jenya: " ... разобрать совместно
один дебют Чигорина ... "
"один дебют Чигорина" трудно представить себе напр. у Набокова.
Шахматы как метафора в прозе Бродского появляются неоднократно, но сдается мне, что его представление о них было на уровне обших стереотипов. А судя по его первому "нобелевскому" интервью, и о теннисе тоже:
"Разница между английским и русским – разница между теннисом и шахматами. В шахматах главное – это комбинации, а в английском мяч немедленно отскакивает вам в физиономию".
Kazus: Юрий Томин меня расстроил в свое время - я бы сломал волшебную спичку и заказал много таких спичечных коробков.
Эта мысль не давала мен покоя еще долгое время. А написал он очень увлекательно. Потом фильм по книге сделали.
Советую еще "Карусели над городом" , "А,Б,В,Г,Д и другие" и "Нынче все наоборот". Хорошо пишет.
Прочитал первые две. Только что закончил. Вполне годится и для взрослых. Юморок почти в каждой фразе. Спасибо!
jenya: " ... разобрать совместно
один дебют Чигорина ... "
"один дебют Чигорина" трудно представить себе напр. у Набокова.
То был какой-то странный, смутный ход.
Почти нелепый. И совсем не в духе
Чигорина. Нелепый, странный ход,
не изменявший ничего, но этим
на нет сводивший самый смысл этюда.
То был этюд, а не дебют. Понятно
мне стало многое о шахматном искусстве
поэта Бродского...
__________________________
Спасение там, где опасность.
Мысль странная преследует меня:
Печалюсь я о мне не данной жизни.
Не потому, что на свою ропщу
Или судьбою был бы недоволен.
Жизнь изменить свою имеешь право:
Заняться новым делом, переехать
Куда-нибудь, жениться, развестись
Иль докторскую степень получить...
Все это можно. Но, скажите, как
Мне быть, когда заманчивого столько
И выбор так прекрасен и богат,
А выбирать возможно лишь одно, -
Один лишь путь, одну судьбу на свете,
"Ту", а не "эту", что уже другому
Досталась и навек принадлежит,
А для тебя она покрыта тайной...
За судьбами слежу я жадным взором,
Печалюсь я о мне не данной жизни.
Из воспоминаний Дали Цаава (будет петь для меня моя Дали)
- Знаете в "Юности" напечатали стихи Галактиона Табидзе. Кажется, Ахмадулина великолепна перевела, - сказал Иосиф, стоя в дверях. Пока мы шли по коридору он читал наизусть:
Венчалась Мери в ночь дождей
и в ночь дождей я проклял Мери.
Не мог я отворить дверей,
восставших между мной и ей,
и я поцеловал те двери.
- Я уже прочитала перевод, но духа Галактиона не чувствую и магии его слова тоже.
Иосиф от удивления зажмурил глаза... перечитал перевод, и мы сравнили стихотворения "Мери" и "Тринадцать лет" с оригиналами. Иосиф пошёл на кухню варить кофе и вернулся весёлым и довольным:
- Я уже перевёл одну строчку, это было легко, вот послушайте: "Тебе тринадцать лет, и у тебя в плену..." - гордо произнёс он рождённую строку. - Завтра, когда придёте, перевод будет готов.
Он попросил немедленно сделать подстрочник стихотворения. Иосиф тщательно выяснил и уточнил каждую мелочь, каждый штрих, просил ещё и ещё читать стихи по-грузински. Когда подстрочник был готов, я поехала домой, знала: вдохновлённый поэт теперь хочет беседовать только с Галактионом. На следующий день Иосиф встретил меня небритым и утомлённым.
- Всю ночь не смыкал глаз, но не перевёл ни одной строчки.
К сожалению, диалог Иосифа с Галактионом не состоялся!
Ахмадулина перевела стихотворение "Тринадцать лет" так
ТЕБЕ ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ
Тебе тринадцать лет. О старость этих
Двух рук моих! О добрый мир земной,
Где детские уста всех арифметик
Тринадцать раз смеются надо мной!
