Очевидно, не привыкну
сидеть в «Бристоле»,
пить чай,
построчно врать я,–
опрокину стаканы,
взлезу на столик.
Слушайте,
литературная братия!
Сидите,
глазенки в чаишко канув.
Вытерся от строчения локоть плюшевый.
Подымите глаза от недопитых стаканов.
От косм освободите уши вы.
Вас,
прилипших
к стене,
к обоям,
милые,
что вас со словом свело?
А знаете,
если не писал,
разбоем
занимался Франсуа Виллон.
Вам,
берущим с опаской
и перочинные ножи,
красота великолепнейшего века вверена вам!
Из чего писать вам?
Сегодня
жизнь
в сто крат интересней
у любого помощника присяжного поверенного.
Господа поэты,
неужели не наскучили
пажи,
дворцы,
любовь,
сирени куст вам?
Если
такие, как вы,
творцы –
мне наплевать на всякое искусство.
Лучше лавочку открою.
Пойду на биржу.
Тугими бумажниками растопырю бока.
Пьяной песней
душу выржу
в кабинете кабака.
Под копны волос проникнет ли удар?
Мысль
одна под волосища вложена:
«Причесываться? Зачем же?!
На время не стоит труда,
а вечно
причесанным быть
невозможно».
Маяковский пишет в агрессивно-новаторском стиле, его более всего интересует ломка формальных канонов, конструирование необычных рифм - все остальное укладывается в понятие "бунтарский дух". Во времена Рыжего такие эксперименты уже мало кого интересовали. На эту тему есть стихотворение у Межирова.
Мода в моду входила сначала
На трибунах в спортивных дворцах,
Со спортивных эстрад пробуждала
Чувства добрые в юных сердцах.
Юный зал ликовал очумело,
Не жалея ладоней своих.
Только всё это вдруг надоело,
И неясный наметился сдвиг.
Сочинял я стихи старомодно,
Был безвестен и честен, как вдруг
Стало модно всё то, что немодно,
И попал я в сомнительный круг.
Все мои допотопные вьюги,
Рифмы типа «войны» и «страны»
Оказались в сомнительном круге
Молодых знатоков старины.
2
Нынче в Дубне, а также в мотеле
Разговоры идут о Монтене.
Мода шествует важно по свету,
Означая, что вовсе исчез
Бескорыстный, живой интерес
К естеству, к первородству, к предмету.
Перед модой простёртый лежи
И восстать не пытайся из праха.
Нынче мода пошла на Кижи,
На иконы, а также на Баха.
Между тем ты любил испокон
Фугу Баха, молчанье икон,
И пристрастья немодные эти,
Эту страсть роковую твою,
Подвели под кривую статью
На каком-то Учёном совете.
Нынче в храме - толпа и галдёж,
Да и сам ты, наверно, товарищ,
Скоро старую страсть отоваришь
И, как минимум, в моду войдёшь.
[1984]
Совершенно межировское по манере стихотворение, он всегда любил прямое декларативное ("нравоучительное", хе-хе) высказывание. Хотя да, у него есть много лучшие.
Pirron:На эту тему есть стихотворение у Межирова.
[1984]
Плохое, как и все нравоучительные стихи.
Ситуацию с изменением спроса и предложения на литературной бирже оно описывает хорошо. Да и ничего особенно нравоучительного я в стихотворении не вижу. Автор ни к чему не призывает, избегает какого-либо пафоса - просто с изрядной долей сарказма констатирует факты, но при этом очень далек от того, чтобы попытаться как-то изменить вызывающее у него усмешку положение дел..
Pirron:Ситуацию с изменением спроса и предложения на литературной бирже оно описывает хорошо.
Это 1984 г., советская поэзия кончается. Попробуйте ответить: кто тут гонится за модой, и на какого склада стихи мода возвращается? У Межирова в голове все еще "модные" Вознесенский с Рождественским, хотя основное течение поэзии с этого времени идет в русле Бродского, лианозовцев, концептуалистов, иронистов постмодернистского склада (тот же Рыжий), и т.д.; общее у них только одно - отталкивание от советской поэзии как межировского, так и Вознесенского толка.
