова. Со стороны могло также показаться, что Мустафина в перерывах сидит особнячком.
Но! Во время упражнений было отчетливо слышно, как мощно подруги поддерживают своих, кричат изо всех сил, подсказывают.. У нас в России не так принято напоказ выставлять эмоции, как на Западе.
jenya: На фоне дружеских отношений в американской команде атмосфера в российской сборной оставляет желать.
Смотрел, показалось наигранным. <...>
Напоминает разговоры про фальшивую американскую улыбку. Вот у нас в России тебя пошлют на хрен, но искренне, не наигранно. Такую бы наигранность в сборную России, уверен, что девушки показали бы результаты получше, психология играет в этом деле огромную роль.
dimarko: Хотя уже на вольных реальных шансов догнать америкосок не было. Все потеряли на бревне - как раз-таки Мустафина и Комова.
На бревне Комова показала второй результат Олимпиады, обойдя всех американок (Дуглас показала такой же результат, остальные хуже). Хотя приземлилась неудачно, видимо, программа была сложнее. Эту девочку надо на руках носить.
дятел: А что не так с атмосферой в российской сборной? Настю Гришину после проваленных вольных, например, подруги по команде утешали.
Мне не показывали все выступления, смотрел по американскому каналу. На каждом этапе показывали 2-3х россиянок (а выступать могли четыре). Настю Гришину как раз не видел. Но я видел, например, такую картину: девушка выступила, идёт к своим, и к ней не подходит ни одна другая девица. Это не только немыслимо (в командных то соревнованиях), это непрофессионально. Они же не позволили себе приехать в Лондон, не разучив какой-то прыжок или кувырок. Как же они себе позволяют не подойти и не сказать несколько тёплых слов, если сущность не позволяет - надо себя заставлять.