Я путаюсь в тринадцати решеньях —
Как весело! Как голова седа!
Тринадцать пуль отлей мне, оружейник,
И столько ж раз я погублю себя.
О девочка, ребенок с детским жестом,
Привставшая над голубым мячом,
Как смело ты владеешь вечно женским
И мудрым от рождения плечом.
Я возведен — о, точность построенья! —
Причудой несчастливого числа
В тринадцатую степень повторенья.
О как, шутник, твоя слеза чиста!
Из выступления Ахмадулиной 15 марта 1962 года:
Опять-таки мне посчастливилось, я переводила те стихи, которые казались мне прекрасными, иначе я не могла бы работать над ними. Но есть моменты, которые не подлежат точному воспроизведению. Я уже говорила когда-то, как я переводила стихи Симона Чиковани. Там были вещи, которые я не могла воспроизвести точно, потому что при всем доверии к Симону Чиковани, при огромной нежности к его поэзии, я знала, что по-грузински это прекрасно, а по-русски это не может так звучать. И при переводе Галактиопа Табидзе «Тебе тринадцать лет»—эти слова по-русски не звучат поэтически, и по-русски нельзя это сказать таким образом. Я уважаю многих товарищей, которые упрекали меня в вольности перевода Галактиона Табидзе. Дело в том, что Галактион принадлежит Грузии, но каждый грузин не обязан знать, что может угрожать Галактиону. То, что мы даем из грузинской поэзии,—это очень много, но не для Грузии, а для России. Я хочу донести стихотворения Галактиона Табидзе до русского читателя и считаю это возможным Я не выкидывала ни строчки, не проявляла небрежности, а если и делала что-либо по-своему, то потому, что хотела осветить Галактиона по-русски так, как слышала по-грузински. Когда я хожу по ночам в Тбилиси, мне кажется, что хожу вместе с тенью Галактиона. Я знаю его стихотворение, я знаю, в чем его смысл, оно не чуждо логике, но оно все держится на музыке, которую я не могу точно воспроизвести,—не просите у меня невозможного. Я могу только сказать русскому читателю, что это звучит на грузинском языке божественно. Я хочу, чтобы русский читатель поверил мне на слово, что Галактион — великий поэт. Если бы для этого мне нужно было бы танцевать, я бы танцевала.
Подстрочник нашёлся на форуме изучения грузинского языка
ცამეტი წლის ხარ და შენი ტყვეა
Тринадцать лет тебе и твой пленник
ჭაღარა გულის ზმანება ავი, -
Седого сердца сон злой-
ჩააწყვეთ რიგში ცამეტი ტყვია,
сложите в ряд тринадцать пуль
ცამეტჯერ უნდა მოვიკლა თავი!
тринадцать раз я должен покончить с собой.
გაივლის კიდევ ცამეტი წელი,
пройдут еще 13 лет
მოახლოვდება გზა ოცდაექვსი,
приблизится дорога 26я
მოცელავს მაღალ ზამბახებს ცელი,
вытянет высоких ирисов стволы(хотя тут ცელი-пояс,талия)
ატირდება დრო და ჩემი ლექსი.
Расплачится время и мой стих.
ოჰ, როგორ მიდის ახალგაზრდობა -
Эх,как проходит молодость-
დაუნდობელი სურვილი ლომის!
вероломное желание льва!
და ყოველივე როგორ ნაზდება,
И все как страновится нежнее
როცა ახლოა მზე შემოდგომის.
когда близко солнце осени.
Тринадцать лет тебе – и у тебя в плену
Седого сердца наважденье злое.
Тринадцать пуль прошу – навеки я усну,
Тринадцать раз покончу я с собою!
Ещё тринадцать лет мелькнут, как полчаса, –
Пусть двадцать шесть дорог незримо приближают,
Но срежет свежесть ирисов коса –
Плачь, время! – ведь стихи от боли зарыдают.