Карабчиевский в своей книге о Маяковском в шутку писал, что Маяковский после своей смерти воскрес в трех лицах - в триаде "Евтушенко, Вознесенский, Рождественский". Эти трое действительно по мере сил ориентировались в своих "исканиях" на Маяковского - во всяком случае, до тех пор, пока не упрочили окончательно свое положение на советском Олимпе. Их в первую очередь и имеет в виду Межиров в первых строфах своего стихотворения. Это они с эстрады "пробуждали чувства добрые" , это им очумело аплодировала молодежь. Это они и надоели, по мнению Межирова, и уступили место "молодым знатокам старины". Межиров ведь не литературовед и пишет не "научную" статью - он не обязан характеризовать эту молодежь ( а также примкнувших к ней стариков) в соответствии с теми "измами", которые они к себе приклеили .Тем более, что эти "измы" обычно выдумываются только для того, чтобы привлечь к себе внимание критиков и литературоведов, и никакого другого предназначения не имеют. Он охарактеризовал их по тому свойству, которое лично ему показалось в них самым существенным - в данном случае он имеет полное право на субъективность и упрощение.
nict46: Это 1984 г., советская поэзия кончается. Попробуйте ответить: кто тут гонится за модой, и на какого склада стихи мода возвращается? У Межирова в голове все еще "модные" Вознесенский с Рождественским, хотя основное течение поэзии с этого времени идет в русле Бродского, лианозовцев, концептуалистов, иронистов постмодернистского склада (тот же Рыжий), и т.д.; общее у них только одно - отталкивание от советской поэзии как межировского, так и Вознесенского толка.
Ну, была ещё "тихая лирика" и Рубцов как её ярчайший представитель, одно время - даже на моей памяти - и впрямь была в большой моде. А каким местом Рыжий "иронист" (элементы постмодернизьмы присутствуют, не спорю)? Вы его с Иртеньевым не спутали? Да и не было у него "отталкивания от советской поэзии", его даже не без оснований называют "последним советским поэтом".
Недавно услышал от Никитиных замечательное стихотворение Рыжего
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
В полулёгком подпитьи являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
четко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила,
разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь, мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога,
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
Подкупает сочетание иронии (самоиронии) и трагизма, а уж строчка "И за это, за это, за это, за это эта эн целовала меня" вообще бесподобна.
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Написано 6 июля 1816 г. за три дня до кончины поэта (8 июля 1816 г.). Впервые напечатано в «Сыне отечества», 1816, № 30, стр. 175. Во все посмертные издания поэта вошло под заглавием «Последние стихи Державина». Иногда — под заглавием «На тленность». В заметке к этим стихам в «Сыне отечества» сказано: «За три дни до кончины своей, глядя на висевшую в кабинете его известную историческую карту «Река времен», начал он стихотворение «На тленность» и успел написать первый куплет... Сии строки написаны им были не на бумаге, а ещё на аспидной доске (как он всегда писывал начерно)…» Автограф на грифельной доске хранится в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Картина-таблица «Река времен, или Эмблематическое изображение всемирной истории» была составлена Страссом, перевод с нем. А. Варенцова. «Как трубный глас звучит угроза, нацарапанная Державиным на грифельной доске». (См. Осип Эмильевич Мандельштам, статья «Слово и культура», 1921.). Как было замечено, это восьмистишие представляет собой акростих, где по первым буквам строк читается: РУИНА ЧТИ... Предположительно, это начало оды, которая так и не была завершена в связи со смертью автора.
Вижу, что я в стихах повторяюсь, Державин тоже был не раз. Склероз хорош тем, что каждый раз та же чистота восприятия, та же радость от найденного красивого камушка на берегу.
Я уже много раз, Женя, был в такой ситуации, когда наиболее уместное - в контексте беседы - стихотворение я не мог здесь поместить из-за того, что когда-то я его уже здесь помещал. Я думаю, вы правы, и надо не побояться - и повторять одно и то же столько раз, сколько понадобится. Недаром же Кьеркегор посвятил повторению целый трактат и даже разглядел в нем что-то чудесное и божественное. Правда, пришел потом к такому же выводу, что и Гераклит - что подлинное повторение все-таки невозможно.
Evgeny Gleizerov: Ну, была ещё "тихая лирика" и Рубцов как её ярчайший представитель, одно время - даже на моей памяти - и впрямь была в большой моде. А каким местом Рыжий "иронист" (элементы постмодернизьмы присутствуют, не спорю)? Вы его с Иртеньевым не спутали?
Александр Жолковский, один из лучших живущих литературоведов:
Причем, как показано тут же, традиционность его сильно условна; в известном смысле и Кибиров традиционный поэт.
