Тигран: А давайте с шахматистами о шахматном. Без политики совсем.
ЕМНИП "Курс дебютов" Панова не был дефицитом. А вот "Моя система" (и т.д.) Нимцовича уже была. Она даже в библиотеках если и была, то только в читальном зале.
Тот же Шпильман и Маршалл не переиздавались с довоенных времён и тоже были жутким дефицитом. Их даже в читальном зале не было. Поправьте, если ошибаюсь.*
А сколько нешахматных мировых бестселлеров либо не издавались вовсе, либо были дефицитом.
за предложение платить авторам шахматных книг валютой вас бы в ссср... пожурили. а не платить им вовсе стало - после того, как мы все же подписали конвенцию об авторском праве - несколько неудобно. и, хотя с фишером все равно не удержались, в целом советская система максимально надежно защищает своих граждан от какого-либо культурного обмена, и, соответсвенно, прогресса.
Тигран: ЕМНИП "Курс дебютов" Панова не был дефицитом. А вот "Моя система" (и т.д.) Нимцовича уже была. Она даже в библиотеках если и была, то только в читальном зале.
Тот же Шпильман и Маршалл не переиздавались с довоенных времён и тоже были жутким дефицитом. Их даже в читальном зале не было. Поправьте, если ошибаюсь.
А сколько нешахматных мировых бестселлеров либо не издавались вовсе, либо были дефицитом.
Сколько я помню, дефицитом была любая шахматная книга, включая и "Курс дебютов". Мне в детстве их приносила мама, у которой лечилась страдавшая диабетом заведующая одного книжного магазина.
Если мировые бестселлеры не издавались вовсе или издавались ничтожными тиражами, то это было по идеологическим причинам. Но даже без всякой идеологии - собрания сочинений русских классиков тоже были дефицитом, да и вообще любые их книги, не включённые в "Школьную библиотеку".
Тут уже причина не в идеологических ограничениях, а в твёрдых ценах гораздо ниже равновесных рыночных, что порождало скрытую инфляцию, выражающуюся в дефиците товаров - везде, в том числе и на книжном рынке. Другое дело, что такая ценовая политика была мотивирована именно и только идеологически.
Для ясности: я вовсе не против регулирования цен там и тогда, где это целесообразно (абсолютизация свободного рыночного ценообразования - это тоже идеологический фетиш, и тоже вреднейший). Но в СССР твёрдые цены господствовали тотально, во всех сферах и при любых обстоятельствах (кроме колхозного рынка и "кооперативных" продмагов), что никакого отношения к целесообразности не имеет.
Quantrinas: Кстати о лазерах. Собственно лазеры в оптическом диапазоне кажется не очень в СССР получались. До Алфёрова. Но то уже позже было. Басов и Прохоров это мазеры микроволновые. Для них были резонаторы. А с оптикой сразу не смогли.
Если я не прав, поправьте.
__________________________
Audiatur et altera pars
И так же 4 августа, но в 1983 году, не стало еще одного знаменитого Левитана - Юрия Борисовича (Юдки Берковича) - человека, голосом которого говорила Москва. «Юрка-труба» — так дразнили его в детстве. Он единственный из дикторов был награжден званием Народного артиста СССР. Так судьба примирила его с детской мечтой: в школьные годы он увлекался театром, в 17 лет приехал в Москву поступать «на артиста», но его не взяли. Возвращаться в родной Владимир он не хотел и бродяжничал по Москве, ночуя, где придется, в поисках работы. Случайно увидел объявление о том, что объявляется конкурс на дикторов. Среди двухсот претендентов, многие из которых были профессиональными артистами, он резко отличался своим поношенным обликом: майка, штаны-шаровары, резиновые тапочки и старомодные очки-«велосипеды». Но снобизм московской комиссии сменился на всеобщее потрясение, когда Левитан заговорил.
Его голос никогда не был мощным, но он звучал как металл, благодаря особому тембру, как тысяча динамиков. Не случайно впоследствии его первым номером записали в число командированных на главную стройку страны, только он мог «перекричать» Днепрогэс. Ему было чуть за 20.
А в 19 лет он выдержал другой экзамен: лично Сталин попросил прочитать его отчет. 4 часа Левитан читал доклад вождя в прямом эфире и... ни разу не запнулся, не остановился, не сбился с ритма. В одночасье 19-летний провинциал, сын портного и домохозяйки стал официальным голосом Страны Советов. Теперь он не только читал новости и вечерние передачи звукозаписи, он был объявлен государственным человеком.
22 июня 1941 года 9 раз, через каждый час, Левитан читал текст в прямом эфире: «...враг будет разбит! Победа будет за нами!» Его голос звучал монументально и потому убедительно. Совсем по-другому, чем у министра иностранных дел Вячеслава Молотова, который первым обратился к народу по радио.
«Говорит Москва» — без этой фразы невозможно представить жизнь до- и послевоенного поколения. Его любили миллионы, но мало кто знал в лицо. Однажды подошел к диктору молодой постовой и расплылся в улыбке.
— Узнал, — подумал Левитан.
— Здесь не положено машину оставлять, — вежливо обратился милиционер, — переставьте свою машину вон туда, товарищ Ботвинник.