Ох, как уходит молодости цвет –
Желанье льва! пощады в нём не вижу!
И грустной нежности прекрасней в мире нет,
Когда светило осени всё ближе.
Из фейсбучного (запрещённого в РФ) собрания Виктории Чулковой:
ДИДОНА И ЭНЕЙ
Великий человек смотрел в окно,
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море.
Он же
смотрел в окно, и взгляд его сейчас
был так далек от этих мест, что губы
застыли, точно раковина, где
таится гул, и горизонт в бокале
был неподвижен.
А ее любовь
была лишь рыбой - может и способной
пуститься в море вслед за кораблем
и, рассекая волны гибким телом,
возможно, обогнать его... но он -
он мысленно уже ступил на сушу.
И море обернулось морем слeз.
Но, как известно, именно в минуту
отчаянья и начинает дуть
попутный ветер. И великий муж
покинул Карфаген.
Она стояла
перед костром, который разожгли
под городской стеной ее солдаты,
и видела, как в мареве костра,
дрожавшем между пламенем и дымом,
беззвучно рассыпался Карфаген
задолго до пророчества Катона.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
1969
«Были два обстоятельства. Первое из них — цикл стихотворений Анны Ахматовой о Дидоне и Энее. Она написала их после расставания с любимым. Себя она представила Дидоной, а того человека — этаким Энеем. Между прочим, тот человек еще жив. Второе, что более или менее навело меня написать это стихотворение, стала опера Генри Пёрселла «Дидона и Эней». Там есть известная ария, её поет Дидона, которая звучала столь проникновенно, волнующе, такое в ней было отчаяние. Я вспоминаю об этом, когда Элизабет Шварцкопф поет «Помни меня». Совершенно невероятное звучание.
Вот пара причин, почему я написал это стихотворение. Однако это не любовные стихи. «Дидона и Эней» — стихотворение о разрушении — разрушении Карфагена. В некотором смысле оно скорее на историческую тему. Эней покинул Дидону. Она не хотела, чтобы он уезжал, но он уехал. Согласно преданию, он основал Рим, чья армия спустя много столетий разрушила Карфаген. Здесь речь идет о любви и о том, что есть предательство в любви. Его последствия обычно не видны, а я попытался сделать это более явным. Вот, пожалуй, всё.»
ИОСИФ БРОДСКИЙ
Фрагмент интервью для журнала «Mosaic. A Journal for the Comparative Study of Literature and Ideas» (интервьюер - Анн-Мари Брамм), VIII/1, осень 1974 года.
Перевод Людмилы Бурмистровой.
* * *
«Кем должен быть человек, чтобы за одну неделю дважды пойти на “Дидону и Энея” Генри Пёрселла? Он должен быть человеком, слушавшим Дидону … лет тридцать назад в России, на пластинке, которую получил в подарок из Англии. В Россию пластинку привезла Анна Ахматова, возвращавшаяся из Оксфорда, где ей вручали почетную докторскую степень. Пластинку попросил передать вышеозначенной персоне английский поэт по имени Стивен Спендер. Человек слушал пластинку месяцами, пока не понял, что знает её наизусть. Эта пластинка была на проигрывателе 5 марта 1966 года – в день, когда умерла Анна Ахматова. Владелец пластинки поставил звукосниматель на предпоследнюю дорожку, - зазвучала ария Дидоны: “Remember me” – “Помни меня”»
ИОСИФ БРОДСКИЙ
(единственная, написанная Бродским рецензия на музыкально-драматический спектакль, опубликована в литературном приложении к лондонской "Таймс" /"Times Literary Supplement"/ 22 сентября 1995 года)
По своему склерозу, уже постил, правда, не всё. С тех пор посмотрел оперу, правда, не про Дидону и Энея, а про Медею и Ясона. После того, как Эней её оставил, Дидона по разным версиям бросилась на меч или в костёр. Медея в похожей ситуации прикончила невесту Ясона и общих детей. Так что выбор есть всегда.