Иртеньев же, собственно, не иронист, а фельетонист (как и Быков в своих политических стихах, более высоких по уровню). Рыжего невозможно представить себе лауреатом премии "Золотой Остап".
Главное же то, что Межиров в упор не видит действительно новой поэзии.
Из мемуаров:
Уже Мандельштам был ему чужд, о Бродском мы спорили и, хотя он хвалил мой питерский мемуар «Три еврея» ..., но убеждал меня (автора!), что стихи Бродского, взятые мной в эпиграфы, не могут мне нравиться.
Evgeny Gleizerov: Извините, Жолковский - глубоко не моё.
Я взял наиболее авторитетного автора, но вот Вам другой:
создал сотни игровых, шутливых, иронических, издевательских, ситуативно актуальных, аттрактивных, любимых публикой стихотворений. Серьезность тона Б. Рыжий искусно и талантливо маскировал всесильной (в конце XX и начале XXI века) иронией. Ирония ничего не создает (не-творит), ирония разрушает. Что? Прежде всего предмет иронии, затем отношение (истинное) к данному предмету и наконец самого автора-производителя иронии.http://uraljournal.ru/work-2019-6-2072
Сам Рыжий считал, что пишет "в той допотопной манере, когда люди сгорали дотла". И мне тоже всегда так казалось. Элементы иронии и особенно самоиронии часто присутствуют (иначе и быть не может, ибо ирония пронизывает всю жизнь и речь людей Миллениума), но главное не это. Рыжий - экзистенциально-трагический поэт, а не "иронист".
Если Иртеньев - фельетонист, то иронист - например, Емелин. У него ирония действительно фундаментальный, всепроникающий, практически единственный способ поэтического высказывания, у него и лиризм выражается через иронию. Но Рыжий очень мало схож с Емелиным.
Evgeny Gleizerov: Сам Рыжий считал, что пишет "в той допотопной манере, когда люди сгорали дотла". И мне тоже всегда так казалось. Элементы иронии и особенно самоиронии часто присутствуют (иначе и быть не может, ибо ирония пронизывает всю жизнь и речь людей Миллениума), но главное не это. Рыжий - экзистенциально-трагический поэт, а не "иронист".
Напомню, что иронистом у нас стали первым называть Гейне, имея в виду его романтическую/трагическую иронию. Луначарский: "Гейне был, так сказать, иронист в квадрате. Он находил, что смешнее всех сами романтики". Это ответ на вопрос: с какой стороны Рыжий - иронист.
Я, честно говоря, не понимаю значения этого термина - "иронист". Большинство речей Сократа в платоновских диалогах пронизаны иронией, его ирония вошла в поговорку, но чего мы достигнем, объявив его на этом основании неким "иронистом"? Разве что поставим себя в довольно глупое положение, но в достижении этой цели я не вижу ничего особенно привлекательного.. Ирония была одним из излюбленных приемов у немецких романтиков, иронией насыщены лучшие тексты Томаса Манна, но уровень произведений всех этих авторов определяется не количеством заключенной в них иронии. Можно каждую строчку в романе наполнить иронией - и создать бездарный никчемный текст. Но можно, так же активно используя иронию, создать и текст замечательный. То есть ирония - только одно из выразительных средств, само по себе никогда не играющее настолько фундаментальной роли, которую вроде как подразумевает странный термин "иронист".
А вот тот самый дом на улице Титова. В 2007 году никакой мемориальной доски на нём не было, но обратите внимание на граффити "B.R." Это, пожалуй, подороже стоит.
Помнишь дождь на улице Титова,
что прошёл немного погодя
после слёз и сказанного слова?
Ты не помнишь этого дождя!
Помнишь, под озябшими кустами
мы с тобою простояли час,
и трамваи сонными глазами
нехотя оглядывали нас?
Озирались сонные трамваи,
и вода по мордам их текла.
Что ещё, Иринушка, не знаю,
но, наверно, музыка была.
Скрипки ли невидимые пели
или что иное, если взять
двух влюблённых на пустой аллее,
музыка не может не играть.
Постою немного на пороге,
а потом отчалю навсегда
без музыки, но по той дороге,
по которой мы пришли сюда.
И поскольку сердце не забыло
взор твой, надо тоже не забыть
поблагодарить за всё, что было,
потому что не за что простить.
Pirron: То есть ирония - только одно из выразительных средств, которое само по себе никогда не играет настолько фундаментальной роли, которую вроде как подразумевает странный термин "иронист".
Всё-таки у Емелина, допустим, именно играет фундаментальную роль.