Как никогда, беспечна и добра,
я вышла в снег арбатского двора,
а там такое было: там светало!
Свет расцветал сиреневым кустом,
и во дворе, недавно столь пустом,
вдруг от детей светло и тесно стало.
Ирландский сеттер, резвый, как огонь,
затылок свой вложил в мою ладонь,
щенки и дети радовались снегу,
в глаза и губы мне попал снежок,
и этот малый случай был смешон,
и все смеялось и склоняло к смеху.
Как в этот миг любила я Москву
и думала: чем дольше я живу,
тем проще разум, тем душа свежее.
Вот снег, вот дворник, вот дитя бежит -
все есть и воспеванью подлежит,
что может быть разумней и священней?
День жизни, как живое существо,
стоит и ждет участья моего,
и воздух дня мне кажется целебным.
Ах, мало той удачи, что - жила,
я совершенно счастлива была
в том переулке, что зовется Хлебным.
Ахмадулина, 1974
Упрямо я твержу с давнишних пор:
меня воспитывал арбатский двор,
все в нем, от подлого до золотого.
А если иногда я кружева
накручиваю на свои слова,
так это от любви. Что в том дурного? ...
«Первые рождественские стихи я написал, по-моему, в Комарове. Я жил на даче, не помню на чьей, кажется, академика Берга*. И там из польского журнальчика — по-моему, “Пшекруя” — вырезал себе картинку. Это было “Поклонение волхвов”, не помню автора. Я приклеил ее над печкой и смотрел довольно часто по вечерам. Сгорела, между прочим, потом картинка эта, и печка сгорела, и сама дача. Но тогда я смотрел-смотрел и решил написать стихотворение с этим самым сюжетом. То есть началось все даже не с религиозных чувств, не с Пастернака или Элиота, а именно с картинки.»
*В 1962 году Иосиф Бродский жил на даче Раисы Львовны Берг (генетика и ученицы Н.И.Вавилова).
Спаситель родился в лютую стужу.
В пустыне пылали пастушьи костры.
Буран бушевал и выматывал душу
из бедных царей, доставлявших дары.
Верблюды вздымали лохматые ноги.
Выл ветер. Звезда, пламенея в ночи,
смотрела, как трех караванов дороги
сходились в пещеру Христа, как лучи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой, Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец и дары лежали.
Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье
Галич:
Я подымал тебя на смех,
И врал про что-то,
И сам смеялся больше всех,
И пил без счета.
Из шутовства и хвастовства
В то балаганье,
Я предал все твои слова
На поруганье
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся,
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся —
И загадочных, древних ликов
На меня поглядели очи…
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.
Стихотворение «Волхвы забудут адрес твой...» написано 1 января 1965 года в деревне Норенской Архангельской области, где Бродский находился в ссылке с апреля 1964 года по сентябрь 1965 года ...
... Стихи «Волхвы забудут адрес твой...» написаны как будто от лица Христа, которого забыли поздравить ...
jenya: Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу, пред тем как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.
Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.
И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймешь, что скупость - лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
- чистосердечный дар.
Любопытно, что среди грядущих счастливых событий жизни Бродский называет свет и славу: 21-летний поэт мечтал об успехе,
признании. Эти рождественские стихи завершаются мыслью о переменчивости судьбы, надеждой на то, что тоска сменится новой, лучшей жизнью:
Твой Новый год по темно-синей
волне средь шума городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево
А как, вообще, с климатом в тех местах?
А то и у Пастернака и у Бродского волхвы идут по серьезному морозу и в снегу. Или это фантазии российских поэтов, мысленно переносящих библейские события на русскую равнину, или глобальное потепление сыграло свою зловещую роль?
В Евангелие, кстати, никаких вьюг, насколько помню, нет. Наоборот, у св.Луки ангел является пастухам, а пасти стадо на поле, заваленном снегом, довольно глупо. С другой стороны, у Брейгеля тоже все в снегу.
__________________________
Спасение там, где опасность.
